Содержание
Газета «Голос Вселенной» № 6 (1995)
Величие и трагедия Российской Империи
Третья мировая проиграна
От редакции. Как помнит наш. читатель, дважды мы публиковали на страницах «Голоса Вселенной» беседы с главным редактором нашего издания, писателем Юрием Дмитриевичем Петуховым. Назывались они – «Третья Мировая война в разгаре» (1991 г.) и «На руинах Третьей Мировой» (1993 г.). Теперь мы предлагаем Вашему вниманию завершающую беседу с одним из ведущих социологов, политологов нашего времени, с человеком, пишущим подлинную историю России и Русского Народа. Как и в предыдущих беседах подавляющее большинство вопросов составлено по вашим письмам.
Вопрос. Уважаемый Юрий Дмитриевич, сначала хочется спросить, почему Вы называете наше интервью завершающим? Неужели режиму удалось сломить Вашу волю, заставить Вас замолчать, превратив из пророка и обличителя в одного из бытописателей, чья хата с краю? Или, может быть, Вы устали и хотите на покой, заведомо зная, что Россия и Русские обречены, что ничто им уже не поможет?
Ответ. Ни то, и ни другое. Я историк и писатель. Публицистом и обличителем я стал лишь на короткое время, с конца восьмидесятых и по сию пору. Разумеется, на борьбу с силами мирового зла было истрачено столько времени и энергии, что запросто можно было бы написать пять-шесть объемных романов, два-три научных трактата, а между делом объездить весь мир. Но я не жалею об этом времени. Ибо оно не было потеряно – ни для меня, ни для России, ни для Русского Народа. В восьмидесятых нас, тех, кто поднял голос за Святую Русь, были единицы, по пальцам одной руки можно перечесть. Мы встали грудью на пути чудовищного, исполинского, смертного черного вала мирового зла, обрушившегося на несчастное Отечество наше. И это мы остановили и усмирили этот дьявольский девятый вал, это сатанинское цунами. Вспомните, с каким сладострастием и бесовской энергией разрушали космополиты Россию, вспомните их лозунг: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Это был официальный лозунг оккупантов-колонизаторов, лозунг режима. Черное воронье не просто кружило над истерзанной, умирающей Русью, но уже выедало ее очи, рвало в куски сердце. Вершился кровавый шабаш упырей и нечисти. Вместе с неиствующими бесами губили, убивали свою мать-Родину и дети ее, в чьи души вселились те же бесы, сделавшие здоровых прежде бесноватыми извергами-палачами, изуверами и подонками. Мы стояли насмерть, и каждый из нас был Воином в Поле, сражавшимся в одиночку против несметных черных полчищ и бесноватых своих. Мы выбивали из вражьей орды, поганой и всесильной, одного за другим, обрекая на небытие и безвестность одних – слуг дьявола, и исцеляя, изгоняя бесов из других, обращая их в свою веру. Это моими, нашими словами заговорили те, кто был изначально против нас: на первом этапе Павловы, язовы, Варенниковы, Крючковы и рыжковы, потом Власовы, аксючицы, Говорухины, Зюгановы, Хасбулатовы, руцкие и прочие, чьими руками «мировое сообщество» вело победоносную для него Третью Мировую войну против России. И обратились волки в агнцев, враги в друзей, губители в защитников. Позже о своей истовой любви к Родине заговорили в едином могучем хоре и Грачевы, ерины, Лужковы, ельцины и Козыревы (да, да, ельцины и Козыревы!!!) Оставаясь в тени, мы, избранные Свыше для Святой и Духовной борьбы, сломили натиск Вселенского зла… И победили! И неважно, что миллионы будут принимать за самого державного патриота Александра Руцкого, за самого страстного защитника русских, рассеянных по свету, Андрея Козырева, неважно. Главное, что нашим нечеловеческим усилием погубленная Русь была вытащена из могилы в которую ее бросили враги Православия и Русского Народа. И теперь, худо-бедно, со скрипом, с тяжким трудом, с кровью и потом дело пойдет. И пусть положение ныне катастрофическое, пусть расчленена и разгромлена Великая Держава, выбит и полумертвлен сам Народ – главное сделано, дьявольский черный вал остановлен. Ну а насколько мы сможем восстановить и возродить Державу, тут все будет зависеть не от нескольких подвижников, а от всех вас, если осталось созидающее и животворящее начало в миллионах, даже хотя бы в сотнях тысяч русских, значит, страна воспрянет. Если возобладает дух стяжательства, предательства, подлости, разорения, Россия погибнет и уже безвозвратно, навсегда. А мы чисты перед Богом. Мы раскрутили тот очищающий незримый маховик Истории, что сметет с лица нашей земли нечисть и мразь.
Поэтому с чистой совестью и открытым сердцем я могу сказать: да, это мое последнее публицистическое выступление, пришла пора вернуться к тому, что было приостановлено. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Мне надо дописать два серьезных (и отнюдь не фантастических, как считают некоторые поверхностные читатели) романа, необходимо завершить вторую и третью части научной монографии «Дорогами богов». Одновременно, если здоровье позволит выдержать столь титаническую нагрузку, планирую написать и издать популярный, доступный всем (и не только школьникам и студентам) учебник «Подлинная История Русского Народа с древнейших времен», в котором будет прослежена вся наша история на протяжении двенадцати-пятнадцати тысячелетий. Ничего подобного ранее не издавалось и, насколько мне известно, ни один академический коллектив (про отдельных авторов я и не говорю) не способен на создание подобного труда. Учебник будет богато иллюстрирован, нагляден, снабжен научным аппаратом, картами, схемами… Уже сейчас ясно, что министерство образования, разумеется, не одобрит этого учебника, потому что еще недостаточно образовано, чтобы осмыслить и понять его содержание, но это не беда, ибо развитие науки всегда было пирамидальным процессом: сначала истину познают единицы, затем десятки, по прошествии лет и десятилетий сотни и тысячи, а спустя века – миллионы. Надеюсь, ныне этот процесс несколько ускорится. Но все равно прижизненной мировой славы не жду, слишком много препятствий и «незаинтересованных лиц» на моем пути, как и на пути самого Великого Русского Народа. Если Бог даст сил и времени, после издания «Подлинной Истории» я примусь за серию исторических романов, которые будут как бы дополнениями к каждой главе учебника. Вся надежда сейчас на молодых, на юных, на тех, что смогут не попасться в сети американизации и дебилизации, не погибнут как существа разумные и духовные. Читая мой учебник, исторические романы, они начнут проникаться Правдой Бытия и уже никогда не дадут одурачить себя лжеисторикам-русофобам. Так что с политической фазой борьбы за Русь покончено, это пройденный этап, это одержанная с Божьей помощью Великая Победа. Теперь надо приниматься за дело многотрудное, неблагодарное, но чрезвычайно нужное. Никто кроме меня свершить сего не сможет, оглядываться не на кого, и ждать подмоги неоткуда. Только мои силы, мой ум, мои знания, моя воля…
Вопрос. А как же Академия Наук? Как же писательские союзы?! Ведь и там есть люди мыслящие, любящие Россию, способные дать отпор клеветникам и недоброжелателям, помочь Вам в большой и кропотливой работе?
Ответ. Я так не думаю. Что касается академии, вопрос ясен. Это один из последних и наиболее защищенных бастионов черного зла в России. В академии практически нет русских людей, но мало того, там почти нет и нерусских, терпимо относящихся к России, это какое-то сборище ненавистников нашего Народа, «академики» перелицовывают нашу историю в угоду нашим врагам. Есть, конечно, и исключения – историк Б. А. Рыбаков, лингвист, филолог О. Н. Трубачев. Но это, с позволения сказать, вымирающие мамонты Русской науки, подвижники и титаны, на их место не приходят такие же, но приходят их антиподы. Русская Наука была подвержена тотальному геноциду в семнадцатом-тридцатых годах. В сталинскую эпоху сороковых-пятидесятых было возрождение. После убийства Сталина и прихода к власти клики русоненавистников – не-русей дело стало приобретать необратимый характер. Сейчас, на мой взгляд, практически всю нашу «академию» можно брать и смело отправлять, скажем, в Израиль, пускай занимаются исследованиями истории своей «исторической родины». России и Русским своим неприязненным и необъективным отношением они наносят безусловный и однозначный вред, выращивая целые поколения, миллионы наших соотечественников на нелюбви, ненависти и презрении к своей отчизне, к «этой стране». Между прочим, эти «историки» свою историческую родину никогда не называют столь презрительно «этой страной», всегда говорят о ней с почтением и уважением. Но нас они приучили презирать и унижать нашу Родину. Так что с «академиками» все ясно.
Вопрос. Вы не назвали академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Наш зритель, наш читатель его любит и знает как истинно русского и интеллигентнейшего ученого.
Ответ. Лихачев часто показывается на экранах, играет в обаяние и «любовь к России». Многие клюют, верят. Но на деле Лихачев – один из столпов демократии. И этим все сказано. Он не прозреет как Руцкой или Говорухин. Он стойко и твердо, внутренне ненавидит и презирает русских, Россию. Его подписи под демократическими воззваниями – это подпись под смертным приговором, вынесенным всем нам, Русским, «мировым сообществом». Лихачев связан кровными узами с ненавистниками России, как был связан, скажем, Сахаров – один из тех, на чьей совести лежат тягчайшие злодеяния и подведение «научно-демократической» базы под геноцид против Русских. Волков в овечьих шкурах надо отличать от овечек. Как ученого для меня Лихачева не существует. Когда-то я признавал его, уважал… но ознакомившись с некоторыми трудами и обнаружив массу непростительных ошибок, понял, к науке этот академик имеет административное отношение. Дважды или трижды в его работах я встречал, например, высказывания типа того, что Перун (бог-громовержец индоевропейских народов) это, дескать, божество финно-угорское. Абсолютное для ученого невежество! Высказывание непростительное и однозначно оцениваемое в «два балла» для школьника и нерадивого студента. Что еще сказать про таких демократов-академиков?
Ну а касательно писательских союзов могу сообщить следующее. Сейчас два основных союза, две группировки. Первая, наиболее многочисленная и влиятельная – это группировка русскоязычных писателей, всевозможных евтушенок, Окуджав, Вознесенских, черниченок, приставкиных, Искандеров, баклановых и пр. Несмотря на русскообразность их фамилий все они люди нерусские, преимущественно «лица еврейской национальности», но мало того, они все как на подбор (за редчайшим исключением) сыновья, дети, внуки, племянники тех самых «пламенных революционеров», тех самых комиссаров, что убивали и загоняли в концлагеря мой народ. И при всем при том, даже осознавая, что среди них есть талантливые писатели, любить я их не могу, как не может человек любить сыновей палачей, истребивших его родню. Эти писатели и «писатели» Россию не любят. Они боятся Россию и Русских, ненавидят и презирают. Им подлинная история не нужна. Это именно они были подобно своим исступленным дедам неистовыми «прорабами перестройки», это они убивали, расчленяли Россию восьмидесятых и девяностых, сеяли вражду и разжигали своими истерическими воззваниями и писаниями войны. Часть из них уже сбежала «за бугор», на историческую родину или в Штаты, часть окопалась здесь. Это не те, кто может освободить свою душу от бесов, излечиться, это сами бесы и есть – упорные во зле и ненависти к нам, к «этому народу», к «этой стране». Именно они и запустили подобную и еще более гнусную терминологию. Именно они, собираясь в своих компаниях на свои праздники произносили тост: «следующий год – в Иерусалиме» (вариант, Тель-Авиве). Безусловно, для них Россия – «эта страна», чужая страна. Но они возобладали над Россией такой властью, что привили свое мировоззрение нам, заставили нас самих презирать и ненавидеть себя и свою Родину так, как презирают ее и нас они сами. Над этой группировкой, несмотря на то, что прямой кровавый грех истребления миллионов русских лежит не на них, а на их дедах-палачах, висит проклятие. Они никогда не полюбят «эту землю». Потому что, скрывая от нас чудовищные злодеяния своих отцов, сами они знают про геноцид все или почти все, и они боятся, они каждый день, каждую минуту страшатся возможного и праведного возмездия. Этот всепроникающий заслуженный ими страх и рождает ненависть к России, желание добить ее до конца, изничтожить на нет (русофобия – это «страх перед русскими, Россией»). Что про них говорить. Результат налицо. Но эти «прорабы» должны помнить, что судимы будут по делам своим, а не по лживым демократическим кликушествам. Ни о какой помощи с их стороны в создании «Подлинной истории» и быть не может. Русскоязычные хорошо наловчились дегтем мазать все вокруг, где они, там Правдой и не пахнет.
Вторая группировка, бедная, нищающая, но не сдающаяся, это группировка, объединение русских писателей. Эти писатели никогда не жили в «домах на набережной», не было у них привилегированных дедов и отцов, они родом из российских городков, сел, деревень. Выбились в люди они не по звонку папаши-комиссара, а своим трудом и талантом. Среди них и впрямь много русских, но не большинство. Большинство – это полностью или частично обрусевшие татары, мордва, чухна и др. Там Проскурин, Бондарев, Распутин, Белов, Крупин… там много фронтовиков, работяг, набивших себе мозоли тяжким трудом, прежде чем стать писателями. Там те, кто изначально пытался противостоять «перестройке» – вражеской агрессии, Третьей Мировой войне. Короче, там люди любящие Россию, страдающие за Русских. Но… но люди, надо признаться, слабые, не бойцы, люди, поговорившие-поговорившие, повзывавшие, постенавшие, посокрушавшиеся, да так и отдавшие без боя Русь Святую на разор лютому и беспощадному врагу. Много раз они пытались объединиться сами и объединить вокруг себя людей русских. Да так ничего и не объединили, напротив, сами раздробились. Не бойцы! Не вожди! Не пророки! Но обличители кабинетные. Они в своем мирке. Они отдали Москву, сдали без сражения, прикрывшись лозунгом, что мол, истинная Россия в провинции. Они сдали провинцию, потому как в провинции не их слово закон и урок, а слово пахана-кавказца, собирающего дань с данной округи и слово банкира, там, в провинции, «масть держат» не они. Да, это и беда наша, и вина. Писатели русские отдали Великую Россию на откуп народцу нерусскому, замкнулись в своем до замшелости тесном мирке, в коий ни один из посторонних не допускается. Замкнулись, и слышать ни о ком и ни о чем не хотят, занятые своими распрями и делёжками, не желающие протянуть руки своим же русским, мечущимся вокруг да около, довольствуясь крохотными тиражами, прекрасного и умного журнала «Наш современник» и столь же крохотными аудиториями. Слабость, неспособность вместить в себя всю исполинскую Державу, замкнутость, отрешенность и, как ни странно, перенятая от русскоязычных местсчковость – мышление местечком, селом, областью… Еще допрежь всяких «перестроек» думал я, как же это удалось-то нашим, русским, пробить малую брешь в кошмарно-непробиваемой «интернациональной» творческой стене, за которой место русским было заказано (как вы все помните, до пресловутой «революции» писатели в России были сплошь русские – великие писатели, гении, а потом уцелевших русских изгнали, немногих оставшихся перестреляли и пересажали, довели до самоубийств, и прочно вошел в сознание наше стереотип писателя-семита, ученого-семита, интеллигента-семита, до того вошел, что уже и непредставим стал на Земле Русской писатель с русским лицом). И вот появились они, русские, Абрамовы да Беловы, появились окрещенные «деревенщиками». Это было невероятно в эпоху непрекращающегося геноцида. Уже позже дошло до меня – не сами пришли «деревенщики», не сами брешь пробили, нет, местечковостью своей взяли, услужили русскоязычным, изображая в своих повестях да рассказах пьяненьких, дураковатых, ленивых, туповато-хихикающих русских мужичков-африканычей – вот это было бальзамом на израненные и страшащиеся отмщения души русскоязычных интернационалистов, возрадовались оные: вот, мол, пришли туземцы, обученные нами, пришли, чтобы посмеяться над собою и нас потешить нелепостью и дикостью, несусветностью и кондовостью «русских мужичков». Может, и впрямь иначе нельзя было пробраться русскому-то человеку в «советскую литературу», не знаю… да уж больно неприглядно и горько ходить вот так, в шутах у тех, кто твоих дедов и бабок убивал и гноил, отцов и матерей десятками миллионов изводил. А ведь подлинная история она именно такая, она злая и страшная: именно отцы Окуджав и Трифоновых, будущих русскоязычных, беспощадно вырезали, под корень выводили отцов да матерей беловых, проскуриных… а теперь пляши под их дудочку, смеши их непутевостью и дуростью «африканычей». Горько. И стыдно! Правда, пробравшись за стену, «деревенщики» осмелели, стали свое гнуть, про права русских начали поминать иногда – и тут же попали в фашисты (хотя, по правде говоря, это они, русские, спасли русскоязычных от натуральных фашистов, заслонили своими телами… не зря ли?), в шовинисты, националисты, в красно-коричневые. Попасть-то попали, но от духовного гнета и местечковости не избавились, страх пред хозяевами-чужеземцами сохранили: только цыкнет иной пришлец-комиссар-борзописец, так и притихли, так и сникли, так и оправдываться начали, мол, не шовинисты мы и не великорусские, а просто хотим, чтоб хоть малость по справедливости, а тот еще цыкнет… и уже не хотим, уже дискуссии-междуусобицы проводим: противление нужно, али непротивление? Горько. С такими помощниками можно пятилетнюю историю местечкового села-улуса описать, но не Великой Империи. Нет, я давно понял, должно, видно, еще одно или два поколения русских писателей вырасти, чтобы избавиться от страха перед «интернациональной» ордой. Нынешние слабы. Честь им и хвала за то, что они на своем месте делают. Но слабы. Не Сергии Радонежские… А помимо того не любят они поднявшегося чуть повыше, окинувшего взглядом всю Державу необъятную, все тысячелетия ее бытия во Вселенной, готовы затравить, заулюлюкать. Скажет, к примеру, Илья Сергеевич Глазунов, народный художник и подвижник, что русские не только еловыми шишками чесались да безропотно крест несли, но и Величайшую в мире Империю создали, тьму орд разбили, ибо Велики и Сильны от Бога, так летят каменья убийственные и справа, и слева, и от русскоязычных (что вполне понятно), и от русских (что необъяснимо!) Не любят не знакомого лично, своего же русского брата. Нехорошо это, нехорошо. И не по-русски. Или, к примеру, наши издания – газета, три журнала – не было такого печатного органа русскоязычных демократоров, в коем нас бы не полили основательно грязью за нашу правду и не оскорбили бы всячески, навешивая самые неприглядные ярлыки. Кому бы заступиться-то за своих, за русских как не писательским организациям да печатным органам русским?! Нет, отвернулись, промолчали и молчат поныне, свои, свои дела не уделяют никак, им не до журналов и газет, не входящих в их группировку (хотя именно наши издания публиковали и публикуют исключительно наших, российских авторов и держат тиражи!) Своего собрата рядом не видят, руки не протянут… а «пекутся» обо всей России-матушке… Не верится им. Не те, видно, люди, да и разговоров все более про какое-то «евразийство», то бишь, по-русски, про орду, как при Батые. А нужны ли нам вместо евроамериканского хозяина-колонизатора ордынские баскаки и ханы?! Я очень в этом сомневаюсь. И чем больше приглядываюсь к писательским бойням, то все меньше русского вижу, а открывается иное: талмудисты бесконечную битву ведут с исламистами, а русские немногие, единицы оставшиеся, недобитые, меж их жерновами в кровавую муку перемалываются. Не Русь на Израиль встала, нет. Русскими руками стародавние противники друг дружку душат. А попробуй кто за Русь Святую и Великую слово сказать и встать в полный рост, так его и русскоязычные и русские оплюют – последние, дабы не прослыть шовинистами и великодержавными. Нет, не защитники они Русского Народа, им и хочется и колется… Но и винить их особо нельзя, ныне все племя такое, оробевшее да послушное, под ярмом долго жившее. Так что на вопрос могу ответить однозначно: ни Солженицыны, ни беловы, ни тем более Окуджавы с астафьевыми Подлинной Русской истории не напишут и не помогут в написании. Не дал Бог нашим поколениям гениев, способных на подвижничество, а возложил все тяготы на меня грешного. Хватило б только сил.
Вопрос. С учебником более-менее ясно. Расскажите подробнее о серии задуманных Вами исторических романов.
Ответ. В Истории Русского Народа было достаточно много этапов и вех. Если очень коротко и неполно, то можно назвать такие: первобытность и становление, зарождение Русского языка в племенах охотников за черепами – это эпоха первого романа. Затем – противостояние атлантов и росов, это второй роман. Русские в Малой Азии, хеттская проблема – третий, движение русских родов на земли будущего Ирана, Индии, колонизация их, цивилизация местного населения – четвертый, русские в Троянской войне, Геракл, Ахилл и прочие росы-богатыри – пятый роман, русские-этруски, основатели Рима и вся история создания русскими Римской империи и их трагедия – тема шестого романа, уничтожение филистимлян-росов кочевыми семитскими племенами – седьмой роман, и так далее: росы-славяне в Древнем Египте, росы-вандалы в Европе и Северной Африке, Атилла и его славянские полчища, росы-гипербореи и древние греки, Рюрик, рюгенские и полабские росо-славяне, варяги, русские в Центральной Европе, славяне в Византии – нет такого этапа в мировой истории, большого этапа, в котором не оставили бы своих следов наши предки, Русские. И об этом надо писать! Это было! Десятилетиями и столетиями русскому человеку внушали, что он совсем недавно слез с ветки, выполз из болота, пещеры на свет Божий. Внушали или по собственному, вполне объяснимому невежеству или по злому умыслу. Многие мне сразу, на слово не поверят, что было именно так, как я пишу. Это вполне понятно, естественно – понимание, осознание и просветление приходят не сразу. Но я отвечаю за свое писательское слово, за каждую свою строку ученого-историка. Да, это нелегко, взваливать на себя эдакое бремя, зная, что злословить будут и русскоязычные и русские. Конечно, проще и выгодней писать про дураковато-пьяненьких русских иванов, угождать новому интернационалу. Но я против совести и Бога идти не могу. Тяжко идти одному, без друзей-товарищей, без тылов. Но надо идти. Больше некому.
Вопрос. Значит, Вы, Юрий Дмитриевич, полностью отрываетесь от дня сегодняшнего и погружаетесь в прошлое?
Ответ. Нет, я живу в нашем времени. И ничто в нем не чуждо мне – горести Земли Русской ежедневно, ежечасно ранят мое сердце. Я просыпаюсь с мыслью об измученной, разгромленной России и засыпаю с этой мыслью. Дело в том, что подавляющее большинство населения, именно населения, ибо о Народе в данном случае говорить не приходится, просто не видит происходящего, не осознает ни в малейшей степени катастрофичности наших дней. Это прискорбно. Но здесь я сделал все, что мог, и об этом уже говорил. Я открыл глаза в этом мире тем, у кого они были в состоянии открыться.
Вопрос. Ваши конкретные прогнозы на ближайшие десятилетия? Какой Вы видите Россию и мир?
Ответ. Россия будет возрождаться. Этот процесс может идти медленно, мучительно, с падениями, утратами, горестями, смертями. Может – быстро, даже стремительно. Первый вариант будет осуществляться при раскладе, подобном нынешнему, при грабеже, разворовывании России, при всей гнили, мерзости и подлости демократии. Второй вариант возможен только при одном, но необходимом условии.
Вопрос. Каком?!
Ответ. Обязательно должна быть прервана страшная, губящая Россию цепь безнаказанности. Народ, Нация, каждый Человек в отдельности должны почувствовать, понять, впитать в себя и зарубить тверже твердого одну главную мысль: беспредел кончился! И наказывать надо не стрелочников и козлов отпущения, а подлинных виновников Величайшей Трагедии, всех тех, кто обеспечил «мировому сообществу» сокрушительную победу в Третьей Мировой войне, кто будучи ответственными государственными и должностными лицами, предал государство, народ, Родину и умышленно или неумышленно (за неумышленное убийство тоже судят) был орудием Пентагона, НАТО, ЦРУ и т. п. Должны быть наказаны все виновные – от Горбачевых, Яковлевых, шеварнадзе, Собчаков, Старовойтовых, бурбулисов, поповых, Кравчуков, бразаускасов и пр. до попцовых, боннеров, евтушенок, Ковалевых и Юшенковых. Некий гуманист Веденкин собирается собственноручно пристрелить в подвалах в затылок кое-кого из «прорабов»-реформаторов. Это от чисто русского великодушия к преступникам. Этого допустить никак нельзя. Легкая, быстрая смерть – пуля в затылок за чудовищные, непостижимые злодеяния против России, Народа, против Человечества? Нет! Обязательно должен быть суд, суды, трибуналы, показательные процессы – с прямой трансляцией, с прокурорами и адвокатами, с подробным описанием и перечислением документов, фактов преступлений подсудимых. Суды решат, что делать с чудовищами-извергами в человеческом облике, с теми, кто по горло стоит в русской крови, в крови миллионов россиян. Фашистских преступников предали смерти через повешение – страшной и позорной. Но заслуженной, по мнению Нюрнбергского трибунала. Нынешние злодеи, я так считаю, совершили преступления не менее тяжкие, а порою и еще более циничные, чудовищные, чем содеянные фашистами, они осуществили то грандиозное зло, что не смог осуществить Гитлер, они разгромили, разодрали в клочья Россию. И мне хотелось бы видеть их заслуженно наказанными – повешенными, преданными народному проклятью и анафеме Русской Православной Церковью. Никакие укрытия, никакие страны не должны быть убежищем для нелюдей, обрекших на вымирание многомиллионный народ. Тут нам не грех взять пример с евреев, которые разыскивают и по сию пору тех, кого они считают «нацистскими преступниками», вывозят в Израиль, осуждают и казнят. В мире не должно быть двойной арифметики – за преступления перед русским, перед советским народом должно следовать неотвратимое наказание. Но, повторяю, все должно быть исключительно законно. Только суд определит меру виновности обвиняемых. Только суд должен решить – кого ждет виселица, кого расстрел, а кого тяжкий многолетний труд во искупление своих грехов. Никаких расстрелов по подвалам! Расстрелянный тайно гуманистом Веденкиным и его товарищами унесет с собой все свой черные тайны, все нити, явки, известную ему агентуру и резидентуру. Нет, так нельзя, каждый прямой агент или агент влияния перед судом, перед лицом общественности должен четко изложить: кто его завербовал, когда, где, на какие задания… Если же человек, подсудимый губил свою Родину по собственной дурости или же исключительно по убеждениям, ненавидя ее, он все равно должен ответить. Наказание за преступление должно быть неотвратимым. Должны быть наказаны не только те, кто предавал и расчленял Державу, но и те, кто пользуясь служебным положением или под шумок, разворовывал ее, распродавал, отдавал под власть иноземцам. Вот если это произойдет – в стране, в народе наступит решительный перелом: мы перестанем быть населением колонии и станем Великим Народом, нацией Великой Державы. Все проблемы с преступностью решатся в считанные дни (преступники царят лишь в демократическом аду, в условиях беспредела властей и населения, а в законном государстве преступности практически не бывает). Очистительные процессы вернут людям Веру в Справедливость, Веру в то, что на Нашей Земле стоит жить и созидать. Мы наверстаем упущенное и потерянное, украденное и отнятое в считанные годы и начнем восхождение к подлинному величию, могуществу, процветанию и Народовластию! Вот такое одно-единственное, но необходимое условие.
Теперь посмотрим, в состоянии ли его кто-либо осуществить? То, что это не нужно нынешнему режиму, ясно. Гайдаровская сионистская демократия в случае прихода к власти добьет Державу и возведет злодеев в ранг героев-полубогов, как она возвела в таковые Сахарова, принесшего нам демагогию о правах, бесправие, смерть и горе. Все Гайдары, Явлинские и прочие «американские мальчики» наказывать своих сообщников не будут. Сделает ли это Жириновский, которым нас пугают изо дня в день? Нет! Жириновский ни с кем отношения портить не станет. Он крут на слова, но «прорабов» он пожурит, выпьет с ними на прощание и проводит на «заслуженный отдых»: кого в Переделкино, кого на Майами, кого в Крым или на подмосковные роскошные дачи-виллы. Руцкой и прочие новоявленные «патриоты» рвут на себе рубахи на митингах, клянутся в верности России, но угодливо сгибаются перед заморскими ханами, ездят к ним в орду на поклон, обстоятельно обговаривают условия получения от американских ханов ярлыка на княжение в России. Я лично не хочу иметь правителя в России, которого ставят над нами «из-за бугра». Не накажут виновных и коммунисты-зюгановцы, и аграрники, приди они к власти – эти мастера компромиссов… Больше на горизонте никого и не видно. Надежд на воцарение справедливости в России почти никаких. Разве что неведомые нам Минины и Пожарские выйдут внезапно из-за скрывающих их кулис. Но это уже упование на чудо. Так что, скорее всего осуществится первый вариант – безнаказанность, воровство, вывоз всего ценного из России… и медленное, медленное, тяжкое возрождение. При этом варианте остается уповать лишь на Бога и верить, что Он достойно накажет преступников на том свете. Утешение слабое. Но иного нам не дано.
Вопрос. Очень мрачно. Не страшно ли Вам видеть мир в таких тонах?
Ответ. Я вижу мир без розовых и голубых линз, таким, каков он есть. Не каждому дано подлинное зрение. Ничего мрачного и в первом варианте нет. Это все же возрождение. Есть худшие варианты – но о том, что могло бы быть, читайте в моем романе-трагедии «Кровавая бойня. XXI век», там все наглядно описывается.
А если вернуться к прогнозам, то можно с уверенностью сказать, что нынешняя администрация не допустит передачи власти в иные руки. У этой администрации есть все средства для этого. Так что следует быть готовым к тяжелой и мучительно безотрадной жизни в послевоенной, униженной, отброшенной на сто лет назад России.
Вопрос. Ваше отношение к Чеченской войне?
Ответ. Война справедливая. Можно было упустить время – и тогда весь Кавказ был бы в руках Дудаева, а за ним и Башкирия, Татарстан, все области России, заселенные мусульманами, превратились бы в огромный пылающий Грозный, а там и неминуемый откол регионов, краев, автономий. Россия стояла на грани своей полной погибели, русские вырезались бы беспощадно повсюду (в благодарность за все созданное ими среди диких степей и гор). Так что Ельцина, Грачева и пр. можно ругать за что-то иное, но не за уничтожение бандформирований. Остается только посокрушаться, что в Москве бандиты тех же мастей чувствуют себя полными хозяевами, но здесь они под контролем властей и нужны им для устрашения народа, для отвлечения его от более серьезных вещей (ликвидировать московские и прочие бандформирования можно было бы в течение трех суток, но тогда власти остались бы один на один со своим народом, без промежуточных «надзирателей» и «сборщиков дани»). Средства массовой информации вели себя, особенно в решающей фазе Чеченской войны, как и следовало им себя вести, враждебно по отношению к русским, открыто враждебно – это объяснимо, там русских нет, там русофобы. Солдатские матери-кликуши играли на руку убийцам, как и многие депутаты. Жаль русских солдат, жаль молодых парней. Это настоящие герои, русские чудо-богатыри. Я знаю жизнь, знаю историю, армию, историю войн – и я могу сказать твердо и однозначно: все супермены-спецназовцы геройствуют лишь в фильмах, романах да показательных выступлениях, а дело делают, идут на смерть в боях и побеждают всегда (всегда!) только простые солдаты срочной службы со своими офицерами – не супермены, не «специально подготовленные» для каких-то особых боев, как кликушествовали три месяца кряду газетные и телевизионные кликуши, а самые заурядные русские парни – так было во всех войнах, так было и в этой войне. А спецназ да ОМОН приходил за спинами подлинных простых, грязных, израненных героев и красовался перед камерами. Вот это должны знать все. В Грозном и Москве надо поставить большие монументы солдатам, русской пехоте… А пока… погибли тысячи наших парней, погибли за великое дело, за нас за всех, а президент с правительством не соизволили даже траура объявить, но по влиятельному теледеятелю, павшему жертвой коммерческих разборок, на весь мир лили слезы и стенали. Позор! Сейчас демократы-подлецы требуют открыть таджико-афганскую границу, вывести русских пограничников. Куда? Российско-таджикской границы не существует. В Россию хлынут наркотики, оружие, профессиональные бандиты-душманы. А это большая война со всем исламским миром. Или полное поражение. Отступление до границ Москвы.
Нас теснят со всех сторон. Но победим все равно мы, Русские. Почему? Потому, что мы перекуем любой режим, любую власть заставим быть нашей властью, отстаивающей интересы Великой Нации и Великой Державы. Так уже бывало. Нас убивала десятками миллионов чужеземная орда большевиков, но мы выстояли, переломили их и заставили возродить нашу Империю – честь и хвала за это Сталину, он все понимал правильно, и он понял самое главное в России, потому в отличие от своих подельщиков, всевозможных Троцких и бухариных, выжил и возвысился вместе с Россией, вместе с Русскими. Он высказал все в своем знаменитом Русском тосте, и он не ошибся. И нынешние или погибнут, рассеются, пропадут или будут работать на Россию, на Русских. Они уже сейчас восстанавливают наши Храмы и говорят о Великой Державе. Они уже поняли все, и потому удалили от себя откровенную и открытую агентуру спецслужб. Но не сразу дело делается. Лиха беда начало.
На этом я хочу завершить нашу беседу. Все, что можно было сказать и что нужно было сказать, я сказал за эти четыре года. Время подтверждает правильность моих слов и будет их подтверждать еще долго. Мне же повторяться ни к чему. Мне надо идти вперед. Надо исполнять возложенное на меня Свыше. Не праздношатанием и пустым созерцанием достигаем мы высот уготованных нам, но трудом тяжким и праведным – к нему и зову я всех вас, читатели мои и единомышленники!
Юрий Петухов
Дорогами богов
Виктор Потапов
Демон с огненным сердцем
Почти полгода провел царевич Ратибор с кочевниками Кучука. Он одичал, стал смугл, жилист и худ. Много злых дел было на его совести, но они не принесли долгожданной уверенности. Если прежде он твердо знал, что никогда не сможет снова занести над Млавой меч, то теперь он не знал ничего.
Царевич ощущал себя подвешенным посредине между добром и злом. И ровно половина пути осталась еще до царства Тьмы, до окаменения сердца, до избавления от Млавы. Иногда Ратибор задавал себе вопрос: чем же станет он сам, когда лишится способности чувствовать? Убьет демона и восполнит собой эту убыль в полчищах адских сил? Чем станет жить?
Зарубленные воины и старики, сломанные женские судьбы, проданные в рабство дети, слезы ограбленных, обреченных на нищету и смерть людей – все злодеяния отягощали его душу. Но и этого было мало, чтобы победить демона-убийцу.
Последнее время дела Кучука шли худо. Его били и гнали, и вот уже вторую неделю неутомимо преследовал его с большим отрядом Майбл-Лафар, по прозвищу «истребитель кочевников».
Усталые кони медленно шли в сторону гор. Ратибор, положив поводья на луку седла, отдавшись на волю своего скакуна, дремал.
Кучук возглавлял отряд. Рядом с ним ехала верная Бичике. Она держалась из последних сил, ее шатало в седле от усталости и непреодолимого желания спать. Хан оглянулся на воинов: они тащились вразброд, многие дремали, свесив голову на грудь. Предводитель кочевников толкнул в плечо жену, Бичике проснулась и виновато улыбнулась.
– Не могу больше.
– Сейчас сделаем привал. Кони устали сильнее людей. – Он помолчал, потом тихо добавил:
– Кажется, нам не уйти.
Женщина испуганно глянула на мужа.
– Нас убьют?
– Таких женщин не убивают. Их берут в наложницы.
– Я не смогу жить без тебя.
Кучук оставил ее последние слова без ответа.
В лощине меж двух холмов хан подал знак остановиться, спешился и помог сойти с коня жене. Без сил она повалилась на траву. Засыпая, прошептала:
– Не оставляй меня одну, возьми с собой. Там на священных полях мы будем снова счастливы.
Разостлав на траве чепраки, воины валились, как подрубленные, и засыпали. Вскоре бодрствовали лишь двое – Кучук и Ратибор.
Хан подошел к царевичу, застывшим мрачным взглядом посмотрел на него.
– Тебе пора уходить… Еще можно уйти.
– Уйдем все вместе. Кучук покачал головой.
– Нет… Нет сил у коней. Уйти можешь только ты – ты чужой.
«Взлелей в себе жестокость, убивай ради выгоды, по злобе…» – эхом зазвучал в голове Ратибора голос ведьмы и смолк, не закончив начатого.
– Я останусь, – сказал царевич.
– Как хочешь, – Кучук равнодушно отвернулся, пошел к жене, лег рядом.
Ратибору снился сон: он падал в пропасть, свистел ветер в ушах. Мучительный, однообразный, долгий сон. Потом ему привиделось лицо безмятежно спящей Бичике: бисеринки пота блестели на нем. На смену женскому явилось мужское – хмурое лицо Кучука. Над грудью женщины повис нож. Раздались крики, утонули во вспышках зеленого пламени. /
Открыв глаза, Ратибор почувствовал – что-то изменилось. Нащупав рукоять меча, рывком сел. Мертвые тела лежали вокруг, меж них бродили воины Майбла-Лафара в черных кольчугах, с круглыми щитами. Один прошел совсем рядом, взглянул на Ратибора и пошел дальше. Меч его был окровавлен.
«Зачем? Все бы разом», – подумал тоскливо царевич, встал и пошел, невидимый, разыскивать своего коня.
Мимо пронесли надетую на копье голову Кучука. Ратибор остановился, поискал глазами Бичике. Она лежала на чепраке там же, где он видел ее еще живой – спящей. Лицо женщины было безмятежно, из левой груди торчала рукоять кинжала.
Ратибор понял: Кучук убил ее во сне, избавив от земных страданий. Теперь их души уже вновь соединились в ином мире. А его душа будет еще долго скитаться по земле, гонимая беспощадным демоном, любовь к которому он так и не смог одолеть до конца.
Близился полуночный час. Огромная ярко-желтая, дикая луна глядела на черный лес и серебристую реку внизу. Заухал вдали филин, предупреждая неведомо кого и о чем. Чуть погодя что-то пронеслось низко над макушками деревьев и черным пятном опустилось у обрывистого берега.
Упал черный плащ, и луна осветила плешивую лесную ведьму. Оглянувшись по сторонам, она направилась к вековому дубу, росшему на самом краю обрыва. Встав подле него, колдунья свистнула. Звук разнесся далеко в мертвой тишине ночи. Не успел он стихнуть, как в чаще послышался треск: большой сильный зверь ломился сквозь нее, не разбирая дороги. Все ближе и ближе, и вот к дубу выбежал огромный черный вепрь с огненно-красными глазами.
– Копай! – приказала ведьма. И кабан принялся быстро рыть землю между двумя толстенными корнями. Вскоре он слился с темной землей, и только сопенье выдавало его присутствие. Некоторое время спустя вепрь вытолкнул из ямы большой медный котел. Сделав свое дело, он хрюкнул и исчез в лесу.
Старая колдунья свистнула дважды, еле слышно зашелестели крылья, быстрые тени замелькали возле дуба, раздался легкий стук, частый, как дождь. То летучие мыши носили хворост для костра.
– Хватит! – крикнула ведьма и махнула рукой, отпуская мышей, и они мгновенно исчезли. Старуха ударила копытом в землю, и из нее вылезли три рогатки: металл заскрежетал о металл, и подпертый под бока котел, повис над землей. Ведьма подгребла под него хворост и свистнула три раза. Тяжело захлопали крылья, и явились четыре совы, несущие в когтях ведра с водой. Поставив их наземь, птицы улетели.
Не спеша ведьма отвязала от пояса большой кожаный мешок, размотала перетягивавшую горловину веревку и высыпала содержимое в котел. Туда же она опрокинула и ведра с водой.
Затем, набросив на плечи плащ, старуха устроилась меж дубовых корней и стала ждать. Ровно в полночь под котлом вспыхнет огонь, тогда она начнет свое полнолунное колдовство. На этот раз придется ждать дольше обычного, слишком рано она прилетела.
Ведьма прислонилась затылком к стволу, в лунном свете ее глаза вспыхнули, как два желтых огня. Старуха думала: что-то было не так. Не так, как всегда. Кто-то неведомый направил ее сюда раньше времени – она ощущала чужую волю, сильную и холодную волю.
– Что-то сегодня будет, – прошептала ведьма. – Какое-то черное дело. Это – знак. Иначе, зачем гнать меня раньше сроку?..
Но вот время приспело. Сам собой разгорелся огонь под котлом, потом в нем забулькало варево, разнося вокруг дурманящий запах. Колдунья поднялась, отцепила от пояса маленький мешочек и опорожнила его в котел.
Бледно-голубое сиянье поднялось над ним, озарило лицо ведьмы, сделав его еще ужасней. Курчавая шерсть на ее голове распрямилась и встала дыбом, безумный взор впился в пузырящуюся массу, рот оскалился, когти вцепились в раскаленный край котла, скребли медь.
Что она – дьявольское отродье – видела в своем адском котле, ведомо ей одной. В какой-то миг ведьма, содрогнувшись, вскрикнула басом: «гха!» и вновь застыла, но уже ненадолго. Сияние быстро начало гаснуть.
При последних его отблесках на поляну вступила Млава. Она шла, склонившись к земле, словно разыскивая утерянную вещь.
– Не ищи, его не было здесь, – сказала лесная ведьма. – Ты призвана… – Она хотела назвать страшное имя, но не смогла, невидимые руки сдавили ей горло. – Ты призвана… Вот!
Ведьма толкнула копытом котел в бок, и он опрокинулся наземь. Варево, густое, как болотная жижа, разлилось по траве.
Млава безучастно наблюдала за ведьмой – она думала только о Ратиборе, стремилась к нему, но сейчас что-то удерживало ее на этой поляне, и она не могла уйти.
Колдунья порылась веткой в жиже, нашла что-то, подцепила и подняла в воздух. В лунном свете заблестел маленький серебряный полумесяц на тонкой цепочке.
– Возьми. Это тебе. В полнолуние он даст силу летать. В другую пору, будь день или ночь, предупредит об опасности. Суженый твой уже не тот: и жесток, и хитер, и камень мой с ним. Надо вас подравнять.
Ведьма надела колдовской амулет Млаве на шею, и та вновь стала беспокойно оглядываться.
– Погоди! Еще немного и сможешь уйти. Мне велено сказать тебе кое-что… Где, когда и как… – Старая яга склонилась к уху Млавы и зашептала. Та, выслушав покорно, тут же пошла прочь – никакие силы больше не удерживали ее на поляне. Пошла прямо к обрыву. На краю Млава остановилась на миг, легко взлетела в воздух и растворилась во тьме. Полная луна сияла на безоблачном небе.
Колдунья вздохнула.
– Вот так-то, царевич. Было время да все почти что вышло. Не обессудь.
Туман окутал деревья, утопил кусты, поглотил все звуки. Хоть рассвело уже давно, солнце никак не могло пробиться сквозь сырую белесую муть, пронизать ее лучами до самого дна и развеять. Лес стоял оцепенелый и недоброжелательный: ему не по нраву были этот душный туман и шедшая по дороге женщина. Она не скулила, не выла, как звери, страдала безмолвно, как делают это деревья, но мука ее была так сильна, что они переживали ее, словно собственную – мучились вместе с нею. И еще, всем своим неразумным существом лес чувствовал – с этой женщиной связаны боль, кровь, смерть – и прошлые, и будущие. Бездну времени рос он в этих краях, бездну времени жили в нем и пожирали друг друга разные твари, и лес научился предвидеть, где, когда и чьи сойдутся пути. Невидимые нити натягивались между зверями и лопались, обрывая жизни одних и продлевая жизни других. Сейчас лес чувствовал – нить натягивается все туже и туже, но не мог понять, на каком конце ее жертва, а на каком охотник…
Ветви почти смыкались над узкой сумрачной дорогой, по которой брела Млава. Видимая ей одной цепочка конских следов светящимися пятнами выплывала из тумана. Непривычное чувство – щемящая тоска – наполняло огненное сердце женщины-демона. Старуха-ведьма раскрыла ей тайну, и Млава знала теперь свою судьбу. Знала даже, где, когда и как встретится с Ратибором. Предвкушая долгожданную встречу, она радовалась, но тут же начинала печалиться, вспоминая об остальном. Ратибор будет ее последней колдовской любовью, которая навсегда сохранится в сердце, но ему нет места в ее смертной жизни. И чем вообще будет наполнена она? Одарит ли чем-нибудь, что возместит великую утрату? Или Млава обречена лишь на мучительные воспоминанья?..
Туманный разум ее не мог примирить прошлое и будущее, уставая, сдавался. И тогда чувства брали свое: уводили в привычный мир любовных видений. В нем Млава настигала Ратибора и возвращалась с ним в свой терем. Вся остальная жизнь их была одна безумная страсть и трепетная любовь.
Иногда ее посещало странное для демона желание – иметь детей. Милые забавные зверушки – их она впервые увидела во время странствий. Детей любили и ласкали, они являлись на свет как плоды любви – для Млавы это было совершенно ново.
Внезапно полумесяц на груди ощутимо потяжелел и разогрелся, предупреждая об опасности. Млава остановилась. Неясный шум послышался справа, затем впереди, шагах в двадцати, почти бесшумно гуськом протрусило через дорогу стадо диких свиней. Млава удивилась: разве это опасность? Звери, гады и птицы обходят демонов стороной.
Стадо скрылось в лесу, но полумесяц не стал ни легче, ни холоднее. Постояв в раздумье еще немного, Млава пошла вперед: любовная тоска смыла все страхи.
Дорога спустилась в широкий овраг, заросший елями, березами, ольхой, и вывели Млаву на поляну. Здесь дорога раздваивалась. Следы Ратиборова коня сворачивали влево. Полумесяц стал еще тяжелее и горячее.
«Опасность где-то рядом!» – поняла Млава и остановилась вновь. Она не знала, что ей делать. Вот если бы это оказалось как-то связано с любовью, она сообразила бы, как поступить. О любви Млаве было известно все.
Женщина-демон подошла к большому старому пню, венчавшему мысок леса, разделявший дорогу надвое, села на него и стала ждать, когда нужная мысль придет к ней.
Уже много раз во время странствий случалось так: мгновенье назад в голове было пусто, а в следующее Млава знала уже, как поступить. И всегда подсказка оказывалась верной. Млава не задумывалась, кто помогает ей – это неважно – важно лишь одно: помощь неведомого существа приближала ее к Ратибору.
Вот и сейчас Млава просидела совсем недолго – только успела чуть-чуть, скинув башмаки, охладить усталые ступни в росе. Р-раз! И она уже знала, как вести себя дальше. Не раздумывая, Млава разделась догола, связала в узелок вещи и пошла вперед…
Четверо нанятых Ратибором бродяг засели шагах в ста от развилки – там, где дорогу перегораживала сваленная бурей сосна. Они прятались в густом кустарнике по двое с каждой стороны.
Светловолосый, с буйной бородой вестфольдинг – в обшитой железными полосами шапке и провонявшем рыбой, смолой и потом кафтане; смуглый, черноволосый франк – в кольчужной рубахе и высоких желтых сапогах – лежали слева. Один почесывал веточкой подбородок, скрытый под густыми волосами, другой покусывал хрусткий стебелек.
Мысли их были просты: если женщина будет красива, они сначала изнасилуют ее и потом только убьют. Если удастся, после того, как с ними расплатятся, они убьют двух суннухов, затаившихся по другую сторону дороги и заберут себе их деньги. На этом общие мысли кончались и далее каждый думал уже только о собственной выгоде. Вестфольдинг надеялся заколоть напарника и стать хозяином всего золота; о том же мечтал и франк.
Суннухи с плоскими бесстрастными лицами, узкими раскосыми глазами, оба в остроконечных шапках, одинаковых кожаных безрукавках, черных штанах и низких сапожках думали только о деньгах. Они догадывались, что просто так не удастся унести заработанное золото и готовы были биться за него насмерть.
Шло время. Холодная сырость обернулась теплым паром. Пар улетучился, высохла трава, кругом шла обычная лесная жизнь. Млава была уже совсем близко.
И вот наемники увидели ее. Вестфольдинг и франк сели, вынули из ножен мечи и положили их рядом на землю, суннухи взялись за луки. Фигурка приближалась, вырастая… и убийцы изумленно вытаращили глаза: женщина шла голой! Солнце обливало золотом ее совершенное тело – такое, какого никто из них не видел ни в жизни, ни на рисунке, ни изваянное в камне. Лишь у франка мелькнуло смутное воспоминание о беломраморных статуях богинь в далеких римских виллах.
Вестфольдинг, как медведь, с треском ринулся сквозь кусты, чтобы первым овладеть красавицей. Франк, замешкавшись на мгновенье, бросился следом.
Подскочив к Млаве, они одновременно схватили ее за руки и принялись дергать из стороны в сторону. Ни тот, ни другой не хотел уступать – посыпались брань, угрозы.
Вскоре они уже катались, сцепившись, по земле, и каждый думал одно: нож, нож, нож! Но оружия при них не было – его наемники оставили в кустах.
Млава стояла над ними и смотрела, как дерутся мужчины. Ее взгляд был холодно-пуст, безучастен. Так демон-убийца смотрел на всех, к кому его огненное сердце было равнодушно. Млава знала, что они скоро умрут и знала, как. Дар предвиденья ближайшего будущего открыл ей: смерть этих жаждущих ее тела мужчин скрывается рядом, в кустах справа от дороги. Она оторвала от них взгляд и устремила его вперед.
Кусты бесшумно качнулись и на дороге встали два желтолицых узкоглазых воина с луками в руках. Их глаза-щелочки остановились первым делом на хрипящих и вскрикивающих в дорожной пыли напарниках, затем поднялись на Млаву. Ее красота не слишком тронула их расчетливые сердца: женщина есть женщина – раба и подстилка мужчины. Ее удел рожать воинов и услаждать их во время отдыха. Но такую красивую женщину, мгновенно прикинули они, можно выгодно продать. За живую заплатят гораздо больше, чем обещал тощий чужестранец-росс.
Тихо пропели стрелы и успокоили навеки дерущихся.
Млава не сделала ни одного движенья – она ждала. Суннухи приблизились, и их глаза встретились с глазами демона. Щелочки еще больше сузились, губы растянулись в хищных улыбках. Потом улыбки пропали, и мужчины порывисто повернулись друг к другу пальцы их поползли к рукоятям кинжалов. Так стояли они, сцепив взгляды, пока не приняли разумное решенье. Подхватив Млаву под руки, суннухи повлекли ее в лес…
Ратибор выехал на развилку около полудня. Сделав большой круг, царевич вернулся узнать, удалась ли его затея.
То и дело натягивал он поводья, останавливал коня, прислушивался. Мирно шумела листва, перекликались в чаще ветвей птицы. Когда стихал ветер, в тенистой тишине начинали пищать комары. Стоял июнь – самое раздолье для кровопийц.
Коню передалось настроение хозяина – он шел осторожно, неслышно ставя ноги, пугливо прядал ушами. Только трава шуршала под копытами и изредка звякала сбруя, терлись о седло и бока скакуна щит, меч и сумы с одеждой и едой.
Еще издали заметил он за лежащим поперек дороги стволом тела. Сердце затрепетало. Конь переступил через ствол и встал. Муравьи деловито ползли по белокурой бороде вестфольдинга прямо в искаженный предсмертной судорогой приоткрытый рот. На щеке франка сидела большая, отсвечивающая тусклой синевой муха. Оба были побиты стрелами. Только они двое. Ни суннухов, ни Млавы не было. Ратибор задрожал – страх на мгновенье захлестнул его необоримой волной – он ждал: сейчас из леса выступит дьяволица, и ему конец. Стиснув до боли кулаки, царевич овладел собой: не может она быть здесь, ей до вечера не пройти круг, по которому он прогнал коня. Не может! Когда она появится тут вновь, он будет далеко-о, очень далеко.
Ратибор привычно достал из-под рубахи Келагаст – камень налился кровавым цветом. Слишком близок он к проклятой ведьме.
– Не может она! – выкрикнул шепотом Ратибор и тронул коня вперед. Внимательно оглядывая придорожные кусты, он искал какие-нибудь следы. Царевич понял уже – Млава стравила бродяг, и суннухи прикончили вестфольдинга и франка. Но где же они сами?..
«Ага! Свежеизломанные ветви…» – Ратибор спешился и вошел в кустарник. След привел его на то место, где лежали в засаде двое убитых. Оружие их блестело в траве.
Вернувшись на дорогу, Ратибор пошел дальше, ведя в поводу коня. Он сделал не более тридцати шагов, как услышал справа фальшивый крик совы и следом за ним взрыв смеха. Обломанные ветви и надорванные листья указали ему путь. Бесшумно прокрался царевич через кусты и встал у их края – впереди за елями на прогалине он увидел суннуха. Не сразу Ратибор разглядел за еловыми лапами второго. Тот сидел на толстой дубовой ветке и размахивал белым лоскутом. Товарищ стрелял в лоскут из лука. Оба дико хохотали после каждого промаха. Дико!
«Они сошли с ума! Млава свела их с ума!» – понял вдруг Ратибор и пошатнулся, деревья закачались у него перед глазами.
Суннух на дубу заухал филином. На очередном «угу!» крик его, как обрезало. Ратибор отвлеченный своими мыслями, пропустил миг, когда он падал с дерева. Глухой, тяжелый шлепок, и тело застыло со стрелой в глазу и белой тряпкой в торчащей кверху скрюченной руке. Убивший соплеменника суннух безумно хохотал – он подстрелил филина, больше тот не станет ухать на него.
Трупы на дороге, сумасшедшие суннухи, обрывок ткани связались воедино в голове Ратибора, и он понял, какая драма разыгралась здесь. Засада не удалась – смерть по-прежнему шла по его следу.
После первой неудачи царевич не сдался – он организовал еще четыре засады. Вторую Млава миновала точь в точь, как и первую, с той разницей, что на этот раз оставила за собой шесть мертвецов и четырех идиотов. От третьей шайки, подкарауливавшей ее ночью, она просто улетела – было полнолуние. Для четвертой засады Ратибор нашел одного человека – такого стяжателя и кровожадного безумца, что никакие чары не смогли бы околдовать его. Но и ему не удалось остановить Млаву. К нему подбежал медвежонок, и убийца, не задумываясь, прикончил его. За что был растерзан родителями малыша.
Для последней засады Ратибор подобрал суннухов-лучников. Наученные царевичем, они не пытались приблизиться к Млаве. Подпустив ее поближе, суннухи спустили тетивы. Силуэт женщины-демона странно размылся, заколебался, и стрелы пронзили ее, как воздух. Второй залп дал тот же результат. После третьего суннухи вскочили на коней – слишком близко подошла к ним Млава – и умчались прочь.
Демон был непобедим. Оставалась любовь.
Скитаясь в поисках ее, царевич добрался до самого северного края земли.
Черный замок на опушке последнего леса, словно пограничный столб, отделял места, где жили люди, от тундры.
А у дальнего горизонта переливалось прозрачное серебристое сияние – то вечные льды, сковывающие море и землю, сверкали в лучах дневного и ночного светил.
Князь Регволд – хозяин замка – принял Ратибора радушно и без лишних расспросов. Он был вдовцом. Умершая жена оставила ему четверых детей: трех сыновей и дочь – красавицу Рогнеду. Девушке исполнилось 15, и ее глаза и сердце тосковали по красоте и любви. Она печально вздыхала, глядя на тихие пустынные просторы, серебристые переливы льдов у горизонта и спокойных, таких спокойных людей, окружавших ее. Изведав человеческих бурь, они бежали сюда – на самый край земли, чтобы обрести покой. Рогнеда, напротив, жаждала этих бурь, потому что пришло ее время жить и любить.
Видя тоску дочери, старый князь думал о том, что у Рогнеды нет мужа, и нет вокруг никого, кто был бы достоин им стать. А холодную постель он знал хорошо и знал, как в ней застывают самые горячие мысли. И поэтому вдвойне радовался появлению Ратибора.
Чудо случилось просто. Царевич был измучен и одинок, Рогнеда одинока и полна сил, и между ними возникло чувство, которое Ратибор искал по всему свету. Оно вспыхнуло, как пожар, прекрасное, испепеляющее, стремительное, отсчитывающее время мгновеньями – скорее, скорее – его торопила большая любовь и… Млава.
На этот раз она как-будто не спешила – камень краснел так медленно, что его цвет не менялся по многу дней. Иногда у царевича появлялась надежда: быть может демон отступился, устав гоняться за ним по всему свету, и ему, Ратибору, удастся наконец обрести покой и счастье.
Но нет! Проходили дни, и камень становился чуть ярче, почти незаметно созревал, наливаясь кровавым огнем. И Ратибор понимал, что надежды его тщетны, Млава все ближе и ближе, а цепочка следов, которую ни днем, ни ночью не теряют ее глаза, все короче и короче.
Все же в этот последний раз она отстала на целых два месяца.
Когда Келагаст почти утратил свою естественную безопасную зелень, Ратибор поведал обо всем возлюбленной.
Слезы Рогнеды были недолгими, а упреки не слишком злыми – она быстро поняла, что даже любовь не в силах вернуть ему сломленные демоном мужество и волю к победе. Но и расстаться со своим счастьем без борьбы она не собиралась. Рогнеда свято верила, что если не его, так ее любовь сможет победить проклятое колдовство, разрушить роковое заклятье. Да и так ли оно непоколебимо? Так ли неумолимо? Не солгала ли старая ведьма? Вот что надо узнать прежде всего! И Рогнеда знала – где!
В Лабиринте судьбы, путь к которому ей укажут местные шаманы. По воле богов тот, кто достигал его конца и, не струсив и не заблудившись, представал перед Волшебным Зеркалом Жизни, видел собственное будущее, ясное и неизбежное, как утренний восход солнца.
Может быть зеркало поможет Ратибору обрести прежнюю силу духа или опровергнет предсказание лесной ведьмы, и он останется жив? А если нет, поклялась себе Рогнеда, она сама убьет демона.
Глухой черный бор, залитый сырым утренним туманом, кончился, и Млава вышла на край огромного поля, заросшего буйным разнотравьем. Вдали на высоком скалистом холме стоял замок. Серые зубчатые стены и башни окружали остроконечные черные крыши в центре. Дорога, на которой оставил свои видимые только женщине-демону следы царевич Ратибор и по которой она шла четвертый день, вела в сторону холма.
Млава долго глядела на замок, пытаясь угадать, что ждет ее за этими стенами, раздумывая, не свернуть ли в сторону. Но голод и усталость лишили ее решимости. Гадать было не над чем: она знала – будет так, как всегда. Вцепятся крючьями алчные взгляды, вскипит клокочущей пеной желание, грубые руки станут мять ее тело… и спадут, безумием и смертью лишенные силы и воли. Она вновь обретет свободу, пройдет равнодушно мимо насильников и продолжит свой путь к Ратибору.
Сколько раз уже повторялось это с тех пор, как Млава покинула свой терем! Если бы могла, она всегда обходила бы людей стороной, но ей нужны были пища и одежда, в студеную и дождливую пору – кров и тепло очага. Нужда гнала ее к людям.
Закутав лицо платком, не поднимая глаз, она просила подаяние, стучалась вечерами в чьи-то двери. Нет-нет да какие-нибудь любопытные глаза заглядывали ей в лицо и снова… все повторялось снова.
Страшна была Млава в своем равнодушии и своей любви. Как спущенная с тетивы стрела смерти одно за другим безжалостно пронзала она сердца. Смерть многократным эхом отзывалась за ее спиной. Ничто не могло остановить демона, ни один мужчина не в силах был внушить ей прекрасное волнение любви, одарить ее наслаждением страсти. Никто, кроме Ратибора.
Как необычна была любовь к нему! Так длинна и мучительна. Млава не подозревала, что чувство к мужчине может приносить что-либо еще, помимо радости и наслажденья. Может быть такова человеческая любовь? А может быть… уже началось ЭТО?.. Ее превращение из бессмертного демона в смертную женщину? Но муки?! Зачем эти нескончаемые муки?!.. Кара за роковую оплошность? Или что-то еще?..
Млава закрыла глаза, губы ее задвигались, творя заклинанье, и через миг она увидела Ратибора.
Выжженная солнцем равнина, безотрадная, знойная земля. Над черно-серыми буграми, дрожа, проплывали миражи. Черные птицы парили высоко в небе. Ратибор, запрокинув голову, смотрел воспаленными глазами на них-на медленное круженье предвестников смерти. Песок хрустел под копытами коня, щелкали камни, высохшие русла пересекали путь. Не было ни воды, ни пищи. Конь тянулся, трогал губами, но не мог есть жесткую колючую траву, столь редкую, что она не способна была прикрыть наготу земли. Не было спасения от палящего зноя. Все застыло в неподвижности, как в чреве огромной раскаленной печи.
– Ветра! Ветра! – молил Ратибор.
И ветер пришел, поднял мелкую невесомую пыль, забил ею легкие. Нечем стало дышать. Рвущий грудь кашель терзал царевича, конь его стал…
Млава открыла глаза. Невидяще глядели они на мир.
«Если он погибнет сейчас, я буду свободна, – подумалось ей вдруг. – Снова смогу любить радостно и легко. ДОЛГО! Только не надо торопиться. Что только еще не встретится на его пути».
Но лишь успела она подумать так, как любовь захлестнула ее: безрассудней безумия, сильнее отчаянья, страшнее ужаса.
– Нет! Нет! – судорожно выдохнула Млава и закрыла глаза…Конь ускорил шаг, побежал из последних сил, заржал.
Впереди неожиданное и долгожданное открылось озеро – голубело в кайме камышовых зарослей. Над водой низко кружили чайки…
«Вот он и снова спасся», – с облегчением подумала Млава, возвращаясь из дали, в которую убегал от нее суженный. Вздрогнула, почувствовав укус комара в щеку. Прибив кровопийцу, открыла глаза: поле… дорога… замок… Все же надо свернуть, еще есть силы потерпеть немного, а там она непременно набредет на какую-нибудь деревню, где ее накормят и приютят на ночь. Придется только немного передохнуть: усталые, стертые ноги отказываются идти.
Млава прошла немного вперед, выбрав удобное место, села у края дороги, сняла башмаки и опустила ступни в росистую холодную траву. Она купала их в ласковой зеленой волне, нежила измученные пальцы: омывая покрасневшую кожу, серебристые капли остужали ее, унося боль и усталость.
Так просидела она до тех пор, пока не услышала топот копыт. Несколько верховых быстро приближались по дороге со стороны леса. Схватив башмаки, Млава ящерицей скользнула в травяные заросли и затаилась.
Топот копыт стал громче, послышались лай собак, голоса людей. Сейчас, думала Млава, всадники минуют ее, она покинет свое убежище и пойдет напрямик через поле.
Но вышло иначе. Ее учуяли собаки. Немного времени понадобилось им, чтобы разыскать укрывшуюся в гуще трав Млаву. Не трогая ее, они стали рядом и принялись яростно облаивать, призывая людей.
Всадники, проскакавшие уже вперед, осадили лошадей и вернулись назад. Зашуршала трава. Млава торопливо накинула платок, повязала его и надвинула на лицо – превратилась в нищенку-оборванку.
Две пары передних конских ног застыли перед ней, послышался повелительный окрик:
– Выходи!
Млава поднялась с земли и покорно пошла к дороге. Там, низко склонив голову, держа в руках башмаки, встала перед конем в дорогой сбруе. Запыленный сапог со шпорой оказался прямо перед ее лицом.
– Кто ты? Почему прячешься? – раздались сверху вопросы.
– Одинокая женщина, господин, – ответила Млава тихим, испуганным голосом, каким и должна была отвечать нищенка. – Без крова, без семьи. Всех унесла война. Брожу по дорогам, прошу милостыню у добрых людей. Я испугалась, что это разбойники или другие злые люди и спряталась.
Владелец шпор молчал. Млава чувствовала его холодный подозрительный взгляд, упершийся ей в темя.
Псы, подбежав к хозяину, принялись кружить возле коня, азартно облаивать Млаву.
Конь нервно прянул назад, ударил сердито копытом. Мелкий камешек выщелкнулся из-под него и чуть не угодил Млаве в лицо. Отшатнувшись, она откинула голову и… встретила взгляд сидевшего на коне мужчины.
Миг и все изменилось. Взметнулись растерянно ресницы, изумление и испуг водоворотом хлынули в черные глаза, свели к переносице густые брови, натянули струной крылья тонкого носа. Рот приоткрылся в судорожном вздохе, застрявшем в груди. Колдовские чары Млавы начали свое смертоносное дело.
Загустели запахи умытых росой трав и цветов, поплыли серебристым облаком к рыцарю, напитываясь благостным парным духом земли. Нежней и звонче запели птахи, зажужжали пчелы, застрекотали кузнечики.
Рыцарь медленно поднял руку и отер со лба выступивший внезапно холодный пот. В своем движении рука задела мягкое белое перо, украшавшее черный берет, и перо затрепетало, как затравленная дичь.
Млава резко опустила голову, устремив взгляд на свои стертые, грязные пальцы ног с некрасиво отросшими ногтями. А серебристое облако растекалось невидимым туманом, окутывая людей и животных. Следом за господином замерли, онемев слуги, настороженно замолкли, почуяв что-то собаки, застыли напряженно кони. Повисла тишина.
Вокруг жила привычным распорядком солнечного утра летнего природа. Порхали беззаботно бабочки, пятная небо разными цветами, сосредоточенно и обстоятельно трудились на соцветьях мохнатые шмели, пузатые блестящие жуки. Храм утренней росы, храм чистой истины извечной окружал людей, но был невидим им. Их взгляды приковало существо с укутанным в платок лицом, в грязнющем драном платье. Один увидел в ней любовь, другие же еще не распознали толком ничего, лишь ощутили необыкновенность.
Молчанье, долгое в словах, продлилось миг. И рыцарь соскочил с коня. Встав перед Млавой, вновь спросил:
– КТО ТЫ?!
Спросил совсем иначе: не как повелитель, как голос раненого сердца.
Млава вздохнула. На единый миг ее глаза на рыцаря взглянули. Опалили. И скрылись за густой каймой ресниц.
– Бедная, одинокая женщина, сэр рыцарь, – ответила Млава. – Враги уничтожили мой род, сожгли мой замок, захватили земли. Мне одной удалось спастись. Иду теперь, куда глаза глядят, подальше от своих владений, где нынче мне грозит одна лишь смерть.
– Где это было, леди? – тихо спросил рыцарь.
– Далеко. В Дангорском герцогстве, на востоке, в приграничье с землями славян.
– Все, чем владею я, рыцарь Мензибир, к услугам вашим, прекраснейшая леди…
– Млава.
– Леди Млава.
– Благодарю, сэр рыцарь Мензибир.
Млава обошла две просторных, красиво убранных комнаты, до дверей которых ее проводил хозяин замка. С первого взгляда она поняла – Млава ощущала – человеческие чувства уже сколько времени не согревали этих стен. Безупречный порядок, наведенный чужой рукой, не мог скрыть этого от нее. Прикасаясь к вещам, женщина-демон пробуждала их воспоминанья о неизвестной хозяйке. Они отзывались грустными вздохами, картинами светлой любви и отчаянья невозвратной утраты. Как домашние животные вещи стосковались по ласке, забытые и ненужные тянулись к теплым млавиным пальцам.
Обойдя покои, Млава вернулась в первую комнату и села в высокое кресло, стоящее подле огромного камина. Босые ступни нащупали мягкую подушечку и удобно устроились на ней. Прошлое и будущее открылось Млаве во всей своей ясности и неизбежности. Рыцарь Мензибир был вдовцом. Молодая супруга покинула его, не оставив в утешение наследников. Одиночество и молодость терзали его жаждой любви, которую он никак не мог повстречать. И вдруг явилась она – Млава. Их взгляды скрестились. Теперь ни-че-го не изменишь, все пойдет по извечному кругу. Внушенная ею любовь толкнет рыцаря на безумства, трепет и обожание быстро сменит животная страсть, Мензибир овладеет ею и погибнет.
Хотя Млава быстро забывала все, что происходило с ней, память о встрече с Черным бароном из приморского замка была свежа.
Взять ее силой для него не составляло труда, но барон желал иного – покорности. Пусть покорится и, как раба, придет и ляжет в его постель. Или умрет.
Он заточил ее в сырой и глубокий колодец-темницу, из которого был только один путь – в его наложницы. А Ратибор скакал быстро, быстро, все дальше и дальше.
Волчицей кружила Млава вдоль сырых осклизлых стен. Как далеко! Как далеко он! Скоро достигнет предела, когда она уже не сможет видеть его, потеряет след! Она должна скорее выбраться отсюда! Скорее! Немедленно!
Но новая преграда встала на ее пути. Млава могла уступить Черному барону и вскоре была бы свободна. Но что-то упорно удерживало ее от этого шага. Что-то могучее, неодолимое, бороться с чем она была бессильна. Барон был отвратителен ей, мерзок, как червивая мертвечина.
На вторую ночь Млава была на грани безумия. Образ Ратибора являлся смутно-прозрачным, бесплотным. Еще немного и вместо него станет являться только черная пустота.
Млава застонала, отчаянье рвало ей грудь. О если бы она могла вонзить ногти в камень и разорвать эти стены, преграждающие путь к Ратибору! Прогрызть, сжечь ненавистные камни, понестись птицей за ним вслед!..
Все застила вдруг пелена огня. Исчезла женщина, остался корчащийся в ярости и муке демон. Пылающая лава побежала в жилах. Слепо ударила в ноги, в голову, и рванулась к рукам. Пальцы заходили ходуном, быстро стали расти ногти, превращаясь в острые когти. Черные вначале, они постепенно наливались красным светом раскаленного металла.
Млава развела руки в стороны, согнула в локтях и что было сил вонзила когти в стену. Они вошли в нее легко, как кинжалы в тело. Камень зло зашипел, испуская дымок. Млава выдернула когти и снова воткнула их в стену темницы над головой. Затем, повисая на одной руке, а другую вонзая выше, поднялась до края колодца.
Тяжело дыша, она стояла в темном коридоре, готовая защищаться или нападать на каждого, кто преградит ей путь. Нужно было спешить, Ратибор ускакал слишком далеко. Она уже бессильна была вызвать его образ. Лишь слабое эхо отзывалось в ответ на ее неистовые заклинанья.
Но никто не вставал на ее пути. Замок безмятежно спал. За окнами вздыхало и ударялось в стену море. Под сводами проносился ветер. Пробежала, пискнув, крыса. В факелах, пузырясь, кипела смола.
Понемногу Млава успокоилась, разум ее прояснился. Остыли и втянулись в кончики пальцев страшные кинжалы-когти. Подолом она отерла с лица едкий пот и сажу, поправила растрепавшиеся волосы и медленно и осторожно пошла вперед.
Бесплотным привидением кралась Млава к выходу. Один коридор, другой. Одна дверь, вторая, третья.
Вот она, отодвинув тяжелый замок, положила ладонь на последнюю, толкнула. Где-то в глубине замка послышался возглас. Млава стремительно обернулась, прислушиваясь. Ни звука. И в тот же миг ощутила сзади чье-то присутствие. Медленно повернулась лицом к выходу и встретила немигающий взгляд Черного барона. За его спиной, освещенные только лунным светом полукругом застыли слуги.
Круг замкнулся.
Когда все насильники обезумели или умерли, а прочая челядь в ужасе разбежалась, Млава поднялась с земли. Не торопясь, подошла к колодцу, набрала ведро холодной воды и окатила себя с головы до ног. Затем еще раз и еще. Смыв грязь и похоть, она пошла назад в замок, чтобы найти новое платье взамен старого, изодранного в клочья.
Теперь, думала Млава, вместо Черного барона будет Мензибир. Что ж, с этим ничего нельзя поделать, сказала она себе. И ощутила вдруг, как ненавистна ей даже одна мысль о том, что придется опять принадлежать кому-то, кроме Ратибора. Она не могла заставить себя свершить привычное, исполнить свое предназначенье – отдаться мужчине.
Силы подземные или небесные! Что сотворили вы с Млавой?!
Устало закрыв глаза, она унеслась мысленным взором к Ратибору. Вот он сунул за пазуху руку, достал камень на цепи, вгляделся в него тревожно. И облегченно вздохнул: камень горел на солнце чистым изумрудным цветом.
Завтра днем, самое позднее перед вечерней зарей, она должна отправиться в путь.
Вскоре после полудня явились двое разодетых слуг и передали от имени рыцаря Мензибира владельца замка Сен-Глан и прочая, прочая, прочая, приглашенье к обеду.
В просторном высоком зале со стрельчатыми окнами по левую руку Млаву ждал хозяин.
Порывисто поднявшись из-за массивного черного стола, уставленного блюдами со всевозможной снедью, кувшинами, он поклонился и сел.
Слуга отодвинул кресло, и Млава заняла место напротив Мензибира. Избегая его глаз, скользнула взглядом по платью. Он был одет в черное. Просторные и длинные, разрезные рукава с ослепительно белым атласным подбоем; на груди глубокий клиновидный вырез; высокий стоячий воротник под самую бороду. На смуглой жилистой шее затейливый амулет из двух переплетенных золотых змей.
Не удержавшись, Млава с любопытством посмотрела в лицо Мензибиру. Его взгляд пылал неугасимой и необоримой страстью. Она ощутила, как тяжело дается ему внешнее спокойствие. Рыцарь молчал, ожидая, пока слуги нальют в кубки вино и разнесут еду.
Млава потупилась, скосила глаза на усыпанный свежим благоуханным сеном пол, потом перевела его на пестрые пергамские ковры, закрывавшие стены. Повсюду было развешано оружие: прямые мечи Запада и кривые сабли Востока, луки, щиты. Над огромной пастью очага красовался треугольный щит Мензибира с родовым гербом: золотым леопардом с поднятой передней лапой и изогнутым вдоль спины ветвистым хвостом на голубом поле.
Слуга поднес блюдо с медвежьим окороком, обильно политым соусом с перцем и гвоздикой. Млава положила себе на тарелку кусок мяса, зачерпнула ложкой соус.
Стол был богат. В солнечных лучах искрились золотые кубки, серебряные чаши и кувшины. Дикие утки, жареная баранина, вареные лещи и форели, приправленные пряностями, плечо дикого кабана, груши в сладком сиропе, пышный пшеничный хлеб лежали на блюдах.
Млава тихонько вздохнула.
Наконец слуги покинули зал, и Мензибир сказал:
– Я отослал их, чтобы не мешали нашему разговору. Я сам буду прислуживать вам, леди Млава.
– Благодарю, сэр рыцарь.
– Меня зовут Элджернон.
Млава наклонила голову. Обед начался.
– Не соблаговолит ли леди поведать мне о тех несчастьях, что вынудили отправиться ее в столь дальний и столь опасный путь? – спросил хозяин замка немного погодя.
– Мне будет больно вспоминать все ужасы, что довелось увидеть.
– Быть может леди сообщит, в какие направляется края? Я провожу с охраной ее до места. Буду рад служить прекрасной даме.
– Мне некуда идти… – ответила, помедлив, Млава. – Теперь я совершенно одинока в целом свете.
Стукнул о стол кубок. Млава тревожно взглянула на руку Мензибира. Она дрожала, пальцы побелели, стискивая золото, темные капли вина стекали медленно по ним.
– Леди может жить в Сен-Глане, сколько пожелает, – сказал хозяин внезапно охрипшим голосом.
Млава молчала. Чутье подсказывало ей: началось.
– Прошу быть моей гостьей. Клянусь, что ни обиды, ни бесчестья не будет вам нанесено, покуда жив я!
Горькая улыбка промелькнула на лице Млавы.
– Я благодарна вам за все, но крайняя нужда заставляет меня покинуть ваши владенья не позже завтрашнего вечера.
Раздался грохот: отлетело в сторону кресло, Мензибир бросился к Млаве, упал на колени. Сжавшись в углу кресла, она выставила вперед ладони, защищая себя от влюбленного рыцаря и ограждая его от своего разящего взгляда.
– Будьте благоразумны, Элджернон! – воскликнула она. – Вы только что клялись. Клялись!
Он застонал, закрыл лицо ладонями. Потом вскочил и отошел к окну. Немного постоял, бездумно глядя вдаль. Потом заговорил:
– Клянусь еще раз! Двойная клятва нерушима. Пусть леди будет снисходительна ко мне, любовь вдруг помутила разум. Давно пусты покои моей супруги, чумою унесенной трепетной Лавлин. Я долго дань платил любви умершей, годами тосковал. Подумал: теперь настало время траур снять. Но… я ошибся. Был слишком тороплив и напугал вас. Прошу простить и только об одном еще – быть моей гостьей. Я досаждать не стану вам. Нет! Нет! Останьтесь! Не может быть, чтобы любовь моя в конце концов вас не зажгла!
Млава покачала головой. Но Мензибира ей вдруг стало жаль – он тронул ее сердце.
– Нет… это невозможно… Если я останусь, то умру. Такова судьба… И с этим ничего нельзя поделать. Должна закончить я одну историю. Опасную…
Она застыла вдруг, как изваянье. Молнией пронзила, оглушила громом ее внезапная безумнейшая мысль! «И если…» – прошептала Млава про себя и вслух продолжила:
– И если после этого в живых останусь… я… я… могла б вернуться! Но может быть до той поры минуют годы.
Хозяин замка обернулся, подошел к столу и подняв кресло, сел.
– Что ж это за ужасная история? – спросил он тихо. – Поведайте! Мне легче будет ждать.
– Всего я не могу сказать. Но… слушайте. Заклятье страшное связало мою судьбу с судьбой другого человека. Пока его я не настигну, не встану с ним лицом к лицу, я полюбить не властна никого.
– Тот человек – мужчина?
– Да, мужчина.
– Его вы любите?
– Будьте милосердны! Ни слова больше. Не пытайте! Вы поичиняете мне боль! Удовлетворитесь частью тайны. Тем, что могу и что желаю вам открыть.
– И все же, может быть есть средство? Колдовство?
– Нет, Элджернон, нет! Что есть, то есть. Судьба. Только дитя ждет справедливости от жизни. Мужчина принимает не ропща все, чем оборачиваются его поступки. Теперь от нас обоих требуется это. Поверьте мне.
Влюбленный рыцарь застонал. Одним глотком свой кубок осушив, швырнул его в отчаяньи бессильном в угол.
– Вот мука! Мука! – вскричал он, запрокинув голову. Чем я перед богами провинился, что шлют мне испытанья, одно другого тяжелей?! Что делать мне теперь?! Любить вас иль возненавидеть?! Теперь вы жизнь и смерть, вы – черное и белое одновременно. Вы – дева, сотканная из света и зари, прелюбодейка со стройным станом и кошачьими движеньями, русалка в водяных цветах, вы – хищница с горящими глазами. Вы – все! Вы – все! Да жил ли я до нынешнего утра?!.. И живу ль сейчас?!..
Он замолчал, прикрыв любовной болью искаженное лицо руками.
Печально, горько, пусто было Млаве в этот миг. Вот сердце верное и чистое! Он – первый, кто хоть на время смог ее любовным чарам противостоять. Он любит сам! Ее ж судьба – за Ратибором гнаться. За тем, кто ищет силы, чтоб ее убить!
– Вернусь, если жива останусь, – шепнула Млава с ласковою грустью. – Я не могу любить вас нынче. Но дайте срок. Не уничтожьте все… Не все! Но малую надежду, своим безумством.
– Я… – начала сна, но не смогла договорить. Поплыло все перед глазами. Стремительно рванулся мрак навстречу, расступился. И в свете дня явился Ратибор. Единственный, мучительно любимый и желанный!
Скорее в путь! Скорее в путь!
Очнувшись, Млава с кресла поднялась, не помня ничего, что говорила Мензибиру мгновения тому назад. Волчицей рыщущею обошла по кругу зал. И встала перед Элджерноном.
Вот! Вот помеха! Долой ее!
Словно примерзший к месту рыцарь, в очи колдовские смотрел, смотрел. Они все ближе, ближе. Он застонал от боли и от страха.
– Бежать! Бежать! Пока ты не прожгла меня насквозь!
– Нет! Нет! Кто б ни была ты – праматерь наслаждения греховного, невинная святая дева, дьявола наложница иль жертва злого колдовства – ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ЛЮБЛЮ! Ты – свет единственный мой в жизни!
Как от удара, откачнулась Млава. Стояла, запрокинув голову, с закрытыми глазами. Шаталась и дрожала. Неведомые силы боролись в ней, терзали грудь, в клочья рвали сердце несчастной, обреченной, вины своей не ведающей женщины.
Потом, едва передвигая ноги, Млава отошла к камину и зарыдала, не роняя ни одной слезы. Зарыдала – впервые в жизни!
От страшной муки царапала ногтями засаленную, закопченную решетку…
О, женщина! Ты – мир и горе, ты – нежность тихая и страсть. Ты – ВСЕ!
Уже вторые сутки Ратибор гнал коня по пустынной равнине. Иногда ему встречались следы стоянок кочевавших по тундре племен, но самих людей царевич не видел ни разу. Дул сильный ветер, и короткая редкая трава прижималась к земле, словно уши испуганной собаки. Монотонный топот копыт сливался с мыслями – то с надеждой, то с отчаяньем. Наконец к вечеру второго дня у горизонта над плоской равниной тундры начал вспучиваться гигантский холм Лабиринта. Он быстро рос, превращаясь в затмевающую небо гору, на склоне которой лежало красное закатное солнце.
За несколько тысяч шагов до конца пути глухой стук копыт сменился звонким цоканьем, и под ногами коня замелькали выложенные по две в ряд широкие каменные плиты. Дорога стала понемногу подниматься в гору и неожиданно оборвалась, открыв взгляду широкую мощеную площадь, ведущую к узкой арке высокого входа.
Выехав на площадь, Ратибор резко натянул поводья: по обе стороны от входа, привязанные за взнузданные черепа к белым каменным столбикам коновязи, лежали скелеты лошадей, верблюдов, оленей и других неведомых Ратибору животных, привезших всадников с разных концов света – приехавших, вошедших и не вышедших.
Некоторое время царевич в мрачной задумчивости глядел на эти обнаженные кости, своим присутствием говорившие еще и о других – человеческих костях – затем, спешившись и перекинув поводья коню за спину, вошел в Лабиринт.
Он очутился в небольшой с неровными стенами пещере, освещенной множеством вставленных в металлические кольца факелов. Пещера была абсолютно пуста, а в противоположной входу стене зияло черное прямоугольное отверстие.
Собравшись с духом, Ратибор решительно шагнул через порог. Несколько минут, пока не привыкли глаза, он простоял в темноте, затем медленно двинулся вперед, держась рукой за стену, все время за правую – так научил его шаман, объяснив, что если он не отступит от этого правила, то не заблудится.
Ни чудовища, ни ловушки не подстерегали царевича на его пути, лишь временами выплывали из мрака приткнувшиеся в углах, осевшие у стен останки пытавшихся узнать свою судьбу и нашедших ее здесь смельчаков. Вскоре Ратибор перестал обращать на них внимание. Дорога была запутанной и долгой, извивалась бесконечным червем, и прошло немало часов, прежде чем он увидел забрезживший впереди свет.
Не смея оторвать руки от стены, царевич заспешил вперед. Выход был близок, и Ратибор уже мог различить отдельные освещенные ярким солнцем травинки, как вдруг остановился, пронзенный внезапным испугом. Когда он вошел в Лабиринт, солнце садилось, а здесь, судя по яркости света, было утро.
Пока он раздумывал над этой странностью, сбоку на траву легла тень. Она проползла по ней, перегородила вход, и из-за стены медленно появилась высокая женская фигура. Ратибор взглянул ей в лицо, мучительно вскрикнул и, потеряв сознание, рухнул на пол. Это была Млава.
Солнце потухло, упала тьма. Раздвинулись стены Лабиринта, и Ратибор очутился в главном зале замка. Млава стояла перед ним.
Шагнув вперед, она легонько коснулась пальцами щеки царевича, Ратибор вздрогнул. Млава придвинулась ближе и, обняв его плечи, прижалась лицом к груди. Сердце царевича, вздрогнув, провалилось куда-то, и он обессиленно закрыл глаза, в голове обрывками пронеслось:
«Вот оно… сейчас…»
Они не слышали, как предупреждающе заскрипели ступени, и на лестнице, сжимая в руке булатный клинок Ратибора, показалась Рогнеда. Увидев Ратибора в объятьях демона, она вскрикнула от ужаса, что может быть, уже опоздала и, сбежав вниз, замахнулась мечом. Обернувшись на ее крик, Млава инстинктивно вскинула руки, чтобы защитить Ратибора. Меч опустился, и отсеченная левая кисть глухо стукнула об пол. Диким огнем зажглись глаза демона, и он с нечеловеческой яростью ринулся на Рогнеду.
Опрокинув ее, Млава впилась ногтями в левое плечо княжны, стала терзать его, тянулась зубами к горлу. Рогнеда наотмашь ударила ее в лицо рукоятью меча, опрокинула Млаву на спину и вскочила на ноги. Молниеносно меч ударил женщину-демона в грудь, затем в плечо. Кровь хлестала из ужасных ран, но Млава была живуча. Она поднялась и с хриплым воем пошла на Рогнеду: на вытянутой вперед руке выросли когти и засветились вишневым цветом раскаленного металла.
Рогнеда отшатнулась и закричала от страха. Но мужество еще не покинуло ее. Крест-накрест стала рубить она мечом воздух перед собой, не подпуская Млаву. Та уворачивалась с нечеловеческим проворством от свистящего клинка, но приблизиться к сопернице не могла.
Тогда Млава взлетела в воздух и стала носиться по залу, стараясь впиться раскаленными когтями Рогнеде в лицо, в затылок, в спину. Но княжна всякий раз отгоняла ее мечом.
В очередной раз пронесясь мимо, Млава неожиданно устремилась к Ратибору. Когти мгновенно исчезли, и ее рука обвила его плечи. Они уже поднялись над полом, когда удар Рогнеды настиг демона. На этот раз княжна отрубила руку по самое плечо.
Млава и Ратибор рухнули на пол. Царевич так и остался лежать, залитый кровью, белый, как мертвец, а Млава, извиваясь всем телом поползла к нему. Уткнувшись в его бок щекой, она села рывком.
В исступлении Рогнеда пронзила ее дважды. Млаву отбросило к огромному столу в центре зала, и там она осталась сидеть, привалившись спиной к его ножке. Вид ее был ужасен.
– Ратибор! – позвала Млава из последних сил.
Царевич, очнувшись, сел, туманный взор его скользнул по залу и остановился на прекрасном лице страшно израненной женщины.
– Ратибор! – вновь позвала Млава. «Последний поцелуй! Только один поцелуй!» – молили ее чудесные, полные любви и муки глаза.
Царевич встал и как зачарованный пошел к ней. Он видел только ее лицо – невыразимо прекрасное, любимое, он жаждал поцеловать ее губы… но не успел. Рогнеда отшвырнула его в сторону и нанесла демону последний удар – в лицо.
И Млава умерла.
Волосы и кровь ее стали быстро бледнеть, стерлись с лица брови, ресницы, губы. Вскоре она вся была белой, как снег. Потом начала становиться прозрачно-призрачной, как освещавший зал лунный свет. И истаяла совсем.
– Как жаль ее! – невольно воскликнул про себя царевич.
Сей же миг крутящимся вихрем смело Млаву, Рогнеду, второго, зеркального Ратибора, которым он был и не был одновременно. И все началось сначала.
Бесшумно растворились высокие дубовые двери, белая фигура выступила из тьмы, обошла зал и встала в центре его. Заскрипели ступени, по лестнице, ступал неуверенно, словно во сне спустился Ратибор.
Вновь Млава подошла к нему, вновь положила руки на грудь, вновь царевич подумал:
«Вот оно… сейчас…»
Неожиданно фигуры замерли, и Ратибор ощутил, как помертвели они, превратились вдруг в безжизненные статуи. Все закачалось, пошло волнами. Какие-то неведомые страшные силы рванулись из глубины и клином понеслись на царевича. Понеслись, как два витязя в смертельной схватке.
Вытаращив глаза, Ратибор глядел в Зеркало Судьбы, чувствуя, как холодеет тело, руки, рушатся куда-то вниз вся кровь, вся жизнь. Сейчас его сомнут, растоптчут, разорвут на части…
В ушах пронзительно засвистело… и силы сшиблись меж собой в стеклянной глади.
Зеркало полыхнуло ослепительным светом, так свирепо, так яростно, словно и не свет это был вовсе, а жестокий удар меча в лицо. Ратибор дернулся всем телом и рухнул на спину.
Тьма, бездна тьмы, могильный мрак покрыли все.
На обратном пути Ратибор не торопил коня. Торопиться было некуда. Разве что навстречу смерти? Сил не осталось ни для бегства, ни для борьбы. Да и куда бежать от Рока?..
Зеркало показало все: как могло быть и как будет. В нем иссяк источник воли, жизни. И даже их с Рогнедой любовь не способна ничего изменить.
Последней его надеждой, как показало Зеркало, была Рогнеда, – она могла убить Млаву. Но что-то уже упущено, теперь это стало невозможно. Витязь его судьбы и черный рыцарь Зла сшиблись в невидимом поединке. Копье ударило в лицо. Он вышиблен из седла. Он мертв. И черная фигура склоняется над ним, забрало поднято железною десницей. Женское лицо! Холодное и белое, как снег, лицо убийцы-демона…
Через двое суток царевич достиг замка и поведал все Рогнеде: его ждет гибель. Демона не одолеть.
Но княжна поняла ответ Зеркала иначе. В ужасной схватке неведомый заступник развеял злые чары. Древнего заклятья больше нет! Быть может то Добро и Зло, быть может Бог и дьявол сшиблись, сверкая пламенем и ненавистью клокоча.
Печать заклятья сломана. Рок не преследует возлюбленного больше. Судьба их – счастье в собственных руках. Она, Рогнеда, должна взять меч и совершить все так, как подсказало Зеркало Судьбы.
Шли дни, и наконец Келагаст превратился в настоящий рубин.
Однажды ночью Ратибор проснулся от ощущения, будто кто-то легко толкнул его в бок. Открыв глаза, он огляделся: рядом безмятежно спала Рогнеда. Ратибор прислушался – ни звука, но сердце продолжало испуганно биться, полное неясной, но сильной тревоги. Быстро одевшись, он спустился вниз и вышел во двор замка.
Ночь была светлая и безветренная. Узкая лунная дорожка серебрилась на булыжной мостовой, протягиваясь к ведущей на сторожевую башню лестнице. Пробежав по двору, Ратибор поднялся наверх и выглянул меж зубцов. У ворот в длинном белом платье, запрокинув голову, стояла Млава.
Увидев царевича, она протянула навстречу ему свои прекрасные тонкие руки, и до Ратибора донесся тоскливый жалобный стон.
Царевич отшатнулся и, стремглав сбежал вниз, скрылся в замке. Влетев в свою комнату, он запер дверь, сорвал со стены меч, застыл посредине, дико озираясь и тяжело дыша.
– Ратибор, опомнись! Опомнись, Ратибор! – закричал кто-то рядом.
Он крепче сжал меч, но тут сообразил, что это Рогнеда и разжал пальцы. Меч со звоном упал на пол.
– Она пришла, – тихо произнес Ратибор, глядя в широко раскрытые глаза возлюбленной и не видя их.
Еще три ночи Млава заставляла Ратибора являться на башню и звала к себе. На четвертую, в полнолуние, когда колдовство полумесяца набрало полную силу, она перелетела через стену и вошла в замок. Остановившись посреди огромного завешанного шкурами и оружием зала, где князь задавал пиры и праздновал победы, она мысленно позвала:
«Ратибор!»
И через несколько минут он явился к ней с обреченно опущенной головой – юноша с глазами старика. Подошел и застыл, ожидая так надолго затянувшегося конца. Но Млава не замечала ничего: ни его потухшего взора, ни обреченности позы, ни худобы – ее переполняло неведомое доселе и невыразимое счастье. Бесконечно долго скиталась она, тоскующая, мучимая любовью, и теперь наконец он был рядом – тот, без кого ее жизнь не имела никакого смысла.
Шагнув вперед, Млава легонько коснулась пальцами щеки царевича, Ратибор вздрогнул. Млава придвинулась ближе и, обняв его плечи, прижалась лицом к груди. Сердце царевича, вздрогнув, провалилось куда-то, и он обессиленно закрыл глаза, в голове обрывками пронеслось:
«Вот оно… сейчас…»
Они не слышали, как предупреждающе заскрипели ступени, и на лестнице, сжимая в руке булатный клинок Ратибора, показалась Рогнеда. Увидев Ратибора в объятьях демона, она вскрикнула от ужаса – опоздала?! Сбежав вниз, замахнулась мечом.
Обернувшись на ее крик, Ратибор инстинктивно вскинул руку, меч опустился, и отсеченная кисть глухо стукнула об пол. Рогнеда и царевич упали без памяти. Одна Млава осталась стоять, не успев даже опустить руки, мгновенье назад ласкавшие Ратибора. Затем ее разум постиг смысл происшедшего, и она с жалобным криком бросилась к царевичу.
Призвав на помощь все свои колдовские силы, Млава прижала Ратибора к груди, с трудом оторвавшись от земли, перелетела через стену замка и скрылась в лесу.
Опустившись на поляне и бережно уложив царевича на траву, она сняла с его шеи волшебный изумруд и направила на кровоточащее запястье. Келагаст замерцал, озаряя багровыми вспышками ночь, и тонкий рубиновый луч протянулся к изувеченной руке. Обвив кисть огненной спиралью, он ярко засиял, и она тотчас приросла на место. Тогда Млава перевела луч на грудь царевича, и он, словно струя живительной влаги, с тихим шипением начал впитываться в тело.
Наконец царевич открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Млаву. Ужас мгновенно вспыхнул и тотчас угас в нем – не было сил даже пошевелить рукой, а ее губы становились все ближе и ближе.
«Сколько раз можно умирать?!» – жалобно подумал он и покорно опустил веки. И губы демона коснулись его уст.
Но их поцелуй уже не был смертельным. Любовь, нарушив древнее заклятье, сожгла в Млаве зло, и она не наградила Ратибора безумием, а лишь безумием новой любви, такой великой и долгой, какал могла родиться только в ее огненном сердце.
Изогалактика
За второе полугодие 1995 года на наш Конкурс поступило свыше двухсот работ иллюстраций к романам и повестям писателя Юрия Петухова. Однако Конкурсная Комиссия по итогам полугода решила Первой премии не присуждать (ввиду отсутствия подлинно масштабных работ). Поощрительной премией отмечены иллюстрации А. Казарова к роману "Измена". С ними мы Вас и знакомим. Полностью иллюстрации А. Казарова планируется разместить в одном из ближайших книжных изданий романа-трагедии "Измена".
От редакции
Уважаемый Читатель!
Вы держите в своих руках последний номер нашей газеты в этом году. Во втором полугодии 1995-го «Голос Вселенной» выходить не будет.
Но мы не прощаемся с Вами. И надеемся, что Вы и впредь будете нашим подписчиком.
«Голос Вселенной» – газета уникальная, пророческая.
По нашим стопам шли все остальные, от самых солидных и многотиражных до бульварных листков. Почему? Потому что мы пробивали своей грудью первые бреши в неведомом и непривычном, и если мы поднимали проблему сегодня, то другие о ней начинали писать, в лучшем случае, через год. Так было и так будет. Даже самые важные и «видные» политики, изо дня в день бороздящие голубые аквариумы экранов и желтые волны демократической прессы, как бы спесиво не надували свои толстые щеки, со временем начинали умнеть и повторять сказанное нами… Ничего не поделаешь, так устроена жизнь, и «Голосом Вселенной», то есть, Гласом Небесным, мы прозвались не зря. Люди недалекие думали, что газета наша про космос и ракеты, будто какой-нибудь журнал «Земля и вселенная». Не все понимали, что Вселенная это вовсе не черная пустота заоблачных высей, а все огромное и непостижимое Мироздание вместе со всеми нами, копошащимися в земной пыли. Политики, суетящиеся и гомонящие там, внизу, особенно политики-демократоры, не видят ничего кроме собственных потных от вожделения лиц и алчных взглядов. Для того, чтобы узреть Истину, надо подняться выше.
Вот мы и поднимаемся, вот мы и тянем за собой исполинскую, неподъемную ношу земного шара, погибающей России. Понимают нас единицы.
Большинство скользит по поверхности. Но и скользящие уже приобщаются к большому и подлинному, отрываясь от мелочного и лживого.
За это нас любят и не любят. Любят прозревающие. Не любят слепцы, невежды и просто негодяи… до последних нам дела нет, отец их дьявол, путь их – вырождение.
Нам же с Вами идти иным Путем, Великим, Светлым и Чистым! До Встречи!
Редакция