Содержание
Игорь Волознев
Глас Божий
В ресторанчике гремела музыка, все были увлечены танцами и ухода Сильвио никто не заметил. Юноша вышел на вечереющую улицу.
Что заставило его покинуть компанию друзей? Откуда этот странный туман в голове, это волнение, стискивающее грудь? Может быть, всему виной бокал легкого вина, который он выпил с подругой? С тех пор, как он начал готовиться к полету в дальний космос, он не позволял себе ничего подобного. Лишь сегодня, в нарушение режима, он выпил немного.
Завтра он стартует на Луну, а оттуда, в суперсветовом звездолете к отдаленнейшему созвездию Лебедя, где по предположениям ученых, должны существовать обитаемые миры. Когда Сильвио вернется на Землю, никого из его друзей и знакомых уже не будет в живых, их тела истлеют в могилах; возможно, и самого городка не сохранится. Что он найдет здесь, вернувшись через необозримую бездну лет?
В этот день, последний его день на Земле, молодому астронавту хотелось вдоволь повеселиться с друзьями, обнять любимую девушку, забыться в танце. Но какое-то неотвязное, тоскливое чувство с самого утра не давало ему покоя. И, видимо, оно, это чувство, помимо его воли заставило его покинуть ресторан…
В маленьком приморском городке шумел карнавал, шатались толпы ряженых с рассыпающими искры факелами, проходили на ходулях акробаты, в воздух взмывали вспышки фейерверка. Сильвио ни на что не обращал внимания. Он разыскал на стоянке свой мопед и медленно покатил по улицам, стараясь не наехать на кого-нибудь из гуляк.
За пределами города он резко прибавил скорость. Через десять минут бешеной гонки по пустынному шоссе он затормозил у пляжа, длинной песчаной полосой протянувшегося до дальних гор.
Пляж был безлюден, хотя еще пару часов назад здесь кипело веселье. С полудня от моря начал дуть ветер и двинулись тучи, затягивая небо и предвещая бурю. И праздник отхлынул в город, бросив на растерзание приливу шезлонги, столики, цветастые палатки и гирлянды пестрых флажков; теперь все это было разметано по песку и волочилось взад и вперед с набегающими волнами.
Оставив мопед у обочины, Сильвио разулся, пересек песчаную полосу и почти по колена вошел в воду.
Он лишь очень отдаленно понимал, что делает. Он ни разу не задался вопросом, почему он здесь, что заставляет его с таким напряженным вниманием вглядываться в туманный, затянутый тучами горизонт. На море не видно было ни единого паруса. Чайки с тревожными криками реяли над самой головой юноши. Слева, за дальним холмом, прятались плоские крыши городка. Там еще взлетали, озаряя мглистое небо, фейерверочные огни. Но вот и они погасли. Все вокруг быстро погружалось во мрак, разрываемый беззвучными вспышками зарниц.
Ветер усилился, он гнал волны прямо на Сильвио и раздувал на нем рубашку. Стремительно надвигался прилив; вода дошла уже до груди юноши, а он все стоял, словно пригвожденный к своему месту. Снизу, от воды, по всему его телу шло какое-то онемение; громадная волна, накатившись, обдала его всего, а он даже не заметил этого…
Внезапно он опомнился, мгновенно осознал свое странное оцепенение и, содрогнувшись от ужаса, попытался перебороть неподвижность, подняться на ноги… Но было поздно. Прояснение длилось несколько кратких секунд, затем снова все заволокло туманом. Приливная волна, накатившись, накрыла Сильвио с головой и он, бессильно рухнув на колени, весь ушел в воду…
Неожиданно его сознание снова прояснилось, но удивительным образом. Он как-будто открыл глаза, и мглистая пелена перед ним стала светлеть, рассеиваться. В ней проступили очертания высоких и широколиственных, похожих на гигантские папоротники деревьев, каких он никогда прежде не видел. Самое поразительное, что это была не застывшая картинка – лес жил, колыхались его ветви, из его глубин доносилось звериное рычание и клекот птиц.
Сильвио находился на просторной поляне, в поросли молодого папоротника. Справа послышался треск ломающихся стволов. Сильвио почему-то без испуга, лишь с любопытством обернулся и увидел высоко в гуще листвы громадную змеиную голову с мощной пастью, усаженной зубами. Не обратив на Сильвио внимание, голова, покачиваясь на длинной, плавно изогнутой шее, проплыла над верхушками деревьев и исчезла среди ветвей; вслед за ней показалось и скрылось исполинское грязно-бурое тело чудовищного ящера и его мощный хвост, который втянулся в заросли, оставив глубокую борозду на болотистой почве.
«Это была совсем молодая планета, Сильвио…» – прозвучало в сознании юноши.
Сильвио вздрогнул и напряг внимание. Голос продолжал звучать, наполняя собой, казалось, все его существо…
На ней не было разумной жизни. Буйная растительность покрыла ее материки, в лесах и в глубинах морей безраздельно господствовали гигантские ящеры.
Когда наш звездолет случайно наткнулся на эту планету, нас поразило, что воздух здесь такой же, как на нашей далекой родине… И мы не смогли побороть соблазна. Ведь это счастье – после сотен лет блужданий от одного безжизненного мира к другому обнаружить такое великолепие!
Звездолет опустился на поверхность, и я с тремя своими товарищами отправился без скафандра в лес.
Мы не рассчитывали долго задерживаться здесь, но случилась страшная вещь. В те далекие времена, о которых я рассказываю тебе, еще продолжалась межгалактическая война. Омерзительные членистоногие оборотни, посягнувшие на свободу народов Великой Звездной Спирали, были почти побеждены, их корабли уже покидали пределы обитаемых систем и лишь кое-где в периферийных галактиках вспыхивало их сопротивление.
Наш звездолет возвращался из мирной исследовательской экспедиции. Мы не были готовы к нападению, да и но ожидали его в этом отдаленном углу Вселенной. Скорее всего, они уже давно следили за нами, подстерегая удобный момент для удара.
Мы, четыре астронавта, вошедшие в лес, с ужасом увидели в небе их корабль. Через несколько минут прозвучал взрыв и вдалеке поднялся громадный пыльный гриб: это ядерным снарядом был уничтожен наш звездолет и все, кто в нем находились.
Убийцы на этом не успокоились. Они привились обшаривать окрестное пространство сверхчувствительными нейтринными волнами и вскоре засекли наши мозговые излучатели. Вот когда мы пожалели о том, что не взяли изолирующих шлемов, но кто мог знать? Они послали вдогонку за нами гигантского паукообразного кибера. Цепко настроясь на наши биотоки, он двигался не торопясь, словно знал, что мы нигде от него не скроемся, даже на дне океана. А нам ничего не оставалось, как уходить дальше в лес.
Скоро чаща сделалась почти непроходимой. Почва была влажная, топкая, кругом простирались болота с поваленными гниющими стволами; то и дело из цветущей жижи подымались отвратительные головы исполинских ящеров и скалились на нас, из зарослей высовывались другие, не менее страшные твари; мы едва успевали отбиваться от них парализующими ружьями. Но ружья, которые годились против этих увальней, были бессильны в борьбе с кибером. Паук неумолимо приближался, выжигая себе путь в зарослях. Мы видели черный дым и зарево пожара, отмечавшие его путь. Ветер доносил до нас запах гари.
Настал момент, когда нам пришлось воспользоваться последним средством самозащиты, крайне опасным для нас самих, но другого выхода не было. У каждого из нас на поясе имелся небольшой аппарат, при помощи которого можно было определенным образом расщепить человеческое тело до составляющих его молекул; чтоб эти молекулы не рассеялись в пространстве и их потом снова можно было собрать, их сливали с чем-то другим, имеющим завершенную форму. Молекулы одного из наших товарищей мы слили с деревом. Лишившись сознания, он весь ушел в ствол, корни и ветви. Он мог оставаться в таком виде несколько месяцев. Если мы за это время не вернемся и не воплотим его, он погибнет.
Шансов на то, что мы вернемся, было ничтожно мало, но даже и этой призрачной надеждой мы не вправе были пренебрегать. Мы свернули в сторону, пытаясь обмануть кибера и увести его подальше от дерева, но оправдались наши худшие ожидания: кибернетическое чудовище не пошло за нами по прямой, оно добралось до дерева и испепелило его, расщепив до атомов, до самых мельчайших частиц. Нашего друга не стало. Мы же продолжали отходить.
Положение наше было отчаянное: кибер приближался, а мы, продираясь сквозь непроходимые дебри, все больше выбивались из сил. Второго нашего товарища мы слили с птицей – крылатым ящером, которого нам удалось на несколько минут парализовать. Если случится чудо и мы спасемся, то удастся ли нам отыскать потом одну-единственную птицу среди сотен тысяч ей подобных, чтобы вытянуть из нее молекулы нашего друга и воплотить его? Вряд ли. Но что еще нам оставалось делать?
Мы отметили птеродактиля, перевязав ему лапу. Он очнулся, расправил крылья и поднялся над лесом. Увы, глупую тварь понесло в сторону паука, и тот не упустил случая сбить ее огненным лучом и тоже расщепить…
Нас осталось двое. Едва не погибнув в болоте, мы выбрались на берег озера. Дальше пути не было. Побережье заросло гигантскими папоротниками; стволы торчали из воды, другие лежали вповалку на берегу.
Уже сгустилась ночь и зарево полыхавшего в лесных дебрях пожара стояло позади нас огненной стеной. Сотни омерзительных чудовищ, спасаясь от огня, вышли к берегу – мы едва успевали отбиваться от них. Ящеры дрались друг с другом, слышались вопли, мычание, рев, трескались и рушились от многотонных ударов хвостов мощные стволы, по озеру ходили волны – и в воде происходили схватки.
Улучив момент, мой товарищ слил молекулы моего тела с водой озера; сам же он без помощи другого слиться уже ни с чем не мог. Сковав себя летаргическим сном, он погрузился на озерное дно.
О дальнейшем я могу лишь догадываться, потому что я перестал сознавать себя, для меня наступила тьма.
Кибер вошел в озеро и мой друг был уничтожен мгновенно. Затем паук взялся за меня. Он раскалился, вода закипела, испаряясь. Но уничтожить озеро оказалось ему не под силу: в сумерках мы не разглядели, что это было не озеро, а океанский залив. Чтоб убить мою слитую с водой человеческую сущность, надо было уничтожить все океаны планеты, все моря, реки, всю атмосферу, насыщенную водяными парами!
Кибер сделал, что мог: огромные массы испаряющейся влаги поднялись в воздух, планету окутали тучи, заслонившие солнце, в атмосфере засверкали молнии, пронеслись неистовые бури. В конце концов убийцам ничего не оставалось, как отозвать кибера и покинуть этот негостеприимный мир.
Там, откуда я прилетел, никогда не ставились подобные эксперименты. Считалось, что расщепленный на молекулы мозг погибает через четыре-пять месяцев. Но произошло нечто совершенно невероятное. Слушай, Сильвио: я очнулся. Я тогда еще не знал, что с момента расщепления моего тела прошли десятки миллионов лет: для меня они промелькнули, как один миг. Я вдруг ощутил себя в абсолютной темноте и пустоте. У меня не было глаз, чтоб раскрыть их, ушей, чтоб уловить звуки, рук, чтоб ощупать пространство вокруг себя, но я сознавал себя, ко мне вернулась память, а значит – я был жив!..
Сначала это было похоже на долгий сон, перемежавшийся видениями. Я чувствовал, что сплю, и жаждал пробудиться, но не мог. Надо было пройти еще миллионам лет, прежде чем я окончательно ощутил себя как бы висящим в темноте и пустоте и попытался понять: где я? что я из себя представляю?
Постепенно до меня начал доходить ужас моего положения. Я стал догадываться, что я уже давно не тот, чем был, что теперь я – океаны, реки, дожди, снег, туман, я везде, всюду, где есть хоть капля воды. В ее извечной планетарной циркуляции молекулы моего мозга неожиданно упорядочились; сознание мое восстановилось, вернулась память; я снова стал мыслить.
И еще миллионы лет ушли на то, чтобы я освоился со своей новой сущностью – гигантского невидимки, присутствующего всюду, единого мозга без глаз, ушей и пальцев. Моими органами осязания стала влага, ею я научился ощупывать поверхность материков и океанское дно, следить за кипением жизни в лесах и морях, улавливать мыслительные импульсы живых существ. Извилины в черепных коробках населявшего планету зверья, – это та же вода, и моим единственным развлечением на долгие тысячи лет стало погружаться в темное сознание животных и даже в какой-то степени воздействовать на него.
Как я уже сказал, разумной жизни на планете еще не было, но один из видов животных был на грани эволюционного скачка, знаменующего зарождение разума. Я говорю о ящерах, которые царили в ту пору на планете. Они абсолютно не походили на меня, каким я был прежде, и были мне отвратительны. И тогда я начал воздействовать на их мозги с тем, чтобы предотвратить их дальнейшую эволюцию, не дать им в виде существа разумного окончательно утвердить свою гегемонию на планете.
Но для меня это было еще достаточно сложно. К тому времени я еще не вполне овладел своими способностями и подобная задача в той форме, как я поставил себе, оказалась мне не под силу. Ящеры эволюционировали стремительно.
Еще миллион лет – и среди них зародится разум. Тогда я решил по-иному подойти к задаче. Сконцентрировав всю свою энергию на атмосфере планеты, мне удалось вызвать глобальные изменения климата, которые в конечном счете и сломили могущество монстров. Они стали вымирать сотнями тысяч, а вместо них начали развиваться другие существа, более близкие мне в биологическом отношении.
Из млекопитающих сразу несколько видов в одинаковой степени могли в будущем привести к существу разумному, но которому из них была уготована такая участь, зависело от одного меня. Я выбрал четвероруких тварей, прыгающих по деревьям; я предвидел в них будущий облик человека, который внешне будет похож на меня самого, каким я был когда-то, миллионы лет назад.
И вот появились троглодиты – обитатели тропических джунглей, затем – мрачные пещерные жители, и, наконец, возникло сообщество людей. В то время я настолько овладел своим существом, что мог в некоторой степени воздействовать на их инстинкты и подсознание. Эти бесхитростные дети природы догадывались о моем существовании, хотя я ни разу не вступал ни с кем из них в контакт. В некоторых особо тонко чувствующих натурах мне удавалось оживить мысль, пытливость и настойчивость в поисках знания; но таких было немного, особенно на заре цивилизации. И все же мои сосредоточенные усилия постепенно приносили плоды: человечество развивалось, появлялись философские школы, пытающиеся постичь и привести в систему окружающий мир, совершенствовались ремесла и земледелие. Я знал, как самого себя, каждого из живущих на планете, знал о нем все: самые тайные глубины его души были открыты для меня, – и какие кошмары, какие уродливые чудовища зачастую таились там, в этих глубинах! Это нельзя было сравнить даже со звериным разумом – хуже, намного хуже! Когда такие полулюди-полузвери дорывались до власти, то начинались лавины бедствий и смертей, которые я почти никогда не предотвращал, потому что знал, что и это тоже нужно для поступательного развития человечества.
И все же я, как мог, старался облегчить тяжкий путь людских поколений по ступеням совершенства. Страдающее сознание несчастных я обвевал волной сочувствия и забвения, исподволь указывая им пути к самосовершенствованию и обретению блаженства. Все религиозные течения и секты были обязаны мне своим возникновением и основными концепциями своих учений, хотя они молились, казалось бы, разным богам. Люди прозревали меня шестым чувством, в экстазе молитв, в аскетизме подвижничества, в снах и на грани смерти, и всегда я подавал им надежду и свет истинного знания. Человечество развивалось гораздо быстрее, чем могло бы развиваться, не будь на планете меня.
Однако мне все труднее сосредотачиваться на твоем мозге, Сильвио… У меня нет опыта в таких явных и продолжительных контактах, ни разу еще мне не случалось вторгаться с отчетливой речью в сознание одного из сотен миллионов живущих на планете…
Я начинаю испытывать усталость от напряжения. Пока не иссяк запас энергии, который я сконцентрировал для связи с тобой, я должен успеть сказать главное.
Завтра ты отбываешь на лунный космодром, а оттуда – к звездной системе, обозначенной в ваших космических лоциях как созвездие Лебедя. Среди множества галактик, охватываемых этим созвездием, имеются две, которые и составляют содружество цивилизаций, известных мне под названием Великая Звездная Спираль. В ваших лоциях эти галактики обозначены индексами: С-1732 и С-8209. Там ты встретишься с существами, во всем, даже внешне похожими на вас, землян. Расскажи им, что ты услышал сейчас. Мои молекулы извлекут из атмосферы, я буду воплощен. Через сотни миллионов лет после растворения моего тела я снова стану человеком…
Однако сколько сил уходит на контакт. Я чувствую, что еще минута – и я забудусь…
Прилив накрыл тебя с головой, ты находишься на морском дне в сотне метрах от берега. Только погрузив тебя в воду, я могу с наибольшей отчетливостью воздействовать на твой мозг. Как только контакт закончится, к тебе вернется сознание и ты всплывешь на поверхность. Буря, которую я вынужден был навлечь на этот район, утихает, ты быстро доберешься до берега…
Похоже, в моем распоряжении осталась всего минута. Я сейчас забудусь и приду в себя лишь через несколько месяцев, а мне хочется еще о многом сказать тебе…
Миллионы лет я жил надеждой, что уровень вашей цивилизации поднимется настолько, что появится возможность межгалактических перелетов, а значит, полетят и в сторону моей далекой родины…
Из экипажа звездной экспедиции, который был объявлен позавчера, у меня есть возможность связаться только с тобой. Потому что ты единственный оказался поблизости от моря, где моя энергетическая сущность особенно сильна.
Я все время думаю о том, как странно мне будет снова ощутить себя существом из плоти и крови. Я почти с ужасом жду перемены, и все же я готов к ней. Разве это не счастье – взглянуть на солнце, зачерпнуть пригоршню теплого песку, войти в морскую воду?..
Из моей памяти не стерлись картины юности; я тоже родился на берегу моря, только это было страшно далеко отсюда и страшно давно…
Последнее… что я хочу сказать тебе, Сильвио… – тут вдруг словно электрическая искра прошла по телу юноши, он открыл глаза и в них ударил мрак морского дна; рот, судорожно раскрывшись, хлебнул соленой воды.
«Последнее… – затухающий голос, как отдаленное эхо, слабым всплеском коснулся его сознания. – К тебе крадется морская тварь, жаждущая твоей смерти… Я не в силах ее остановить… Меня охватывает онемение и мрак… Прощай, Сильвио, и очнись!»
Юноша окончательно раскрыл глаза. Секунды ему хватило, чтоб собраться, стиснуть волю в кулак и понять, где он.
Он лежал на морском дне, а вверху, над поверхностью моря, зигзагами полыхали зарницы. Их ослепительный свет проникал до самого дна, и в их блеске, к ужасу своему, Сильвио увидел подкрадывающегося к нему спрута…
Он знал, что эти отвратительные моллюски во время бури подымаются к поверхности, но здесь, на мелководье пляжа, они обычно не появлялись. Видимо, это уродливое существо морских глубин пригнал небывало мощный прилив.
У юноши не было времени на раздумье. Взмахнув рука ми, он всплыл на поверхность в нескольких метрах от извивающихся щупалец.
Буря утихала, в разрывах туч блестели звезды, но волны были еще довольно круты и ветер не улегся. Впереди белела пустынная полоса пляжа. До нее было метров сто – сто двадцать. Сильвио, борясь с волнами, устремился туда, но неожиданно сбоку от него, из черной бушующей воды вздыбились глянцевитые щупальцы страшной твари.
Моллюску, видимо, тоже нелегко было справляться с волнами, но он приближался к Сильвио гораздо быстрее, чем берег.
Ноги юноши уже коснулись песчаного дна, как вдруг его запястье захлестнуло вскинутое к нему щупальце. Сильвио, потеряв устойчивость, с головой ушел в воду, а когда вынырнул, сразу несколько извивающихся змееобразных конечностей простерлись над ним. Из воды выступили два круглых выпученных глаза.
Здесь, на мелководье, и разыгралась схватка между Сильвио и издыхающим гигантским моллюском. Чудовищное щупальце оплело тело юноши и подняло в воздух, грудь сдавили присоски, и из горла Сильвио исторгся болезненный хрип. Сильвио напряг мышцы, высвобождая руку. Дотянувшись до ножа, он выхватил его и с силой всадил в обвившую его конечность; щупальце вздрогнуло и отпустило, но тотчас другое овладело юношей. Сильвио замолотил ножом, нанося удары куда попало – лезвие по самую рукоятку погружалось в мягкое слизистое тело, но, по-видимому, не причиняло спруту особого вреда.
Молодого астронавта на какой-то миг охватило отчаяние, но уже в следующий момент он постарался отогнать его от себя; он напряг волю, внимание, энергию – недаром он был включен в состав межзвездной экспедиции!
Спрут погрузил его в воду с головой и пополз прочь от берега. Но на мелководье, сопротивляясь, Сильвио, удавалось временами подымать голову над поверхностью и вбирать в легкие воздуху. В один из таких моментов он обнаружил в нескольких сантиметрах от своего лица выпуклый глаз моллюска и, сверхотчаянным напряжением мышц выбросил руку с ножом, ударил по глазу. Спрут содрогнулся, щупальцы с зажатым в них Сильвио вздыбились и затряслись, потом опустились, но рука с ножом была свободна и следующий свой удар Сильвио нанес под брюхо гадины. Вода под спрутом почернела и моллюск забился в смертельной дрожи.
В эту минуту набежал мощный вал – один из последних порывов отшумевшей бури. Он подхватил животное и человека и вынес обоих на берег. Сильвио все еще был зажат двумя щупальцами, но это было последнее, конвульсивное объятие моллюска.
На берегу тварь шевелила изрезанными конечностями и слабо пыталась сдвинуться с места. Сильвио, тяжело дыша, ножом вспарывал щупальцы, отдирая их от себя.
Вода стремительно уходила с отливом. Когда она отступала, спрут замирал, но с каждым новым накатом волн дергался судорожно и, забыв о Сильвио, пытался ползти к морю.
Только сейчас, отпав от гадины, Сильвио получил наконец возможность отдышаться и оглядеться. Вокруг не было ни души. Обнажившийся пляж был усеян водорослями и морскими звездами; в отдалении виднелись опрокинутые бурей шезлонги; еще дальше тянулось шоссе с мутно-белой призрачной вереницей фонарей.
Небо расчищалось. Сотни высыпавших звезд озаряли волнующуюся поверхность моря, заросшие склоны и уступы далеких гор. На берегу, у самой кромки прибоя, простерлось бездыханное тело уродливого моллюска. Сильвио лежал в нескольких метрах от него. Он лежал долго, не отрывая глаз от щедро рассыпанных в ночном небе созвездий. Постепенно, юноше стало казаться, будто весь космос со всеми своими тайнами и чудесами обступил его, и что уже нет этого берега, этих воли, деревьев, гор, самой Земли, – ничего нет, кроме головокружительно-сладкого падения в сверкающую звездную бездну…
Это было до того завораживающее чувство, что Сильвио стоило немалых усилий побороть его, встряхнуться, осознать происшедшее. Он привстал. Руки его были в крови, порванные рубашку и штаны облепляли водоросли. Не поднимаясь с колен, он повернулся в сторону успокаивающегося, но все еще грозного моря, и начал молиться тому непостижимому, объемлющему Землю существу, которое только что говорило с ним. Теперь Сильвио знал, что это и есть Бог, сотворивший человека и сопровождавший по жизни всех людей, которые когда-либо обитали на планете. Сильвио шептал знакомую с детства молитву, хотя и не верил, что на этот раз она дойдет до Всевышнего: Вездесущий Дух впал в забытье после контакта с ним. Сейчас Он не слышал Сильвио, не мог читать его мыслей. Юноша задумался. Молитва оборвалась на полуслове…
И вдруг он выпрямился, подставив лицо ветру. Глаза его заблестели.
– Нет, Господи, – произнес он упрямо, – не могу я выполнить Твою волю. Ты нужен Земле. Слишком далеко нам до совершенства, слишком много еще злобы в человеческих сердцах, чтобы Ты мог нас покинуть. Будь с нами всегда, храни нас и веди путем истины и добра! Прости, – добавил он, помолчав, – но я никому не скажу о Тебе – ни здесь, ни на Твоей родине в далеком космосе.
С этими словами он встал и зашагал к шоссе.
Набегавшие волны смывали его следы. Над морем занимался рассвет.
Змеи в космосе
На пульте управления звездолетом замигало табло: «Внимание!» Сигнал сопровождался гудением зуммера. Крип по каналу оперативной телесвязи соединился с капитанской рубкой.
– Опять метеоритный поток? – спросил он, увидев появившееся на экране лицо капитана.
– Кое-что другое. Слева по курсу замечен странный сферический объект. Имеет в диаметре около тридцати километров. Излучает металлический блеск.
– Крупный астероид?
– Вряд ли. Слишком правильная форма. Келлиар считает, что перед нами искусственное тело.
Крип присвистнул.
– Что будем делать, капитан?
– Прежде всего – соблюдать осторожность. Мы забрались в такой угол Метагалактики, где до нас, кажется, еще никто не бывал. Тут возможны любые неожиданности. Не забывайте к тому же, что мы удалились на слишком большое расстояние от центральных космопортов, ни с одним у нас нет субпространственной связи…
– А это значит, что мы можем рассчитывать только на себя! – закончил его мысль Крип.
– Капитан, – вмешался в разговор второй пилот – Пэррет, сидевший рядом с Крипом, – а вдруг это, действительно, создание высокоразвитой цивилизации, не зафиксированной в Каталоге Цивилизации Межгалактического Братства? Ведь в таком случае нас ожидает крупная награда…
– Не радуйтесь раньше времени, Пэррет, – сурово оборвал его капитан. – Внимательнее следите за показаниями приборов и будьте готовы к маневру!
– Все будет в порядке, капитан, – отозвался Пэррет.
– Помните, что безопасность корабля – в ваших руках, – продолжал капитан Джарвитц, глядя с экрана на обоих пилотов. – Переведите корабль на ручное управление и начните постепенное торможение с облетом объекта.
– Слушаюсь, – Криц нажал несколько кнопок и взялся за рулевой рычаг.
Вскоре на черной поверхности экрана справа от пилотов засветился пульсирующий сгусток. Он вырастал в размерах по мере того, как звездолет, гася свою сумасшедшую скорость, приближался к нему.
Лицо капитана исчезло с экрана внутрикорабельной телесети, и тотчас Пэррет, не в силах сдержать радости, с восторженным воплем вскочил с кресла.
– Наконец-то! – воскликнул он. – Наконец-то нам повезло! После долгих лет невыносимого скучного полета, когда нам попадались только мертвые планеты и метеоритные потоки, мы наткнулись на что-то стоящее! Голову даю на отсечение, что это создание неизвестной высокоразвитой цивилизации! Келлиар попусту болтать не станет. И честь ее открытия принадлежит всему экипажу звездолета, а значит, и нам с тобой, Крип! Представляешь, какую деньжищу нам за это отвалят? Подумать страшно! Обеспечены тысячу лет жизни!..
Сверхскоростной космический корабль, на котором летели Крип и Пэррет, появился в этой части Метагалактики из тех ее областей, где миллионы звездных цивилизаций, подчас совершенно непохожих одна на другую, были объединены в сообщество миров – Великое Межгалактическое Братство. Имевшийся на звездолете банк данных хранил информацию обо всех обитаемых и даже необитаемых планетах Братства, но сейчас корабль вышел на такие окраины, о которых его всеведущая память не могла сообщить ничего – места были совершенно неисследованные. Тут вполне можно было наткнуться на неизвестную цивилизацию гуманоидов, достойную войти в межгалактическое сообщество. В этом случае путешественники с сознанием выполненного долга могли возвращаться назад: Объединенный Конгресс Братства выделил бы им солидную премию. Настолько солидную, что дух захватывало не только у Пэррета…
– А вдруг перед нами какой-нибудь звездолет Братства? – Рассуждал Пэррет, в волнении расхаживая по рулевому отсеку. – То-то будет весело! А мы уж решили, что это неизвестная цивилизация…
– Нет, – ответил Крип, – это не звездолет Братства. Он не отозвался на сигналы универсального кода, которые мы послали в его сторону. Келлиар прав: это корабль гуманоидов, не зафиксированных в Каталоге! Постараемся связаться с ним…
– Поскорей бы уж вступить в контакт и убраться восвояси… Туда, где нас ждут денежки! – Пэррет захохотал, потирая руки. – Не кажется ли тебе, что такое событие надо отметить?
Он вернулся в кресло, достал из выдвижного ящика два бокала, поставил их перед собой и насыпал в них по щепотке винного порошку. Тотчас над бокалами воронкой закружился воздух и стремительно начала конденсироваться ароматная оранжевая влага. В течение нескольких секунд она наполнила бокалы, дав обильную пену и перелившись через края.
Пилоты взяли бокалы и осушили их до дна.
– На что ты истратишь свою долю? – спросил Пэррет, откидываясь в кресле.
– Я? – Крип на минуту задумался. – Есть у меня мечтишка купить себе тихую комфортабельную планету, построить на ней дворец, напичкать его всякими электронными играми и аттракционами, стереотеатрами, треками, тирами, рулетками… ну, и всякими подобными штуковинами, и – развлекаться до тех пор, пока снова не потянет в космос.
– По-моему, самое лучшее развлечение – это девочки! – воскликнул Пэррет. – Я выпишу их с каждой планеты, где обитают антропоморфные гуманоиды. Ты знаешь, я видел фильмы о разных планетах Братства, как там, оказывается, есть четырехгрудые бабы, есть даже восьмигрудые… то есть с виду совершенно как наши, но только восемь грудей!.. А ты слышал про четырехруких женщин с планеты Сишейр?
– Четырехруких? Эка невидаль!
– Да нет же, на Сишейре совершенно особые четырехрукие! Ихние женщины способны силой своих биоволн целый час поддерживать в мужчине оргазм. Представляешь, какое дикое наслаждение соединиться с сишейрянкой?..
– Целый час поддерживать оргазм? А ты выдержишь целый час?
– Запросто! Хочешь пари?
Крип засмеялся:
– Ну, ты меня уморишь… Давай лучше еще пропустим по бокальчику, пока этот шарик далеко.
Они выпили. Пэррет тыльной стороной руки утер губы и, отдуваясь, продолжал:
– А есть еще планета Филлиом. Там женщины тоже антропоморфные, но такие, знаешь, большие, прямо великанши, и толстые, мягкие… И соединяются с мужчинами очень интересным способом. У меня один знакомый летал туда, рассказывал. Кайф потрясающий!..
– Любопытно. Ну-ка, поведай.
– Ты, стало быть, в голом виде залезаешь на нее, прямо на ее громадный живот, и вдруг начинаешь погружаться в него, как в тесто; она своим животом обволакивает тебя всего, засасывает тебя, пока ты не добираешься до ее интимных органов… И вот тут-то начинается самое потрясающее… Будешь визжать от восторга!..
– Уговорил! – смеялся Крип. – Выпишу себе пару великанш с Филлиома!
– А я себе целых пять! – заливался Пэррет.
Рев сирены, потрясший рулевой отсек, заставил друзей умолкнуть и впериться взглядами в экраны. На одном из них возникло искаженное от гнева лицо капитана Джарвитца.
– Болваны! Кретины! – обычно невозмутимого капитана трудно было узнать. – Вы что там оба, уснули? Немедленно включайте субсветовую скорость, иначе неизвестный объект попросту врежется в нас, не оставив от звездолета и мокрого места!..
– Но, капитан, мы же сейчас в режиме торможения… – проблеял опешивший Пэррет, переводя взгляд от лица капитана на боковой экран, где таинственный золотистый шар мчался прямо на корабль.
– Конечно, ведь вы, сонные тетери, прозевали переключиться с торможения на разгон!.. А теперь… – Джарвитц в отчаянии схватился за голову. – Кто теперь может сказать, что с нами будет через десять минут?..
Оба пилота, как завороженные, следили за увеличивающимся объектом на экране. Не только они – весь экипаж звездолета понимал, что драгоценные минуты упущены и от зловещего шара уже не уйти.
Увлекшись разговором, пилоты вовремя не среагировали на внезапный бросок странного объекта. Уйти от него можно было, только включив субсветовую скорость. Но для этого надо было сначала погасить инерцию торможения, для чего требовалось по крайней мере минут пятнадцать.
Скорость же приближающегося шара была такова, что он, как правильно заметил капитан, должен был уже через десять минут настигнуть звездолет!
Шар замаячил на экранах ближнего наблюдения. Это был именно шар, лишенный какой бы то ни было атмосферы, с однообразной тускло-золотистой поверхностью. Шероховатостей, выемок, бугров и отверстий в нем не просматривалось. У космолетчиков уже не оставалось сомнений, что перед ними не что иное, как чудовищное создание неизвестной цивилизации. С каждой секундой увеличивая скорость, оно мчалось прямо на них, и не было никаких признаков того, что оно собирается тормозить.
Постепенно форма объекта из сферической стала превращаться в каплеобразную, тупым концом тянувшуюся к звездолету.
– Это значит, что объект, скорее всего, состоит из газа или плазмы… – меланхолически заметил Крип.
– Как будто нам от этого легче! – откликнулся Пэррет. – По расчетам Кибернетического Центра, столкновение произойдет через минуту сорок восемь секунд…
Объект, приближаясь, вытягивался все больше. За минуту до столкновения он превратился в подобие хвостатой кометы. Крип выругался, схватившись за рычаги ручного управления. Чтобы избежать лобового удара, он бросил звездолет в сторону, но и ядро таинственной кометы совершило аналогичный маневр. Оно неотвратимо шло на сближение.
У Пэррета сдали нервы. Истошно завопив, он съежился в кресле и закрыл руками лицо. Крип, с испариной на лбу, сжимал дрожащими пальцами штурвал. Капитан Джарвитц на экране вцепился себе в волосы и запрокинул голову. Секунды на пульте неумолимо отсчитывали момент приближающейся катастрофы. «Семь… Шесть… Пять…»
Пэррет непрестанно вопил. Экраны ближнего наблюдения уже не показывали ничего, кроме темной массы надвигающегося объекта. Крип закрыл глаза.
«Один… Ноль…»
Крип оказался прав: объект состоял не из твердого вещества, а из какой-то проницаемой субстанции. Звездолет вошел в него на полной скорости и… как ни в чем не бывало, продолжал полет.
Крип открыл сначала один глаз, стрельнул им по датчикам и счетчикам на пульте, потом открыл второй и разобрался в показаниях приборов более внимательно. Анализаторы состояния пространства за бортом показывали, что звездолет окружен какой-то массой, не препятствующей, впрочем, его полету. Экраны ближнего наблюдения были по-прежнему темны, а это могло означать только одно: звездолет, войдя в объект, до сих пор не вышел из него, хотя с момента столкновения прошло уже больше минуты!
Рядом вопил Пэррет; его крик начал раздражать Крипа, он толкнул приятеля в бок.
– Прекрати орать! – крикнул он. – Взгляни лучше на показания приборов! Это сущая головоломка… Похоже, мы летим, находясь внутри этого чертова объекта…
– Внутри объекта? – переспросил Пэррет, приходя в себя. – А куда летим?
– Летим прежним курсом, как летели, только шарик не желает с нами расставаться…
В рулевом отсеке зазвучал зычный голос капитана Джарвитца:
– Крип, черт тебя побери, куда мы держим курс?
– Пока не знаю, капитан, но, похоже, звездолет слушается руля я и мы можем задать ему любое направление…
– А куда девался объект?
– Объект, судя по показаниям приборов, здесь…
– Где – здесь?
– Я хотел сказать – он летит вместе с нами, – ответил Крип, пожимая плечами. – Мы находимся в самом центре объекта, но он никак не препятствует полету корабля… Он летит с нами, держа нас в своей, если можно так выразиться, утробе…
– Неслыханное дело, – задумчиво пробурчал Джарвитц. – Мне вовсе не улыбается повсюду таскать его с собой… Попробуй оторваться от него.
– Начать разгон?
– Именно это я и хотел приказать! – сказал капитан. – Переведите звездолет на максимальную скорость, близкую к субсветовой. Может быть, объект не выдержит этой бешеной гонки и оставит нас в покое…
Взревели корабельные двигатели; скорость звездолета стала увеличиваться. Но странный сферический объект, внутри которого оказался корабль, с необыкновенной чуткостью реагировал на малейшие изменения его скорости.
Стоило звездолету начать двигаться быстрее, как точно так же увеличил скорость и загадочный шар.
На экранах рулевого отсека по-прежнему обозревался космос, окружавший корабль: радары работали исправно, их волны с легкостью проникали сквозь вещество объекта и давали полную картину окружающих созвездий. Но радары ближнего наблюдения продолжали бездействовать: невозможно было разглядеть, что происходит вокруг корабля на расстоянии в несколько десятков метров!
Убедившись, что непосредственной опасности от объекта не исходит, звездолетчики начали оправляться от охватившего их поначалу страха, но вслед за тем наступило всеобщее раздражение. Положение корабля казалось астронавтам глупым и унизительным; весь экипаж только и ждал, когда же наконец корабль вырвется из шара. Но это оказалось не таким-то простым делом.
– Ничего не получается, капитан! – отрапортовал Крип, связавшись с командным отсеком. – Мы идем на скорости, близкой к субсветовой, но на той же скорости идет и проклятый объект!
Капитан недовольно засопел, забарабанил пальцами по столу.
– Вот видите, что вы наделали, ослы! – проворчал он. – Что ж, по-вашему, теперь нам так и летать с этой хреновиной? Это же курам на смех!
– Мы право, не виноваты… – промямлил Пэррет.
– Молчать! – взревел Джарвитц. – Будь проклят тот день, когда я зачислил вас обоих в состав экспедиции…
– Но, капитан, – вступился за приятеля Крип, – кто мог ожидать, что эта штука окажется такой прыткой?..
– Разговорчики отставить, – Джарвитц в упор посмотрел на первого пилота. Крип, в свою очередь, выжидательно уставился на капитана. – Конечно, – продолжал Джарвитц, – прежде чем включить максимальную субсветовую скорость и навсегда расстаться C этим странным объектом, нам надо бы его исследовать. Но после всего, что случилось, у меня нет охоты этим заниматься…
– Не думаю, что он представляет интерес для ученых Братства… – угодливо поддержал начальника Пэррет.
Джарвитц с экрана недовольно стрельнул в него глазами и второй пилот осекся.
– А посему, – повысив голос, закончил капитан, – приказываю включить предельную субсветовую скорость и оторваться от объекта!
– Слушаюсь, – сказал Крип.
Созвездия дрогнули на экранах радаров, поплыли и вскоре превратились в светлые полосы в разных направлениях пронизывающие пространство. Если посмотреть экраны, на которых проецировался дальний космос, то могло показаться, что звездолет несется в вихре тонких, переплетающихся, бесконечных лент серпантина.
– А теперь притормозите, – раздался в динамике голос Джарвитца.
Пилоты произвели автоматическое глушение двигателей, и мелькание серпантина на экранах замедлилось, линии стали прерывистыми и скоро превратились в проносящиеся светлые точки, чье движение, в свою очередь, тоже стало замедляться.
– Капитан! – в сильном волнении воскликнул Крип. – Похоже, мы влипли основательно!..
– Что вы хотите этим сказать?
– Мы по-прежнему внутри этой штуковины!.. Посмотрите – экраны ближнего наблюдения темны…
– Проклятье! – взревел Джарвитц. – Мне это начинает по-настоящему не нравиться!
К внутрикорабельной телесети подключился доктор Келлиар. Его узкое бледное лицо с впалыми глазами возникло на экране, соседнем с тем, из которого на пилотов смотрел капитан.
Доктор находился у себя в каюте. Он сидел во вращающемся кресле; его со всех сторон окружали приборы и экраны дисплеев.
– А меня, господин капитан, наоборот, это начинает по-настоящему интересовать! – воскликнул он, сделав, по своему обыкновению, какой-то неопределенный жест, и засмеялся.
– Не вижу причин для веселья, – проворчал Джарвитц. – Теперь нам придется летать вместе с этой штуковиной, повсюду таская ее с собой, а мне такая перспектива не очень-то приятна. Чем улыбаться, подумали бы лучше над тем, как избавиться от нее, господин Келлиар!
– Но для этого прежде всего надо знать, что она из себя представляет, – возразил доктор. – Хотя бы для начала взять на анализ частицу вещества обволакивающей нас сферы…
– Это разумная мысль, – согласился капитан. – Я сделаю распоряжение.
Экран командного отсека погас. Отключился и кабинет доктора Келлиара. Пилотам ничего не оставалось, как дожидаться результатов анализа.
Ждал, охваченный любопытством, и весь экипаж звездолета. Незанятые на вахте астронавты стекались к дверям исследовательской лаборатории, за которыми доктор Келлиар, астробиолог Кронски и их помощники производили осмотр содержимого контейнера, доставленного роботом с поверхности звездолета.
В томительном ожидании проходили часы. Наконец лаборатория подключилась к телесети и на всех экранах возник астробиолог Кронски, показывающий рукой на какую то тускло-золотистую трубку за прозрачным колпаком.
– Друзья мои, – объявил он экипажу, смотревшему на него с напряженным вниманием. – Наш звездолет плотным слоем окружают существа, одно из которых вы видите за стеклом. – Сдается мне, что мы угодили внутрь клубка змей…
– Змей! – подключившись к телесети, выкрикнул из командного отсека капитан Джарвитц. – Откуда в открытом космосе, тем более вдали от галактик и звездных систем, появились змеи? Да и в самом деле: змеи ли это? Может, вы принимаете за змей что-то другое?
– Змеями я назвал этих существ условно, в виду их внешнего сходства с известными нам ползающими рептилиями… – ответил Кронски.
– А вдруг они разумны? – спросил Пэррет, тоже подключившийся к телесети.
– Мало ли чего не бывает в космосе, – поддержал приятеля Крип.
– Ведь если они разумны и представляют собой посланцев развитой цивилизации, – волновался Пэррет, – то Конгресс Братства должен выплатить нам премию…
– Если они разумны, то тем хуже для нас, – сказал Джарвитц. – Они взяли нас в кольцо и готовы следовать за нами всюду. Я, кажется, даже начинаю понимать, какую они преследуют цель. Они хотят добраться с нами до обитаемых миров, откуда мы прибыли, и, может быть, навлечь на все Межгалактическое Сообщество нашествие подобных себе гадин!..
– Думаю, что ваши подозрения преждевременны, капитан, – вмешался в разговор доктор Келлиар. – Даже если эти рептилии и обладают разумом, то нет оснований предполагать, что они вынашивают именно такие планы, а не иные.
– Какие же, например?
– Ну, хотя бы пытаются вступить с нами в контакт…
– Контакт? – рассмеялся Джарвитц. – Таким идиотским способом?
– Это вам он кажется идиотским, – спокойно возразил Келлиар, – а для них, может быть, это единственное средство связаться с нами.
– Мне непонятно, как они сохраняют жизнеспособность в космическом пространстве, – пробормотал астробиолог Кронски. – Что поддерживает их существование в пустоте?..
– Еще интереснее их способность развивать вместе с нами субсветовую скорость! – воскликнул Джарвитц. – С этими змеями одни вопросы… Как бы там ни было, а все же это гадкие, назойливые создания, от которых надо как можно скорее избавиться.
– Попробую запросить Компьютерную Память, – сказал Келлиар. – Это настоящая энциклопедия, в которой хранятся сообщения практически всех экспедиций, направлявшихся Братством в эту область Вселенной; возможно, удастся что-нибудь узнать об этих созданиях…
Через час вахта Крипа и Пэррета закончилась, их сменили два других пилота, и друзья направились в кабинет доктора Келлиара, где уже находились капитан, астробиолог и другие члены экипажа.
Перед Келлиаром на экране компьютера мелькали строчки; он не сводил с них глаз и при этом что-то быстро черкал карандашом себе в блокнот. Вскоре экран погас и Келлиар в вертящемся кресле повернулся к присутствующим.
– Друзья мои, – сказал он, – мы наткнулись на блуждающую стаю змееподобных существ, способных автономно существовать в открытом космосе. К сожалению, не мы являемся их первооткрывателями. Компьютерная Память сообщила мне, что около тысячи лет назад, считая по абсолютному метагалактическому времени, исследовательский звездолет уроженцев планеты Сэйта прошел вдали от одного такого скопления змееподобных существ. Встреча произошла в девяноста парсеках отсюда, в соседнем сферическом секторе Метагалактики. Это практически неисследованные районы Вселенной, черный космос, пустое пространство вдали от звезд… Странный летающий клубок змей, который наблюдали сэйтейцы, был поболее нашего – он достигал двухсот километров в диаметре! Кстати, ученые Братства относятся к сообщению сэйтейской экспедиции с изрядной долей недоверия, и неудивительно, ведь это единственное наблюдение этого уникального явления природы. Мы вторые, кто наткнулся на подобный клубок, и можем, таким образом, засвидетельствовать подлинность сообщения экспедиции сэйтейцев.
– Скажите, доктор, а нет ли в Компьютерной Памяти рецепта, как избавиться от этого клубка? – спросил Джарвитц. – Как в подобной ситуации действовали сэйтейцы?
– Видите ли, господин капитан, они оказались более осторожными, чем мы. Как я уже сказал, они прошли от подобного объекта на почтительном расстоянии… И тем не менее за короткое время встречи они успели произвести некоторые исследования клубка. Так, просвечивание его показало, что в самом центре скопления находилось твердое тело неправильной формы, по всей вероятности – астероид. По мнению сэйтейских ученых, клубки змееподобных существ скапливаются в космосе вокруг небольших твердых тел. Змеям нужен какой-то центр, ядро; они, как рой пчел, должны вокруг чего-то концентрироваться… Рискну предположить, что мы наткнулись на блуждающую стаю, которая как раз находилась в поисках такого ядра. И вот она его, наконец, обрела…
– С чем мы можем себя поздравить, – буркнул Джарвитц.
– В отчете сэйтейской экспедиции обращается внимание на исключительную мобильность змеиного клубка, – невозмутимо продолжал Келлиар. – Что касается самих этих существ, то они негуманоидные. Эти примитивные твари, по уровню сознания находящиеся на стадии амеб… Об их образе жизни можно только догадываться; вероятно, где-то существует место их зарождения, откуда они, сбиваясь в гигантские клубки, отправляются странствовать по Вселенной.
– Кстати, астробиологии уже известно немало существ, обитающих в открытом космосе, – подхватил Кронски. – Так что ничего необычного в этом нет. Энергию для жизнедеятельности они черпают из излучения, пронизывающего космическое пространство…
– Что еще сказано о них в Компьютерной Памяти? – нетерпеливо перебил его Джарвитц.
– Это все, – пожал плечами Келлиар. – Других сведений о космических змеях нет.
– Придется нам самим думать, как избавиться от них, – сказал капитан. – Эти твари вцепились в наш звездолет мертвой хваткой, они не отстают, даже когда мы развиваем субсветовую скорость! Я предлагаю всем присутствующим раскинуть мозгами и найти способ избавиться от гадин. Думайте все!
Подавая пример экипажу, Джарвитц встал и, заложив руки за спину, принялся с сосредоточенным видом расхаживать по каюте.
– Может быть, имеет смысл погрузиться на секунду в дельта-пространство? – сказал помощник капитана.
– Слишком рискованно, – отклонил идею Джарвитц. – Кто может предсказать, где мы вынырнем из этого дельта-пространства? А вдруг за миллиард парсеков отсюда? Тогда весь план экспедиции полетит к черту…
– А не пройти ли нам поблизости от какой-нибудь звезды? – предложил Келлиар. – Жар звездной короны может
отпугнуть космических рептилий…
– Превосходная идея, доктор! – воскликнул капитан и обернулся к помощнику: – Отдайте приказ в рулевой отсек: пусть на субсветовой скорости идут к ближайшей звездной системе! Посмотрим, как эти змейки, привыкшие к космическому холоду, поведут себя вблизи раскаленной сковородки…
Присутствующие в каюте засмеялись, а довольный капитан похлопал Келлиара по плечу:
– Ну, доктор, если ваш план удастся, то считайте, что вам выписана добавочная премия!
Однако прошел еще не один месяц полета в клубке космических змей, пока корабль наконец не достиг одинокой звезды, медленно проплывавшей в пространстве вдали от других светил своего созвездия.
Сближение с ней было доверено Крипу и Пэррету, считавшимся, несмотря на пристрастие к выпивке, самыми опытными пилотами на корабле. Звездолет осторожно, постоянно контролируя температуру за бортом, приближался к изрыгавшему огненные вихри оранжевому светилу. Лучевые радары проецировали на экраны беснующееся море огпя, стоявшее за бортом сплошной стеной. Изъязвленный ужасными ядерными вспышками и огненными смерчами диск уже занимал собой почти половину обозреваемого сферического пространства. Обшивка корабля раскалилась, приборы показывали сумасшедшую температуру за бортом, но змеи держались! Экраны ближнего наблюдения были по-прежнему темны.
Крип, не сводя глаз с показаний приборов, беззвучно ругался сквозь сжатые зубы. Температура за бортом была предельная, какую только мог выдержать звездолет. Ближе подходить к звезде было опасно. А змеи все не улетали, они крепко держались за свое ядро и чутко следовали за малейшими его маневрами.
В наушниках слышались зычные ругательства капитана.
– Черт бы побрал этих уродин! – кричал Джарвитц. – Им и солнечный жар нипочем!.. Еще приблизьтесь к звезде, Крип! Еще!
– Опасно, капитан! Силовая защита наружных антенн может не выдержать и выйти из строя. Тогда мы окажемся в космосе как слепые котята!..
В ответ раздавалась бессильная ругань капитана.
И все же огонь как-то подействовал на загадочных существ, потому что они начали вдруг усиленно просачиваться внутрь корабля…
Они вгрызались в выводные отверстия наружных кабелей, проникали в трубы аннигиляционных устройств, вползали в сопло, каким-то непостижимым образом минуя вырывавшиеся из него струи фотонного пламени. Одна за другой тускло-золотистые ленты появлялись в отсеках, выбираясь из, казалось бы, самых неожиданных мест.
Крип в смятении вскочил с кресла, тыча пальцем в экран, на котором был виден кабинет доктора Келлиара. Неизвестно откуда появившаяся в кабинете золотистая тупоголовая змея своим длинным телом обвила ученого. Келлиар кричал, задыхаясь. Пилоты в ужасе смотрели на него. После нескольких минут жестокой агонии Келлиар упал замертво.
Змеи растекались по кораблю. С виду это были невыразительные создания, похожие на резиновые шланги разной толщины; невозможно было определить, где у них голова, где хвост. Пространство вокруг себя они ощупывали, по-видимому, посредством инфразвуковых волн, как летучие мыши. Некоторые из них распластывались на полу и лежали недвижно, словно подстерегая жертву, другие ползли, по-змеиному извиваясь. Для них не существовало силы тяжести, присутствующей на корабле, они могли без всяких усилий передвигаться по вертикальной стене и даже по потолку, будто их поддерживала какая-то неведомая сила. Для людей это было ужаснее всего, потому что змея могла метнуться отовсюду; неизвестно было, откуда ждать нападения этих гадких созданий.
То тут, то там вспыхивали ожесточенные поединки с чудовищными тварями. Если змея обвивала человека, то бороться с ней было бесполезно: она стискивала свою жертву до полного удушения, а разрезать ее ножом было неимоверно трудно – змеиные тела были прочными, как стальные тросы. Единственное, что могло уничтожить гадину – это направленный на нее бластерный луч. Но даже в огне она погибала не сразу, долго корчилась и извивалась, показывая свою удивительную живучесть. Чтобы убить змею, надо было прошить бластером ее всю, от головы до кончика хвоста…
По звездолету заливалась сирена. На пульте в рулевом отсеке мигала надпись: «Тревога. Аварийная готовность помер один». Крип выключил все экраны, показывающие каюты и коридоры. Всюду кипели схватки людей со змеями, метались бластерные лучи, бегали встревоженные звездолетчики.
– Кажется, нам всем каюк… – в страхе пролепетал Пэррет.
– Крип! – послышался в динамике хриплый голос капитана. – К черту солнце! Уходим от звезды прочь! Выжимай предельную скорость!
– Слушаюсь!
Корабль начал разгон. Звезда осталась далеко позади. Но змеи продолжали просачиваться, наполняя своей извивающейся массой отсеки, каюты и коридоры.
– Пэррет, силовую защиту, быстро! – скомандовал напарнику Крип.
Пальцы Пэррета пробежались по кнопкам, и на пульте перед пилотами замигало табло, показывающее, что заработала силовая установка.
Рулевой отсек был единственным местом на корабле, которое в случае крайней необходимости могло быть полностью изолировано от других отсеков и переведено на режим сепаратного жизнеобеспечения. Отсек, как невидимым куполом, накрылся мощным энергетическим полем, создавшим преграду не только для проникновения твердых тел, но и для многих видов волнового излучения. Единственное, что теперь соединяло каюту пилотов с остальным звездолетом, это теле- и радиоволны, при помощи которых они по-прежнему могли управлять основными механизмами корабля.
Пэррет включил силовую установку как раз вовремя, потому что с потолка, где в рулевой отсек вводились кабели, уже свешивалось длинное, отливающее тусклым золотом змеиное тело. Оно покачивалось из стороны в сторону, тупой головой уставясь на пилотов и изготавливаясь к прыжку…
При включении поля змея, часть туловища которой еще оставалась в потолочной щели, болезненно вздрогнула и свернулась в клубок.
Увидев ее, Пэррет вскрикнул в страхе. Крип вскочил с кресла и бросился к выдвижному ящику у стены; миг – и у него в руках оказался бластер. С шипением вырвалась огненная струя и полоснула по извивающейся гадине. С минуту она дергалась под потоком, затем упала на пол и, обугливаясь, еще некоторое время корчилась и норовила подползти к Крипу. Но огонь в конце концов сделал свое дело: змеиное тело превратилось в сухой серый прах.
Крип тяжело перевел дыхание, вытер рукой пот со лба, затем принялся осматривать углы и стены рулевого отсека: до включения силового поля сюда могли проникнуть другие змеи. Но та змея, которая прогрызлась сквозь кабельные отверстия в потолке, оказалась единственной. Крип вернулся в кресло перед пультом, на всякий случай положил бластер себе на колени.
Змеи больше не беспокоили пилотов; силовая установка надежно защищала отсек от вторжения этих безжалостных существ. Зато какие ужасы показывали экраны внутрикорабельной телесети! Змеи густым потоком валили по коридорам. Бластеры уже не в состоянии были сдерживать их натиск. Чудовищные твари набрасывались на людей со всех сторон, от них невозможно было спастись; нигде на всем корабле, кроме рулевого отсека, не было места, которое могло бы служить падежным убежищем.
Один из экранов показывал внутренность командирской каюты, где капитан Джарвитц, обвитый змеей, взобрался на стол и, рыча от ярости и боли, палил из бластера по подступавшим к нему со всех сторон змеям. Они тянулись со стен, с пола, с потолка; Джарвитц был окружен ими. Неожиданно в его бластере иссякла энергетическая батарея. Луч погас, и капитан начал прикладом бить по змеям. Но это было отчаяние обреченного. Змеи набрасывались на него и обвивали, капитан уже не в силах был стоять на ногах, с задушенным воплем он рухнул со стола и тотчас над ним сомкнулась густая змеиная масса…
Примерно ту же картину показывали и другие экраны. Пэррет, бледный как мел, вжимался в спинку кресла; Крип старался сохранять спокойствие. Он взял бокал, бросил в него винного порошку и, когда в бокале сконденсировалась влага, выпил все залпом.
– Не дрейфь, старина, – подбодрил он приятеля. – Я выбирался из худших переделок…
– Ты думаешь, мы выкрутимся? – стуча зубами, отозвался Пэррет. – Здесь, в черт-те какой дали от обитаемых миров?..
– Попробуем придумать способ избавиться от гадин, – сказал Крип. – Такой способ должен быть, надо только пораскинуть мозгами…
Снаружи забарабанили в дверь. Силовая защита заглушала звуки ударов, пилоты их даже не сразу расслышали. Над дверью светился сигнал, показывая, что кто-то, находящийся в коридоре, пытается по радио связаться с отсеком. Крип включил динамик.
– Пэррет! Крип! – раздался захлебывающийся вопль. – Откройте! Меня душат змеи… Спасите…
– Это бортмеханик, – сказал Пэррет, узнав голос. – Бедняга. Мне его жаль. Но если мы приоткроем дверь, хотя бы самую малость, то в силовом поле окажется дыра и сюда ворвется целая стая змей…
– Ты прав, дружище, – отозвался Крип, наполняя бокал новой порцией вина. – Боюсь, что мы и парня не спасем, и сами погибнем…
– Откройте! – надрывался динамик. – Их слишком много… Они оплели мне ноги, сдавливают грудь… Мне трудно дышать… Спасите! Спасите!..
В дверь стучало уже несколько отбивающихся от змей звездолетчиков. Они умоляли впустить их, ругались, кричали, посылали проклятия и хрипели в предсмертной агонии.
Крип ударом по кнопке выключил радиодинамик, и все стихло. Лишь слышались, как будто где-то вдалеке, глухие удары в дверь. Но вскоре затихли и они…
– Бедняги, мы вам искрение сочувствуем, но помочь ничем не можем, – сказал Крип, обращаясь к двери. Затем он обернулся к Пэррету. – Итак, мы остались одни! Если не считать этих тварей, набившихся в звездолет…
– Мы погибли… – простонал Пэррет.
– Отнюдь, – Крип удобнее устроился в кресле. – У нас имеется шанс, и очень, по-моему, неплохой!
– Что ты имеешь в виду? – повернулся к приятелю второй пилот.
– То, от чего опрометчиво отказался капитан, – ответил Крип. – Погружение в дельта-протранство!
Помимо известного всем пространства, в котором существуют планеты, звезды, галактики и метагалактики, пространства, измеряемого стандартными единицами длины и временем, в природе имеется также и «дельта-пространство», представляющее из себя совершенно особый мир со своими физическими и временными законами. Этот мир сосуществует с нашим так же, как сосуществуют смешанные в одной колбе два инертных газа – оба они заполняют одну и ту же емкость, оба слиты, оба вошли один в другой, и все же каждый – сам по себе, один почти никак не касается и не влияет на другого. Дельта-пространство можно, пожалуй, назвать «параллельным пространством». К нему неприменимы параметры, используемые в обычном мире. В нем можно затеряться и сгинуть навсегда. Предметы в нем по каким-то непонятным законам изменяют свою форму, растекаются, даже распадаются на молекулы. У ученых Братства, которые пока еще очень мало преуспели в его изучении, существует термин: «завязнуть в дельта-пространстве». Это происходит со звездолетами и их экипажами, если те задержатся в нем на несколько лишних секунд. Четырнадцать секунд – это оптимальное время, на которое можно было погрузиться в дельта-пространство с абсолютной уверенностью, что с тобой ничего не случится. После пятнадцатой секунды начинались необратимые изменения физических тел.
Однако, несмотря на риск, погружения в дельта-пространство сулили звездолетчикам громадные выгоды. В иные области Метагалактики даже на субсветовых скоростях надо было лететь необычайно долго; войдя же в дельта-пространство, где действуют свои законы пространства-времени, можно было оказаться в этих отдаленных областях всего за несколько секунд. В дельта-пространстве надо было строго держаться заданного вектора движения и отсчитывать время до тысячных долей секунды, чтобы «вынырнуть» в нужном районе нашей Вселенной, ибо опоздание с «выныриванием» даже на одну тысячную долю секунды грозило звездолетчикам оказаться в неимоверной дали от того пункта, куда они рассчитывали прибыть. Поэтому далеко не каждый пилот осмеливается доверить свой корабль вихрям этого странного, гиблого мира.
– Дельта-пространство? – Пэррета всего передернуло страха. – А ты сможешь ввести туда корабль? И главное – вывести?..
– Справлюсь, – процедил сквозь зубы Крип. Он просматривал показания приборов на пульте. Контрольные датчики показывали, что двигатели и другие меха корабля работают исправно.
– Корабль пока еще слушается нас, – сказал Крип. – Но неизвестно, как долго это будет продолжаться. Змеи просачиваются в отсеки, и боюсь, что скоро они будут давить своей массой на переборки механизмов, и жизненно важные центры звездолета один за другим начнут выходить из строя…
– В таком случае, надо проверить работоспособность приборов, ответственных за погружение в дельта-пространство! – воскликнул Пэррет.
– Я уже успел сделать это, – сказал Крип. – Змеи проникли в отделение, где находится искривитель пространства, но их там пока еще не так много, чтобы повредить его. Однако гадины прибывают с каждым часом, так что времени у нас в обрез… Встряхнись, старина, и принимайся за дело. Переводим корабль на предельную субсветовую скорость. – Пилоты взялись за рычаги управления. – Выжимай из двигателей все, что возможно… Держи курс, а я пока займусь наладкой контрольного хронометра. Чтобы достичь ближайшей к нам галактики Братства, достаточно четырех с половиной секунд полета в дельта-пространстве…
– Будь внимателен, Крип!
– Сделаю все, как надо.
– А если что-то не сработает?
– Тогда нам конец. Не все ли тебе равно, от чего помирать – от этих космических гадин или от разъедающих вихрей дельта-пространства?..
– Ты прав… – пролепетал смертельно бледный Пэррет. – Другого выхода у нас нет…
– Не думаю, что этот гигантский ком змей последует за нами в дельта-пространство… – продолжал Крип. – Так что мы одним махом убьем двух зайцев: избавимся от этих сатанинских рептилий и приблизимся к обитаемым мирам.
– Действуй, Крип… Я всецело полагаюсь на тебя…
– Покрепче привяжись к креслу… Субсветовая скорость звездолета достигла предельных величин… Счетчик начал отсчитывать секунды, оставшиеся до погружения… Тебе приходилось когда-нибудь погружаться?
– Ни разу.
– Дельта-пространство в первые мгновения действует на человека, как сильный наркотик, – объяснил Крип, который в своей космической практике уже несколько раз входил в параллельный мир. – Оно бьет в голову. Тебе начнут чудиться кошмары. Но это продлится недолго – всего четыре с половиной секунды; именно такой срок я задал автопилоту, который поведет нас в этих дьявольских вихрях… Недаром дельта-пространство называют Океаном Дьявола!..
Последние слова Крип уже кричал, потому что шум, свист и гул все явственнее звучали в ушах пилотов.
Звездолет начал погружение. Пэррет вдруг дико вскрикнул; лишь ремни, которые крепко привязывали его к креслу, не дали ему вскочить в сильнейшем страхе. Воздух сгустился в каюте, и перед Пэрретом соткалось и потянулось к его креслу мощное, радужно переливающееся щупальце. Крип же видел, как возле него проносятся какие-то пульсирующие, словно живые, сгустки. Они распухали, клубились и вытягивались, и длился этот кошмар гораздо дольше, чем четыре с половиной секунды, потому что время в дельта-пространстве подчиняется каким-то своим неведомым законам.
Когда Крип опомнился и наваждения, навеянные дельта-пространством, исчезли, он тотчас бросился к автоматическому электронному секундомеру: так и есть, бесстрастный прибор неопровержимо показывал, что в дельта-пространстве звездолет пробыл ровно четыре с половиной секунды!
Радом в глубоком обмороке лежал Пэррет. Крип захлопал его по щекам, выплеснул на него стакан с водой.
– Что это было? – прошептал Пэррет, открывая глаза. – Меня несло в какой-то ужасной круговерти, ко мне со всех сторон тянулись щупальца и душили меня…
– Это один из эффектов воздействия дельта-пространства на наше сознание, – стараясь сохранять спокойствие, ответил Крип. – Для новичка ты неплохо держался. Однако принимайся за дело. Включи бортовые телескопы и осмотри ближние окрестности звездолета. Я же попытаюсь привести в действие радары…
– Хорошо, – откликнулся Пэррет.
Он пробежал пальцами по кнопкам на пульте, и в ту же минуту перед ним замерцали экраны ближнего обзора. Вглядевшись в их темную поверхность, Пэррет не мог сдержать крика.
– Что там у тебя? – обернулся к нему напарник.
– Смотри… – Пэррет трясущимся пальцем показывал на экран. – За бортом по-прежнему змеи…
Чертыхнувшись, Крип вперился взглядом в темноту на экране. Сомнений быть не могло. Зловещие создания космоса вместе с кораблем преодолели дельта-пространство! Звездолет по-прежнему находился в самом центре их чудовищного клубка!..
У Крипа лицо покрылось испариной. Он беззвучно выругался, наполнил бокал, выпил и откинулся в кресле.
– Что будем делать, Пэрр? – еле слышно слетело с его губ.
Напарник не отозвался. Пэррет наполнял хмельной влагой один бокал за другим и торопливо их осушал. Через полчаса он, мертвецки пьяный, свалился в углу рулевого отсека.
Крип, в раздумье развернувшись с креслом к кнопкам Компьютерного Центра, дал электронно-вычислительной машине команду определить местонахождение звездолета. Через час на большом экране над пультом засветилась динамическая карта звездного неба. По экрану дисплея побежали строчки: компьютер, определив по звездам сферические координаты звездолета, выдал свое заключение. Из его данных выходило, что корабль вынесло в одну из галактик Братства, находившуюся в созвездии Ожерелий. Эта галактика лежала в неизмеримой дали от той, откуда были родом Крип и Пэррет, но все же теперь они находились в пределах Межгалактического Сообщества, где на любой цивилизованной планете могли рассчитывать на внимание и поддержку.
Далее ЭВМ вычислила, что в одиннадцати световых годах от них пролегает космический тракт между Эптеем-XIX и Гуараумом – планетами, о которых ни Крип, ни Пэррет слыхом не слыхивали. Впрочем, это неудивительно, поскольку обитаемых планет в Братстве – миллиарды, и обо всех знают только всеведущие компьютеры.
Крип положил руки на рычаги управления. Взревели дюзы, и окруженный змеями звездолет понесся по направлению к тракту.
– Покуда гадины еще не окончательно вывели из строя нашу лоханку, – говорил он через несколько часов очнувшемуся Пэррету, – постараемся дотянуть до тракта… Обитаемых планет в этой галактике – до чертовой матери, а значит, на тракте всегда можно встретить какой-нибудь звездолет…
– Ты думаешь, нам смогут оказать помощь? – в сомнении спросил Пэррет.
– Нет, – усмехнувшись, ответил Крип. – Надеяться на это наивно… Змеиный шар можно уничтожить только сверхмощным ядерным взрывом, который неминуемо разнесет и нас…
– Так для чего же нам нужен этот тракт? Может, лучше просто послать сигнал бедствия?
– Для чего? – переспросил Крип, мутными от бессонницы и вина глазами посмотрев на Пэррета. – Да хотя бы для того, чтобы попытаться спихнуть этот проклятый рой на головы другим…
Пэррет моментально понял напарника.
– Отличная мысль! – воскликнул он. – Крупный торговый звездолет придется змеям больше по вкусу, чем наше суденышко, и они оставят нас в покое!..
Летя на субсветовой скорости, корабль достиг тракта на третий день. Прошло еще два дня, и локаторы засекли массивное дискообразное судно, которое двигалось в направлении Гуараума. Крип полным ходом помчался к нему.
На неторопливом торговце слишком поздно заметила летящий наперерез странный золотистый шар. Дисколет начал тормозить и разворачиваться, намереваясь уйти сторону, но летающие рептилии уже заметили его. Змеи вдруг все как одна напряглись так, что завибрировал окруженный ими звездолет.
– Они как будто спятили… – пробормотал Пэррет, боязливо оглядываясь на дрожащие стены рулевого отсека.
Не успел он договорить, как экраны ближнего наблюдения вдруг озарились звездным светом. Это произошло впервые с того момента, как блуждающий рой напал на корабль!
– Мы свободны! – заорал Крип, хлопнув друга по плечу. – Пространство вокруг нас очистилось!..
– А где рой? – заозирался по экранам Пэррет.
– Вон он, догоняет торговца! – Крип с хохотом показал на большой экран, где виден был стремительно удаляющийся золотистый шар. Он мчался прямо по направлению к дисколету, безуспешно пытающемуся уйти.
Змеиный рой вытягивался на лету и набирал скорость. Через четверть часа гигантская стая космических рептилий настигла торговца. Диск с множеством иллюминаторов скрылся, потонул в толще золотистого шара. Корабль же Крипа и Пэррета был свободен!
Звездолетчики от избытка чувств бросились обниматься.
– Торговец для них более подходящее ядро, чем наша неказистая посудина! – говорил Крип. – Ты видел, с какой готовностью они перекинулись на него?
– Не завидую я капитану дисколета! – приплясывая, кричал Пэррет. – Ура! Мы свободны и можем продолжать путешествие!..
Крип вдруг посерьезнел и вернулся в кресло перед пультом.
– Ты забыл, что корабль битком набит гадинами? – спросил он. – А с ними что делать?
– Действительно, что?.. – Пэррет сплюнул с досады. – Черт бы их побрал!
Внутренняя телесеть еще функционировала, и экраны показывали разгромленные, наполненные кишащими гадинами каюты. Однако, к радости пилотов, было видно, что змеи начали покидать корабль. Знакомыми путями они выбирались наружу и золотистыми лентами уносились вслед за роем. Через час змеиное скопище внутри корабля уменьшилось больше, чем наполовину.
Один из экранов показал, как зашевелился массивный стальной робот. В первые часы нападения змей он яростно жег их бластерным лучом, но потом, не в силах бороться с их увеличивающейся массой, упал и был погребен под нею. Теперь, когда количество змей заметно сократилось, он подал признаки жизни.
– Попробую связаться с ним по рации, – сказал Пэррет. – Если его кибернетический мозг не разладился, то он может принести нам немало пользы…
Повинуясь радиокоманде, металлический увалень поднялся, перехватил бластер и, как ни в чем не бывало, продолжал бой с космическими захватчиками.
Змей на корабле было уже гораздо меньше, и все-таки робот не мог сделать ни шагу, чтоб не наступить сразу на несколько извивающихся тел. Ползучие гады кишели в отсеках. Робот расстреливал их в упор. Срезаемые огненным лучом, змеи валились с потолков и стен прямо под его тяжелые подошвы.
Покуда Пэррет руководил действиями робота, Крип следил за удаляющимся змеиным роем. На большой экран проецировалось космическое пространство, усыпанное звездами; золотистая улетающая сфера была на нем едва видна. Скоро она смешалась с небесными светилами и совершенно затерялась среди них.
Змеи, которые не успели выбраться из корабля и присоединиться к своим улетающим сородичам, утратили значительную часть своей энергии и подвижности. Они уже не бросались на робота с потолков и со стен; впрочем, даже забираться на стены стоило им немалого труда, основная их масса теперь лениво передвигалась по полу, где роботу было особенно удобно расправляться с ними, прибавляя к бластерному лучу свои широкие металлические ступни.
– Можешь считать, что мы удачно отделались, – с облегченным вздохом сказал Крип, откидываясь в кресле. – Главное – цел звездолет, исправно работают приборы и мы можем продолжать путешествие!
– Но вдвоем нам управиться с кораблем будет трудновато, – заметил Пэррет.
– Ерунда, – возразил его самоуверенный товарищ. Мы прекрасно дойдем до Эштея-XIX на автопилоте!
– А что мы скажем на Эштее? Как объясним гибель остального экипажа?
– Как? – Крип пожал плечами. – Да никак. Трупы людей и змеиные останки выкинем за борт, и на Эштее ни о чем не догадаются. Скажем: путешествуем вдвоем, звездолет – наша собственность, прибыли на Эштей-XIX для заправки горючим и короткого отдыха…
– Это ты неплохо придумал!
– А в самом деле, Пэррет, не отправиться ли нам с тобой в путешествие по обитаемым мирам Братства? Это будет жуть до чего увлекательный круиз! Ни одна планета не похожа на другую, везде нас ожидает что-то повое, необычное!..
– Согласен! – в восторге закричал Пэррет. – А начнем мы паше путешествие с Эштея-XIX! Кстати, что он из себя представляет?
– Час назад я запросил Компьютерную Память, – ответил Крип. – Посмотрим, что она выдала… – Он выдернул из щели на пульте бумажную ленту с текстом и начал читать вслух: Эштей-XIX, галактика МС-1439, созвездие Ожерелий, 186-й сферический сектор Метагалактики. Планета с двухмиллиардным населением. Гуманоидные аборигены представляют собой ползающие полутораметровые существа, передвигающиеся на десяти конечностях. Технологический уровень цивилизации 1-В… Вот видишь! – Крип восторженно обернулся к напарнику. – Это один из высочайших технологических уровней, так что скучать нам на Эштее не придется! Планета находится на пересечении четырех космических трактов, – продолжал он читать, – основных в своей галактике и во всем 186-м сферическом секторе; поддерживает регулярные связи практически со всеми развитыми мирами Братства; через главный космопорт ежесуточно проходит до тридцати тысяч межзвездных и межгалактических звездолетов… – Крип присвистнул. – Слышишь, Пэррет, куда мы летим? Это тебе не наша захудалая планетка с маленьким космодромом, рассчитанным на прием пяти сотен звездолетов в день!
– Ты растравляешь мое любопытство! – возбужденно воскликнул Пэррет. – Такого гигантского космодрома я в жизни не видел!
– Увидишь через три недели, – сказал Крип. – Но за это время нам надо успеть привести в порядок нашу лоханку… Как там дела у робота?
– Нормально. Если так пойдет и дальше, то он через сутки передавит всех гадин.
И действительно, за сутки робот методично обошел все помещения звездолета, расправляясь с обессилевшими рептилиями. Пилоты следили за его действиями по экранам корабельной телесети. Похоже было, что на всем звездолете больше не осталось живых змей, и все же друзья не рисковали пока отключать силовую установку, охраняющую рулевой отсек. Пэррет послал роботу радиоприказ взять прибор дистанционного поиска и вновь пройтись по всем отсекам: змеи могли затаиться в щелях или в других укромных местах.
Лишь на третьи сутки Крип отключил силовое поле и осмелился выйти. В коридоре ему представилось ужасное зрелище: у дверей рулевого отсека лежали разлагающиеся трупы бортмеханика и других членов экипажа, пытавшихся проникнуть в защищенное помещение. Их тела были раздавлены змеями, а лица изуродованы до неузнаваемости. Поверх трупов во множестве лежали обугленные останки космических рептилий. Испепеленные тела захламляли весь корабль, стены и потолки были иссечены горелыми полосами от бластерных лучей.
Крип, с трудом переставляя ноги в груде змеиного праха, морщился и плевался с досады: работы по очистке звездолета предстояло немало! Несколько последующих дней, пока звездолет на субсветовой скорости мчался к Эштею-XIX, оба звездолетчика, сменяя друг друга, работали в отсеках и каютах, освобождая их от человеческих трупов и змеиного пепла. Большую часть работы выполнил робот. Он оттаскивал трупы к шлюзовым люкам и выкидывая за борт, сгребал лопатой змеиный прах и отправлял в открытый космос вслед за трупами. Пилоты очищали от пепла столы, стулья и шкафы в каютах; ту мебель, которая была обожжена бластерами, выбрасывали, горелые пятна на стенах замазывали краской.
Через две недели, когда звездолет вошел в окрестности Эштея-XIX, внутренности корабля обрели вполне пристойный вид. Сидя в привычных креслах в рулевом отсеке, приятели спокойно наблюдали, как на экранах радаров увеличивается окутанный серебристой дымкой диск огромной планеты.
Звездолет стремительно гасил скорость, следуя по радиолокационному пеленгу с Эштея-XIX, позволявшему маневрировать между многочисленными естественными и искусственными спутниками планеты. Радары засекали множество звездолетов, шедших, как и их корабль, к большому эштеянскому космодрому. Вблизи орбиты на борт поступил радиозапрос диспетчерских служб. Как принято на всех планетах Братства, корабль запрашивали о планете, откуда он летел, о маршруте, грузе и о цели прибытия на Эштей-XIX. Пилоты ответили, что они совершают туристическое путешествие на собственном звездолете; грузов, кроме предметов жизнеобеспечения, нет; на борту полный порядок; только что вынырнули из дельта-пространства, но не там, где рассчитывали; требуется заправка горючим и отдых; межгалактическая валюта имеется.
Следуя радиокоманде, они вывели корабль на орбиту. Вскоре к борту прилепился небольшой сигарообразный аппарат, откуда на звездолет через шлюзовую камеру проникли киберы-таможенники. Внешне они представляли собой почти точную копию гуманоидов Эштея-XIX: были похожи на вертких многоножек с парой выпуклых черных глаз. Этих искусственных созданий явилось около сотни. Проникнув на борт, они немедленно разбежались по всем отсекам; их чуткие кибернетические носы шевелились, принюхиваясь, черные бусины глаз стремительно вращались в разных направлениях. По временам киберы подымались на дыбы, и тогда их ближайшие к голове конечности превращались в подобие рук, которыми они быстро осматривали интересующие их предметы, передвигали их и перекладывали, но в конце концов неизменно ставили на прежние места.
На досмотр ушло около получаса. Видимо, не обнаружив на борту ничего, с их точки зрения, предосудительного, многоножки вернулись на свой аппарат и отчалили от корабля. А еще через полчаса путешественникам было дано разрешение на посадку.
Уже с орбиты было хорошо видно грандиозное поле эштеянского космодрома. На эту сторону планеты падала вечерняя тень, и космодром был весь залит ослепительным светом сотен прожекторов. Бетонированное поле увеличивалось по мере того, как звездолет шел на посадку. Пилотам в эти минуты уже не было необходимости управлять кораблем: он попал в надежные руки электронных диспетчеров космопорта и двигался, словно ведомый чьей-то невидимой, но властной рукой, среди сотен других опускающихся и взлетающих космических кораблей. Иные из них, казалось, шли наперерез и вот-вот произойдет столкновение, по каждый раз все заканчивалось благополучно: корабли проносились в сотне метров один от другого, и наши космолетчики облегченно переводили дух, сидя в креслах перед обзорными экранами.
– Видал ты что-нибудь подобное, Крип? – спрашивал Пэррет, дрожащими губами отхлебывая из бокала.
– Черт меня побери, но такой космопорт я вижу впервые! – отвечал приятель. – Сюда, похоже, слетаются корабли со всех миров Братства!..
– А взгляни на их город, Крип! Летающие дома!.. Целые кварталы на воздушных подушках!..
К космодрому с юга и юго-запада подступал гигантский город, который, казалось, имел несколько ярусов: первый, самый нижний, составляли здания, выстроенные на земле; второй – это дома, застывшие над ними в воздухе; оба этих яруса были соединены многочисленными лентами навесных дорог, по которым сновали вереницы поездов и автомобили. Третий, верхний ярус составляли летающие дома, сооруженные в виде шаров, овалов и многогранников. Они медленно плыли в воздухе, и между ними и нижним городом сновали тысячи юрких летающих аппаратов, в ночном воздухе похожих на рой фосфоресцирующей мошкары.
Звездолет плавно опустился на отведенном ему участке космодрома, и не успели его дюзы погаснуть, как к борту, с той стороны, где располагался выходной люк, подрулила гравитационная лодка. Водителя в ней не было – лодка сама представляла собой кибернетическое существо, послушное отдаваемым ему приказам. Она должна была доставить друзей в отель при космодроме или – если они пожелают – в город.
Приятели налегке спустились в нее из люка. За ними выбрался робот. Атмосфера Эштея-XIX заметно отличалась от той, которой дышали оба пилота, и они, выходя на поверхность планеты, воспользовались обычнейшей в таких случаях вещью – индивидуальной силовой установкой, которая крепится на поясе. У каждого из пилотов имелась такая установка, представлявшая собой небольшую коробочку; защитное поле, создаваемое ею, обволакивало их тела, удерживая на расстоянии пяти-семи сантиметров от них необходимую для жизнедеятельности воздушную и температурную оболочку, не позволяя ей смешаться с окружающей средой. Со стороны это выглядело так, будто пилотов окутывает едва заметная светящаяся аура. С портативными силовыми аппаратами они могли свободно, без всяких скафандров, передвигаться по Эштею.
Роботу такие аппараты были ни к чему: атмосфера Эштея-XIX на него никак не воздействовала. В поездке по удивительной планете он выполнял обязанности носильщика и слуги. Он нес объемистый чемодан с необходимыми для людей предметами – полотенцами, мылом, сменой белья и прочим. Звездолетчикам в их странствиях не раз приходилось останавливаться в инопланетных гостиницах, а поскольку подобные заведения содержались существами иного физиологического типа, то в номерах зачастую не оказывалось многих элементарных вещей. Поэтому приходилось постоянно держать их наготове в специальном чемодане.
Лодка, не касаясь земли, мягко понесла пилотов и робота по громадному полю, огибая стоявшие на нем звездолеты. Друзья оживленно вертели головами, разглядывая причудливые конструкции кораблей, залетевших сюда из глубин Вселенной.
Лодка двигалась к возвышавшемуся в отдалении громадному зданию гостиницы для космических путешественников. Скорость лодки постепенно увеличивалась, и диковинной архитектуры здание росло с каждой минутой. Оно сверкало на фоне ночного неба тысячами огней, раскинувшись вширь на несколько километров.
Кибернетическое авто причалило к одному из подъездов, который находился в двух десятках метров над землей. Пилоты, сопровождаемые роботом, вошли в автоматически раскрывшиеся перед ними двери.
Здесь все было устроено для удобства космических гостей. В прихожей подъезда наших путешественников уже ждали, потому что на громадном экране, загоревшемся перед ними на стене, появилось не какое-нибудь гусеницеобразное существо, а вполне миловидная девушка, которая почти без акцента заговорила на родном языке астронавтов. Но все же видно было, что это не живое существо, а смоделированное компьютером изображение…
– Мы рады приветствовать вас в нашей гостинице, – с какой-то застывшей улыбкой сказала экранная девушка, переводя взгляд кукольных глаз с Крипа на Пэррета. – Ваш номер 86-й на 17-м этаже. В нем уже создана приемлемая для вас атмосфера. Вы можете подняться туда в гравитационных креслах. К вашим услугам также бассейн, – продолжала она, – зал психотронных игр, стереотеатр, где вы можете посмотреть прекрасные видовые фильмы об Эштее-XIX, салон оздоровительного массажа, бар…
– Бар? – перебил ее Пэррет. – Это как раз то, что нам нужно!
– В таком случае – садитесь в кресла и дайте им команду на вашем языке. Они доставят вас туда, куда вы скажете. Должна, однако, сразу предупредить, что в гостинице и вообще на планете нет ваших соотечественников… Но тут уж, к сожалению, мы ничего не можем поделать. Ваша родина находится в такой дали от нас, что с ней даже нет субпространственной связи, по которой мы могли бы получить дополнительные сведения по вашему обслуживанию. Ваш звездолет – первый, прибывший оттуда на Эштей-XIX…
– Нет так нет, – воскликнул Пэррет, – хоть на других посмотрим!
Друзья немедленно уселись в шарообразные, похожие на пузыри кресла, тотчас принявшие форму, удобную для их тел. Крип приказал роботу отправиться в 86-й номер и дожидаться их там. Затем он и Пэррет одновременно скомандовали своим летающим аппаратам нести их в бар.
Кресла плавно взлетели и понеслись по круглым, как трубы, изгибающимся коридорам. Навстречу то и дело попадались инопланетные туристы, передвигавшиеся по отелю в подобных же гравитационных шарах. Иные гости из далеких миров настолько отличались от наших друзей, что Крип и Пэррет в изумлении разевали рты.
Не надо отправляться в длительное космическое путешествие, достаточно полетать в гравитационном кресле по залам этой удивительной гостиницы, чтобы за несколько часов охватить широчайший спектр самых разнообразных гуманоидных форм жизни! Кресла проплывали мимо залов, где для постояльцев были созданы особые, подходящие только для них атмосферные и климатические условия. В иных помещениях температура была настолько высокой, что у входа в них висели предостерегающие знаки, понятные для всех жителей Братства: «Без специальной защиты входить запрещено. Опасно для жизни». Нетрудно догадаться, что здесь жили плазмоиды – разумные существа, обитающие в огненных коронах звезд. А в соседних залах обитали аммиачные существа, для которых привычной была температура намного ниже нуля… Крип и Пэррет проплыли мимо одного такого зала с жидкой, как сметана, аммиачной атмосферой. Прозрачная силовая перегородка отделяла коридор от объемистого бассейна с аммиаком, в котором плавали жители планеты Тэнна. Они играли в странную азартную игру с такими же, как они, аммиачными существами, прибывшими откуда-то из созвездия Безглазой Маски…
Постояльцам в этой чудесной гостинице предлагались не только привычные им условия жизни, но также и развлечения – если, конечно, у них водилась межгалактическая валюта. С этим последним у Крипа и Пэррета проблем не было. На звездолете имелся достаточный запас желтых кругляков, благодаря которым оба приятеля могли чувствовать себя вольготно и на Эштее-XIX, и на других планетах, которые они собирались посетить.
Кресла подымали их с этажа на этаж, причем часто друзья нарочно отклонялись от маршрута, чтобы подольше полетать по залам, настолько им было здесь любопытно. Стенки туннелей, по которым они пролетали, были прозрачны, и за ними столько чудес представало их изумленным взорам! В необъятных размеров помещении, наполненном зеленоватой влагой, спрутообразные разумяне с планеты Уауйо, застрявшие на Эштее-XIX из-за каких-то поломок в звездолете, находили удовольствие в пускании радужных пузырей. Миновав зал со спрутообразными, кресла вынесли приятелей в другой зал, служивший стереотеатром для гуманоидных скорпионов и улиток. В следующем помещении разумные кактусы с сотнями глаз на кончиках иголок напряжением своего биополя создавали странные голограммические фигуры…
– Смотри, смотри, – пролетая очередной зал, Пэррет дотянулся до летевшего рядом Крипа и толкнул его под локоть, – пари держу, что та фиолетовая жидкость, перетекающая из одной прозрачной колбы в другую – разумна!..
Вокруг колб с фиолетовой жидкостью кружком сидели гости с планеты Каллия – мохнатые и внешне уродливые, похожие на горилл, и, насколько можно было судить, о чем-то горячо спорили с разумной жидкостью, установив с ней телепатический контакт. Звездолетчикам нетрудно было догадаться об этом по доходившим до них колебаниям биоволн; они даже хотели притормозить и «вслушаться» в беседу, но в следующем зале танцевали плазмоиды, возбуждаемые лучами нейтринных ламп, а это было нечто гораздо более поразительное, чем мысленный разговор мохнатых каллиян и разумной влагой…
– Этак мы всю ночь будем добираться до бара! – воскликнул Крип. – За два часа полета по этой обалденной гостинице у меня голова идет кругом, только стакан спиртного может вернуть мне форму…
– Гоните в бар на полной скорости! – приказал гравитационным креслам Пэррет.
Летающие сиденья неожиданно рванули так, что у друзей засвистело в ушах. Вихрем промчавшись по коридорам-тоннелям, они затормозили на 44-м этаже, в просторном круглом помещении с купольным потолком.
Негромко звучала музыка; по стенам перемигивались цветные огни. В самом центре помещения располагалась овальная стойка, похожая на пульт в кабине звездолета, за стойкой двигались два тумбообразных робота с шариками-глазами на кончиках рожек-антенн. Повсюду были расставлены кресла, в которых лежали или сидели постояльцы гостиницы – астронавты с дальних и ближних звездных систем. Многие из них были антропоморфны и все же чем-нибудь отличались от пилотов: у некоторых на лице был только один глаз и совершенно отсутствовал нос, другие были карликами с зеленой кожей, у третьих вместо носа вытягивался хобот, а уши походили на воронки, четвертые не имели головы, пятые и вовсе напоминали грибы на двух длинных ногах и с множеством рук, выходивших из-под шляпки…
Озираясь с любопытством, друзья подошли к стойке и включили свои электронные лексикаторы – приборы синхронного перевода, висевшие у них на груди. Быстро и бесшумно подъехал робот-бармен. Крип перечислил химические формулы – спирта, глюкозы и другого, из чего состоит приличная выпивка. Лексикатор перевел его слова на эштеянский язык. Бармен оживленно замигал десятком своих шариков-глаз, и уже через три минуты приятели получили заказанный коктейль.
Пэррет отпил из бокала и удовлетворенно кивнул:
– Ничего. Пить можно.
Взяв бокалы, они сели возле громадного, во всю стену окна, за которым открывалась внушительная панорама эштеянского космодрома.
В баре появление обоих пилотов не вызвало особого интереса – к разного вида космическим странникам здесь давно привыкли. Вползи сюда гуманоидный ящер, изрыгающий огонь, или электрическая гуманоидная медуза – и они не привлекли бы к себе внимание. Многие здешние посетители пребывали в наркотическом дурмане, засунув в рот концы длинных шлангов и не реагируя на происходящее. Другие что-то напевали в такт музыке и покачивались, находя удовольствие в этих монотонных движениях. Но большинство было занято разговорами. Говорили о безопасных путях, ценах, товарах, гостиницах – словом, о том, о чем во все времена и на всех планетах говорят странствующие торговцы.
Лексикатор на груди Крипа остался невыключенным, а так как с соседнего столика долетал громкий голос одного из говоривших, то прибор начал переводить.
– Подумать только, они пожертвовали собой! – восклицал зеленокожий гуманоид с непропорционально вытянутой головой. – Четыреста пятьдесят человек пожертвовали собой, чтобы отвратить от свободных миров Братства страшную угрозу, которую представляли собой эти змееподобные существа!..
Услышав эти слова, оба космолетчика насторожились. Пэррет включил также и свой лексикатор и направил его диск в сторону соседнего стола.
Гуманоиды, беседовавшие с зеленокожим уроженцем планеты Стрирц, разразились недоуменными восклицаниями.
– Как, вы ничего не знаете? – продолжал стрирцианец. – Об этом уже несколько часов говорит весь Эштей-XIX! Сегодня утром по субпространственной связи было получено сообщение с торгового звездолета, летевшего на Мелланону. На гуараумском тракте – то есть в той части галактики, которая, казалось бы, исследована вдоль и поперек, – они наткнулись на что-то совершенно невиданное! Представьте: их начал стремительно догонять гигантский золотистый шар, оказавшийся ни чем иным, как громадным скопищем змей…
– Змей? – переспросил сидевший напротив стрирцианца одноглазый гуманоид. – Я летаю по гуараумскому тракту уже триста лет и ни разу ни о чем подобном не слышал!
– Полагают, что они каким-то образом перенеслись через дельта-пространство, – включился в разговор подсевший к столу гость с планеты Хорх. Он бы совершенно походил на человека, если бы не восемь глаз, располагавшихся по периметру головы. – Иначе откуда бы им взяться? – пожимал он плечами. – Уверяю вас, что вся эта галактика изучена досконально, здесь никогда не было ничего подобного!
– Хорхианин прав, – сказал зеленокожий. – Галактика, в которой мы находимся, является самой изученной среди всех галактик Братства, а гуараумский тракт пролегает почти по самому ее центру, мимо сотен тысяч цивилизованных планет. Так что змеиный рой, если он не проник сюда через дельта-пространство, никак не мог так долго оставаться незамеченным!..
– Что же все-таки случилось на гуараумском тракте? – нетерпеливо спросил кто-то из инопланетных астронавтов. – Уж если начали, так рассказывайте!
– А случилось то, что чудовищное, многомиллионное скопление змей, висящее в космической пустоте, внезапно бросилось на торговый звездолет, перевозивший партию колонистов на Мелланону! В считанные минуты летающие змеи настигли корабль и он оказался в самом центре их роя!..
– Невероятно! Неслыханно! – разразились восклицаниями посетители бара.
– Звездолет пытался вырваться, – продолжал стрирцианец, – он увеличивал скорость, приближался к звездам, надеясь, что их жар отпугнет рептилий, но ничего не помогало. А между тем змеи начали просачиваться внутрь корабля…
– Представляю, какой кошмар творился в каютах! – воскликнул одноглазый гуманоид.
Крип и Пэррет многозначительно переглянулись.
– Похоже, тут никто не знает, что это мы перетащили рой через дельта-пространство… – прошептал Пэррет.
– Тсс! – Крип приложил палец к губам. – Помалкивай.
За соседним столом началось бурное обсуждение необычайных событий. Оказалось, что на Эштее-XIX, получив сообщение с торгового звездолета, немедленно обратились к межгалактическому банку данных, и единственная информация о странных змеях, которая там имелась, – это тысячелетней давности отчет экспедиции сэйтейцев. Но встреча звездолета Сэйты с подобным роем произошла в умопомрачительной дали от гуараумского тракта, в противоположном конце Метагалактики…
– Ясно как день, что без дельта-пространства тут не обошлось! – настаивал хорхианин. – Мы ведь еще так мало знаем о свойствах этого странного пространства… Почему бы не предположить, что оно способно самопроизвольно засасывать в себя объекты, находящиеся в нашем мире, и потом «выплевывать» их обратно, но уже, разумеется, в другом конце Вселенной?
– Ваша гипотеза абсурдна и потому чрезвычайно интересна! – воскликнул стрирцианец. – Но где доказательства?
– Рой космических рептилий, перенесшихся через дельта-пространство, – чем вам не доказательство?
– Но однако, друзья мои, чем же все-таки кончилась история с торговым кораблем? – прервал их спор одноглазый. – Удалось ему вырваться из объятий роя?
– Капитан корабля, члены экипажа и пассажиры, сознавая страшную опасность для свободного космоплавания, которую представлял змеиный рой, приняли поистине героическое решение: взорвать запасы нейтринного топлива на звездолете и уничтожить себя, а заодно и кошмарных чудовищ! – торжественно и скорбно проговорил стрирцианец. – Они погибли, но скопление гадов было испепелено ужасающим взрывом. Гуараумский тракт освобожден, спасены тысячи звездолетов, проходящих по нашим оживленным местам…
Пэррет отставил бокал и беспокойно огляделся.
– Что-то скучно здесь, – прошептал он и весь как-то съежился на своем стуле. – Может, еще немного покатаемся в гравитационных креслах?
– Не дрейфь, тут никто ничего не знает, иначе бы мы давно предстали перед судом… – отозвался Крип. – Давай пропустим еще по бокальчику.
Друзья встали и подошли к стойке. Получив порцию выпивки, Крип заговорил с кибернетическим барменом.
– Послушай, приятель, – сказал он, – у вас тут, в гостинице, случайно не имеется ничего такого, что могло бы ну, скажем, удовлетворить кое-какие потребности нашего организма?
Бармен скрипучим голосом ответил по-эштеянски. Лексикатор перевел:
– По поводу удовлетворения физиологических потребностей обратитесь в комнату помер 14, слева по коридору.
– Уверен, мы найдем там именно то, что нам нужно! – Крип подмигнул приятелю. – В таком потрясающем отеле просто не может не быть девочек или по крайней мере того, что способно их заменить!
– Ну и соображение у тебя, Крип!
– Допивай скорее свою бурду и идем в четырнадцатый номер.
Друзья осушили бокалы и направились к выходу из бара. Навстречу им, поднявшись из-за одного из столиков, двигался белокожий гуманоид с почти человеческим лицом и фигурой, которую можно было бы признать человеческой, если бы не чрезмерно длинные руки и громадный нос.
– Вы, господа, вероятно, родом с Тэнеи? – обратился он к приятелям с учтивым поклоном.
– Нет, мы с Зем… – испуганно залепетал было Пэррет, но Крип сердито толкнул его локтем в бок и он осекся.
– Мы с другом прибыли с планеты Зимбербом, – спокойно сказал Крип. – Путешествуя по этой галактике, мы случайно залетели на Эштей-XIX.
– Я никогда не слышал о планете Зимбербом, – признался гуманоид, – но зато хорошо знаю тэнейцев. Внешне они неотличимы от вас… Жаль, что я ошибся. На Тэнее в нашей торговой фактории служит мой брат. Если вам доведется там побывать, то передайте ему от меня привет.
– Непременно, сударь, – холодно ответил Крип, и они с Пэрретом быстро покинули бар.
Комната под номером 14 оказалась абсолютно пустой. Лица астронавтов недоуменно вытянулись, когда они вошли в нее. Они уже собрались покинуть комнату, как на стене перед ними зажегся экран и знакомая девушка с неподвижной улыбкой приветствовала их на родном для них языке.
– Нам стало известно о вашем желании, – сказала она. – Нет ничего проще и дешевле. Таблетка психофизиологической разгрузки стоит не дороже, чем бокал выпитого вами спиртного.
– Неужели? – приятно изумился Пэррет. – На других планетах девочки обходились нам гораздо дороже!
– К сожалению, мы не можем предложить вам искусственных женщин вашего типа, – продолжала красавица на экране, – для их изготовления требуется около трех дней. Но гипносексуальные таблетки с успехом заменят их и полностью удовлетворят потребность вашего организма в половой разгрузке.
При этих ее словах из стены под экраном выдвинулся ящичек. Заглянув в него, Крип обнаружил два маленьких розовых шарика.
– Препараты изготовлены с учетом особенностей вашей психики, – добавила красотка. – Вам следует их проглотить перед сном.
– Примите нашу благодарность, – Крип церемонно раскланялся. – Мы возвращаемся в номер.
Они стремительно летели в гравитационных креслах, уже не обращая внимание на необыкновенных постояльцев чудесного отеля.
– Я слышал об этих таблетках, – говорил Крип, вцепившись в подлокотники. – Они воздействуют на подсознание, вызывая в нем сексуальные образы… Такие таблетки берут с собой в дальнее космическое путешествие, если на корабле нет женщин…
– А вдруг они не подействуют на нас? – в сомнении спрашивал Пэррет. – Ведь то, что годится для эштеянских многоножек, может не произвести эффекта на уроженца другого мира… Вдруг вместо нормальных грудастых баб нам пригрезятся самки каких-нибудь гуманоидных гусениц?
– Не болтай ерунды. Такое солидное заведение наверняка дорожит своей репутацией, чтобы подсовывать клиентам всякую дрянь…
– Черт побери, мне не терпится попробовать! – Пэррет смеялся, предвкушая удовольствие. – Жаль, что все будет происходить во сне!
Летающие кресла домчали их до 17 этажа и, бесшумно пролетев по длиннейшему коридору, остановились у дверей 86 номера. Друзья вошли в полукруглый холл с окном во всю стену. В номере была создана привычная для них атмосфера, и они выключили свои силовые приборы и с облегчением сняли походные куртки.
За окном стояла звездная эштеянская ночь; до рассвета было еще далеко. В углу, помаргивая полупотушенными лампочками индикаторов, стоял робот. Из холла друзья прошли в сумеречную спальню. Громадное окно было завешено полупрозрачной гардиной, сквозь которую в спальню просачивались отсветы от дюз взлетающих и садящихся звездолетов. Ни одного звука не доносилось с космодрома – все шумы поглощало звуконепроницаемое стекло.
– Жаль, что у нас, на Земле, такие таблетки запрещены… – со вздохом сказал Пэррет, принимаясь раздеваться.
– Еще бы! – воскликнул Крип. – Тогда никто детей рожать не захочет! Все станут глотать гипносексуальные таблетки и трахать во сне самых красивых баб – это проще, удобнее, надежнее, а главное – дешевле, чем трахать их наяву. Ведь наяву надо еще и ухаживать за ними, дарить цветы, говорить всякие слова, кормить шоколадом – это долго и утомительно, гораздо проще взять таблетку и проглотить на сон грядущий… А демографическая ситуация на Земле сам знаешь какая: рождаемость падает, население стареет, пустеющие города зарастают лесом или заносятся песком, а если еще и эти таблетки землянам подбросить – тогда и вовсе планете каюк.
– Как видно, на Эштее-XIX не боятся, что упадет рождаемость, – заметил Пэррет, забираясь на кровать. – Хотя, может быть, и они их не употребляют, а держат только для сексуально неудовлетворенных космических путешественников, вроде нас с тобой…
Крип расхохотался в ответ.
Пэррет проглотил таблетку и, натянув на себя одеяло, замер, уставившись в потолок.
– Поживем на Эштее, пока не надоест, – мечтательно проговорил он, – а потом двинем на другие планеты… Звездолет наш, можем лететь, куда хотим… Сколько в космосе обитаемых планет, где мы еще никогда не были!.. Хочется осмотреть их все, всюду побывать, пощупать все собственными руками… Ведь это так увлекательно – быть вольным космическим путешественником!
– Будет увлекательнее вдвойне, если мы возьмем с собой запас гипносексуальных таблеток, – отозвался с соседней кровати Крип.
Вскоре они уснули. Пэррет бурно ворочался во сне, стискивая в объятиях снившуюся ему четырехгрудую красотку; на соседней кровати стонал Крип, чьи простыни были мокры от сочившейся спермы: молоденькие девушки сменялись в его объятиях каждые четверть часа, и он не упускал случая каждую из них сделать женщиной.
У темной стены спальни на полу стоял чемодан, принесенный роботом со звездолета. Неожиданно створки чемодана скрипнули и приоткрылись. Последняя полуживая змея, затаившаяся на его дне, высунула свою тупую золотистую голову. Она повела ею, ориентируясь; затем поволокла свое полутораметровое тело в сторону источника тепла – к кроватям, на которых спали пилоты.
Она издыхала, ползти ей было тяжело. Но слабое тепло человеческого тела могло хоть на некоторое время поддержать в ней жизнь. И она, превозмогая оцепенение, стремилась к людям…
Ближайшим к ней оказался Крип. Ему снилась смуглая красотка, очень знойная и страстная, с черными волнистыми волосами. Тело красотки почему-то оказалось на удивление холодным, когда она обвивала его. Ее объятия становились все туже, Крип захрипел, пытаясь оттолкнуть ее, высвободиться из объятий…
А когда, сделав усилие, он раскрыл глаза, то лицо красотки вдруг превратилось в тупую, безглазую морду космической змеи! От ужаса звездолетчик облился холодным потом: его тело обвивала кошмарная рептилия… Он попытался закричать, но из горла вырвался лишь сухой стон.
На соседней кровати проснулся Пэррет, томимый зловещим предчувствием. Он привстал, разлепил ресницы и вскочил в испуге: Крипа стягивала страшная золотистая лента! На губах первого пилота уже выступила кровавая пена, глаза выкатились из орбит. Пэррет смотрел на него в каком-то оцепенении. Крип изгибался всем телом, дрожал в агонии и вдруг, обессилев, рухнул навзничь. Взгляд его остекленел…
Змея еще несколько минут стискивала остывающий труп, вбирая его тепло, потом оставила его и неторопливо двинулась к Пэррету. Тот наконец опомнился, вскочил и вне себя от дикого, леденящего душу страха, заметался по спальне. Змея ползла за ним. Силы быстро покидали ее. Она едва проползла два метра, и, не в состоянии больше двигаться, с трудом приподняла голову.
Пэррет совершенно обезумел от ужаса. Между ним и дверью шевелилась на полу зловещая лента, и он, ища спасения, едва понимая, что делает, вскочил на подоконник и отчаянным ударом кулака разбил окно. Сквозь трещины тотчас ворвалась атмосфера Эштея-XIX, ядовитая для землянина. Пэррет посинел, судорожно раскрыл рот, заглатывая воздух, схватился руками за шею и, не успев крикнуть, рухнул с подоконника.
К моменту удара об пол он был уже мертв.
Побег на Эргальс
Жить мне осталось недолго, часы мои сочтены… Возможно, эти записки послужат для меня хоть каким-то внутренним оправданием… Слишком тяжки мои преступления, чтобы я не чувствовал потребности высказаться. Пусть даже мою исповедь никто не прочтет – я буду писать. Эти листы истлеют вместе с моим трупом в каюте пустого неуправляемого звездолета, несущегося с субсветовой скоростью в космическую бездну. Ничтожен шанс, что где-нибудь в необозримых далях Вселенной на него наткнутся неведомые мне гуманоиды, найдут мой высохший скелет и эту кучку листов, покрытых непонятными для них знаками. Захотят ли они расшифровывать их, вникать в старую, случившуюся, может быть, миллионы лет назад историю? А если все-таки расшифруют и прочтут – то оставит она их равнодушными или потрясет своей чудовищной жестокостью? Впрочем, мне до этого нет дела. А для пришельцев будет лучше, если они как можно скорее покинут мой летающий саркофаг, предоставив ему и дальше носиться по воле космических течений…
Зловещее предчувствие томило меня еще в тот далекий теперь уже день, когда к нам залетел эргальсский звездолет… Он опустился поздно вечером, за час до того, как дежурный по энергостанции выключает оба искусственных солнца и на астероиде наступает ночь. Вообще понятия «утро», «день», «вечер» и «ночь» на нашем маленьком мирке весьма условны; ночь – это то короткое время, когда гасят внешнее освещение и всем полагается спать. Все остальное время – это день. По случаю прибытия звездолета «день» продлили на два часа – приезжие торопились и нуждались в срочной заправке горючим.
Межзвездные корабли на нашем удаленном от обитаемых планет астероиде останавливаются нечасто, и каждое такое посещение для нескольких сотен колонистов становится событием. Все стремятся познакомиться с путешественниками, узнать новости, выменять какую-нибудь диковинную вещицу и, конечно, заполучить кассеты с новыми стереофильмами. Скоро стало известно, что звездолет возвращается на Эргальс – планету, которая находится от нас на расстоянии в восемьдесят световых лет, и что экипаж спешит к открытию знаменитого на всю галактику эргальсского карнавала.
Прослышав об этом, я необычайно взволновался. Мне было (по местному летоисчислению) два года и восемнадцать месяцев – самый расцвет юности. Все свободное время я просиживал в круглом зале стереотеки, беспрерывно смотря фильмы, привезенные к нам со всех концов галактики. Удивительный и захватывающий мир голограммических призраков засасывал, как наркотик. Там, в этом зале, я вместе с отважными первопроходцами осваивал новые планеты, населенные кровожадными чудовищами, попадал в ловушки, расставляемые злобными и странными существами, и, конечно, с успехом вырывался из них и вообще, как водится в кино, преодолевал все препятствия. Я бредил путешествиями к иным мирам. И мог ли я не знать о шумных, многолюдных, брызжущих весельем и фейерверками эргальсских карнавалах с их аттракционами, играми, развлечениями, скачками, цирками и спортивными состязаниями, на которые съезжалась публика со всех ближних и дальних планетных систем? Страшно вообразить, какой ужасающий контраст все это составляло с однообразной, скучной, размеренной жизнью на нашем уютном, но таком одиноком мирке!.. У нас есть энергостанция, поддерживающая искусственную атмосферу и питающая два рукотворных «солнца», есть привозная плодородная почва, полезные растения, цветы, домашние животные, даже бабочки и пчелы – словом, есть все, что нужно для нормальной жизни людей, но нет тысяч других вещей, которые имеются на крупных планетах, как, например, на том же самом Эргальсе…
И я отправился к отцу просить, чтобы он отпустил меня туда хотя бы на пару месяцев. Ему ничего не стоило договориться с капитаном звездолета и оплатить мой проезд. А уж на Эргальсе всегда найдется попутный корабль, который доставит меня обратно…
Отца я разыскал в огороде. Он работал там с мужем моей сестры и двумя роботами.
– Ты знаешь, куда летит звездолет? – начал я пылко. – На Эргальс! На знаменитый карнавал! Когда-то еще представится такой случай?.. Отец, прошу, отпусти меня! Вспомни, что и ты в молодости надолго улетал отсюда, ты был и на Тэнее, и в Лиссиайле, и на других планетах. Почему же я не могу отправиться в путешествие? А как кончится карнавал, я сразу вернусь обратно на первом же корабле, который полетит через наш галактический сектор…
Отец с кряхтением выпрямился, не торопясь отложил лопату.
– Ты прав, дружок, по космосу я побродил, тут ничего не скажешь, – ответил он после минутной задумчивости. – Но я отправился в дальний путь не для того, чтобы развлекаться! Мой отец, твой покойный дед, послал меня учиться. А что же ты думал? Я должен был кончить колледж на Тэнее и получить степень бакалавра астробиологии на Лиссиайле, а это не такое простое дело! Потерпи немного. Как пройдешь курс средней школы, так сразу первым же попутным звездолетом мы отправим тебя продолжать учебу на Тэнею…
О тэнейском колледже я был наслышан от моих старших братьев, уже окончивших это учебное заведение, и, сказать по правде, меня туда особенно не тянуло.
– Я хочу на Эргальс! – упрямо повторил я. – Лететь к нему через пуль-пространство всего каких-то два-три дня; там я пробуду месяц, от силы – полтора, и три дня на обратный путь… К концу школьных каникул я буду дома!
– Во-первых, дружок, на Эргальсе не так-то просто будет найти звездолет, который направлялся бы в наш сектор галактики, – спокойно возразил отец. – Денег, чтобы специально нанять межзвездный корабль, у тебя не будет, а дожидаться попутного судна можно год, и два, и десять лет… Вспомни своего дядюшку Айала, который отправился куда-то в созвездие Эллипса, прослышав о чудодейственных свойствах целебных трав на какой-то из тамошних планет, и вернулся спустя пятьдесят лет, добираясь до нас на попутных звездолетах чуть ли не вокруг всей галактики…
– Но Эргальс не так далеко, как созвездие Эллипса, и звездолеты оттуда идут гораздо чаще… – пытался настаивать я, но отец был непреклонен:
– Если уж тебе так приспичило, то посиди пару лишних часов в стереотеке – туда, я слышал, поступило много новых фильмов… А еще лучше – брось бить баклуши и займись галактическим эсперанто. Это тебе всегда пригодится… Или на вот, закуси огурчиком нового урожая…
Он нагнулся, взял из корзины большой желтый огурец и протянул мне. Сдерживая слезы, с каким-то нечленораздельным ревом я сдавил в кулаке огурец так, что брызнул сок, и запустил этим даром природы в крышу амбара. А потом, стеная от отчаяния, бросился бежать куда глаза глядят. Излишне говорить, что они у меня глядели только в одну сторону – в сторону космодрома…
Работа по загрузке звездолета подходила к концу. На летном поле громоздились кубические контейнеры с горючим; робот деловито ездил на автокаре, переставляя их с места на место: надо было убрать порожние и придвинуть ближе к люку наполненные жидким гелием. Большой дискообразный корабль, одиноко стоявший на укатанном бетоне космодрома, освещали с разных сторон прожекторы. Кроме работяги-робота возле него никого не было. Только что члены экипажа гурьбой прошли в поселок, где в трактире их ожидало угощение, и теперь на космодроме стояла тишина, нарушаемая лишь прерывистым гудением автокара.
Некоторое время я бродил вдоль кромки бетонированного поля, бросая на серебристый диск угрюмые, полные тоски взгляды. Меня переполняла черная зависть к его команде. Надо же – через три дня они увидят волшебный Эргальс, окунутся в море веселья и сверкающих огней, а я останусь здесь, на этом скучном, унылом, затерянном в непроглядной черноте космоса мирке…
В отдалении показались два силуэта, которые шли к космодрому по асфальтированной дорожке. Еще когда они мелькали за стволами деревьев, я определил в них чужаков, прибывших на звездолете. На их головах плотно сидели маленькие матерчатые шапочки, с плеч спускались темные плащи. Один – тот, что повыше, – держал в руке голубой криптоновый фонарь, которым он освещал дорогу.
Прежде чем незнакомцы вышли из-за поворота, я спрятался в тень за массивной цистерной, которых немало стояло у кромки космодрома. Вскоре до меня долетели их голоса. Они говорили на галактическом эсперанто – языке звездолетчиков, который я к тому времени уже неплохо понимал.
– В конце концов, капитан, вы имеете право знать обо всем, что творится на корабле! – раздраженно воскликнул высокий.
– Поймите, Гредир, когда мы брали его на борт, мы обязались не совать нос в его каюту и не трогать его багаж. Это специально оговорено в контракте. Ведь, в сущности, только за это нам уплачены такие деньги!
– Вы правы, деньги он заплатил хорошие. Но что если его багаж угрожает безопасности корабля? По всем галактическим законам мы имеем полное право произвести осмотр… – возразил Гредир.
– Но только в том случае, если действия пассажира действительно угрожают безопасности корабля, – перебил его капитан. – А если такой угрозы нет? Представьте, мы вламываемся в его каюту, а там все в порядке. Что нам в таком случае делать, по-вашему? Нам придется вернуть ему деньги, которые мы взяли с него за проезд, да еще заплатить крупный штраф… Наши дела и без того ни к черту, который месяц гоняем корабль порожняком… Если так будет продолжаться и дальше, то мы разорены! Чем ворчать, лучше поблагодарите судьбу, которая послала нам такого щедрого пассажира…
Они остановились возле моей цистерны и некоторое время стояли, наблюдая за погрузкой контейнеров.
– Нет, – снова заговорил Гредир, – как хотите, а мне все это очень не нравится.
– Вам замутил мозги тот сыщик, который вертелся вокруг нас на Сольде, – ответил капитан. – Он следил за нашим пассажиром всю неделю, пока мы стояли на этой планете, но, похоже, все его старания оказались пустой тратой времени. Ведь ничего конкретного он так и не нашел. Ни
одного доказательства!
– Дыма без огня не бывает, – мрачно молвил Гредир. – Голову даю на отсечение, что дело тут все-таки нечисто… Этот экрогианский профессор мне с самого начала не понравился, да еще его багаж – десять громадных тяжеленных ящиков, которые он потребовал внести в свою каюту… Почему в каюту, а не в багажный отсек?
– Это его право, Гредир, и оно, кстати, тоже оговорено в контракте.
– Контракт, контракт… Дался вам этот контракт! А сказано ли в нем, что из пассажирской каюты будут доноситься визг, вой, грохот и рычанье, словно там беснуется тысяча чертей?
– Это нас не касается. Мы подрядились доставить профессора с его багажом на Эргальс. И все.
– Но конверт, капитан! Что вы скажете о конверте, который дал нам сольдийский детектив?
Капитан пожал плечами.
– Ну да. Конверт есть. Но он передан нам с условием вручить его властям первой же планеты, на которой мы сделаем остановку на пути к Эргальсу. Как видите, он предназначен не нам.
– И что ж! – в сильном волнении вскричал Гредир, едва не выронив фонарь. – На Ресатантере и Тэнее мы остановки не сделали – горючего хватило; получается, что этот захолустный астероидишко – наш единственный перевалочный пункт. Не собираетесь же вы передать конверт этим неотесанным фермерам?
– Вы правы, – ответил капитан. – Толку от этого, наверное, будет немного. Но и вскрыть его я тоже не могу.
Гредир нервно рассмеялся.
– Вы щепетильны, точно везете дипломатическую почту, – сказал он. – Хотите, я сам его вскрою? И вся вина за возможные последствия падет на одного меня…
– Дорогой Гредир, если бы вы полетали с мое, вы бы не были таким нетерпеливым! Поймите, что все это может быть вульгарной мошеннической уловкой – и таинственный грохот в пассажирской каюте, и этот странный детектив на Сольде, и его конверт… Ведь не исключено, что за этим кроется только одна цель, очень простая: пассажир хочет прокатиться до Эргальса бесплатно, да еще денежки с нас содрать в качестве штрафа за нарушение условий контракта… И тогда мы окончательно прогорели!
Голубой свет фонаря проходил в нескольких сантиметрах от меня и я замирал, прижимаясь к металлическому боку цистерны. Я боялся пропустить хоть слово – до того любопытным казался мне разговор звездолетчиков!
– И все же я полагаю, что дело гораздо серьезнее, – настаивал Гредир.
– Знаете что? – сказал капитан. – Давайте передадим конверт в полицию Эргальса, и пускай она действует, как сочтет нужным.
– Но сначала надо до Эргальса долететь!
– И прекрасно долетим, как летели до сих пор. А если вас беспокоит шум в профессорской каюте, то… затыкайте уши, когда проходите мимо! В конце концов профессор Лестис наш пассажир, – добавил капитан, начиная сердиться. – Ведет он себя спокойно, во время полета ни разу не показывался из каюты… А что до подозрений сольдийского детектива, который так смутил ваш покой, то мы вскроем его конверт при подлете к Эргальсу и радиограммой ознакомим с его содержимым диспетчера космодрома. И если там будет что-то действительно серьезное, то при приземлении нас встретят полицейские…
– Воля ваша, капитан, но я бы конверт вскрыл уже давно!
Тут оба звездолетчика направились к кораблю, где начался подъем контейнеров в шлюзовой люк. Я же остался сидеть совершенно ошарашенный. На борту звездолета находится какой-то загадочный профессор, которого в чем-то подозревают! На меня это произвело необыкновенное впечатление. Захватывающие догадки одна за другой лезли в голову, фантазия, как это часто бывало со мной, разыгралась и понесла на своих крыльях, я уже воображал себя втянутым в одно из самых увлекательных космических приключений, как вдруг раздался громкий голос Гредира, вернувший меня с небес на землю.
– Четыре контейнера – это мало! – кричал он в мегафон роботу, разъезжавшему на автокаре. – Нужен еще один! Понимаешь? Еще один!..
– Мне было дано указание приготовить четыре контейнера, сударь, – скрипучим голосом проговорил металлический работник. – Но если вам угодно, то через час будет готов пятый.
Гредир и капитан скрылись в люке, а у меня чуть не треснула голова от тысячи мыслей, вдруг нахлынувших на меня. Контейнер, который через час должен приготовить робот, – это же отличное убежище для контрабандного путешественника, прекрасная возможность ввязаться в приключение с финалом на сказочном Эргальсе! И я заторопился домой, на ходу обдумывая план побега.
Дорога от космодрома и единственная улица поселка были пустынны – в этот час почти все обитатели астероида собрались у трактира, где было устроено празднество в честь космических гостей. Никем не замеченный, я вошел в опустевший дом, поднялся на второй этаж и у себя в комнате первым делом взломал обе копилки – свою и брата. Я был уверен, что платиновых галактических монет, которыми я набил карманы, мне хватит и на карнавальные развлечения, и на то, чтобы заплатить за место на попутном звездолете, который доставит меня обратно. Потом я уложил в рюкзак запас бутербродов, туда же засунул флягу с водой и, после некоторого раздумья, – бутылку со спиртом.
Я все устроил так, чтобы домашние меня не сразу хватились, когда вернутся с праздника. У меня должен быть запас времени, чтобы успеть стартовать на эргальсском звездолете и удалиться от астероида на расстояние, с которого меня уже не смогли бы вернуть, послав вдогонку радиограмму.
Быстро закончив сборы, я покинул родительский дом. По дороге я несколько раз оборачивался на него. Меня одолевали мрачные предчувствия, мне вдруг подумалось, что я никогда больше не увижу его островерхой крыши…
Но стоило замаячить впереди серебристому, освещенному прожекторами диску звездолета, как все мои сомнения рассеялись. Я прибавил шагу и вскоре вступил на бетонированное поле. Успел я как раз вовремя. Робот на автокаре уже подвозил к люку двухметровый кубический контейнер, наполненный жидким гелием. Прикинувшись праздным гулякой, я без труда догнал его. Космодромные роботы ко мне привыкли, и тот, что сидел за рычагами автокара, лишь мельком повернул в мою сторону свою круглую голову.
– Будьте внимательны, сударь, – проскрипел он, не прекращая работы. – Можете ненароком попасть под колесо.
– Ничего, не попаду, – откликнулся я. – Можно покататься с тобой?
И, не дожидаясь ответа, я вскочил на подножку автокара и устроился за спиной робота.
– Лучше покатайтесь на турбовездеходе, – ответил искусственный работник. – Это гораздо интересней.
– Не все ли тебе равно? Я же не собираюсь мешать!
Робот на это ничего не сказал и продолжал дергать за рычаги, разворачивая контейнер так, чтобы ввести его в гнезда подъемника. И вот тут я, орудуя плоскогубцами, вскрыл маленькую дверцу на его боку. Робот ничего не почувствовал, он лишь замер, когда я выдернул из одной из ячеек в его внутренностях тоненький проводок… Автокар, лишенный управления, продолжал двигаться, так что мне пришлось перегнуться через туловище застывшего истукана и быстро нажать на кнопку «стоп». Иначе кар вместе с контейнером мог налететь на подъемник и произошла бы авария, которая не входила в мои планы.
Без труда сориентировавшись в схеме на спине робота, я отыскал в его утробе часовой механизм и задал время, когда истукан должен будет вновь ожить. Робот автоматически включится через полчаса и даже не заметит «провала во времени». А мне за эти минуты нужно успеть заменить контейнер с жидким гелием на пустой и зацепить его крючьями автокара так, чтобы робот, очнувшись, не заметил подмены. Сам же я, конечно, в этот момент должен буду находиться внутри пустого контейнера!
И я принялся за работу. Перегнувшись через робота, я дергал рычаги управления автокаром и машина глухо гудела, разворачивалась, цепляла вилами контейнеры, которые стояли у обочины космодрома. В немалой степени мне помогло то обстоятельство, что никого из людей в это время на космодроме не было, а Гредир с капитаном не показывались из корабля. Если бы кто-нибудь из них выглянул, то странная картина предстала бы перед ним: мальчишка, взгромоздившийся на спину роботу и в таком положении управляющий каром! Меня сразу же прогнали бы прочь и мой план провалился бы с треском…
Капитан высунулся в тот момент, когда я забрался в пустой контейнер и захлопнул за собой крышку. В ту же минуту истекли отмеренные полчаса и робот ожил, его стальные руки, как ни в чем не бывало, задергали рычаги, нога надавила на газ. Автокар дернулся и меня в контейнере сильно тряхнуло.
– Эй ты, ходячий металлолом! – услышал я недовольный голос капитана. – Уснул, что ли? Я думал, все уже давно погружено!
– Еще две минуты, сударь, – отозвался робот.
Заскрипел подъемник, контейнер со мной втянулся в звездолет, затем его куда-то повезли, сгрузили с платформы и оставили. Вокруг все стихло. У меня отлегло на душе…
Итак, первая часть моего плана удалась как нельзя лучше. Теперь мне оставалось надеяться на то, что звездолетчики не станут задерживаться на астероиде и стартуют в ближайшие часы.
Воздух в замкнутом пространстве контейнера быстро становился спертым, но у меня на этот случай была приготовлена маска с воздушным баллончиком. Я надел ее и с удобством устроился в углу, положив под голову рюкзак.
За стенкой контейнера раздавались шаги и голоса подвыпивших звездолетчиков, возвращавшихся на корабль, и громкая брань распекавшего их капитана. Я посмеивался про себя, воображая их изумление, когда они, подлетая к Эргальсу, вскроют контейнер и обнаружат меня.
Потом я заснул. На какое-то время меня разбудили стартовые перегрузки. С каждой минутой усиливалось головокружение – это звездолет стремительно разгонялся, переходя на субсветовую скорость. Но как все-таки настоящее космическое путешествие отличается от тех, что показывают в стереофильмах! Я их сотни пересмотрел и самонадеянно считал себя бывалым космолетчиком, а оказавшись на взаправдашнем звездолете, в условиях реального полета, чувствовал робость и неуверенность, даже страх. К этой, например, тошноте я оказался совершенно неподготовлен. Даже таблеток никаких не взял. В фильмах про космические полеты о головокружении при переходе на субсветовую скорость ничего не говорилось… К счастью, неприятные ощущения скоро прошли и я снова уснул.
Не знаю, долго ли я спал. Мне показалось, что очень долго. Сон был тревожным и перемежался видениями, а проснулся я от воплей и беготни за стенкой контейнера. С душераздирающим криком пробежали какие-то люди. Похоже было, что они от кого-то удирали… Потом прогромыхало что-то грузное, тяжелое, сопящее, и вскоре человеческий крик прервался. Там будто кости стали ломаться с отвратительным хряском, послышалось удовлетворенное урчание, и грохочущие шаги начали удаляться…
Я сидел в своей темнице ни жив ни мертв. В голову лезли всякие пугающие мысли о таинственном профессоре, письме солдийского детектива, подозрениях Гредира. До меня, наконец, стало доходить, что жизнь – это не стереофильм, что в действительности все может оказаться гораздо серьезнее и страшнее…
Меня била дрожь, когда я возился с крышкой люка. Я почему-то минут десять не мог ее открыть, хотя еще когда забирался в контейнер я ее предусмотрительно подпилил. Наконец она сдвинулась и на меня хлынула струя свежего корабельного воздуха. Я снял маску, опасливо высунул из люка голову…
То, что я увидел, заставило меня оцепенеть. Я чуть было не рухнул обратно на дно контейнера! Коридор, где стояло мое металлическое убежище, был красным от крови. На полу алели ужасающие лужи, все стены были забрызганы, но особенно жутко было смотреть на куски разодранной человеческой плоти – мяса, костей и сухожилий, которые протянулись по полу, словно тут проволокли разорванное в клочья тело… Вдали, у поворота коридора, виделся страшно обезображенный труп…
Но когда я опустил глаза вниз, то едва подавил крик ужаса: возле самого контейнера в луже крови лежал человек! Значит, это его крик и слышал только что… Он был зверски изувечен, руки и ноги выломаны самым диким образом. Полные смертельной муки глаза в упор смотрели на меня. Сквозь пену на губах послышался сдавленный шепот:
– Подойди… ближе…
Я сразу узнал Гредира, вчерашнего собеседника капитана. Я торопливо выбрался из контейнера и спрыгнул на пол.
– Профессор… – прошептали сухие губы. – Он маньяк, убийца…
– Как? Неужели это все… – превозмогая подступавшую к горлу тошноту, я оглянулся на кровавые лужи. – Неужели это – он?..
– Нет, это брэссумы, злобные членистоногие животные с Экроги. Профессор… А! Никакой он не профессор, он опаснейший преступник, садист, которого ищет галактическая полиция!.. Тайком пронес на борт в багажных ящиках трех живых брэссумов… Пару часов назад мы с капитаном вскрыли конверт, который передал нам на Сольде частный детектив. Он следил за этим… самозванным профессором…
– Я видел про брэссумов стереофильм! – воскликнул я. – У меня дома полно фильмов о животных. Я смотрел почти про всех зверей, которые водятся в нашей галактике. Брэссумы обитают в тропических лесах планеты Экрога, очень свирепы и с трудом поддаются дрессировке. Но тому, кто их приручил, они служат вернее собаки!
– Ты толковый парень… – Гредир нашел в себе силы раздвинуть губы в улыбке.
– Брэссумы покрыты огнеупорной чешуей, – ободренный похвалой, продолжал я выкладывать свои познания, – бластеры бессильны в борьбе с ними. Тут нужны либо особо мощные бластеры, либо гранатометы…
– Ни того, ни другого на корабле нет… Кстати, откуда ты взялся?..
Я запнулся, молчал с минуту, а потом сбивчиво забормотал о том, как мечтал побывать на эргальсском карнавале. Стоило мне упомянуть о пустом контейнере, как Гредир видимо догадавшись, простонал:
– Стоп. Не надо… Теперь это уже неважно… Мы влипли в скверную историю. Ты, похоже, влип вместе с нами…
– Я случайно услышал ваш разговор с капитаном, когда вы стояли вчера у кромки космодрома. Вы в чем-то подозревали своего пассажира и спорили, можно ли войти к нему в каюту…
– У нас не было доказательств… Но теперь ясно, что он был на крючке у полиции. Его делом занимался один частный детектив…
– Этот лжепрофессор – уроженец Экроги, как и брэссумы?
– Оттуда, – подтвердил Гредир. – Зеленокожий и долговязый, лицом и телом похож на змею…
– Но как он умудрялся держать брэссумов в ящиках? И зачем он их вез на Эргальс?
– С помощью этих тварей он собирался захватить звездолет, когда тот подойдет достаточно близко к Эргальсу… У себя в каюте он выпустил их из ящиков, они ползали, гремели своими клешнями, а мы, проходя мимо его дверей, только строили догадки насчет этих странных звуков… Два часа назад мы попытались войти к нему, чтобы осмотреть багаж, и тогда он натравил на нас этих чудовищ… Брэссумы гонялись за людьми по всему кораблю… От них не было спасения… Они убивали – бессмысленно, злобно, даже трупы разрывали на куски… Ни одна дверь на звездолете не могла выдержать ударов их бронированных щупалец… Они врывались в каюты и, не обращая внимания на пули и бластерные лучи, убивали людей…
– Как вы думаете, остался кто-нибудь в живых? – похолодев от страха, спросил я. – Неужели на всем звездолете никого больше нет, кроме брэссумов и этого страшного экрогнанца? Кто же тогда приведет корабль на Эргальс?
– Не знаю, кто выжил… – Гредир судорожно глотал воздух, глаза его затуманились. – Курс звездолета… контролирует электронный пилот… Он сам, без вмешательства людей, приведет корабль на орбиту Эргальса… если этот проклятый экрогианец… не даст ему… другой команды…
Я сидел над умирающим Гредиром и от ужаса не мог пошевелиться. В коридоре стояла тишина, жуткая, зловещая тишина, она наполняла мое сердце леденящим страхом даже больше, чем предсмертные слова звездолетчика, смысл которых в тот момент едва доходил до моего сознания…
Но вот ресницы Гредира снова задрожали. Он открыл глаза и смотрел на меня долго, как мне показалось – целую вечность, хотя прошла, наверное, всего одна минута. Его губы зашевелились. Он что-то шептал, но я, сколько ни напрягал слух, не мог разобрать ни слова.
Наконец шепот сделался внятнее.
– Эта зеленокожая тварь не собирается сажать корабль на Эргальсе… У экрогианца другая цель… Об этом мы узнали из письма, которое получили на Сольде. Это только догадки, но они слишком страшны…
– Что? – в тревоге спрашивал я. – Что такое? Говорите, Гредир!
– У экрогнанца есть бомбы невероятной разрушительной силы… Он пронес их на корабль в своих ящиках… Двух дюжин хватит, чтобы уничтожить жизнь на целой планете… Уничтожить жизнь на Эргальсе!..
– Не может быть! Этого не может быть! Но для чего?..
– Как бы тебе объяснить… – Гредир испустил протяжный стон. – У него есть прибор… сатанинский прибор, который он пронес на борт в разобранном виде и теперь смонтировал у себя в каюте… Прибор позволяет трансформировать биоволны умирающих людей…
– Умирающих людей? – я наклонился к самому его лицу. – Почему умирающих? Я не понимаю, Гредир!
Губы звездолетчика едва шевелились.
– Человек в момент смерти испускает поток биоволн. Кажется, в древности это называлось «душой»… но неважно… Этот поток можно уловить специальным прибором и определенным образом трансформировать. Тот, на кого будет направлен трансформированный поток, испытывает чувство… чувство… наслаждения… Но это будет длиться мгновение…
– Из-за одного мгновения удовольствия убивать человека? – изумился я. – Какая бессмысленная жестокость!
– Речь идет не об одном убитом… Когда одновременно умирают сотни тысяч людей, то поток биоволн усиливается многократно… Звездолет встанет на орбиту Эргальса. Зеленокожая тварь сбросит бомбу. Планета густо населена. Сразу тысячи жертв… Мощный поток выделившихся биоволн достигнет звездолета, того прибора, который он смонтировал… Прибор трансформирует био… волны… в… в… волны… наслаждения…
Это были последние слова Гредира. Из его рта вырвался хрип, он вздрогнул всем своим изувеченным телом и вдруг кровь густым потоком хлынула из его горла…
Я просидел над трупом минут пятнадцать. Человеческая смерть, увиденная впервые, потрясла меня. Голова моя была странно пуста, мысли если и носились в ней, то были какими-то рваными и далекими-далекими…
Наконец я опомнился. Первым делом я подобрал бластер Гредира, валявшийся неподалеку. Огнемет в те страшные минуты был для меня соломинкой, за которую в последней надежде хватается утопающий. Рассудком я понимал, что бластер бесполезен при встрече с брэссумом, но сердце мое радостно забилось, когда мои пальцы ощупали заляпанный кровью приклад. Это все-таки бластер, настоящий, боевой бластер, о котором я столько мечтал! Я вскинул его и нажал на спусковую кнопку. Оружие было в полной исправности: из короткого ствола вырвался луч и прошелся по стене, оставив на ней выжженную линию.
Подумать только! Еще сутки назад я не смел и надеяться стать обладателем такой замечательной штуки! В сотнях стереофильмах я видел, как ловко стреляют из нее отважные галактические первопроходцы, и, воображая себя на их месте, был уверен, что управлюсь с бластером легко и стрелять из него буду так же метко, как из моего полуигрушечного пневматического ружья. Я снова выстрелил – на этот раз прицельно, и, к своему удовольствию, обнаружил, что промахнуться из бластера может только слепой. Я любовно погладил ствол, рукавом стер с него кровь и какие-то налипшие на него кровавые ошметки. Пожалуй, теперь можно и на разведку…
Но я остановился, не сделав и двух шагов. Мое воображение вдруг с потрясающей отчетливостью нарисовало чудовищное существо, полукраба-полуспрута, безглазое и массивное, одним своим видом способное нагнать оторопь на кого угодно… И у меня затряслись поджилки… Брэссумы могут издалека почуять меня и появиться здесь в любую минуту, а тогда мне конец… Никакой бластер не спасет…
Я трусом себя не считаю и тогда не считал, но в тех жутких обстоятельствах, в которых я оказался, нервы могут сдать у любого. Меня стошнило от слабости – прямо на на лужу крови под ногами… Не помню, как я добрался до контейнера, как влез в него и захлопнул за собой крышку. Только здесь, в этом замкнутом пространстве, я почувствовал себя в безопасности. Крышка закрывалась герметически, а значит, моего запаха брэссумы не уловят, даже если проползут рядом контейнером.
Растянувшись на металлическом дне, в проделал комплекс аутогенных упражнений. Это привело меня в чувство. Потом я попытался припомнить тот фильм о мире Экроги, в котором говорилось о повадках брэссумов.
Героем фильма был знаменитый на всю галактику охотник Эл Сьюсан, прилетевший на Экрогу специально для охоты на этих тварей. Экрога – планета, чья суша на девяносто процентов покрыта почти непроходимыми лесными дебрями. Ее населяют гуманоидные зеленокожие аборигены, чья цивилизация достигла довольно высокого уровня. На планете имеется два космодрома, экрогианцы путешествуют по космосу, их представителей можно встретить в самых отдаленных космопортах галактики. На самой же Экроге, кроме обильного и разнообразного животного мира, практически нет ничего примечательного. Сюда часто приезжают охотники – любители острых ощущений, причем главным, самым почетным трофеем для них считается брэссум. Верный способ охоты на него известен туземцам, но они держат его в тайне, поэтому никому из приезжих не удалось раздобыть вожделенный брэссумов панцирь. Эл Сьюсан твердо решил нарушить эту традицию. Несколько месяцев он выслеживал животное, но убить его долго не удавалось. Брэссум, скрывающийся в чащобе гиблого экрогианского леса, обходит все ловушки и приманки, а гоняться за ним с гранатометом не позволяют природные условия. В самом деле: деревья на Экроге, чревычайно раскидистые и живучие, растут густо и практически повсюду, они могут пустить корни даже в камнях; дно леса изрезано многочисленными пропастями и пещерами, в которых водятся чудища и пострашнее брэссумов. Уже только войти в этот лес, углубиться в его пропасти и расщелины считалось геройством! Неудивительно поэтому, что первое время Сьюсана преследовали неудачи, много раз ему приходилось отбиваться от всевозможных злобных тварей, обитающих в этом лесу, по меньшей мере трижды он был на краю гибели, и все-таки в конце фильма он убил своего брэссума! Я сидел в углу контейнера, обхватив голову руками, и мучительно вспоминал хитроумный способ, который он применил по совету одного старика туземца. Сьюсан спас жизнь его малолетнему внуку, и в благодарность получил этот секрет. Концовка фильма о путешествии Сьюсана на Экрогу совершенно вылетела из моей головы! Я чуть не стонал от досады…
Так и не вспомнив, я вынул из рюкзака бутылку со спиртом, откупорил ее и сделал большой глоток. Отец рассказывал, что он всегда, отправляясь в космос, брал с собой выпивку. Это, по его словам, незаменимейшее средство от всех передряг.
И тут я вскочил, осененный внезапной догадкой. Ну, папаша, молодец! Вот оно, средство об брэссумов, о котором поведал Сьюсану старый экрогианский охотник! Эти твари тоже обожают спирт!..
Недолго думая, я засунул бутылку за пояс, перекинул бластер через плечо и выбрался из контейнера.
Коридор был по прежнему пуст. В нем, как и повсюду на корабле, реял неяркий белесоватый свет. Лужи крови успели подсохнуть и потемнеть. Остывший труп Гредира уже не вызывал во мне оторопи; я наклонился к мертвецу и порвал на нем рубаху. Из тряпок я скрутил несколько жгутов, рассовал их по карманам и, крадучись, чутко прислушиваясь к тишине, зашагал по коридору.
Корабль казался вымершим. В сущности, он таким и был – из разумных существ на нем оставались только я да неведомый экрогианец, который со своими брэссумами и кошмарным прибором таился в одной из кают. Я должен был во что бы то ни стало найти его и убить. Уничтожить эту подлую, мерзкую тварь, натравившую брэссумов на людей и грозящую гибелью целой планете!
Я подымался по какой-то лестнице, когда услышал позади себя приближающийся грохот. Что-то грузное, сопя и громко стуча своими тяжелыми конечностями, двигалось по коридору, который находился на один лестничный марш ниже меня. Я остановился, достал из кармана тряпичный жгут и стал ждать.
Через полминуты на лестницу выбралось чудовище, один вид которого заставил меня вздрогнуть и попятиться, забыв о Сьюсане и обо всем остальном… Брэссум едва втиснул свою бронированную тушу на узкую лестницу, однако он пополз по ней довольно быстро, помогая себе массивными крабьими клешнями. Эти клешни высовывались у него из-под брюха и служили двигательными конечностями; на верхней же половине его уродливого темно-коричневого тела извивалось несколько коротких мощных щупалец, что делало его отчасти похожим на спрута. Клешни и щупальцы брэссума, как и все его тело были закованы в чешуйчатую броню.
Без сомнения, это безглазое существо почуяло меня, и я прекрасно знал, что теперь мне от него не уйти. Брэссумы выслеживали свою добычу по запаху, и куда бы я сейчас ни побежал, за какой бы дверью ни спрятался, брэссум пойдет по еле уловимому воздушному следу, которое мое тело оставит в атмосфере корабля, разыщет меня в любом убежище и растерзает. Меня уже не спасет контейнер, в котором я проник на звездолет, потому что мой запах укажет брассуму путь к этому металлическому ящику; чудовище своими ужасающими клешнями размолотит тонкую стальную стенку, доберется до меня и разорвет в клочья.
Взбираясь по лестнице, брэссум угрожающе ревел, его клешни, подтаскивая тело, с надсадным скрежетом скребли по ступенькам. Лестницу он одолевал с трудом, и я, пользуясь его медлительностью, несколько раз пальнул по нему из бластера. Стрелял я импульсивно, от страха, не рассчитывая на результат. Как и следовало ожидать, луч отразился от огнеупорной чешуи, не причинив чудовищу вреда.
Стреляя, я пятился в какой-то коридор. Брэссум одолел лестницу и вполз следом за мной в тот же коридор. Здесь его продвижение ускорилось, несмотря на то, что его клешни скользили и разъезжались на гладком полу.
С каждой секундой расстояние между мной и чудовищем сокращалось. И тут, улучив момент, я обильно смочил жгут спиртом и швырнул его брэссуму под клешни. Монстр замешкался, привлеченный соблазнительным запахом. Я тоже остановился, держа наготове бластер.
Дальше все было почти как в фильме. Брэссум клешней подцепил конец жгута и отправил себе в пасть, которая находилась у него в нижней части туловища; удовлетворенно чавкая, он начал быстро заглатывать смоченную спиртом тряпку. Мне этого только и нужно было! Внутренности брэссума насквозь проспиртованы и чрезвычайно огнеопасны, но добраться до них через непрожигаемую броню совершенно невозможно. И только по этой тряпке, конец которой еще торчал между двигающимися стар челюстями, пламя могло проникнуть в утробу чудовища. В этом и заключается старинный метод охоты на брэссумов, ставший известным Элу Сьюсану. Необходимо было дождаться момента, когда жгут уже почти проглочен, и поджечь бластерным лучом его конец, который еще торчит в пасти. По тряпке пламя перекинется в желудок и вызовет там смертоносный пожар.
Мой палец судорожно жал на спусковую кнопку, огненный луч метался по клешням и чешуйчатой броне, – и зацепил-таки конец жгута, уже почти исчезнувшего в глотке монстра! Жгут вспыхнул, и через несколько мгновений брэссум содрогнулся всей свой тяжелой тушей. Его рев перешел в надсадный, утончающийся визг…
Чудовище ползло за мной еще метров двадцать – ползло упрямо, зло, страшно завывая, его щупальцы тянулись ко мне в какой-то неистовой ярости. Наконец брэссум остановился, сипло взвыл и вдруг поднялся на дыбы, перегородив коридор своим исполинским туловищем. Клешни его растопырились, щупальцы образовали вокруг него подобие лучей и затряслись в предсмертной дрожи…
Брессум агонизировал. Из-под его брюха выбивались струи дыма – сначала тонкие, едва заметные, а потом густые, темные, тяжело стелющиеся по полу. С каждой минутой визг становился все тише, слабее сучили клешни, и все гуще валил дым, находя отверстия даже в чешуе чудовища…
Еще минут десять прошло, пока, наконец, клешни не поджались под брюхо и туша брэссума грузно осела на пол. С немалым трудом я заставил себя оторваться от этого дикого, завораживающего зрелища и двинуться дальше. Меня всего трясло, руки дрожали. Я повторил подвиг знаменитого Эла Сьюсана! Как мне хотелось в ту минуту, чтобы меня видели мои приятели, оставшиеся на астероиде!
Для новичка я довольно быстро сориентировался среди коридоров и кают. Фильмы о космических полетах сослужили мне хорошую службу: уже через четверть часа после схватки с брэссумом я вышел к распахнутым дверям рулевого отсека, за которыми виднелся громадный, мерцающий счетчиками и экранами пульт.
Внезапно возле пульта мелькнуло что-то зеленое. В первый момент я не рассмотрел толком, что это было. Но вот оно вновь возникло в проеме дверей.
У меня сильно забилось сердце, дыхание перехватило; я импульсивно стиснул бластер, приготовясь открыть огонь. В рулевом отсеке находился экрогианец! Я мог бы его подстрелить уже тогда, в первый момент, когда я заметил его за дверями рулевого отсека. Но я замешкался, и этой секунды хватило убийце, чтобы на биополевом уровне обнаружить мое появление.
Как только я, держа наготове бластер, подбежал к дверям и заглянул в них, кошмарный гуманоид успел скрыться за выступом Большого Пульта. Несколько секунд я стоял выжидая и пытаясь попить, что могло понадобиться экрогианцу в рулевом отсеке. Только потом, несколько часов спустя, я понял, что он задавал команду электронному пилоту подготовить в запуску бомбы…
Вдруг экрогнанец резко и на меня пронзительно свистнул. Тотчас на меня бросился брэссум, находившийся в рулевом отсеке. Я был так увлечен выслеживанием экрогнанца, что даже не заметил эту гнусную тварь, затаившуюся в углу.
Я облился холодным потом, отступая. У меня никогда так не тряслись руки, когда я лил спирт на тряпки. От волнения я нерасчетливо вылил на них все содержимое бутылки и швырнул их, а вслед за ними – опустевшую бутылку под клешни брэссуму.
Все произошло как и с первым чудовищем. Подожженный бластерным лучом конец жгута перенес огонь в утробу монстра. Но эта вторая тварь оказалась на удивление живучей. Даже с пылающими внутренностями, брэссум продолжал преследовать меня. Мне пришлось отступать по коридору.
Неожиданно дорогу мне преградила дохлая туша первого брэссума. От нее валил дым, расстилаясь по полу черными, дурно пахнущими волнами. Перебраться через тлеющее чудовище не было никакой возможности, а между тем мой преследователь, хотя и с возрастающим трудом, приближался. Все отчетливей за моей спиной слышался грохот его могучих клешней…
Вот он показался из-за поворота коридора – громадный, тяжелый, трясущийся в предсмертной агонии. Его страшный рев оглашал, кажется, весь звездолет. Расстояние между нами сокращалось. Я палил по нему из бластера, но лучи были бессильны приблизить его гибель. Издыхающее чудовище ползло из последних сил, превозмогая адскую боль, с гудящим пламенем в утробе. Смерть его должна была наступить с минуты на минуту, но, пока в его сознании не угасла последняя искра звериного рассудка, он стремился настичь и растерзать меня.
На полу лежали изувеченные трупы звездолетчиков; у меня сердце сжималось, когда я взглядывал на них: неужели через несколько минут и я превращусь в такое же месиво крови и костей? Брэссум надвигался, хрипя. За его клешню зацепилась сухожилием полураздавленная половина какого-то трупа и волочилась за ним, оставляя кровавый след.
Справа от меня обнаружилась дверь. Я распахнул ее ударом ноги. В просторной каюте, где я оказался, людей не было. Первое, что бросилось в глаза – это большой светящийся экран, почти всю поверхность которого занимала приближающаяся планета. Под экраном электронные буквы галактического эсперанто составляли слово «Эргальс»…
Эргальс! Выходит, звездолет уже прошел через нуль-пространство и сейчас тормозил, сворачивая на орбиту планеты! На экране проплывал большой зеленовато-голубой шар, с одного боку освещенный солнцем. Телескопы звездолета, проецируя на экран поверхность планеты, показывали ее настолько отчетливо, что я различал города, похожие на цветную мозаику, а на вечерней стороне – ленты освещенных шоссе и, конечно, грозди знаменитых эргальсских фейерверков, которые то тут, то там прорезывали атмосферу. На Эргальсе шумел карнавал… И странным, чудовищно противоестественным показалось мне в тот миг, что они там веселятся, горланят на стадионах, танцуют на просторных, залитых огнями площадях, а у нас в коридорах лежат изуродованные трупы и бродят жуткие твари – брэссумы, не говоря уже о каком-то полоумном псевдопрофессоре, затаившемся где-то тут со своими сатанинскими бомбами…
Из задумчивого оцепенения меня вывел грохот, с которым распахнулась дверь каюты. Просунулись щупальцы и клешни, и вслед за ними втиснулся и сам брэссум. От него валил дым, он страшно трясся, вздымались щупальцы, и глотка исторгала оглушительный рев смертельно раненого зверя, и все же он полз, упрямо полз на меня.
Я обежал вокруг большого стола, уставленного химической посудой, надеясь обмануть брэссума и, пользуясь преимуществом в скорости, выскочить из каюты. Но тварь разгадала мой маневр. Брэссум не подпускал меня к двери; он лез напролом, ударами клешней превратив в щепки стол и искрошив посуду. Я юлил перед ним как заяц, пытаясь прорваться, найти лазейку между стенами и его рассекающими воздух щупальцами. Но все было бесполезно. Издыхающий крабоспрут загнал меня в угол, надо мной взметнулись его страшные конечности, я съежился, прикрывшись стулом…
Но щупальцы вдруг вздыбились и дико затряслись; в последней, смертельной судороге поднялось все громадное тело брэссума, клешни конвульсивно заскребли по полу… Я опустил стул. Брэссум агонизировал буквально в метре от меня и, как я тотчас понял, уже не представлял опасности.
Однако представьте себе положение, в котором я оказался! Брэссум загнал меня в глухой угол каюты, из которого я мог выбраться лишь двумя путями; либо перебраться через чудовище, рискуя угодить под его дергающиеся клешни, либо попытаться перелезть через высокую и гладкую заднюю стенку пульта, которая громоздилась слева от меня. И, конечно, я мог подождать, пока брэссум не затихнет окончательно… Этот третий вариант я сразу отбросил. Времени у меня не было. Я должен был как можно скорее отыскать страшного профессора и уничтожить его, пока он не начал бомбардировку Эргальса.
Несколько раз сорвавшись и набив себе множество синяков, я перелез-таки через стенку и спрыгнул с той стороны пульта, где светился экран.
Уже собираясь покинуть каюту, я бросил последний, случайный взгляд на поверхность Эргальса. И вдруг заметил на ней какой-то темный, продолговатый предмет. Этот предмет явно только что отделился от днища звездолета и теперь, набирая скорость и уменьшаясь в размерах, летел к поверхности планеты…
Меня охватила оторопь. Я, как завороженный, глядел на исчезающую черную точку. Неужели это одна из тех бомб, о которых говорил умирающий Гредир?
В смятении я выбежал в коридор. «Скорее, скорее, твердил я себе, – на Эргальсе могут погибнуть люди…»
Я ворвался в рулевой отсек, но гуманоидного червяка здесь уже не было. Экраны бесстрастно показывали, что звездолет начал движение по ближней орбите планеты. Из схемы расположения кают и отсеков, висевшей на стене, я узнал, что пассажирские каюты находятся этажом ниже. Перехватив ремень бластера и закинув оружие за спину, я ринулся туда.
Чем ближе подходил я к каюте страшного пассажира, тем больше попадалось мне трупов. Ясно, что именно здесь разыгралась главная схватка между людьми и брэссумами. Пол был залит кровью, усеян разметанными частями человеческих тел. Не было ни одного целого трупа – все расчлененные, раздавленные, разорванные в куски… На стенах темнело множество горелых следов от бластерных лучей – видно, что люди отчаянно сопротивлялись, палили по брэссумам из огнеметов, но в конечном счете оказались бессильны против огнестойких и безжалостных чудовищ.
Хоть я и спешил расправиться с экрогианцем, но здесь, в этом безмолвном мире смерти, я поневоле замедлил шаг… Башмаки мои хлюпали по крови. Тут невозможно было не наступить на чьи-нибудь кишки или не вляпаться в отвратительную мешанину из сухожилий и кровавого мяса…
Дверь пассажирской каюты была приоткрыта. Оскальзываясь на липком от крови полу, я подбежал к ней, заглянул в каюту и замер, пораженный представшей картиной. Видное место в каюте занимал большой экран, на который проецировалась увеличенная телескопами поверхность Эргальса. Причем проецировалась именно та часть поверхности, где взрывались чудовищные бомбы… Когда я зглянул в каюту, экран как раз показывал ужасающий атомный гриб, поднявшийся над каким-то городом. Видно было, как по городским кварталам идет ударная волна, разрушая здания; в домах начинались пожары, я различал даже трупы на улицах – сотни, тысячи трупов… Все это было до того дико, страшно и как-то нереально, что я в первую минуту решил, что вижу фильм из серии «космических ужасов»…
Экрогианец сидел перед экраном в кресле. Между его креслом и экраном находился небольшой, примитивный с виду прибор. Гусеницеобразное тело гуманоида, свернутое в кольцо, дергалось и извивалось, а маленькая раскрытая пасть издавала звуки, похожие на поросячье хрюканье. Черные осиные глаза не отрывались от экрана; на меня, когда я показался в дверях, экрогианец не обратил никакого внимания.
Зато яростно взревел брэссум, сидевший в углу каюты! Это был третий, последний брэссум, о существовании которого я, взволнованный бомбами и кошмарами, творящимися на экране, как-то даже успел забыть. По крайней мере, его присутствие в каюте экрогианца в тот миг стало для меня неожиданностью, но не настолько страшной, как та, что открылась передо мной на экране. Бомбы одна за другой падали на поверхность несчастной планеты, методично уничтожая ее население, и меня это настолько потрясло, что я не только забыл про осторожность – я, кажется, потерял всякий контроль над собой! Вместо того, чтобы уносить ноги, я, вопя и непрерывно паля из бластера, бросился на встречу приближающемуся чудовищу…
Сейчас, по прошествии времени, я сам не знаю, что с мной сделалось тогда, как я решился на безрассудный поступок. Видимо, от страха и отчаяния у меня наступило временное помрачение ума. Но именно мое безрассудство меня и спасло!
Брэссум явно не ожидая такого наглого нападения и замешкался на какие-то секунды. Их мне хватило, чтоб, увернувшись от удара его клешни, прильнуть к бронированной морде, впихнуть дуло бластера прямо в пасть и нажать спусковую кнопку. В то же мгновение я успел наклонить голову и щупальце пронеслось, не задев меня; и уже через миг я отпрянул в сторону – вскинувшаяся клешня захватила только мою куртку, ткань с треском разорвалась, но сам я, отделавшись неглубокой раной, почти царапиной, отскочил к стене.
На мое счастье, рядом оказалась дверь, и я опрометью выскочил в коридор, уворачиваясь от ударов клешни. Я все еще был в состоянии прострации и не понимал, что делаю, что происходит. Лишь несколько минут спустя, когда я пришел в себя и вспомнил свой короткий и отчаянный поединок с брэссумом, я содрогнулся от ужаса. Но в тот же миг до меня дошло и то, что главное сделано: я поджег внутренности чудовища! Теперь оно обречено!
Преследуемый издыхающим брэссумом, я бросился бежать со всех ног, споткнулся в коридоре о какой-то труп, грохнулся в лужу крови и проехал по инерция еще несколько метров на животе по скользкому полу, пока не уперся носом в другой труп. Чудовище осталось позади. Обернувшись, я увидел, как оно остановилось и задергалось в конвульсиях, из-под его брюха повалили клубы дыма.
Чудо! Мне одному удалось то, что не смогла сделать вся команда звездолета: я расправился со всеми тремя брэссумами! В те минуты мне еще не вполне верилось в это, все происходившее казалось мне кошмарным сном…
Мысль, что на Эргальсе гибнут люди, заставила меня вскочить на ноги и броситься к каюте экрогианца. Бластер мой остался в щупальцах брэссума и, разумеется, был раздавлен. Я мчался по коридору, озираясь в поисках исправного огнемета. Но те бластеры, которые во множестве валялись тут, были поломаны или раздавлены: по ним прошлись тяжелые клешни брэссумов… Недолго думая, я выхватил из-за пояса какого-то мертвеца нож.
Ворвавшись в каюту, я первым делом бросился к экрогианцу, который по прежнему хрюкал и извивался в своем кресле. Одна из десяти его тонких ручонок дотянулась до кнопки на подлокотнике, и я заметил, что в этот миг экран показал, как еще одна бомба стремительно пошла вниз…
Сжимая нож, я шагнул к креслу. Гуманоидный червь не реагировал на мое появление. Я встал между ним и прибором, точнее – воронкообразным раструбом, широким концом наставленным на кресло. Первый же удар ножом с легкостью пропорол тонкую кожу экрогианца. Из глубокой раны засочилась густая бледно-желтая слизь. Червеобразное тело обмякло, сползло на пол и после нескольких слабых конвульсий затихло.
Второго удара не понадобилось. Экрогианец был мертв. На его труп я больше не обращал внимание. Неожиданно совсем другие ощущения овладели мной…
Стоя спиной к воронке, я внезапно почувствовал, как по всему моему телу прокатилась приятная расслабляющая дрожь. От прибора веяло прохладой, и я, поддавшись ее сладостным струям, опустился в кресло, на котором только что сидел экрогианец…
Меня охватило какое-то беспричинное веселье, дурманящий восторг кружил голову. Я, кажется, начинал понимать причину необычного поведения экрогианца, его поросячьего визга и странной беспомощности! Блаженство, исходившее от прибора, сделало беспомощным и меня, я весь был поглощен впитыванием в себя чудесной энергии, которую испускал прибор. Появись в эту минуту брэссум, он растерзал бы меня с легкостью, я не смог бы даже подняться…
Ощущения были сродни тем, что испытывает человек во время полового акта, но намного острее. Меня била дрожь, я стонал и смеялся, рыдал и выл, как безумный, трусы сделались мокрыми от хлещущей спермы. На экран я старался не глядеть. Он показывал ужасы, которые меня нисколько не интересовали. Для чего экрогианец смонтировал его тут? Неужели зрелище страшных разрушений и смертей усиливало для него чувство наслаждения, которое давал ему прибор? Лично я мог бы обойтись и без созерцания подобных зрелищ. Если бы я чувствовал в себе силы встать, то я поднялся бы и выключил его. Но оторваться от кресла, лишиться очередной порции блаженства было выше моих сил.
Экран показал взрыв еще одной бомбы… Еще один город превратился в руины с тысячами трупов… А спустя две или три минуты новая, неожиданно сильная волна неописуемого наслаждения нахлынула на меня. Я невольно потянулся ей навстречу и застонал от удовольствия… Это было что-то фантастическое! Мне казалось, что я весь растворился в ней…
А когда поток наслаждения начал слабеть, я пришел в неистовство. На подлокотнике я нащупал кнопку, палец мой с жадностью впился в нее, и через несколько минут я снова купался в блаженном дурмане… Он накатывал волнами, по мере того, как я нажимал на кнопку. Звездолет, подчиняясь программе, заданной ему экрогианцем, продолжал методичный облет Эргальса. Бомбы несли смерть на все новые участки его густо населенной поверхности. Каждый взрыв превращал в выжженную пустыню десятки квадратных километров, унося тысячи, десятки тысяч человеческих жизней. Мощные потоки биоэнергии, выделяясь в момент смерти людей, уносились в космос и здесь, на орбите планеты, улавливались небольшим чувствительным прибором, который стоял напротив меня. Прибор преобразовывал их в волны наслаждения…
Гредир оказался прав! Но опять же я сообразил это только потом. А в те часы, когда я лежал в кресле и в упоении давил на кнопку, требуя все новых порций удовольствия, я совершенно не думал об этом… Не думал о том, что каждое нажатие кнопки отправляет к поверхности Эргальса новую бомбу; меня ничто не интересовало, кроме одуряющих потоков, которые изливались на меня из волшебного прибора.
Судя по корабельному хронометру, все это длилось около суток, хотя мне казалось, что прошло не более получаса. Излучение, постепенно уменьшаясь, иссякло, и, наконец, сколько бы я ни нажимал на заветную кнопку, новой порции наслаждения не поступало: Эргальс был сожжен весь. Умирать там было уже некому.
Видя, что блаженства больше не будет, я хотел встать и уйти из каюты, но не смог: меня сморил сон. А проснувшись и обнаружив себя сидящим в кресле экрогианца, я содрогнулся от жуткой картины: у моих ног на полу лежал полуразложившийся гниющий труп страшного гуманоида, покрытый какой-то пышной золотистой плесенью; слизь, вытекшая из его распоротого туловища, была покрыта той же плесенью. А громадный экран, занимавший почти всю стену передо мной, показывал все тот же кошмарный фильм: руины городов, пожары и множество теней – все, что осталось от уничтоженных радиацией жителей Эргальса.
Вид сожженной планеты почему-то не вызвал во мне ничего, кроме брезгливости. Кажется, я уже тогда начал догадываться, что излучение которому я подвергся, произвело какие-то изменения в моем сознании. Я утратил способность радоваться, огорчаться, сопереживать чужому несчастью, даже просто волноваться – такова была цена нескольких часов необычайно острого и сильного наслаждения, дарованного мне чудесным прибором. Я был уже не тем мечтательным юношей, который в поисках приключений проник на звездолет. Телом я был молод, но сознанием стал стариком, настолько древним, что атрофировалась всякая способность чувственно воспринимать мир. При виде мертвецов, лежавших в коридоре, я спокойной подумал, что их надо выбросить за борт. Они начнут разлагаться и отравлять атмосферу корабля. Затем, бесстрастно размышляя над ситуацией, я пришел к выводу, что прежде всего надо разобраться с положением звездолета и выяснить окончательно: один ли я остался на нем или есть кто-то еще.
В рулевом отсеке я запросил у электронного пилота информацию о полете корабля за последние двое суток.
Данные появились на экране одного из дисплеев. Электронный пилот докладывал, что корабль все это время методично облетал поверхность Эргальса и по сигналам из пассажирской каюты сбрасывал бомбы. Одновременно я узнал, что запас этих смертоносных снарядов, доставленных экрогианцем на борт, настолько велик, что его хватило бы для сожжения еще двух таких же планет.
Затем я отправился в обход отсеков и кают, готовый исполосовать бластерным лучом любого, кто окажется в живых. Вина за уничтожение Эргальса лежала не только на экрогианце, но и на мне, и мне вовсе не улыбалось оставлять свидетелей своего преступления.
Однако бойня, устроенная брэссумами, избавила меня от необходимости лишний раз пускать в дело огнемет. Кроме меня, на всем звездолете никого не было. Трупы людей и брэссумов, разумеется, не в счет.
Недели две после этого я провел в одной и кают, запершись в ней и не желая ни о чем слышать и знать. Сюда автоматически доставлялась пища, в избытке имевшаяся на звездолете, а также горячительные напитки в пластиковых бутылках.
Многое из корабельной снеди было для меня в диковинку, ни разу не доводилось мне есть паштеты из мяса животных, обитающих на других планетах, пробовать кремы и желе, изготовляемые специально для космических путешественников. Но, поначалу казавшаяся вкусной, экзотическая кормежка мне скоро надоела. Помимо жратвы и выпивки, коротать время мне помогал стереопроектор, обнаруженный в этой же каюте; среди многих фильмов, оказавшихся на корабле, я нашел парочку эротического содержания и без конца прокручивал только их. Однако и они мне в конце концов наскучили. Меня томила хандра, какое-то неизъяснимое желание, словно бы тяга к чему-то, но к чему – этого я и сам не мог понять…
Я вышел из каюты и снова принялся бродить по коридорам звездолета. Повсюду витал отвратительный запах разлагающихся брэссумов. Корабельная вентиляция явно не справлялась с этой тошнотворной вонью.
В рулевом отсеке экраны показывали сожженную поверхность Эргальса: звездолет продолжал движение по орбите. Я уже собрался было дать команду электронному пилоту направить звездолет назад, к астероиду, на котором он делал остановку перед прибытием сюда, как вдруг заметил на экране среди черных туч и горелой земли узкую полоску зелени. Ясно, что планета не вся сгорела, какой-то крохотный клочок жизни еще сохранился на ней. И я решил посадить там звездолет, чтобы выгрузить разлагающиеся трупы. У меня не было никакой охоты отправляться в обратный путь с таким «грузом» на борту. А, может быть, меня тянуло на поверхность Эргальса то странное чувство, которое влечет убийцу к месту совершенного преступления?
Я отдал распоряжение электронному пилоту, и тот уже без моего участия выбрал подходящее место в заданном секторе поверхности и плавно посадил корабль.
Я вышел без скафандра – приборы показывали привычную для меня атмосферу и приемлемый уровень радиации. По небу ползли низкие тучи. Был день, но из-за темных, нагромождающихся облаков казалось, что давно уже поздний вечер. Вдали виднелись деревья с пожухлой листвой и дома поселка. Видно было, что там совсем недавно бушевал пожар.
Вокруг не было ни одной живой души. Я набрел на какое-то шоссе и зашагал по нему. Оно вело в сторону поселка.
Стояла гнетущая, кладбищенская тишина. Тянувший мне в лицо ветер доносил запах гари. Изредка у обочин попадались трупы, которые я разглядывал с брезгливым любопытством. У них были выпученные глаза и раскрытые в судорожной гримасе рты. Эти трупы и окружающий ландшафт создавали впечатление нереальности происходящего. Меня не отпускало чувство, будто я иду по одной из тех знакомых мне по «фильмам ужасов» мрачных планет, где атомная война истребила все живое. Удивительно, но мне ни разу не вспомнился прежний веселый Эргальс, куда я еще совсем недавно стремился всей душой…
Шоссе пролегало вдоль рва, в котором я заметил большую груду разлагающихся человеческих тел. Видимо, люди искали там спасение, но смертоносное излучение накрыло всех разом. Какой, однако, дьявольской силой обладают бомбы экрогианца! Не столько огонь и ударная волна, сколько эти невидимые лучи косили все живое…
Здесь, вдали от эпицентров взрывов, люди умирали медленно и мучительно. Судя по попадавшимся мне мертвецам, перед смертью они испытывали нестерпимую боль, иные в исступлении рвали на себе одежду и раздирали кожу.
Однако оказалось, что умерли не все! У стены одного из обгорелых домов я уловил какое-то шевеление и замер от неожиданности. Заросший грязный мужчина сидел на ступеньке и что-то грыз. Держа на всякий случай палец на спусковой кнопке бластера, я приблизился к нему. Он не реагировал на мое приближение. Его безумные глаза были устремлены в одну точку, а грыз он палку, расщепляя ее зубами и тщательно разжевывая щепки перед тем, как их проглотить.
Я постоял некоторое время возле него, раздумывая, убить ли его и тем прекратить его мучения, или, может быть, сумасшествие сделало его вполне довольным своей скотской жизнью и негуманно лишать его радости грызть палку? Я его все-таки убил.
Вымерший поселок остался позади. Шоссе, по которому я шел, свернуло в рощу. Черные и темно-сивые тучи все прибывали, нагромождались одна на другую и опускались ниже. Шоссе уводило во мглу, в которой ничего невозможно было разобрать. Я уже подумывал о возвращении на корабль, как вдруг за ближайшим деревом я заметил еще одно живое человеческое лицо, которое украдкой следило за мной, выглядывая из-за ствола.
Увидев, что его присутствие обнаружено, силуэт отлепился от дерева и бросился бежать. Это была совершенно голая молодая женщина. У меня как будто что-то оборвалось в груди, когда я увидел ее, бегущую между деревьями. С криком «Стой!» я бросился за ней; она бы удрала от меня, если б не ее покалеченная ступня. Через несколько десятков шагов она с болезненным стоном упала в траву и тут я нагнал ее.
В ее взгляде читалось то же безумие, какое я видел на лице мужчины у дома, да и само ее поведение говорило о том, что ее рассудок помутился. Вначале она отталкивала меня, а потом схватила себя за горло и попыталась покончить с собой. Я отвел ее руки и несколько раз ударил ее по лицу, пока она не затихла. Затем я бросил бластер, снял с себя одежду и соединился с незнакомкой тут же, у обочины шоссе.
Она стонала, отворачивалась и пыталась уползти; похоже было, что каждое мое прикосновение вызывает в ней почти физическую боль, но я не обращал на это внимание. Это была моя первая женщина. Моя женщина! Когда я держал ее в объятиях, она истошно вскрикивала и содрогалась всем телом, а мне в эти сладостные минуты казалось, будто я сжимаю в объятиях всю планету. Да, я представлял, будто вся эта громадная планета со всеми ее материками и многомиллионным населением с дрожью нестерпимой боли отдается мне, я вонзаю в нее ногти, раздираю зубами ее алый рот, а она трепещет, бьется и стонет, обреченная на гибель.
Но все же эта вспышка наслаждения была лишь бледной тенью того неистового, буйного восторга, который я испытал перед прибором экрогианца. Женщина и в сотой доле не могла мне дать того же, и вскоре удовольствие обладания ею перешло в раздражение и разочарование. А тут еще из рощи с истеричными криками выскочило еще несколько женщин…
Увидев меня, они пришли в какое-то исступление. Не успел я подняться, как они набросились на меня и начали терзать, тискать, кусать, царапать и душить. Глаза их так и сочились безумием, рты кривились в диком хохоте. Вот когда я снова почувствовал страх! Что я мог поделать один против полудюжины остервенелых насильниц? Я отбивался руками и ногами, пытаясь дотянуться до бластера, но все было тщетно. Это были не люди, а животные, самки, изголодавшиеся по самцу!
Одной из них удалось-таки вцепиться зубами в ту часть моего тела, которую я больше всего старался защитить от них. Я заорал от резкой боли. Но мой крик только разохотил психопаток, они с утроенным удовольствием продолжали терзать меня. Я корчился и вопил; не помня себя, я поймал одну из них за горло и стискивал на нем пальцы с тем большей силой, чем больше разгоралась боль ниже живота.
Наконец в отчаянном рывке я дотянулся до бластера. Вспыхнул спасительный луч. Истошно завизжали разбегающиеся женщины. Три из них, обожженные, упали и остались лежать, забившись в агонии; еще одну я успел достать прицельным выстрелом. Остальные удрали.
Через минуту возле меня никого не было, кроме умирающих, которых я поначалу не стал добивать, желая продлить их мучения, но их вопли были настолько несносны, что мне все-таки пришлось их прикончить.
Затем я попытался подняться на ноги. И едва не потерял сознание от страшной боли в паху! Кровь ручьями текла по моим бедрам, трава подо мной была красной от крови. Много бы я дал за то, чтобы разыскать ту дьяволицу, которая отгрызла кусок моей плоти! Будь они все прокляты.
Я подполз к валявшейся в траве куртке, нашарил в кармане портативный прибор первой медицинской помощи. Трясущимися пальцами я установил стрелку на отметке «Глубокая рана. Потеря крови» и прижал диск на корпусе к запястью. Через несколько минут я почувствовал, что боль под действием стимуляторов проходит. Ожидая, когда инъекция окажет свое болеутоляющее действие, я сам не заметил, как забылся сном…
Я очнулся глубокой ночью. Впрочем, уже невозможно было определить, ночь это или день: все небо было затянуто низкими клубящимися тучами, Беззвучно полыхали молнии, ветви деревьев шумели на усиливающемся ветру. Рядом валялись обгорелые трупы. Боль в паху усилилась до такой степени, что я снова вынужден был воспользоваться стимуляторами походной аптечки.
Я знал, что вводить такое количество препарата опасно, но я ничего не мог с собой поделать. Боль была адская, и, чтоб вернуться к звездолету, я должен был как-то унять ее. Надевать одежду я не стал – и без того малейшее движение причинило мне невыносимые мучения. Я лишь подобрал бластер, закинул его за плечо, в руку взял аптечку.
Едва я поднялся на ноги, как невдалеке раздался шорох. Он тотчас смолк, когда я повернул голову в ту сторону. И вдруг чья-то тень, наклонившаяся над трупом и которую я не сразу заметил в темноте, вскочила и метнулась к зарослям. Она не добежала до них: я скосил ее бластерным лучом. В его свете мне удалось разглядеть старика, по-звериному державшего в зубах вырванный клок человеческого мяса.
В этом уголке еще совсем недавно цветущей планеты остались одни безумные, которых ждала медленная смерть. Мне здесь нечего было делать. Вздрагивая от леденящих порывов ветра и приступов боли в паху, я, голый, побрел к звездолету.
За те несколько часов, что я спал, температура на местности успела понизиться на добрый десяток градусов. На планете наступала «ядерная зима», которая будет длиться долгие годы. Тучи, поднятые взрывами, несли с собой радиацию и смерть. Я уже проклинал себя за неразумное желание высадиться на Эргальсе…
Наконец за поворотом шоссе в отдалении показался звездолет, вернее – бьющий вертикально в небо яркий прожекторный луч, служивший чем-то вроде маяка. Сам звездолет тонул в тумане, да и луч едва пробивался сквозь мглу. Много раз мне казалось, что я никогда не дойду. Каждый шаг буквально переворачивал мои внутренности, я задыхался, дурманящая тошнота подкатывала к горлу; ноги мои были мокры от непрерывно струящейся крови. Я раз тридцать, наверное, прикладывал к себе аптечку, делая инъекции, пока она не истощилась и я не выбросил ее.
Весь путь до звездолета я осилил исключительно на стимуляторах. Их доза была чрезмерна, моему организму придется расплачиваться за их неумеренное потребление, но иначе я не добрался бы до корабля. Я упал бы и замерз насмерть на остывшей земле.
Со стороны сожженного города летел удушливый смрад, он покрывал окрестности, чадил, ел глаза, стлался низко во мраке. Раза два мне попадались люди, похожие на бесплотные тени. Я с ненавистью бил по ним из бластера. В десятке метрах от звездолета дорогу мне перебежал какой-то человек, который мерзко завывал, вскрикивал и разражался хохотом. Он едва не сбил меня с ног. Я оставил его корчиться в пыли с прожженным насквозь брюхом.
Не помню, как я вполз в люк звездолета, как по его изгибающимся коридорам, обходя смердящие туши брэссумов, добрался до рулевого отсека. Превозмогая усиливающуюся боль, я направил электронному пилоту команду стартовать. Хотелось поскорей убраться с этого чертова Эргальса. Курс к ближайшей населенной гуманоидами планете пусть определит сам электронный пилот.
После всего этого я еще как-то смог дотащиться до медицинской камеры!.. Там меня сразу обхватили пластиковые лапы кибернетического доктора, десятки чувствительных линз уставились на меня и я снова забылся, на этот раз надолго. Меня кололи какие-то иглы, грели лучи, что-то беспрерывно гудело и щелкало над ухом; не просыпаясь, я чувствовал, как меня переворачивают, делают инъекции, накладывают швы; короткие минуты полусна и первое, что бросилось в глаза – это распахнутая дверь. Кибернетический доктор не возражал, если я покину его владения.
Я встал с узкой лежанки, испытывая лишь слабое головокружение и несильную боль в паху, и вышел в коридор. До меня донеслось мерное гудение двигателей. Ясно, что звездолет куда-то летит, и это меня несколько озадачило. В ту минуту я начисто забыл о собственном приказе электронному пилоту и считал, что корабль еще стоит на мертвом Эргальсе…
Рядом с дверью медицинской камеры я заметил небольшой экран, на котором светились строчки. Я подошел ближе. Это была информация кибернетического врача о моей болезни. Подобные сведения предназначались не для больных, но на корабле никого, кроме меня, не было, и я, с трудом разбирая незнакомые медицинские термины на галактическом эсперанто, ознакомился с выводами кибера. Из них мне стало ясно, что я скоро подохну. И виной тому не рана в паху, которая для электронного врача была сущим пустяком, а доза радиации, полученная мной во время роковой прогулки. Видимо, за то время, когда я валялся без сознания у обочины шоссе, надвинулись радиоактивные облака.
Кибер сделал мне операцию по пересадке костного мозга и вживлению искусственной печени, а также произвел массированное переливание крови. Ему пришлось израсходовать все запасы кровяной плазмы, которые имелись на звездолете. Но их оказалось недостаточно. Отныне мне нужно каждые пятьдесят часов менять всю кровь, а где ее взять?
В рулевом отсеке я запросил у автопилота сведения о маршруте звездолета. На экране дисплея возникли строчки. Звездолет на суперсветовой скорости шел к Сифаксу – ближайшей от Эргальса планете, населенной гуманоидами. Я потребовал у компьютера сведений о ней. Из необъятной кибернетической памяти на большой экран выплыло изображение голубого шара, окутанного дымкой атмосферы. Появились и фотографии сифакцев – антропоморфных существ, внешне похожих на меня самого. Тут же, на экране, возникли строчки краткой информации; оказалось, что планета густо населена, технологический уровень невысок корабли с других звездных систем останавливаются сравнительно редко.
Сифакс – густонаселенная планета! Отлично. Бомб на нее хватит, и еще останется…
За двое суток, в продолжение которых звездолет выходил из режима субсветовой скорости, приближаясь к Сифаксу, я и написал эти записки. Осталось дописать еще несколько строк. Мне с каждой минутой все труднее держать перо. По телу разливается мучительная слабость, ноют кости, тошнит, снова начинает жечь рана в паху… За прошедший час я уже пятый раз делаю себе болеутоляющую инъекцию. Все-таки Эргальс меня доконал… Но Эргальс ли? Не причиной ли всему кошмарный прибор, зловещей силе которого я так и не смог противостоять? Ведь экрогианец обрушил на планету одну или две первые бомбы, все остальные отправил туда я…
Чем ближе Сифакс, тем сильнее во мне желание еще раз погрузиться в сладостное излучение. Противиться этой нестерпимой тяге у меня нет сил. Лучи наслаждения сделались для меня наркотиком… Чтобы снова испытать их блаженную власть над собой, я готов на все…
Строчки прыгают перед глазами и наезжают одна на другую… Я умру, мне уже ничто не поможет… Сейчас я сделаю себе инъекцию, напишу еще две-три фразы и побреду полутемными коридорами мертвого корабля в каюту экрогианца, где меня ждет чудесный прибор. Скорей бы. Я весь дрожу в предвкушении дьявольского наслаждения… Я знаю, оно снимет мои боли и подарит несколько часов блаженства… А после Сифакса я отправлю звездолет, который станет моим саркофагом, в вечный полет по Вселенной…
Готово. Укол сделан и можно отправляться к прибору. Прощай, неведомый читатель. Я знаю, ты проклянешь меня, но мне плевать. Вот он, Сифакс – выплывает на экран… Я славно повеселюсь перед смертью…
Николай Загуменнов
Проклятие потомков
Он шел уже несколько дней, а пустыне все не было конца. Вчера кончилась вода. Томила жажда. Но силы еще были. И надежда была. Надежда на то, что скоро кончится эта пустыня и он придет в благодатные места.
Всех людей с севера гнал нестерпимый холод. Ветер рвал волосы, толкал в спину или в грудь и пронизывал насквозь. Мечта тех людей была только о солнце, чтобы увидеть его огромный красный раскаленный диск, режущий глаза и подставить ему, под его горячие лучи, свое тело.
А здесь была жара. Жара нестерпимая. Все здесь было наоборот. Тишина дикая. Небо без облаков. Штиль, как в море. Вечный штиль. Диск солнца огромен, жгуч. Дышишь, как бане. Не нужно одежды. А босые ноги поджаривает раскаленный песок. Здесь, наоборот, ждешь ветерка, хоть маленького… А его все нет и нет и никогда не будет. Тут нет ничего. Песок до горизонта, а над горизонтом – бледное небо. А небо здесь высокое. И ты кажешься себе здесь маленькой затерянной песчинкой. Занес тебя сюда какой-то дикий вихрь, смерч и бросил, и бросил на средину этой пустыни. Глаза опустишь вниз – серо-желтый песок, поднимешь их вверх – бездонное небо. И справа и слева все одно и то же песок и небо. И ничего больше нет. Хоть купайся в этом проклятом песке, хоть катайся от отчаяния. Как могила пecчано-небесная. Ты одинок и несчастлив. Впереди и сзади – все одно и то же, словно нет у тебя ни прошлого, ни будущего. Хоть бы какая-нибудь пылевая буря, но и ее нет.
Идет человек. И нет конца его пути, словно вечный странник. Нога тонет в песке. А он все идет и идет…
Раньше он шел, останавливался, делал глоток воды, и шел дальше. А сейчас вот и вода кончилась. И он не останавливается. Тело его сделалось темным, солнце прожгло… Губы потрескались. На голове какая-то тряпка навернута, от солнечного удара. Иногда пот с лица утирает. Смоченным в слюне языком облизывает сухие губы, а потом остаток слюны глотает, словно это вода. Но слюны так мало во рту, что все равно что ее нет.
Иногда он разговаривает сам с собой.
– Когда-то здесь была жизнь, – думает он вслух, – дети играли. Женщины и мужчины ходили… Было весело. Музыка играла. Люди смеялись. Они не знали жажды. Воды было много. И есть им не хотелось. Они были сыты и довольны. Наши предки. Далекие наши предки. Это они вырубали для себя леса, для своей бесполезной жизни. Это они загрязняли воду. Это они отравляли воздух и землю. Разве не знали они, что после них будем жить, мучиться и страдать еще мы, их потомки. Их далекие потомки. Не-ет…
Он завел глаза и они сделались дикими, если бы кто увидел. Но он был один и не следил за своими движениями, жестами и мимикой.
– Не-ет, – продолжал он думать вслух. – Они все знали. Ведь они же были не менее нас образованными. А вот после нас ничего уже нe будет. Земля будет пустыней… А потом все потухнет. Земля станет холодной, безжизненной, молчаливой и угрюмой. Страшной. Люди погибнут. Тела их исчезнут. А их Дух и души будут летать над Землей, как призраки. Земля – планета призраков… И все это люди сотворили сами себе. Потому, что они не думали о будущем, о нас. Потому, что они наслаждались только настоящим. Строили города, дымили заводами, а Землю превратили в планету свалок и отходов. Как хочется жрать… И пить… Пить хочется сильнее… Но где тут вода? Она ушла в землю. Далеко под землей, может быть, у меня под ногами, сейчас течет целая огромная река. Вода чистая, холодная… Припасть бы к ней, как в поцелуе к женщине и пить и пить без конца. Когда мы пьем, мы как бы целуем воду, как женщину. Как мне в голову пришло подобное сравнение? Ни один писатель не смог такое придумать. Да и где они сейчас, эти писатели? И зачем создавались книги, картины, ставились фильмы? Когда все погибло или погибнет вместе с планетой Земля. И мы, оставшиеся ее жители, вымираем, как когда-то динозавры. Мы умрем, а Земля все так же будет кружиться вокруг солнца. Только нас не будет. А ведь были же мечты: о счастье, о счастливой жизни, о других планетах, о звездах. И всего этого нет. Но что мы могли уже сделать? Мы родились слишком поздно. А если бы мы родились раньше, то не делали бы мы тоже самое, что сделали когда-то наши предки? Это сейчас люди опомнились, когда уже все осталось позади, когда уже все погибло, когда уже сделать ничего невозможно. Как я вас всех ненавижу, людишек, букашек с разумом, хотя я тоже из вашей породы. Куда? К чему я стремлюсь? Куда иду? Трачу последние силы… Сесть сейчас вот на этот песок и ждать своей смерти. Мне остается только это… Но это страшная и мучительная смерть. Надо идти. Пока я живой, я буду идти… Идти и идти… Но куда? Куда-нибудь… Не важно. Пока не кончится вся эта проклятая пустыня. Пока не иссякнут мои последние силы. Пока не упаду в своем бессилии. Пока не остановится мое сердце от недостатка энергии. Интересно. А ведь сердце наше работает всю свою жизнь просто так. Оно не требует наград, славы, жажды чего-то… Его не интересуют все наши глупые мелочи бытия. Оно бескорыстно работает, работает без конца в своей клетке и ничего ему больше не надо и не сетует оно на свою участь и судьбу весь свой век сидеть, как тюремщик, в клетке и перекачивать, перекачивать через себя человеческую кровь. Кровь?.. Вот та жидкость, которой можно утолить жажду.
Он даже остановился, пораженный этой мыслью.
– Нет, нет, – прошептал он. – Это самоубийство. Это крайнее средство. Это в последнее время… А когда оно будет – это последнее средство? Не очень ли скоро? Судьба моя завела меня в тупик, выход из которого – страшная смерть. Смерть от голода и от жажды. Смерть от жгучего солнца. Если бы я был машиной… Машине не нужно есть и пить. Но для нее ведь тоже нужна какая-то энергия, чтобы двигаться. А где мне взять эту энергию, одному, в безбрежной пустыне? Чтобы идти…
Он снова пошел. Медленно, но настойчиво, зная, что если не погибнет, то куда-нибудь да придет. А не придет, так останется здесь, в этих вечных песках, которые скоро покроют всю планету. Уже безжизненную планету. С невидимыми кольцами блуждающих призраков. Жизнь на Земле останется в виде миражей, которые будут путать воображение опустившихся на нее безобразных инопланетян-негуманоидов. Закат Земли. Ничто не вечно во Вселенной. Даже жизнь. Жизнь целой планетной цивилизации. Давно нет таинственно-прекрасных земных туманов. И музыка не льется над Землей. Земля угасает. Меняется все. Все рушится. И надежда, и вера в несбыточное, и любовь. Трагедия, к которой шли люди, не зная, что они к ней идут. Те, прошедшие дикие века, которые разрушили и счастье, и радость, которые уничтожили Землю. Да были ли у людей когда-нибудь счастье и радости.
Он шел, вдыхая горячий воздух, который походил на яд. Тело его горело и все больше наливалось усталостью. Во рту была сухость, и он через силу глотал слюну, наполняя ею свой пустой желудок, который просил, какой угодно, но пищи. Но не будешь же есть раскаленный песок, которого целое море, в котором можно утонуть.
Ни бури, ни ветерка, ни пищи, ни воды, ни деревца, ни ящерицы, словно весь мир умер и никогда его не было, не существовало. Даже еле заметного следа от него не осталось. Песок замел все…
Песок пришел с XXI-го века и постепенно завладел Землей. Это были последствия безумного XX-го века. Это были необратимые процессы. И вот, все слилось, все спряталось под его серо-желтоватой поверхностью. Природа мстила человеку за свой позор. И человеческая цивилизация поглотила саму себя. Все… Пришли. Пришли туда, откуда вышли. Из небытия в небытие. Последние лучи солнца. Последний глоток воздуха. Последний взгляд. И вечная тьма. Вечный покой. Покой…
– Я не хочу умирать! – крикнул он.
Но тишина поглотила его крик.
Он крикнул еще раз. И вновь тишина была ему ответом.
Он махнул рукой и пошел.
Зачем? Кому он кричал? Небу? Земле? Вселенной? Ведь он знал, что никто не откликнется на его зов. Никто не дрогнет в мире, если остановится его сердце. И от этого еще страшнее, еще горче было на сердце. Одинокая смерть. Забвение. Дикая пустыня, которая завладела его сердцем. Сердце холодило, а тело жгло.
Он умел владеть собой. Но здесь он был один. Наедине сам с собой. И ни одной живой души на многие десятки километров. Можно было не бояться слез. Если бы они были, как вода, то он мог бы плакать, пока не напился вдоволь. Но слезы были солеными, как морская вода. А ведь в море умирают от жажды среди моря воды.
Но нужно было идти. Двигаться. Если хочешь жить. Рано или поздно, но он куда-то придет. Он не мог вечно кружить среди пустыни. Только небо над головой да песок под ногами были свидетелями человеческого упорства и силы, но они не могли ни накормить, ни напоить его. Если бы только дождь… Но разве бывают дожди в пустыне? А копать не было сил. Силы его уже и так таяли: он с ужасом чувствовал это.
В чудеса он не верил. Не мог лить дождь из ясного безоблачного неба. Не мог появиться колодец нежданно-негаданно. И все это кончится внезапно тоже не могло. Нет – это не сон. Он знал, что он не спит. Он знал, что это – реальность. И вся жизнь его была реальной, огромной и страшной пустыней. Все люди страдают жаждой. Жажда богатства, жажда страсти, жажда мести, жажда власти, жажда величия и пр. Сколь их – этих жажд в человеческом сознании. Жажда наживы, жажда жадности, жажда крови, жажда насилия и преступлений. Чем больше, тем больше надо и еще больше беспредела… А Земля одна и не такая она уж большая, чтобы удовлетворить все беспредельные прихоти, желания и удовольствия человечества. Вот вам и конец. Расплата за все удовольствия.
Он поднял глаза вверх и вдруг стал внимательно вглядываться в пространство впереди себя. На горизонте между песком и небом он заметил маленькую, тоненькую синюю полоску, похожую, как говорят, на «синие дали».
Он даже не удивился этому, не обрадовался. Человек непредсказуем и действия его всегда непредсказуемы, а всегда неожиданны. Никогда не бывает логики в любых человеческих поступках. Не ждите их. Любой человек – загадка для всех остальных.
Увидев синюю полоску, он просто пошел к ней, ничего не испытывая. Полоска эта была так далека, так недосягаема и так маняща, что для него это было огромной роскошью. Но впереди была цель, к которой можно было стремиться.
Эта полоска была для него как «призрак коммунизма» для большевиков когда-то в прошлом. Появилась маленькая надежда на спасение, как плывущий в океане обессиленный человек увидел вдруг впереди долгожданный берег: до него далеко, но он уже есть и до него можно уже доплыть. Если сил хватит. И силы берутся, неведомо откуда. И он плывет и держится на воде, на надежде и стремлении к жизни.
И он шел к своей заветной полоске.
Полоска на глазах расширялась, становилась больше. Как будто это что-то синее, как будто эта «синяя даль» сама надвигалась к нему. И он подсознательно спешил, инстинктивно торопился, отдавая этому движению свои последние силы. И не сводил глаз с этого таинственного, синего, неожиданного видения. Его толкала какая-то сила, какой-то невидимый и неощущаемый загадочный вихрь толкал его в спину к этой неизвестности. Он и раньше знал, что он придет к тому, чего еще не видел в жизни раньше, но он не знал, как это произойдет, и как он это встретит. А то, что ждешь всегда приходит неожиданно и совсем не так, как себе это представляешь. А сердце его волновалось и сжималось. И сильнее обычного толкало в кровеносных сосудах кровь.
Он не сводил глаз с приближающейся синевы.
Вскоре стал различать в ней отдельные пятна. Пятна другого цвета. Более темные и более светлые. Можно было уже отличить области зеленого цвета. И белое яркое пятно, как будто что-то там блестело от яркого солнца: залив, большое пространство, дали. Такое продолговатое, с более конкретной границей вверху и размытое снизу. Какие-то темные линии… Возможно даже, густые тени. Отдельные красные точки, слитые с желтыми, бирюзовыми, фиолетовыми и прочими светлыми и темными оттенками, как чудесной мозаикой покрывали большое пространство далекой неведомой земли.
Вскоре и формы уже стали различаться. Купола деревьев. А разноцветные точки – это были цветы. Белое пятно – это далекий горизонт, где был уже не песок, а море, блестевшее под солнцем. А у воды, под холмом, возвышались и блестели в ярком небе купола одинокой церкви. Как в старинной картине Левитана «Над вечным покоем».
Откуда все это? Откуда это далекое прошлое? Откуда здесь, в пустыне, церковь? Откуда эти деревья? Этот сохранившийся оазис? Эти цветы? Не видение ли это? Нет, это был не сон. Ведь вокруг него был тот же песок, только впереди, как радуга – цветы, деревья, вода. Пусть это был сон, пусть нереальность, но ведь все это было перед его глазами.
Он шел. Он шел. Он шел. Он не считал время. Он давно забыл, что оно существует, для него, как для покойника, время остановилось. Бессмысленно было думать о времени в этих копях, как окрестили люди эти новые пустыни. Время тут не поможет человеку. Не выигрыш, не проигрыш. И пространство тут ни при чем. Слишком сложные и зыбкие условные были границы у этих пустынь. А люди на Земле все уменьшались и уменьшались по численности. Люди гибли не от войн, а от техники. Они погибали от катастроф, от землетрясений, от природных стихий, от убийств, от самоубийств, от своей человеческой злобы, от самих себя, от всех новых и старых, а иногда и от загадочных болезней. От многих глупостей, которых можно бы было избежать. И все эти смерти приносили людям все более мощную цивилизацию. Чем больше разрасталась и развивалась цивилизация, тем меньше становилось на Земле разума. Да, природа сложна. Но все ее части взаимосвязаны, как единый организм. И если что-то уничтожить в ней, даже самое, казалось бы, незначительное, то этот единый организм природы начинает распадаться. А люди поразили не только самое незначительное в этом организме, но самое главное: воздух, атмосферу, землю, воду – то, в чем они жили и функционировали. Они разорвали цепочку своей жизни, цепочку существования человечества. Сейчас они многое поняли пороге своего вечного мрака, но уже поздно, когда каждый шаг человечества вел уже к его гибели. Они только копались в мелочах, не в силах изменить главного. Чтобы спастись, нужно было полностью остановить все заводы и фабрики, уничтожить все созданные машины и роботов, уничтожить все химические предприятия, забросить города, а всем людям жить ближе к природе, чтобы понять ее боль и делать только то, что не привело бы ее к гибели. Не вырубать, а садить леса и сады, не забрасывать отбросами, а очищать воду, облагораживать землю. Уничтожить в себе зло и жить между собой, как в единой и дружной семье. Не враждовать, а претерпевать все трудности и невзгоды, которые сваливаются на нас неизвестно откуда. Помнить свою Землю и то, что все мы дети ее, и что наша планета и все мы, люди – это единое и неделимое. И тогда, пройдя через столетия, очистились бы воздух и вода, восстановилась бы в своем первозданном виде сама Земля и вновь бы счастье и радость поселились на нашей Земле. Если бы в то далекое время люди сказали себе: «Хватит страданий! Хватит крови! Будем между собой только сестрами и братьями! На всей Земле, все народы, забудем о мести! Нам нечего делить между собой. Зачем мы толпами звереем и убиваем друг друга? Зачем в сердце носим Дьявола, а не Христа? Зачем… Зачем… Зачем.» Если люди бы остановились тогда. Вспомнили не словах, а на деле, что после одного поколения будут существовать другие поколения… если бы они круто повернули со своего ложного пути на путь правильный и верный путь, если бы…
Но ничего подобного не произошло. Люди не менялись. Фантасты ошибались, рисуя жизнь будущего фантастическими красками. Ничего фантастического не было в будущем, не происходило. Только гибель, которую предрекали некоторые из них, все приближалась и приближалась. Приближалась с каждым новым поколением. А финал – вот он идет, одинокий человек, по Земле-пустыне. Еще не угасло его сознание и он чувствует, что на родной своей планете он чужой и только смерть может оборвать все его страдания.
Он уже тяжело дышал. А далекий живой оазис уже не приближался к нему. Наоборот, он стал удаляться от него. Ноги налились свинцом. Он уже не бежал, а еле брел. Силы исчезли. И вдруг он упал в разгоряченный песок и стал руками мять его. Он понял, что это был всего лишь мираж. Он долго лежал, уткнувшись лицом в песок, успокаивая свое дыхание, а когда поднял голову, все уже исчезло, растаяло, рассеялось, как дым. Он не мог смотреть на то место, где только что находилась его надежда на спасение и на жизнь, и которая только что исчезла вместе с исчезнувшим прекрасным оазисом и снова уткнул свое лицо в песок. Он лежал, не двигаясь, словно мертвый, раскинув вперед руки, словно он хотел схватить этот мираж и держать его… Но впереди был только пустой горячий воздух, обдающий душу холодом. Это было невыносимо. И он позволил литься слезам из глаз своих, которые охлаждали щеки и мочили песок.
Спиной он чувствовал, что солнце уже жгло меньше, оно медленно опускалось за горизонт. Наступал вечер. И там, на почерневшем небе, скоро появятся звезды.
Он повернулся на спину. Небо все еще сияло так, что слепило глаза, и он закрыл их, но и в закрытых глазах не было темноты. В них плавали, появлялись и исчезали все новые и новые радужные круги. Голова горела. Тело накалилось, как у больного при повышенной температуре. А внутри все просило пищи и воды, как все живое просит на Земле дождя, когда стоит сушь и зной. И нельзя, невозможно было все это выполнить, потому что ничего этого здесь не было. И он бессилен был помочь самому себе, своему организму. Как алкоголик после вчерашней пьянки, попавший на необитаемый остров, где нечем опохмелиться. Он мечется по острову в поисках того, чего нет, не думая о своем плачевном положении. Он поймет куда попал лишь тогда, когда пройдет похмелье и тогда станет ему еще больше не по себе. И будет мучительно вспоминать, как он сюда попал, что было вчера, какой его черт занес на этот пустынный остров (чего только не бывает по пьянке), а потом уже будет думать, как отсюда выбраться.
Но он-то не был пьян. Он все помнил. Какой-то злой рок подшутил над ним. Одиночество овладело им. Внутри все сжалось в какой-то единый комок. Чувство медленной страшной смерти, а организм противился ей, не сдавался. Инстинкт жизни. Инстинкт самосохранения собирал последнюю энергию. Накапливал ее в организме, как конденсатор. А интуиция вела его, наверное, в правильном направлении. Сейчас нужно было уничтожить слабость духа, которая привела бы его к гибели. А остальное сделает судьба, от которой невозможно убежать.
Он сильнее закрыл глаза, стараясь перекрыть свет и вместо радужных плавающих шаров стал представлять лица давно исчезнувших для него из этого мира близких ему людей. Мать, отца… Братьев, сестер, друзей… Из времен далекого детства, когда он был еще совсем маленьким, а мать и отец совсем молодыми и красивыми. Но появлялись какие-то все незнакомые лица. Они были мутными, зыбкими, расплывчатыми: то без глаз, то без носа, то без губ, а то просто, как пятно вместо лица. Появлялись мгновенно и мгновенно таяли, уходили снова в небытие. Иногда что-то резкое выделялось в лице, что-то даже знакомое, но тут же исчезало, уплывая в темноту. А он не успевал зафиксировать в своем сознании это знакомое…
И только однажды… появились глаза… И так резко, ярко, до последней черточки. Словно эти глаза были рядом… Стоит протянуть руку и можно было схватить или наткнуться рукой на обладательницу этих глаз. И они долго не уплывали. Роскошные красивые глаза! Сверху и снизу подведенные… Черные, длинные, пушистые ресницы… Два ярких блика, как огоньки. Светло-голубые зрачки с темной круглой точкой в центре. И на белом фоне белков сложный рисунок тоненьких красных линий кровеносных сосудов. Они походили на изображение рек на карте: такие же ветвистые и изогнутые.
Знакомые глаза. И даже рисунок этих кровеносных сосудов так знаком. Любимые глаза. Ее глаза, которых уже нет. И которые можно увидеть лишь так, в своем воображении. И другие люди не увидят больше этих глаз. Эти глаза были так нежны и так нужны ему, что теперь вся его жизнь представляется ему, как глупый сон. Как тот мираж. Как что-то ненужное и бессмысленное.
Вот он бредет куда-то без отдыха, без пищи, воды, а зачем? Куда? Разве бы он брел сейчас по этой вот пустыне, если бы были эти глаза? Он бы был рядом с ними. Глядел бы в них, ловя каждое их выражение. Если они прищуриваются, значит она улыбается; если широко они открыты, она чем-то удивлена; если они затуманены – она грустит или печальна; если они смотрят строго, значит она чем-то недовольна или сердита; если они ласковы и лучисты, тогда и он радостен и спокоен. Разве можно перечислить всю гамму выражений, которые в них отражаются. Это все время меняющиеся настроения человека, от которого он становится прекрасным и неподражаемым. А особенно, если этот человек – женщина. Да еще, любимая тобой. Глаза немы, но они умеют молча говорить. И если ты умеешь их читать – не нужно слов… Можно разговаривать глазами, от которых не скроешь даже самое заветное. Глаза, как и сердце, не умеют лгать.
Он лежал на песке. Кругом желтая ровная поверхность. И нет тени. Только разве что тень от него. А так, нет ни одного уступа, ни волн… Это не бархатная степь, вернее, пустыня. Тут не дуют ветры, не носятся вихри. Тут тишина и жара. Эти загадочные пустыни, рожденные в противовес человеческому прогрессу. Эти пустыни не изучал ни один ученый. Наука умерла вместе с человеком и поэтому некому изучать эти загадочные природообразования. Эти мертвые пески.
И вот рядом с ним вдруг легла на песок чья-то легкая тень. Он вздрогнул. И все куда-то отдалилось. Исчезла реальность. Он почувствовал в себе силы. И что-то новое нахлынуло на него, неведомое ему ранее. Или это пришла к нему смерть или жизнь вновь протягивала ему свою руку. Он не испугался этой тени, но сердце опять вновь забилось.
Легкая тень, зыбкая какая-то, призрачная, нечеловечески реальная, четкая и плотная, она колебалась, двигалась… Кто он? – этот черный или белый ангел, чью тень он видел сейчас перед собой. Он не пытался даже поднять глаза, чтобы увидеть или страшное или прекрасное…
Он рядом слышал какой-то шорох, шелест… И вдруг он почувствовал чье-то горячее прикосновение к своему плечу. И вот тогда он бросил свой взгляд в ту сторону, чуть повернув голову. И в поле зрения его глаз попали руки. Руки не мужчины и не мохнатые лапы какого-то негуманоида, а женские руки: красивые, нежные, с тонкими пальчиками, с длинными, яркими и блестящими ноготками. Они машинально ворошили песок, врезаясь в него, поднимали в ладонях и пересыпали с места на место. И легкое дыхание чье-то, чуть уловимое, он ощущал на своем обнаженном теле.
Он пошевелился. Перевернулся на бок. Взглянул и… отшатнулся. Вот тут-то страх сковал его. Он увидел глаза, те глаза, которые уже видел несколько минут назад в своем воображении.
– Не бойся, – сказал ее голос. И он увидел ее красивые, густо накрашенные, шевелящиеся при голосе губы с чуть заметными на них многочисленными вертикальными морщинками.
– Не бойся, – повторила она ее голосом, – я здесь для того, чтобы спасти тебя. Скоро ты придешь ко мне и мы вновь, но теперь навечно, будем с тобой вместе. Это будет для нас обоих подарком нашей судьбы. Я давно тебя жду, но я знаю, что ты любишь жить. Но ведь жизнь на Земле не вечна. И живые, в конце концов, приходят на вечное поселение к мертвым. И поэтому ждут. А сейчас живые толпами приходят к нам. И я ждала тебя, но тебя все не было и не было. Вот я и пришла к тебе сама. И нашла тебя. Одинокого, несчастного, бредущего по этой ужасной пустыне без пищи и воды. Мне жаль стало тебя, ведь я при жизни заботилась о тебе. Помнишь? Не забыл? Ты хочешь пить? Сейчас… Я напою тебя чистой родниковой водой, чтобы ты дошел, хотя мне так хочется, чтобы ты пришел ко мне как можно быстрее. Но не через такую же страшную смерть…
Она сомкнула ладони над песком и вдруг из песка вырвался маленький фонтанчик чистой, прозрачной и сверкающей воды.
– Пей, – тихо произнесла она и добавила с нежностью в голосе, – мой милый… Пей… И ты дойдешь туда, куда ты стремишься. А я тебя снова буду ждать там. Я ушла от тебя туда молодой и красивой. Но ты можешь приходить ко мне любым, даже самым дряхлым стариком. Это не имеет значения. Все равно. Мы будем вместе. Люди боятся тех нескольких роковых минут между жизнью и смертью. Перехода из одного мира в другой. Но поверь мне, это не так страшно. Это так просто. Я уже все это испытала на себе. Я знаю.
Он жадно пил из ее рук вкусную воду, и прозрачная холодная влага с каждым глотком волнами входила в него. Словно некий пульсар, излучающий энергию, заряжает ею огромное тело Вселенной.
Он чувствовал на себе ее взгляд. Как будто из глаз ее исходят какие-то таинственные лучи и касаются его, исчезая в его теле. Они не были холодными, как от агонизирующей черной звезды, невидимой во чреве Вселенной, а были как от солнца, ликующего и радостного.
Напившись, он поднял на нее глаза. Она была той, какую он помнил, какою она была для него в жизни. А она прикоснулась к его щеке своей холодной и мокрой от воды мягкой ладонью.
Глаза ее были грустны. Но в них появилось и что-то новое. Какая-то для него неразгаданная загадка, почти таинственное и мистическое сквозило в глазах ее. Они не смеялись, а были серьезны. Сосредоточены. Внимательны. Наконец, она опустила ресницы, отвела глаза в сторону.
– Все осталось в прошлом, – сказала она, – а его никто не в силах возвратить. Мы по разные стороны Вселенной, мы в разных с тобой измерениях. Ты в мире времени, а я в вечности, где время стоит, где его нет. Ты в трехмерном пространстве, а я в беспространственном мире теней. Ты земной реальный человек, а я мираж, тень, аморфность. Я призрак. Мы далеки друг от друга, но когда ты придешь ко мне и мы оба будем призраками, мы будем так же счастливы, как когда-то были на Земле. Нас соединила с тобой Земля. Ну, мне пора… Помни, я жду тебя…
Она вновь подняла на него глаза. И он уловил в них боль.
– Ты не произнес ни слова. Ну ладно… Сейчас ты дойдешь. А на Земле сейчас страшнее, чем там, где я. Как ты несчастен. Помоги тебе Бог… Ах, бедные люди, оставшиеся на Земле.
Она еще более пристально на него посмотрела. Что-то странное появилось в ее глазах, которого не было прежде. Они неестественно засверкали. Легкая слеза, единственная слезинка, выступила у нее на ресницах.
И все исчезло.
Он открыл глаза. И первое, что увидел – это свет звезды на темном небе. Она была маленькая, эта звездочка, чуть заметная и если бы не ее лучи, то, наверное, ее и вообще не смог бы заметить человеческий глаз. Недалеко от нее сверкала другая звезда. Было прохладно. Ночь опустилась на пустынную Землю. Но песок был еще горяч и жег тело. Песок в этих пустынях никогда не остывал.
Он долго лежал, не двигаясь, глядя в темное звездное небо, не придя еще к реальности, находясь все еще под влиянием сна.
Все так же хотелось пить. Он облизал пересохшие губы и медленно встал, сначала на колени, потом на ноги. Спать не хотелось. Все тело болело. Голова кружилась. Хотя было намного легче, чем раньше. Не только от того, что было прохладнее и солнце ушло за горизонт…
Он сделал несколько шагов, остановился, покачиваясь. Его качнуло в сторону, словно толкнул невидимый расшевелившийся чертенок, но он удержался на ногах. Устало провел рукой по лицу. Тяжело вздохнул. В глазах появилась тупость. И вдруг, сам ничего не сознавая, громко рассмеялся.
– Она ждет меня…
– Она ждет меня, – повторил он еще громче. И поднял к небу руки и лицо.
– Боги… Господи… Иисус Христос… Николай Чудотворец… Пресвятая дева Мария… Я обращаюсь ко всем вам… Возьмите меня на небо и избавьте меня от земных мук и страданий. Я хочу к ней! Вы слышите? Я хочу к ней! Вы же видите, что сделали на Земле люди с Землей и друг с другом. Вы слышите?! Я проклинаю всех людей на Земле… Все поколения, от далекого прошлого до нашего времени… Будущего у нас уже нет. А мы уже ничего не могли сделать. Это делали все наши предки, которые заботились только о себе, не думая о нас, своих потомках. Разве я не прав? А они все теперь у вас, там, где нет ни горя, ни слез, в райских кущах вашего рая. А мы страдаем здесь, на Земле нечеловеческими страданиями. Я не хочу прерывать свою жизнь и идти добровольно в ваш вечный мир. Но я не хочу страдать. Ведь я страдаю из-за тех, которые не страдали за нас, которые не страдали так, как мы в своей жизни. Там, у вас, спрятавшись в иной мир, находятся не люди, а души чудовищ, души страшных чудовищ, которые устроили на Земле сатанинский страшный ад. Похитители счастья и радости. Зачем рождались дети? К чему стремилось все человечество? Разве к тому, чтобы погибнуть, исчезнуть навсегда? Не оставив следа. Несчастная Земля, на которой хозяйничали хищные звери. О, как я ненавижу всех этих извергов, продавшихся Дьяволу. Они забыли тебя, Христос! Они забыли все святое… Святая Русь. Это была когда-то – Святая Русь. Но где она сейчас? Где?.. Кто мне ответит? Все молчат. И небо. И Земля. И этот проклятый песок. Только душа моя не молчит. Кричит она. Куда-то рвется… А куда? Неизвестно. В пропасть? В пустоту? Или ввысь… А может быть к ней? Проклятое человеческое общество. Звероподобное, кровожадное существо, пожирающее самое себя, жаждущее величия и наслаждений, эгоистичное страшилище, состоящее из безумных людей, палачей с кровавыми руками. Оно, это существо, убило Землю, уничтожило воздух, воду. Что вы хорошего сделали, люди? Воевали друг с другом? Враждовали между собой? Проливали друг у друга кровь? Отправляли друг друга на тот свет? Грызлись, как собаки, из-за каждой мельчайшей кости? Рвали, вырывали, уничтожали то, что давала вам в руки Земля. Прибавляли друг другу страданий. Вот весь ваш прогресс. Из первобытного общества через цивилизацию снова в первобытное цивилизованное общество с разумом дикарей. Теперь уже цивилизованных дикарей. Вот ваш прогресс. Из прошлого через настоящее в прошлое. А не в будущее… Не к звездам… Про звезды вы забыли… Вам было не до них. Полеты к Марсу, Юпитеру, к Плутону… Но ни одна звезда не покорилась вам. Ха-ха-ха… Они остались такими же таинственными, как были тысячу лет назад. А вы все исчезли с лица Земли. Вот, когда у вас появляются вши на голове, вы же стараетесь от них избавиться. Уничтожаете их. А вы, люди, чем лучше их. Вы превратились в таких же вшей на голове Земли. Вот она вас всех и уничтожила. Разве это не справедливо? А вы о звездах… Какие там к черту звезды, если вы свою Землю, свой единственный во Вселенной дом не смогли сделать так, чтобы в нем можно было радостно жить. Вы же уничтожили сами себя. Вы – жалкие самоубийцы. Человечество самоубийц: грязное, страшное, дикое… Дошедшее до последней черты. Будьте все вы прокляты и на том и на этом свете… Все бессмысленно… вся жизнь человечества вместе с его историей, политикой, науками, философией, культурой и искусством… И все поглотит смерть. Не нужна мне больше эта человеческая оболочка, она обольстительна. Пусть гниет и исчезает, человеческой душе там делать нечего. Я знаю, что я иду навстречу смерти. Мы с каждой минутой идем к ней навстречу, в ее объятия, с самого нашего рождения… Будь проклят этот земной дьявольский ад, будь проклят… Пусть это будет последней молитвой-проклятием человечеству. А пока я живой, хотя и обреченный на смерть…
И он снова шел. Шаг за шагом. Он шел навстречу смерти, уже не боясь ее. Все мы идем навстречу смерти, но мы не знаем, где ее встретим, мы не видим ее – далеко она или близко… А он уже чувствовал ее приближение, даже ее дыхание. Видел распластанные над ним, тянущиеся к нему ее руки.
Он шел уже несколько суток. Под раскаленным солнцем. Ступая на горячий песок. Чувствуя жар внутри себя. Все дышало огнем вокруг него. Он вдыхал горячий воздух, обдавая им свои легкие и выдыхая из себя такой же жар, огонь, как будто он не человек, а Змей-Горыныч.
За эти дни он резко изменился. Под черно-загорелой кожей стали явственно выступать кости его скелета. Кожа покрылась морщинами, потеряв свою упругость и прежнюю натянутость. На ней появились складки, как на одежде, словно она стала велика для его высохшего тела. Глаза смотрели из глубоких глазниц, лихорадочно сверкая из тени их ям. Он уже многого не чувствовал из того, что чувствовал раньше, что может чувствовать нормальный человек. Он стал страшнее и часто дико водил глазами. Иногда что-то невнятно бормотал. Или чему-то усмехался… А иногда садился на песок и долго смеялся, сам не зная, чему он смеется. А потом с трудом поднимался и инстинктивно шел, качаясь из стороны в сторону, как пьяный. Иногда падал, не сдержав равновесия от неведомого толчка. Медленно вставал и снова шел. Ему уже было безразлично, куда и зачем он идет. Он только знал, что надо куда-то идти, он был как запрограммированный робот или человек-зомби, выполнявший чью-то неведомую волю, повинуясь лишь только этому единственному приказу. Он даже не думал о смерти. Все равно. Сердце остановится, он упадет, и будет все кончено. Он уже не встанет. И что остался невыполнен этот приказ, это не его вина, а вина его сердца. Покойников не наказывают. Они уже и так наказаны. Наше последнее земное наказание за все грехи наши это – смерть. Жестокое и справедливое наказание.
Он шел, словно во сне или в бреду. И видел то, что не увидел бы идущий с ним рядом человек, если бы он был тут. А он видел. Он говорил. Он слышал. Он шел через все эти испытания, миражи и бред.
Он шел через весь этот кошмарный мир, где реальность сливалась со сказочным, фантастическим, мистическим, где слились воедино действительность, сон и кошмарный бред, потеряв и время и пространство. Где на каждом шагу были неожиданности и галлюцинации. Солнце, одиночество и космическая тишина способствовали этому его состоянию. Как будто он был не на Земле, а в аду и шел через все эти видения – страшные и жуткие, которые обступали его со всех сторон.
Сначала он увидел вдали какую-то точку. Он шел медленно, а точка приближалась к нему и росла так быстро, что он понял, что она движется ему навстречу. Вскоре он явственно различил неподвижные контуры человеческой фигуры. Но ведь если бы человек двигался, то его бы фигура шевелилась. А она была неподвижна. Казалось, что этот застывший человек движется к нему как будто на какой-то движущейся ленте. Но ни ленты или другого какого механизма под ногами у человека не было. Просто он стоял, а какая-то неведомая сила несла его к нему. И пронесла его мимо него. Он успел различить только странные формы лица. Злобные, налитые кровью, глаза, да улыбка со сверкающими железными зубами. Пролетая мимо, он щелкнул ими, как затвором фотоаппарата.
Ho не успел он пройти несколько шагов, как сзади раздался какой-то хлопок. Он обернулся. Прямо перед ним из-под песка вырвался фонтан воды. Он бросился к нему, нагнулся, чтобы схватить губами эту воду, а фонтан исчез. А над ним поднялся громкий крик, подобие странного смеха. Он поднял голову и увидел в небе огромную голову. Она смеялась, широко раскрыв свою зубастую гигантскую пасть. А потом стала быстро-быстро уменьшаться в размерах и вскоре скрылась, растворившись в небе.
Он сел на песок, закрыв лицо руками.
– Что со мной происходит? – подумал он. – Я схожу с ума.
– Не плачьте, – произнес над его ухом чей-то тоненький нежный голосочек, – и не сходите с ума, пожалуйста.
Он оторвал от лица руки и перед собой на песке увидел маленькую человеческую фигурку с мизинец ростом.
– Не бойтесь, возьмите меня в руки, – пропищал голосочек…
Он осторожно взял человечка в руки, посадил себе на ладонь, поднес к глазам, чтобы рассмотреть. Это оказалась фигурка красивой, обнаженной женщины.
– Откуда ты взялась? – спросил он, – одна в этой пустыне.
– Я не одна, нас тут много, – ответила женщина, – и все женщины – ни одного мужчины. Они все загадочно исчезли. А мы вот остались. Поэтому, некому нас оплодотворить… Вы один… появились тут.
– Но что я для вас могу сделать? – спросил он… Он стал рассматривать песок и, действительно, на нем оказалась целая толпа голых женщин. Он встал на колени и стал рассматривать маленькие, круглые, красивенькие личики и хорошенькие фигурки этих странных лилипуток, Бог знает откуда взявшихся.
– Окропи нас своей жидкостью, – хором молили они его, – и у нас вырастут такие же богатыри, как и ты…
– Но как я это сделаю? – спросил он, ведь вы такие маленькие…
– Нам нужны только ваши сперматозоиды, – ответила женщина, которая находилась у него в руке, – а потом мы сами себя оплодотворим. Посмотрите на всех нас, разве мы не красивы, чтобы возбудить вас…
– Я хочу есть, лучше я вас всех съем, – сказал он.
– О, как это ужасно, – сказала женщина, мы же живые… Мы вас накормим после того, как вы подарите нам свою жидкость, из которой возрождается жизнь. Согласны? Ведь вы же подарите нам жизнь после нашей смерти… Да?
– Хорошо… – подумав, сказал он. – Если вы мне дадите пить и есть…
Он лег, не выпуская из руки женщину и стал их всех рассматривать. Он жадно разглядывал их такими глазами, как будто увидел воду. Они окружили его. Все они были такие разные, даже противоположные друг другу, но какая-то необычная красота всех их объединяла в одно целое. Они друг за другом проходили перед его глазами. Как видения. Как нечто несбыточное и нереальное. Он выбирал их глазами, рассматривал их круглые маленькие личики с нежной кожей, маленькие ручки, грудки, маленькие стройные ножки. И почувствовал, как что-то внутри у него потеплело… Появилось возбуждающее инстинктивное желание, все утоляющееся… Он сжал ноги и вытянул их, не замечая этого. И невольно развязал пояс, который стягивал его бедра. И вдруг… среди этой красоты он увидел ее, ту самую, которую он видел во сне, которая для него была когда-то реальностью, с которой он спал и жил, которая подарила ему когда-то ребенка, но которая была раньше в десятки раз больше этой крошечной лилипутки. Он выпустил из рук ту женщину, которую держал и осторожно, двумя пальцами взял за талию ту, что так походила на его прежнюю любимую жену, вдавливая свое тело в песок.
– Кто ты? – спросил он, разглядывая ее печальные глаза.
– А ты – не узнаешь? – спросила она.
– Ты так походишь на мою бывшую жену, – ответил он.
– Почему бывшая? – спросила она. – Да, это я. Твоя жена. И не бывшая.
– Но почему же ты такая маленькая? Ты – ее копия?
– Почему копия? Когда ты уйдешь в тот мир, ты тоже распадешься на такие же маленькие осколки. И вас будет много. Ты будешь всюду.
– Я не понимаю. Это очень сложно – весь ваш тот мир. А я тебя возьму с собой. Ты будешь моей. Ее живая фотография…
– Жертвой? – не дав ему договорить, прервала она его, – потому что ты голоден, не вытерпишь и съешь меня. А мне не хочется распадаться на еще меньшие кусочки. Я и так уже довольно маленькая… Да и не утолишь ты мной своего голода. Лучше оставайся с нами. Мы приведем тебя в наше царство мертвых. Хотя… ты там вряд ли поместиться, как Гулливер среди лилипуток. Я вижу твои жадные странные глаза, как много лет назад. Помнишь? Когда мы с тобой в постели… Когда ты целовал меня и был так нежен…
Она не договорила… На яркий солнечный песок вдруг упала темная тень, как от большой грозовой тучи в пол неба, закрывшей солнце. Раздались крики маленьких женщин и перед его глазами опустилась чья-то огромная стопа ноги, раздавившая бедных лилипуток и опрыскивая вокруг песок красной кровью беззащитных красоток. И все смолкло. Никто из них не смог убежать и скрыться. Неужели и после смерти есть еще смерть. Какой-то абсурд.
Нога тут же исчезла из поля его зрения и через мгновение появилась вновь, но в другом положении. На песке была пятка, увязнувшая глубоко в песке, а пальцы высоко в небе, ова переместилась из горизонтального положения в вертикальное, как будто хозяин или хозяйка этой ноги сел или села. А к нему тянулась уже огромная рука.
Он не испугался. Страха не было и тогда, когда рука эта схватила его, подняла его вверх, и с большой скоростью он полетел вместе с этой рукой по воздуху. Впереди его оказалось лицо женщины. Издалека она была красивой, на губах ее блуждала улыбка. Лицо осветилось и оно казалось божественным. Оно быстро приближалось и становилось все больше и больше. Она сидела, бесстыдно расставив ноги, между которых, как в зарослях кустов темнел огромный вход-влагалище. Все это бросилось ему в глаза, когда он летел к ее лику высоко над землей вместе с ее рукой.
Неожиданно рука резко остановилась. Улыбка с лица женщины исчезла. Брови нахмурились.
– Все вы, мужчины, родились от женщины, – сказала она сильным голосом и эхо повторило ее голос, – все вы вышли из ее влагалища… И все вы, откуда вышли, туда и уйдете.
И она резко опустила его. Ему показалось, что он полетел вниз. Резко удержала его перед своим влагалищем. И поднесла его к нему.
Через мгновение он очутился там… в темном скользком пространстве.
– Иди туда, – приглушенно донесся до него ее громовой голос с тем же эхом, – и ты найдешь там блаженство, растворившись во мне…
Темнота была страшная. Как в пещере. Вход был крутой. Он медленно поднимался куда-то вверх. Скатывался вниз, падал, но вновь поднимался на какую-то вершину. До бесконечности все поднимался и поднимался. Хватался за скользкие стенки рукой. И в голове не было ни одной мысли. И все-таки он это пространство преодолел. Пещера стала ровной. Но тут стала душить жара. От стенок исходил горячий воздух, мешая дышать. Устав, он останавливался и отдыхал, прерывисто дыша. Потом шел дальше. Он привык к темноте и смутно различал вокруг себя какие-то красные свечения. Потом эти свечения становились все ярче и ярче. И мгла стала отступать.
Опять шел долго, невыносимо долго, не чувствуя ничего, отупело глядя перед собой. Мгла медленно отступала, медленно. А ему было уже все равно, где он находится: в огненной ли пустыне, в женском ли влагалище, в аду или в раю… Все равно. Он даже не думал ни о чем. Ни одна мысль, ни одна мыслишка, хотя бы случайно, не залетала ему в голову. Он был как мертв. И шел под приказом какого-нибудь экстрасенса-гипнотизера.
Еще шаг… Два шага… Сотня шагов… Тысяча. Миллион. Наконец, вдали появилось что-то светлое… Оно было с каждым шагом все ярче и ярче, словно он шел к солнцу. Свет уже заливал все пространство. Он вышел из этого темного царства, из этой давящей длинной и жуткой пещеры. Он вышел и зажмурился от яркого света. Остановился. Постоял несколько минут с закрытыми глазами. Потом открыл их и огляделся. Никого и ничего, как и прежде… Ультрамариновый яркий купол неба над головой, светлый к горизонту с раскаленным диском солнца и огромная плоская круглая тарелка песка, посреди которой стоял он. И никакого признака того, откуда он вышел.
Он опустил вниз глаза, увидел, что одна рука его была сжата в кулак, повернул ее ладонью вверх и разжал пальцы. На ладони лежала маленькая женская обнаженная фигурка. Он удивился: откуда она? А может быть – мертвая? потому что даже не шевелилась.
Он потрогал ее пальцем другой руки. Она подняла голову.
– Да? Уже пришли? – спросила она. – А я все боялась, что ты раскроешь пальцы и я вылечу из твоей руки и шлепнусь вниз с такой высоты.
– А я не разжимал все это время своих пальцев? – спросил он.
– Нет, – ответила она, – иначе бы меня тут не было. Ты так меня сжал, что я чуть не потеряла сознание.
– Значит, я помнил все это время, что ты находишься в руке.
– Ты это делал подсознательно, не чувствуя себя.
– Куда мы вышли?
– В ту же пустыню.
– Странно… Я, кажется, что-то еще понимаю…
– А дальше ты мало что поймешь. Ты увидишь невероятное. Но ничего не бойся. Я буду рядом. Я теперь – твоя рабыня. Ляг на песок…
Он повиновался… и увидел рядом ее лицо. Но оно было не маленьким, как только что, а таким, какое у взрослой женщины его роста. Как прежде, как много лет назад.
– Дорогой, милый, – сказала она, – я снова с тобой…
Иди ко мне… Ближе… Посмотри на меня… Посмотри мне в глаза… Я знала, что ты вновь выберешь меня… Из этого мрака и небытия. Пусть мое тело давно уничтожила земля, но сознание и мои мысли остались. Душа моя плавала над землей и долго искала тебя. И, наконец, я нашла тебя. И я вновь обрела свою форму. И вот – я с тобой. Забудем на миг все земное и будничное… Забудем все печали и горести… все утраты и слезы… Их так много на этой несчастной Земле, что не хватит слез и не вытерпит сердце. Я сейчас на миг вновь твоя… А потом у нас будет целая вечность. Нам не нужно будет о чем-то заботиться, думать, страдать. Это все останется на Земле, а в вечности будут только радости. На Земле нет ни одного счастливого человека, потому что в нем присутствуют и даже доминируют демонические силы зла, злости, зависти, корысти, жадности, ненависти, черных мыслей, которые мешают жить радостно и счастливо. После смерти все эти силы остаются на Земле, а все остальное человеческая душа уносит с собой в иной мир, в иное измерение. Не понесешь же в вечность свое коварство, или хитрость, или убийство. Это слишком тяжелая ноша для покойника, которого и так несут на своих плечах в последний его путь другие люди. Не понесет с собой убийца свое убийство. Он оставляет его на Земле на плечи оставшихся людей. Вот почему скопилось на Земле столько злости, что Земля уже не может держать на себе такую человеческую тяжесть. Вот она и сбрасывает живых людей с себя, чтобы отдохнуть и перевести свой дух от беспокойных и злых землян. А правда, доброта, любовь – они все невесомы. Вот почему Земля для людей превратилась в ад, а наш иной мир – в рай… И все они спешат покончить со своей жизнью, чтобы уничтожить в себе свои страдания. Забудем все это, мой милый. Не надо вспоминать это в своем бреду. И не надо думать плохо о Земле, ведь все мы находим друг друга на Земле, чтобы быть еще ближе в вечности. Обними меня и мы забудем все наши печали и все наши миры, которые нас разъединяют. Разделяют. Один человек никогда не будет счастлив. Мир создан для двоих, потому что двое, слившись воедино – это одно целое и есть земное и небесное, неземное счастье, потому что они, только двое, в необъятном пространстве Вселенной. И вокруг них – никаких миров. Их желания едины. И свидетель их счастья и радости только единый Бог. А где счастье, тут не может быть места злости, а значит все это от Бога, а не от дьявола. Это и есть любовь. Иди же, не бойся, в мои объятия. Я не холодный покойник и не дышу на тебя холодом смерти, а ты находишься в недействительном, нереальном мире.
И он сдался. Сдался перед волшебной красотой, которой не было даже у нее, когда она была жива. Он обнял ее. Лег на ее обнаженные груди. Поднял голову. Долго смотрел на ее лицо, опрокинутое навзничь. Она смотрела на него сквозь ресницы. А он видел маленький кончик ее носа и близкие полураскрытые губы, ждущие поцелуя.
Может быть, это было для него последним глотком земного счастья, последней радостью в мире бытия, пусть призрачным, в его бессознательном, разгоряченном, затухающем сознании, в бреду, во сне, в мираже… Последний сладкий сон, который подарила ему природа перед уходом в другой мир. Это было, как чудное мгновение. Пусть. Но он чувствовал все это, видел ее, слышал ее голос и ощущал ее горячее тело под своими руками. Реальное воспоминание далеких лет. Прошлое, пришедшее к нему издалека в его последние мгновения. Перед его смертью. А может быть, это уже была его смерть?
И он поддался. Не искушению Дьявола, не искушению плоти, а как реально необходимое, как сама жизнь, в которой есть добро и зло.
Он утонул в ее грудях, зарывшись в них губами, как будто искал или забвения или отдыха от всего пережитого им или изыскивая наслаждения, обыкновенного, как дождь, или ища чего-то необычного, опасного, но прекрасного. Он усыпал эти груди поцелуями. Потом вновь поднял голову, увидел все те же полураскрытые губы и потянулся к ним. Припал к ним, как к воде, утоляя свою жажду. И долго не отпускал их. А тело дрожало и трепетало, как лист под ветерком, возбужденное и яростное… И такой же трепет он чувствовал и под собой.
Это было прекрасно. Прекраснее, чем в жизни. Все перелилось через край, когда он почувствовал, как переливает свою жизнь в ее призрачное тело. Ему не важно уже было, что ее нет, зато есть он, а он чувствовал все, что нужно. И даже больше. Ведь она, как при жизни, прижималась к нему своим горячим телом, ее руки были на его спине, он держал в руках ее трепетное тело, а она вскрикивала от удовольствия, когда входила в оргазм. Как в жизни. Что еще нужно было человеку? Пусть исчезнет, пусть все исчезнет, ведь все, ведь все в конце концов исчезает, но у него это останется в памяти до конца его жизни, до которого не так уж далеко. Смерть стояла за его спиной, дышала в его затылок и радовалась, что он находился в ее руках. Пусть все кончается и пусть берет, забирает его с собой эта ухмыляющаяся смерть.
А это было, как гимн. Гимн жизни в последние минуты умирающего. И он слышал эту музыку, как льющаяся и поющая вода.
Вдруг громовой хохот привел его в чувство. Он вскочил. Поднял голову. Окружив его, сидели перед ним и, опустивши над ним безобразные головы, хохотали какие-то гиганты. Они были уродливы, страшны, с прищуренными от смеха глазами со сверкающими слезами, изо рта торчали огромные клыки. Какая-то сила стала его крутить. Сначала медленно, потом все быстрее, быстрее. Наконец, все эти мерзкие морды слились в один круг, вращающийся с бешеной скоростью. И на пределе этой скорости все резко исчезло: и вращающийся круг и дикий хохот. Наступила тишина.
Он все так же лежал на песке. Обессиленный. Голова кружилась, как будто он и в самом деле только что кружился. Жажда была на пределе, так хотелось пить. Солнце жгло. Песок обжигал.
И вдруг вдали он снова увидел голую женскую фигуру.
«Иди, иди, – манила она, – иди в мои объятия. И ты вновь забудешь все. Всю свою жизнь, приобретя спокойное забвение. На Земле тебя все равно больше никто не вспомнит. Проклинай свою мать, что тебя родила…»
Улыбка ее звала, манила, жгла еще сильнее, чем солнце. Он еле встал. Несколько раз падал, прежде чем встать. Что-то или кто-то не дает ему покоя, чтобы лечь спокойно, тихо и медленно умереть. Покачиваясь на слабых ногах, он стоял несколько минут, словно что-то соображая. Потом сделал шаг, другой и пошел, как маленький ребенок, только научившийся ходить. Пошел в сторону манившей его женщины. А она пошла прочь от него. Сделав несколько шагов, она оглянулась и улыбнулась, увидев, что он идет за ней и снова пошла вперед. Он глядел на ее обнаженную загорелую спину, на сверкающие от солнца ягодицы и икры и медленно брел за ней.
А она все шла и уходила, как горизонт и снова манила его своей необычной красотой. И когда она оглядывалась, каждый раз в ее взгляде и в лице что-то менялось. И она сама менялась в его глазах: то стройная, высокая, то плотная, как… то… Она была одна, но в ней, казалось, жило много женщин, слившихся в одно целое. То блондинка, то брюнетка, то шатенка… То задумчивая, то веселая, то мечтательная, но всегда загадочная и таинственная… Словно все типы женщин скрывались в ней одной и теперь она показывала ему их всех – зачем?
А он, уже ничего не соображая, брел за ней, думая, что она – это его жизнь, которая поможет ему утолить голод и жажду.
И вдруг он увидел, что по обе его стороны, ему или им навстречу, шли какие-то люди, которых он не знал и видел впервые, образуя коридор, по которому они и шли: он и она. Он остановился и стал тупо разглядывать этих людей. Тут были и мужчины и женщины, старики и старухи, маленькие дети разных возрастов, девушки и юноши… Их было много, бесконечный поток. Они были молчаливы, угрюмы. Они шли бесшумно, ни одного, даже маленького, еле слышного шума или шороха не доносилось от этих хаотических человеческих толп. Казалось, что это двигались не люди, а страшные призраки, злые духи демонов. И это приводило в ужас, но он уже ничего не боялся, словно и он уже был тем же духом или привидением.
– Кто эти люди? – почти шепотом спросил он, но она услышала его.
– Это виновники того, что случилось с земной цивилизацией, – ответила она.
– Но дети, при чем они тут? Разве они тоже виноваты?
– Это люди ХХ-го и последующих веков, которых ты проклял. А дети тоже жили в то время. И умирали. Ты же не исключал их из своего проклятия. Их уже давно нет… Это твои предки. Все они, без исключения, причастны к тому, что Земля превратилась в огненно-ледяную пустыню. Смотри на них, на их лица, на виновников своих несчастий и мук. Все они убийцы, убившие Землю, все они самоубийцы, убившие самих себя. Это поколения чудовищных эгоистов, которые думали только о себе, но которые никогда не думали о том, что после них будут жить другие люди, их родные дети, внуки и правнуки. Они достойны наказания, хотя бы после своей смерти.

Люди шли, не поднимая своих голов, опустив вниз глаза свои, словно они понимали, что тяжко виновны перед миром и груз, тяжесть этой вины несмываемы и никогда не исчезнут с их плеч. Вечные преступники. Но виновны ли они все? Тайна тех далеких времен, тайна этих давно ушедших призраков. И разве он не был в этой толпе, в этом странном потоке, родись он на сотню-две раньше своего времени? Так кто же в этом виновен? Людские потоки в крови, кровожадные лица убийц, того страшного двадцатого века.
Они зашли в тупик, поддавшись силе Дьявола. Зашли в ложные его лабиринты, лабиринты противоречий. Они шли за ложными призрачными мечтами о счастье, о загадочном сказочном изобилии. Они шли за тем, чего нет и не могло быть. Все, о чем мечтали люди – это оказалось блефом.
Нужна была единая система, система добра ко всему живому. Единое земное человечество, а не разобщенность различных партий и стран, где не было бы никаких границ, ни в человеческих сердцах, ни на Земле.
Природа сама бы вывела человечество из всех его тупиков, если бы люди доверились ей, а они сами уничтожали ее и она отомстила им за все те беды и несчастья, которые они принесли ей.
О, жалкие упрямые люди! которых ничем не убедишь, которые упрямо шли к своей гибели через все, что можно было пройти. Не через глобальную войну, так через экологическую глобальную катастрофу. Катастрофа эта была уже неминуема. Ее уже нельзя было предотвратить. Поздно! Слишком поздно люди пришли к тому, чтобы понять, наконец, каков должен был быть их путь, путь к истине и к спасению. Только через Христа и Добро. Только перед лицом смерти человек сознает, какова была его жизнь и что в ней было плохого и хорошего. Но нельзя было уже изменить ничего или что-то вернуть. Как это все печально и несправедливо. И как тяжело на сердце, когда уже ничего не сделаешь и не вернешь прошлого, чтобы что-то исправить. И горько на душе при расставании с ней. И душат слезы отчаяния не от того, что приходит время умирать, а от бессилия что-либо изменить в своей прошедшей жизни.
Но люди не изменились.
И вот шли перед ним, опустив головы. Шли и не было им конца. Словно всех их – миллионы и миллиарды – кто-то хочет ему показать. Он вглядывался в их лица… Вот они – твои предки. Смотри! Вот они были какими… Красивые и некрасивые, молодые и старые, такие, каких их застала на Земле смерть. Вот они, те, что жили давно… Их образы, души… О чем они думали, когда были живыми? Что они делали? Как жили? Страдали или наслаждались? Что любили? Что ненавидели? Что скрывали в своей человеческой оболочке? Какие мысли прятали? Что несли другим людям – злость, добро или ненависть? Были ли счастливы в жизни? Какова у каждого из них была судьба? Какая каждому из них досталась смерть – легкая или мучительная? Кто их помнит сейчас? И где лежат их останки?
Нет, не задавался он сейчас этими вопросами, глядя на них. И никаких других мыслей у него в это время в голове не было. Он просто тупо смотрел на них. Какое ему было дело до всех этих людей-призраков? Не до них ему было в его положении.
А она манила его уже за собой… Такая знакомая и такая незнакомая. Знакомая незнакомка или, наоборот… И он пошел вновь за ней, как сквозь строй этих страшных привидений – медленно передвигая ноги, бесшумно ступая по песку.
Ему уже безразлично было, сколько времени он шел. Безразлична стала ему и она, идущая впереди его женщина-загадка и те люди, что шли ему навстречу уже со всех сторон. И что под ногами песок, а над головой – небо, обжигающее солнце. Он только шел, шел, шел… Пока совсем не выдохся и пока не упал. Сознание его помутилось и все покрыла тьма.
Очнулся. Небо вверху потемнело. Солнце уже село. Наступал вечер, вернее, уже наступила настоящая ночь. Воздух был все таким же горячим. Он медленно привстал. Окинул все вокруг себя безумными глазами. Вдали увидел какие-то причудливые очертания горизонта, как от развалин разрушенного города. А чуть поодаль… Поодаль? Поодаль виднелась фигурка, маленькая фигурка человека.
Глаза его заблестели каким-то неестественным светом. Он был уже безумным и ничего не понимал. Им руководили уже только инстинкты, но не разум. Разум его уже давно угас. Он был живым, но уже мертвым.
Сразу же, увидев человека, он стал шарить у себя на поясе, где висел, вероятно, его нож. Но ни набедренной повязки ни ножа на поясе не было. Он давно потерял их, не заметив этого в своем бреду и был совершенно гол. Тогда он резко встал. И стал медленно и совершенно бесшумно подкрадываться сзади к стоящему человеку, который неподвижно стоял на фоне темного неба, и смотрел в небо.
Он никогда не предполагал в своей жизни, что способен совершить преступление и что когда-то убьет человека. Но сейчас он был в состоянии голодного хищного зверя. Он уже потерял человеческий облик и пришел из человеческой высокой цивилизации к первобытному своему состоянию, где чтобы выжить, нужно убить и насытиться.
В нем проснулись какие-то неосознанные резервные силы. Тело, как у зверя перед прыжком, напряглось, глаза горели жадным блеском. Проснулись резкие движения. Он прыгнул на свою жертву, свалил ее с ног и со всей силы вцепился грязными руками с отросшими ногтями в ее шею. Слабый вскрик услышал он под собой и все… человек затих, даже не сопротивляясь. В какие-то секунды все было кончено.
Он еле оторвал руки от шеи жертвы, тело не шевелилось осталось лежать неподвижно. Чуть передохнув, он набросился на него вновь, повернув его к себе, он стал рвать тело жертвы руками и зубами.
Он долго глотал вместе с липкой кровью сладковатое человеческое сырое мясо и весь измазался кровью, которая текла с его лица и рук. Все тише и ленивее становились его движения. И вдруг он остановился, медленно повернул голову и посмотрел на лицо убитого, отшатнулся в сторону, прикрыв растопыренными, кровавыми пальцами глаза.
Перед ним лежала женщина, нет, не женщина, а молоденькая девушка, почти еще подросток с развороченной грудью, из которой торчали наружу кости грудной клетки. Лицо ее было спокойным. Открытые глаза застыли и остекленели, она не успела их закрыть. Она была так прекрасна, так красива своей юной красотой, что не верилось, что она мертва.
Он сидел и долго, задумчиво смотрел на ее юное бледное лицо, на ее широко открытые глаза, которые уже не мигали, которые уже никогда никого не увидят, которые не прищурятся при улыбке, не будут грустить и печаль никогда не посетит их больше. Они не будут ни сердиты, ни ласковы, они не узнают любви… Губы не будут уже чувствовать сладость поцелуя, маленький носик не будет морщиться от неудовольствия или от женского притворства и кокетства… Осталось навечно неподвижным безжизненное мертвое тело, а ее душа и все ее оболочки уже где-то летят над Землей, над этой пустыней. С полчаса назад она была еще жива, она стояла и куда-то смотрела, что-то видела, может быть, мечтала, о чем-то думала… А сейчас… Ее уже не было в этом земном пространстве, в этом мире, в этом измерении. Она уже невидима и неземна, как привидение, как призрак. Она раздвоилась, растроилась, распалась на частицы, и ее разум улетел от этой страшной человеческой жизни, где нет ни любви, ни счастья, ни радости.
Он сидел над неподвижным телом девушки и бормотал про себя: «Ее нет… Проклинаю… Проклинаю всех… Ненавижу… Весь мир… Все миры… Все… Все… Страшные… Дикие… Проклинаю, проклинаю… Все… Всех… Мир… Вселенную… И себя… И ее… Ненавижу… Проклинаю… Ха-ха-ха… Слышите?.. Проклинаю… Все… Все вы одинаковы… Всех людей… Все уничтожили… И меня тоже…»
– Она мигнула?
Ему показалось, что она мигнула глазами. Он дико отпрянул от нее. Встал на ноги, и, опустив голову, покачиваясь, пошел. Пошел прочь…
Он всю ночь где-то лазил по этим развалинам, останкам домов, заваленных песком, словно снегом. Он что-то все искал, не зная сам, что он ищет и, сквозь наплывающий иногда на него смех или рев, все бормотал и бормотал свои проклятия. Или вдруг останавливался как вкопанный и долго стоял, не шевелясь, как будто о чем-то думая, а потом вдруг спохватывался и начинал суетиться, быстро водя вокруг себя глазами.
Уже под утро, в песке, у какой-то стены он увидел валявшийся старый ржавый нож. Он резко схватил его, как будто кто-то его у него вырывает и стал удивленно его рассматривать, словно это был не обычный нож, а какая-то удивительная золотая или драгоценная древняя статуэтка. Но если бы это была статуэтка, он бы на нее сейчас даже не посмотрел, не обратил внимания, не то, чтобы подобрать ее. Он не поднял бы ее, а пошел бы мимо. А вот нож… Для него это было уже другое дело. Не его ли он всю ночь искал? А впрочем, если бы он нашел что-то вроде обрывка веревки, он бы и ей обрадовался больше, чем золотой статуэтке.
Он осторожно погладил свою находку по шершавой поверхности, обвел глазами небо и пошел в ту сторону, где лежала девушка. Сел около нее, обхватил руками колени и долго смотрел на нее, на ее лицо…
Через несколько часов, уже к вечеру, когда солнце еще висело высоко над горизонтом, но уже спускалось и спускалось все ниже и ниже к нему, их нашли несколько таких же диких, бродивших тут среди тихого умершего города в поисках пищи, похожих на призраков, существ и обрадовались…
– Свеженькие, – определило одно из этих существ.
– Тащите сюда все, что может гореть, – приказало другое существо остальным своим собратьям, – сейчас устроим пир…
Они убежали. А он развязал свою повязку на бедрах, оторвал от нее половину, положил на песок, из той же повязки вытащил осколок увеличительного стекла и, наведя его на солнце сфокусировав, направил тоненький лучик яркого света на тряпку. Вскоре тряпка задымилась, а потом вспыхнула огнем.
Через четверть часа у них уже пылал большой костер.
С обеих сторон они вбили возле костра колышки, положили перекладину, а снизу за руки и за ноги привязали мертвого… И стали ждать, когда он вкусно зажарится…
Солнце село. Опять наступила ночь. Жаркая и душная в этой пустыне. До самого утра – зной – душный и нестерпимый. Но звезды были все те же самые, что и сотни и тысячи лет назад. Их видели люди далекого прошлого и увидят люди далекого будущего, если они еще будут существовать на Земле. Только ночное безоблачное небо казалось неизменным. Да звезды. Но и они менялись, менялись их очертания и их расположения на небе, только постепенно, так медленно, что человеческая жизнь казалась только искрой, вспышкой, мигом в этой вечности.
Над планетой медленно летело какое-то летательное сооружение непонятной формы и конструкции. Неземной летательный объект… В нем находились разумные существа вполне земного вида или взявшие форму земных существ. Говорили или общались они между собой при помощи телепатии. Сквозь стеклянную прозрачную сферу они внимательно рассматривали земную поверхность.
– Вон что-то сверкнуло, видите? – спросил один из них.
– Где? – спросил второй.
– Да вон же… – первый ткнул пальцем в стекло.
Все повернули головы в ту сторону, куда показал первый, на его палец. А там и в самом деле что-то сверкало.
– Это костер, – сказал третий, – это земляне.
– Садимся? – спросил первый.
– Чуть в стороне, – сказал второй, – чтобы они не заметили и не разбежались. Они явно жарят себе подобных.
Чуть пролетев, необычный объект плавно опустился на мягкий песок. Его обитатели вылезли из него и бесшумно пошли в ту сторону, где горел все еще яркий ночной костер и остановились чуть поодаль…
Кучка полудиких землян окружила костер, сидела и ждала, когда зажарится тело их соплеменника. Была тишина.
– Ну что?.. будем брать их? – спросил шепотом первый.
– Да, – ответил второй, – они здесь все равно погибнут, а нам не помешают несколько лишних человеческих душ. В звездолете места хватит.
– Они нас не заметили. Они поглощены своим делом, – сказал третий. – Возьмем без труда.
Их взгляды были посланы на землян. Люди у костра испуганно встрепенулись, но тут же успокоились и медленно, как слепые, встали и пошли в направлении неизвестного объекта. Одна из боковых дверей (или люк) этого объекта самопроизвольно открылась, люди друг за другом вошли в нее, как будто им это было давным-давно знакомо. Дверь самопроизвольно захлопнулась за ними.
– Ну вот и все… Последние земляне – наши, – сказал первый, подойдя к костру, к месту несостоявшегося пиршества.
– Какая дикость! – проговорил второй, разглядывая черное угольное тело мертвеца над костром. – До чего дошли земляне…
– Да, – ответил первый. – Солнечную систему нужно будет вычеркнуть из списка разумных систем.
– Невероятная удача, – сказал второй, – нам совсем не составило труда, чтобы завладеть земной цивилизацией и приобрести для своего разума красивейшие оболочки, а то многие бы наши люди до сих пор влачили бы свое существование в шкурах разных чудовищ.
– Да, у землян красивая оболочка, – согласился третий. – А где наш Греолик? Куда он подевался? Грео-ол! – крикнул он в темноту.
– Да здесь я, – отозвался первый из темноты, – вы посмотрите, что я нашел.
Он вышел на свет, неся в руках мертвое тело девушки.
– Они и ее хотели сожрать, – сказал он, – но как хорошо, что не успели, и мы подоспели вовремя. Посмотрите на ее лицо, как она красива. Уму непостижимо. Я хотел бы, чтобы моя Ольбель была точно такой же…
– Ее душу мы уже не можем поймать, – сказал, усмехнувшись, второй.
– Но ее тело осталось, – ответил первый, – можно соединить его с душой какой-нибудь землянки.
– Из-за этого портить еще одно тело? – сказал третий. – Нет, на это Кейрелли не пойдет. И так у нас нехватка этих тел и душ, что приходится рыскать по всей Вселенной в их поисках и рисковать самим собой. Вечность нам обходится довольно дорого. Сами это знаете.
– Но ведь среди землянок есть безобразные старухи, – не унимался первый.
– Он им делает пластические операции, они становятся намного моложе и привлекательнее, а потом продает не хуже молоденьких и свежих. Лучше иметь и подобный вид человеческой старухи, чем иметь звероподобную внешность. Не правда ли? Зачем я вам все это говорю, ведь вы об этом знаете не хуже меня, – сказал третий.
– Я все-таки поговорю с ним, – сказал вдруг второй, – не расстраивайся, милый. Девочка эта и впрямь хороша. Мне она тоже понравилась. Что из нее сотворили эти звери. А она достойна того, чтобы ее оживить. Нужно только залечить ее раны на груди. Ведь такая удача, как с Землей у нас бывает нечасто. Это уникальный успех нашей операции. И ты, ее участник, вполне заслужил свою награду. Твоя Ольбель будет именно такой красавицей, как эта земная девочка.
– Правда? – спросил первый, – ты не шутишь?
– Нет… – твердо сказал второй. – Это вполне серьезно.
– Ну, как хотите, – сказал третий, – только нужно улетать. Надо спешить. Скоро посадка на звездолет…
Они сели на свой загадочный аппарат и взлетели.
Они пролетели молча минут двадцать или полчаса, потом сели в той же пустыне и… скрылись под землю.
Там, внизу, находился огромный бункер, заполненный людьми.
«Новеньких» накормили и выпустили в «общую». Они жались своей кучкой, несмело озираясь вокруг себя.
Человеческий муравейник шумел, как улей… Люди делали все, что хотели. Ходили, сидели, лежали, спали, разговаривали, кричали, плакали, смеялись, даже целовались… Тут были люди всех национальностей со всей Земли. Оставшиеся последние миллионы землян… Молодые и старые, дети разных возрастов – от грудных до подростков… Откуда-то издалека, перекрывая голоса, слышалась песня. Где-то рядом слышался шепот молоденькой девочки и парня, легкий смех, сладкие стоны. Люди не стеснялись друг друга, все были голыми, как в общей бане. Они были согнаны сюда, как животные…
Второй не ошибся. После долгого разговора с руководителем экспедиции второй сумел убедить его, и он согласился на радость первого.
Кейрейн сам выбрал для этой цели среди землян тихонькую благообразную старушку. Эту старушку положили в стеклянную кабинку. В другую кабинку положили тело мертвой девушки, а в третью кабинку легла Ольбель.
Душа Ольбель должна была переместиться в тело мертвой девушки. А душа старушки – в молодое девичье тело, хозяйкой которого была сейчас Ольбель. Тело старушки будет законсервировано и отправлено на хранение. Интересный случай: появится девушка с душой старушки.
У пульта устроились несколько инопланетян. Среди них – Греол… Он с напряженным вниманием следил за руками главного… Главный повернул большую спираль на себя… На экране – тело девушки… Как медленно обрастают ее видимые ребра на груди новой чистой кожей… Еще раз поворот спирали, несколько больших кнопок и на экране появилось что-то непонятное, понятное только разве одним специалистам-инопланетянам…
И вот тело старушки лежит неподвижно. Его отправляют в специальную камеру для хранения. А дверцы специальных кабинок-саркофагов открываются и из них выходят две девушки.
Та, что лежала только что мертвой – с нежной улыбкой бежала к Греолу.
– Греол, ты счастлив? – сказала она. – Я получила новое тело землянки. Тебе я теперь буду нравиться больше, да? Я красива? Греол…
Они обнялись у всех на глазах. Он поднял ее на руки и поцеловал.
На хмурых лицах сидящих у пульта за экранами появились добрые улыбки.
– Поздравляю всех, – сказал главный, – а теперь собирайтесь в путь. Домой. Наши планеты ждут нас.
Загрохотало. И что-то темное и огромное откинулось от земли. Поднялось вверх… Образовалась огромная яма диаметром в несколько километров с огромной глубиной. Из этого чудовищно большого земного провала поднялось вверх тоже что-то огромное, гигантское, сверкая своей яркой поверхностью на ярком солнце.
Поднявшись метров на десять вверх это «что-то» остановилось на мгновение, повисло над Землей и стало подниматься все выше и выше вверх, набирая скорость, уменьшаясь в размерах и унося с собой свой мощный грохот и шум. Оно улетало от Земли в неведомый неземной мир.
А с Земли, пригнувшись к ней, следили за улетающим огромным объектом несколько десятков глаз.
Это были дети. Подростки (девочки и мальчики лет от двенадцати до шестнадцати), несколько девушек и парней постарше и один среди них уже немолодой, лет под пятьдесят…
Все молча и с любопытством смотрели на улетающий неземной корабль, спешащий к своему загадочному, еще более огромному звездолету, который находился где-то далеко среди орбит других солнечных планет или даже за пределами Солнечной системы, и следили до тех пор, пока он не скрылся, не исчез в пронзительном, ярком, синем небе.
– Ну вот, дети мои, на Земле мы остались одни, – сказал пожилой. – Некого нам больше искать в этой пустынной планете. Может быть, случайно, где-нибудь и сохранились какие-нибудь маленькие группки людей или какой-нибудь одинокий несчастный страдалец на грани гибели… Кто знает… А нам нужно обязательно выжить, чтобы спасти нашу погибшую цивилизацию… Они уже погибли… Я говорю о тех, – он показал пальцем в небо. – А нам уже неоткуда ждать помощи. И не от кого… А от вас должен появиться новый человеческий род, который будет уже жить по-другому, по другим законам, чем жили мы… Видимо, так было угодно Богу, что он погубил всех землян и наслал на них этих… А нас оставил… И поэтому нам только он поможет, но не надо на него надеяться. Надо жить нам всем своим умом, который дал нам господь. И так, как он учил нас жить… Надо жить нам всем по законам любви, добра. Забыть о злости, не впускать ее в свою душу. Не мстить, не ругаться… Надо быть нам всем добрыми и нежными друг к другу, ведь мы одни в этом мире и никто за нас не заступится. Вы молоды, вы красивы. Скоро вы познаете чувство любви, а многие из вас, я вижу, уже начинают это познавать. И вот, у вас появятся дети. Для нас они – пришельцы из небытия, куда ушли все земляне и куда мы тоже рано или поздно уйдем. Но это и пришельцы для будущего, которые будут жить на Земле после нас. И это – наша радость и счастье, ребятки. Это начало нашей новой жизни. Это начало будущих поколений. Это наше спасение. Воспитывайте их так же… Пусть будет только мир, а не вражда между вами и между ними потом. Земляне уже давно были обречены на смерть, потому что они жили в крови друг друга и что они уже не поддавались тому, чтобы круто изменить себя. Они больше болтали о своем изменении, но не изменялись. Они сами шли к своей гибели из своего далекого прошлого. Вот и расплата… Помните всегда это и не повторяйте тех роковых ошибок, которые делала старая цивилизация. А вы стоите у истоков новой цивилизации, вы – ее точка опоры. Вы начинаете ее строить вновь. И пусть она будет вечной, хотя ничего вечного нет. Но пусть она будет светлой и радостной. Вот так-то, мои милые ребятишки. Ничего… как-нибудь выживем… Земля нам поможет, некому сейчас ее губить. Некому отравлять воздух и воду. Появятся на Земле вновь деревья, исчезнут эти дикие пустыни, вновь все будет чистым. И новые люди будут чистыми в своих мыслях и поступках. Мои милые Адамы и Евы… Считайте себя не несчастными, а счастливыми. То, что осталось жить на Земле, этим вы счастливы. Возрождать новый мир – это счастье, пусть не легкое. Я умру вперед вас. Не надо нам вечности. И все мы умрем. Но умирая, мы все будем знать, что после нас останется добрая Земля с добрыми людьми, нами посеянными. Держитесь вот так… друг за дружку… ведь мы не дикари. Мы люди! Люди разума! Я не умею говорить. А если бы я умел говорить, я столько бы вам рассказал… Да дело не в словах… Сердце мое переполнено чем-то непонятным, таким, что я не могу вот вам все это выразить. Ах, родные вы мои, знали бы вы…
Он опустил голову, опершись на руку, чтобы скрыть слезы. Но дети поняли, что он плачет. И стали его успокаивать, обступив его со всех сторон. Но вдруг земля под ними стала медленно опускаться. Из-под земли, все нарастая, стал подниматься грохот. Дети в испуге закричали, но вскоре грохот и гул перекрыл их крик. Поднялся огромный столб земли и песка. Все это бушевало считанные минуты, но последние люди Земли были погребены под толстым слоем земли и никто из них не смог никуда убежать.
Наступила космическая тишина. Земля стала безмолвной планетой. На ней никогда не заплачет и не засмеется маленький ребенок. На планете никогда не будет таинственных и неповторимых туманов. Неподвижность и тишина завладели Землей, окутали ее как атмосферой. А она все так же плыла в космосе, вращаясь вокруг Солнца, как будто ничего на ней не произошло. Тишина и покой поселились на планете Земля.
Александр Бирюк
Ставка больше, чем жизнь
Вечеринка была в полном разгаре.
Вокруг лагеря раскинулась летняя звездная ночь, да такая звездная, какие редко бывают в этих широтах. Уютно полыхал нежаркий костерок, вокруг него собрались все самые стойкие, остальные давно разбрелись по своим палаткам, предоставив оставшимся распоряжаться еще целым бидоном недопитого вина. Стойкими оказались все низкооплачиваемые участники съемочной группы – рабочие Петров, Иванов, Сидоров, член массовки Федоров, и два ассистента-практиканта – Качалкин и Паралеев. Им всем было сейчас очень хорошо – начальство давно спит, завтра выходной, за вино и закуску уплачено из кассы киногруппы. Премии за успешное окончание натурных съемок выданы сполна и наличными, и через несколько дней – домой. На душе было хорошо и спокойно. Покуривая папиросы и попивая вино, собравшиеся развлекались. И основное их развлечение состояло из задушевной беседы.
– А ну-ка, Петя, – приставал к товарищам упившийся вином Сидоров. – расскажи-ка нам тот анекдот, там где, Штирлиц, ха-ха, явился в бункер к Гитлеру и… ха-ха!
– Бородатый это анекдот! – перебил его Федоров, человек в летах и умудренный бурной жизнью. – Лучше помолчи, и пусть сейчас Вася расскажет нам кое-что из личных воспоминаний…
– К черту Васю! – возмутился Сидоров. – К черту его! Он ведь пошляк, и толком ничего рассказать не умеет!
Вася не стерпел.
– А у самого язык как помело! – с вызовом сказал он, обнажая прокуренные до желтизны зубы. – Тоже мне, рассказчик!
– Ша! – попытался пресечь готовую завязаться ссору Федоров, откидывая от себя давно потухшую папиросу. – Тихо! Ты, Сидоров, со всеми своими анекдотами лучше сидел бы да помалкивал. Все свои анекдоты ты услыхал от нас, так что иди к нашему режиссеру и заливай их теперь ему!
Все засмеялись.
– Много ты понимаешь в моих анекдотах, папаша! – процедил Сидоров.
– И слушать не желаю. – стоял на своем Федоров. – Лучше не мешай рассказывать другим.
Пока уязвленный Сидоров обдумывал ответ подостойней, заговорил Паралеев.
– Да что нам анекдоты! – веселым фальцетом провозгласил он. – Анекдот – это юмор тех, кто его не имеет, – и он многозначительно поглядел в сторону сосредоточенно прикуривающего Сидорова – страстного любителя всяких анекдотов. – Лучше уж поговорим на тему… о летающих тарелках!
– И правда! – отозвался его коллега Качалкин. – Кто-нибудь знает что-то интересное про летающие тарелки?
– А тут и знать нечего! – снова вмешался Сидоров, наконец прикурив. – Открывай любую газету – вот тебе и новый анекдот про твои тарелки… ха-ха-ха!
Иванов зачерпнул пустым стаканом вина и сунул его Сидорову в руки.
– Успокойся ты со своими анекдотами! – в сердцах сказал он. – На, выпей лучше винца…
Он хотел добавить еще: «…и заткнись», но не решился.
Поведение проклятого грубияна Сидорова всегда агрессивно и непредсказуемо, может сильно обидеться. А таких моментов лучше избегать, иначе вечер будет испорчен. Сидоров прекрасно умел портить окружающим настроение.
Федоров сплюнул с досадой, Сидоров присоединился к стакану, а Паралеев тем временем продолжал…
– А вот я лично думаю так, что летающие тарелки – это всерьез. – он оглядел всех сидящих за костром и сделал определенный жест рукой. – Это наверняка пришельцы из космоса, и у них такая же цивилизация, как и у нас, только гораздо мощнее. И они за нами наблюдают…
– Болван ты, право… – презрительно сказал Сидоров, утирая после вина рот ладонью. – Если бы они за нами и на самом деле наблюдали, то давным-давно поняли бы уже, что и наблюдать за нами нечего!
– Сам ты болван, – огрызнулся Паралеев, но Сидоров снова его перебил:
– Ну скажи мне, чего им такого понадобилось у нас тут наблюдать? Как оператор кинокадры свои вшивые крутит? А? Или как наш гример со своей гримершей спит… а Паралеев облизывается!
И он заржал так противно, что всех передернуло.
– Сам ты болван! – с досадой повторил Паралеев. – Все знают, что на уме у тебя только анекдоты да порнография грязная, а ни о чем умном ты и думать не желаешь. Ведь доказано уже, что летающие тарелки существуют! Или ты газет не читаешь?
– Существуют? – выпучил на него глаза Сидоров, и стал вдруг похож на молодого Карабаса-Барабаса без бороды. – А ты их сам видел? Видел, я спрашиваю?!
За Паралеева вновь вступился Федоров.
– Никакого значения это не имеет! – громко сказал он, начиная выходить из себя. – А если не хочешь слушать, то так и скажи! Мы насильно тебя тут не держим! Тоже выискался – Фома Неверующий!
Сидоров вдруг примирительно хмыкнул.
– Ладно, Паралеев, валяй дальше, – пробормотал он, ехидно скалясь. – Послушаем, что ты нам еще сфантазируешь!
Он сплюнул прямо в костер и демонстративно отвернулся. Молча сидевший до этого Петров вдруг зашевелился.
– Я знаю, – как-то неразборчиво сказал он. – Знаю. Летающие тарелки есть.
Все тут же примолкли и удивленно уставились на Петрова. Какая-то кочерыга в костре треснула, подняв над собою кучу ярких искр, но это не уничтожило вдруг откуда ни возьмись появившейся значительности сказанной Петровым фразы. Эти фраза упала на подготовленную почву.
– Есть? – осторожно спросил Паралеев и кинул в Сидорова торжествующим взглядом.
– Да. Есть, – уже уверенней произнес Петров.
Это был тихий человек хилого телосложения, в том возрасте, про который милостиво говорят: «средних лет». Он был небрит, и брит, наверное, никогда не бывал. С виду он походил на самого заурядного бомжа, одного из тех, в которых часто превращаются угнетенные злой жизнью интеллигенты. Сейчас, при упоминании о летающих тарелках и космических пришельцах, на его лице проступили штрихи крайней заинтересованности темой разговора.
– Расскажи… – раздалось сразу несколько голосов.
Петров этот появился на киностудии как-то незаметно, год или два назад. О нем мало кто что знал доподлинно, близких друзей он не имел, а только приятелей-собутыльников. Был он большей частью нелюдим и молчалив, по крайней мере своими мечтами, горестями и печалями ни с кем не делился. Пил он много, и не раз был замечен в злоупотреблении парфюмерными изделиями. Понять его в этом было невозможно. Рабочие на киностудии одеколон пить были не приучены, потому что платили им за ихнюю работу вполне приличные деньги. Но куда Петров девал все свои средства, никто не знал. По киностудии ходил анекдот, что Петров копит на персональную кинокамеру, чтобы поставлять кинохронику для телепередачи «БРОСАЙТЕ ПИТЬ!». Как бы там ни было, а кроме одеколона у Петрова имелось еще одно необъяснимое для человека его сорта увлечение – он живо интересовался всеми новинками студийной пиротехники, и среди его сопитух были немало работников химической лаборатории.
– Давай, Петров, рассказывай, – повторил Федоров.
Петров надрывно откашлялся и придвинулся поближе к костру, выражение его лица вдруг приняло такой вымученный и жалкий вид, словно он уже сожалел о том, что какой-то черт дернул его за язык. Но увиливать от рассказа было уже поздно.
– Только предупрежу вас всех сразу, – заговорил он, – что лично я ничего не видел. Но видел человек… которому я верил больше всего на свете.
И он снова замолчал.
– Нам ни к чему тут брехня чужая! – снова влез Сидоров. – Рассказывай про то, что сам видел, понятно?
Но Сидорова презрительно замолчали.
– И не просто видел, – вдруг упрямо повысил голос Петров, даже не взглянув в сторону Сидорова. – А он сам побывал в этой тарелке, и вернулся обратно!
Раздались тихие возгласы удивления.
– Неужели? – зачарованно спросил Качалкин.
– Раньше ты почему-то об этом не рассказывал, – недоверчиво сказал Иванов.
– Раньше не до того было, – ответил Петров. – Раньше не было надобности.
И он многозначительно уставился на костер.
– Давай, Петя, рассказывай, – поторопил его заинтригованный Федоров.
Петров вздохнул, и морщинки на его лице как бы разгладились.
– Вы можете мне не верить, – сказал он. – А можете поверить. Это не имеет для меня сейчас абсолютно никакого значения. Но, если вы все же решите мне поверить, то знайте – история, которую вы сейчас тут услышите – абсолютная правда. Понятно? У меня нет никаких оснований не доверять моему товарищу. Он мне рассказал и я безоговорочно поверил, что так и было на самом деле… К тому же все признаки абсолютной достоверности происшедшей с ним истории были налицо.
– Какие признаки? – затаил дыхание Паралеев.
– Такие… – взгляд Петрова словно подернулся дымкой воспоминаний. – Он вернулся из этого полета весь седой. А через два дня… умер.
Наступила гнетущая тишина. Внезапно Сидоров хихикнул из своего закутка:
– Но ты-то ведь тоже уже не брюнет, Петров!
Сидорову никто не ответил, и он замолк, решив очевидно, вместо продолжения наполнить вином очередной стакан.
– Отчего умер? – наконец спросил Иванов у Петрова.
Петров взял в руки прут и стал задумчиво ковырять им в раскаленной золе костра. Все в упор глядели на него. Казалось, от Петрова исходит какой-то неведомый магнетизм, накрепко приковавший внимание слушателей к рассказчику. И никто совсем не замечал, как сильно дрожат его руки.
– Он поведал мне страшную историю, – продолжал Петров. – Очень страшную. Мне не хотелось бы верить в то, что такое может быть на самом деле, но…
Прут полетел в костер и вспыхнул ярким пламенем. А когда он испепелился, Петров был уже в норме. Он закурил папиросу и стал рассказывать тоном заядлого рассказчика.
– Поведал об этом, конечно, он не только мне. Он пытался предупредить и остальных. Но вы прекрасно понимаете, что обычно таким рассказам грош цена. В милиции, которую это, кажется, должно касаться больше всех, крутили пальцем у виска и кивали в сторону сумасшедшего дома. В конце-концов ему не поверила даже комиссия по изучению НЛО. А что касается самого моего приятеля, то он сдал буквально за один-два дня. Нервы. Совершенно здоровый, цветущий до этого человек… Он умер, и все думали, что он сошел с ума. И потому всю правду он рассказал только мне. В том смысле, конечно, что один я всему этому поверил. Я – единственный человек, который знает тайну летающих тарелок, и вам сейчас решать, верить мне, или не верить.
Федоров зашевелился. У него появились вдруг какие-то сомнения.
– Ну конечно же мы верим тебе, Петров, – мягко сказал он. – Но ответь все же сначала, почему это ты никогда никому ранее не рассказывал про это, а теперь ни с того ни с сего решился нам все это выложить?
Петров пожал плечами и кинул в огонь недокуренную папиросу.
– Ты верно поставил вопрос, – ответил он, помедлив. – Но боюсь, что верно сформулировать ответ сейчас я не могу. Вы не поймете того, чего не понимаю и я сам. Так что, друзья, хотите верьте, а хотите – нет, а у меня – предчувствие.
И он обвел всех присутствующих каким-то опустевшим вдруг взглядом.
– Понимаете? – почти в отчаянии повторил он. – У меня сегодня ни с того ни с сего появилось вдруг странное такое предчувствие, что рассказать об этом надо. Необходимо рассказать, и все тут!
Он снова опустил глаза в костер, а затем вымученным тоном добавил:
– Скверное такое предчувствие… очень скверное.
Все сидевшие за костром, за исключением Сидорова, переглянулись между собой. Сидоров же саркастически усмехался, и было видно, что он всерьез считает всех собравшихся круглыми идиотами. Ему был неинтересен этот рассказ, но почему он не уходил спать по добру по здорову – это было непонятно. Скорее всего, что от своего нелепого упрямства.
– Короче… – проговорил Петров. – Я перескажу вам эту историю слово в слово, так, как сам ее запомнил. Страшнее этой истории еще ничего в жизни не слыхал, и тем страшнее она, что такое в любой момент может произойти с каждым из нас. Никто на Земле от этого не защищен, и я не позавидую тем несчастным, которые попадают в эту мясорубку…
– Короче! – грубо оборвал его Сидоров. – Нечего нас, понимаешь, тут пугать!
Он со злостью схватил свой стакан и снова зачерпнул им вина.
Но Петров опять не обратил, казалось, на эту выходку ни малейшего внимания. Он целиком ушел в себя и предстоящий рассказ, и даже бровью не пошевельнул. Остальные тоже не проронили ни слова. Они затаили дыхание и ждали.
– Случилось это десять лет назад, – начал наконец Петров. – Еще в те времена, когда пропаганда НЛО у нас не поощрялась. Беззаботное времечко тогда было! Кроме личных проблем никого и ничего тогда не интересовало, всякие вселенские тайны занимали только любознательных мальчишек да военных, хотя военные старательно делали вид, что это их вовсе не волнует. Вот и мне тоже было наплевать на всю эту мистику. Я работал тогда в объединении коммунальных услуг в Хабаровске, и в той же конторе, только в пригородном ее филиале работал мой бывший одноклассник Федя Берг. Вот про него-то и рассказ.
Петров снова вздохнул.
– Мы с ним очень крепко дружили, – продолжал он. – Так дружили, что, как говорится – водой не разлить было. Берг делал успешную карьеру, собирался даже жениться, и вот надо же было такому случиться… – Петров опять горестно вздохнул. – Так всегда бывает. Только наладится жизнь у человека, и хлоп! – сразу куча неприятностей, вся судьба шиворот-навыворот, а бывает и похуже… Словно Господу нашему, богу, который там у себя на небесах сидит и нами, грешниками, заправляет, от человеческих успехов завидно становится! Несправедливо все это, несправедливо!
Петров снова расстроился. Он хлопал глазами, уставившись на костер, словно собирался сейчас расплакаться. Но прошла минута, другая, и он снова был в порядке.
– Никому не пожелаю такой несправедливости, – вдруг со злостью сказал он. – Даже тебе, Сидоров!
И он взглянул на ухмыляющегося Сидорова. Тот быстро показал ему кулак, но от реплики почему-то воздержался, и все вдруг увидели, что он страшно испуган – с такой ненавистью поглядел на него Петров.
– Дальше… – сказал Петров, снова уставившись на костер. – В один прекрасный день собрался Берг в лес за грибами. Был он, скажу вам, страстный грибник, таких нужно было еще во всем городе поискать. За грибами он ездил в специально облюбованный лес аж за двести километров, и частенько брал в эти экскурсии и меня. А на этот раз я поехать с ним не смог. На работе что-то там у меня не выходило… – он поморщился, словно сгонял со щеки надоедливую муху. – Пришлось мне в тот день работать допоздна, и поэтому отправился он один. А я остался в городе, и потом часто удивлялся такому своему поразительному везению… Конечно, повезло мне дико, потому что иначе не сидел бы я сейчас тут перед вами, не пил бы это вино, и не рассказывал бы эту историю. Могила бы моя оказалась неизвестно где, если бы она вообще была. И никто никогда так и не узнал бы, каким подвергнулся я пыткам…
– Пыткам? – переспросил Паралеев, помертвев от ужаса. Он был очень впечатлительным парнем. – Каким таким пыткам?
– Неужели инопланетяне такие кровожадные? – спросил более хладнокровный Иванов.
Петров нахмурился, затем заставил себя расслабиться и усмехнулся. Выражение его глаз, однако, менялось с каждой секундой.
– Кровожадные? – с каким-то непонятным злорадством сказал он. – Да не то слово, Иванов. Совсем не то. Когда ты варишь живьем в кипятке раков, ты считаешь себя кровожадным? Наверное, нет. Наоборот, ты пускаешь слюнки от нетерпения поскорее изуродовать их скрюченные в страшной агонии трупы и лучшие куски запихать себе в рот и измельчить зубами. Тебя не волнуют их мучения, тебе наплевать на их чувства, тебя занимает только твой собственный аппетит. Так? А когда ты насаживаешь на крючок несчастного червячка, предварительно разорвав его на кусочки? Нет, Иванов. Это не кровожадность. Конечно, раки, черви и прочая живность – убогие сморчки по сравнению с человеком. Но такими же сморчками являются и сами люди по сравнению с некоторыми высокоинтеллектуальными пришельцами. Они не считают людей за себе подобных, и потому всячески мучить людей для них совсем не считается зазорным. Это у них своего рода спорт. Хобби. Что там еще?.. Короче, развлечения.
Для основной массы пришельцев из космоса мы не имеем абсолютно никакого значения и не представляем абсолютно никакого интереса. Эти летают на своих тарелочках по различным своим делам, даже и не подозревая того, какую бурю в умах человечества они вызывают своими кратковременными появлениями. Мы для них мельче, чем муравьи для нас, нет, еще даже мельче, чем инфузории. Но среди этих пришельцев попадаются всякие такие изверги – вроде наших садистов-хулиганов – которые только и занимаются тем, что шныряют взад-вперед над Землей со своими «микроскопами» и насаживают на свои «крючки» всяких там человечков…
– Ужасно! – снова прошептал Паралеев, начиная вздрагивать при малейшем подозрительном шуме со стороны степи. – Но зачем? Зачем им, скажи нам, это надо?
– Сейчас узнаешь. – Петров угрюмо поглядел на него. – К этому я и веду свой рассказ.
– Но твой друг… – внезапно перебил его Качалкин, у которого скопилось уже к рассказчику уйма безотлагательных вопросов. – Он-то выкрутился! Он же сорвался с этого «крючка»! Каким же образом? Почему?
Петров кивнул.
– То особый случай, – с раздражением сказал он. – Совершенно особый. Я ничего не имею против ваших умственных способностей, друзья мои, но Берг был человек особый. Совсем особый. Он был гораздо умнее всех тут нас сидящих вместе взятых. Вот его мозги и помогли ему выкрутиться из той дьявольской каши, в которую он угодил волею случая…
Он обвел всех таким пронзительным взглядом, словно сказал вещь, от которой присутствующие должны немедленно хлопнуться в обморок. Однако Сидорову, непомерно долго терпевшему эту болтовню, показалось, что пора наконец бунтовать.
– А-а!!! – заорал вдруг он. – Значит, Берг твой умный, а я по-твоему – неумный? Или Берг этот твой, еврейская его морда, самым хитрым среди всех нас числится?!
– Помолчи, Сидоров, мать-твою-так! – цыкнул на него Федоров. Если Сидорову показалось, что он слишком долго выслушивал фантастические бредни Петрова, то Федорову показалось, что он слишком долго сносил безобидные выходки Сидорова. – Ты-то уж дурак на все сто процентов, и об этом вся округа знает!
Сидоров так стремительно побагровел, что всем присутствующим стало ясно, что крупный скандал наконец-то назрел. Федорову не следовало перегибать палку – то, что Сидоров дурак, ни для кого не было секретом. Но сам Сидоров по этому поводу, конечно, думал иначе. Публичные высказывания об его умственных способностях он считал оскорблением высшей марки. Он уставился на Федорова своими мутными от выпитого за день вина глазами и прошипел:
– Ты, Федоров, болтай да не забалтывайся, понятно? Кто из нас двоих дурак – так это не тебе, кретину, об этом судить!
Федоров мужественно презрел опасность.
– Ха-ха! – не унимался он. – Ну назови мне хоть одну книжку, которую ты прочитал от начала до конца, и я тогда тут же при всех сожру свою собственную ногу!
Теперь Сидоров побледнел. Он и на самом деле не читал ни книг, ни газет, весь фольклор его был только устного происхождения. Все знавшие его сильно сомневались в том, умеет ли он читать вообще. Тут уж крыть ему было нечем. Он был похож сейчас на загнанную собаку, норовящую укусить, да побольнее, он продолжал сверлить Федорова испепеляющим взглядом, подбирая достойные для отпора слова. Но Федоров опомниться ему не давал. Он решил расправиться с Сидоровым раз и навсегда.
– Ну-у, букварь ты может быть еще и листал! – понесло его. – Этой книжки разве что дубина не прочтет…
Сидоров зарычал и прямо через костер кинулся на него. Громадным своим кулаком он заехал Федорову по уху, но тот устоял и ответным метким ударом повалил Сидорова на землю. Тотчас образовалась куча мала, и вскоре Сидорова выкинули из общего круга и потребовали, чтобы он немедленно удалился и больше к костру не приближался.
– Болваны! – закипел в бессильной ярости Сидоров, утирая разбитый нос и размахивая чудом уцелевшим в драке стаканом. – Кого же вы слушать вздумали – этого брехуна отъявленного?!
Но уйти ему все же пришлось. Сыпя на головы своих товарищей всякие грязные ругательства и страшные проклятия, он удалился в сторону палаточного городка. Все сразу с облегчением вздохнули. Наступила тишина и пришло долгожданное спокойствие. Даже Федоров позабыл про свое ушибленное ухо и потребовал:
– Давай, Петров, продолжай скорее. Мы тебя внимательно слушаем.
Все поудобнее расселись вокруг костра, кто закурил, кто выпил вина.
– Значит, так… – начал Петров.
– Значит, так, дружище Берг, – сказал Лысый Капитан, разглядывая заполненную Бергом анкету. – С правилами вы знакомы. С условиями – тоже. Выигрываете – ваше счастье. Нет – наше удовольствие.
Берг вспомнил человеческие шкуры с оскаленными зубами, которые были развешены на стенах при входе в летающую тарелку. Его снова замутило.
– Какие гарантии? – глухо спросил он, пытаясь справиться с собою.
Лысый Капитан удивленно, насколько это было возможно определить по его безобразной роже, поглядел на Берга.
– В вашем-то положении… – ухмыльнулся он, – и какие-то там гарантии… Я дал вам надежду – вот вам и хватит. Это необходимый и достаточный, на мой взгляд, минимум для любого живого существа во Вселенной.
Лысый Капитан – хозяин этой ужасной летающей галереи, специализирующейся на земных гуманоидах – вполне походил на землянина, отличаясь от любого человека лишь в деталях, но и этих деталей было достаточно, чтобы испытывать при его виде панический страх. На нем был расшитый золотыми позументами мундир цвета человеческой кожи, застегнутый наглухо крупной «молнией» до самого подбородка. Лицо его было безволосым, как у младенца, только на самой макушке в разные стороны торчали какие-то бесформенные кустики жестких волос. Глаза были вполне человеческими, но расширенные зрачки отдавали каким-то неприятным неземным отливом. Губы выворочены почти наизнанку и в тонких алых трещинах. Короче, при беглом знакомстве с ним можно было предположить, насколько это ужасный тип, а Берг был знаком с ним уже добрый час, и за этот час его внутренности словно покрылись инеем от прочно засевшей в нем безысходной тоски.
Лысый Капитан небрежно кинул анкету на стол перед собой и протянул многосуставчатую лапу к селектору.
– Программа готова? – сказал он в микрофон.
– Еще пять минут с четвертью, – ответил ему точно такой же голос откуда-то из недр летающей тарелки.
– Да-а… – протянул Капитан. – Время для размышлений, отведенное вам подходит уже к концу. Сейчас, по дороге в тестовый зал, мы совершим небольшую прогулку мимо Чистилища. Надеюсь, что заглянув туда, вы вдохновитесь для игры, получите, так сказать, крепкий заряд бодрости, и еще прочнее утвердитесь в своем стремлении выиграть!
Он встал из-за стола. Тотчас за спиной у Берга появились два охранника.
По условиям этого подневольного контракта Бергу предстояло сыграть в некую игру, очень похожую на популярную игру «поле чудес», только всего лишь для одного игрока и без всяких там зрителей, если не брать в расчет матерых охранников. И призом в этой игре была жизнь Берга. Да что там жизнь – в случае проигрыша землянина Лысый Капитан обещал его перед смертью мучить и истязать ровно три дня и три ночи. Для этого и существовало Чистилище – страшное место, по словам капитана, камера, специально приспособленная для такого рода занятий. Пытки были изощренными и ужасными, и цели этой процедуры Капитан Бергу объяснил, да только тот не совсем правильно понял. Выходило так, что пытать людей – любимое занятие гилеряев, все равно, что для рыболова поудить рыбку, а для охотника – пострелять дичь. Но самое главное, что пытки записывались на видеопленку для последующей перепродажи желающим – на Гилее за такие вещи платили бешеные деньги. На сумрачное замечание Берга о том, что обычно «рыбак» не ищет общего языка с пойманной «рыбой», какой сейчас, по сути, и был Берг, Лысый Капитан заявил:
– Дорогой мой Берг! Человек – это далеко не рыба. В этом-то вся и прелесть для меня, как для «рыболова»!
После этого откровения Берг понял многое. Он понял, что просить пощады бесполезно, Лысый Капитан попросту не поймет его притязаний. «А чем вы лично лучше какого-нибудь другого Сидорова или Цумштейна?» – спросит он, и будет прав. Для лысых капитанов все люди одинаковы, разве что одни пожирнее, другие потощее. Берг не был ни жирным, ни тощим, но это обстоятельство как раз и не играло уже в его судьбе никакой роли. Может быть, у этих инопланетян и есть какая-то душа, со своими специфическими струнами, порывами и глубинами… Бесспорно, у любого существа во Вселенной этой штуки не отнять. Но калибр души каждой расы – вот в чем было дело. Калибры душ гилеряев и людей попросту не совпадали. И, может быть, различие тут было поболее, чем между человеком и жареной уткой.
– Не надо! – вымученно, но вполне искренне произнес Берг. – Я уже насмотрелся… на это.
Лысый Капитан испытующе поглядел на него.
– Но заряд бодрости! – нарочито весело сказал он. – Нет стимула лучше…
– Не надо!!! – вдруг в отчаянии закричал Берг. – С меня хватит этих ваших штучек!
Лысый Капитан замолчал надолго.
– Вы еще обзовите меня фашиствующим палачом, – наконец усмехнулся он. – Или гитлеровским недобитком… Несерьезно!
Берг растерянно махнул рукой:
– Давайте вашу игру, да побыстрей…
– Вы сильный человек, – сказал Капитан и добродушно потрепал Берга по плечу. – Других приходилось подготавливать не один день. Они буквально гадили от страха, с первых же секунд пребывания на борту. Мне их было никого не жаль.
– А меня жаль? – сверкнул глазами Берг.
– Вас?
Лысый Капитан свел губы в отвратительную куриную задницу, подбирая необходимые для ответа слова.
– М-м… – в раздумье произнес он. – Это не то слово – жаль. С одной стороны… Нет. Жаль – не то слово. На вашем небогатом языке мне свою мысль не сформулировать. Мне просо интересно с вами возиться, и жалко, что вас можно использовать один лишь только раз. Этим все и объясняется. Понимаете – мне сейчас с вами страшно интересно. Вы же совсем не тот человек, что уже побывали тут до вас. Конечно, вы никакой не герой, об этом не может быть и речи. Но вы, дружище, поразительно сильны своим характером. Или духом, что ли… Я же вам сказал – другие гадили от страха!
Берг почувствовал, как у него начинает болеть голова. Ему становилось все хуже и хуже.
– Короче! – отрезал он. – Не будем терять времени! Чертова программа готова – и баста!
Лысый Капитан пожал плечами.
– Ладно. – быстро сказал он. – Идем.
Они вышли в коридор. Капитан впереди, за им Берг, а за спиной Берга неотвязно топали две мерзкие твари. «Все-таки боится меня, – с некоторой гордостью, неуместной сейчас в его положении, подумал Берг. – Непонятно только – почему?»
Он старался не смотреть на распятые по стенам коридора человеческие шкуры. Через трое суток и его шкура, может, будет висеть тут точно также, и новые толпы растерянных грешников будут точно также глазеть на нее (гадя от страха). Берг опустил глаза под ноги, но совсем не замечать эти шкуры не удавалось. Это было скверно, но он вдруг поймал себя на мысли, что относится к этому гораздо спокойнее, чем раньше. После того, как он осмыслил свой приговор, хоть чуть-чуть определился в этом ужасном мире, в который попал, окружающая обстановка потеряла свою болезненную остроту.
Полчаса назад, когда Лысый Капитан объяснил Бергу условия Игры, тот поинтересовался, а многим ли из пленников Лысого Капитана удавалось выиграть. Оказалось, что таких было трое.
– Один сейчас в сумасшедшем доме, – рассказывал Лысый Капитан. – Но не думайте, что в таком исходе моя вина. Вовсе нет. Этот человек сошел с ума только лишь от обиды на всех тех, кто не поверил его рассказу.
– Не ваша вина? – попытался съязвить Берг. – Но если бы вы не повстречались у него на пути…
– Ну-ну, не усложняйте! – усмехнулся Лысый Капитан. – При чем тут наши пути?! Его же ведь никто не просил об этом рассказывать! Его никто не тянул за язык, в конце-концов! Ведь другой мой клиент поумнее – кстати, профессор Колумбийского университета – тот до сих пор живет и здравствует, по-прежнему уважаем всеми своими друзьями и коллегами, и что уж самое смешное, так это то, что после нашего с ним сражения и его блестящего финала он по собственному почину сочинил и издал брошюру, в которой недвусмысленно высмеивает всяких там любителей гипотез об НЛО.
– Ну, конечно же, после соответствующего инструктажа…
– Еще чего не хватало! – обиделся Лысый Капитан. – Да мне глубоко наплевать на ихние все рассказы обо мне и моем корабле – ведь все равно эти рассказы кончаются одним – сумасшедшим домом. К тому же у меня с моими клиентами договор строго джентльменский, как на Клондайке – выиграл, и проваливай ко всем чертям!
– Ну а третий? – поинтересовался Берг.
Лысый Капитан нахмурился.
– А третьим оказался какой-то эскимос с Северного полюса, – словно нехотя пробормотал он. – Это был единственный мой прокол… я долго не мог вывести его коэффициент интеллектуального уровня, и потому составил облегченную программу – что взять с эскимоса?! Но он, прохвост, обставил меня по всем пунктам, да еще умудрился выклянчить сувенир для своей жены…
– Выклянчить? – удивился Берг. – Какой сувенир?
– Ладно, хватит об этом, – вдруг отрезал Лысый Капитан, и перевел беседу в другое русло…
Через несколько минут они поравнялись с декоративно обитыми ржавым железом дверями. Капитан, не останавливаясь, как бы невзначай бросил через плечо:
– Вот вам на будущее – вход в Чистилище.
Хитрый жук! Он верно рассчитал изменения в состоянии Берга. Из-за двери доносились неясные звуки, и Берг вдруг остановился.
– Погодите… – громко сказал он.
Лысый Капитан обернулся, вопросительно глянул на него, но в совсем человеческих сейчас глазах его играла легкая тень ехидной усмешки. Берг упрямо сунул кулаки поглубже в карманы брюк и уставился на дверь.
– Отоприте, – потребовал он. – Я все же взгляну.
Лысый Капитан придвинулся к Бергу вплотную.
– Я знал, что вас это все-таки заинтересует.
Да, Берга это все-таки вдруг заинтересовало. Недавняя тоска исчезла и уступила место безумному любопытству. Перемена в настроении была столь разительна, что ему снова показалось, что это всего-навсего дурной сон, и в этом сне ему отведена лишь роль перепуганного экскурсанта.
Прошло несколько томительных секунд.
– Не передумали? – тянул почему-то Лысый Капитан.
– Не передумал, – твердо сказал Берг. Странные звуки из-за двери притягивали к себе его воображение словно магнитом.
– Ну, ладно….
Лысый Капитан подал знак рукой, и охранники вцепились своими клешнями в дверные скобы. Створки с ужасным скрипом и грохотом стали отворяться, и в лицо Бергу вдруг дохнуло неземным жаром.
Да, неземным – это было верно. То, что воспринял в первые секунды Берг, не могло быть земным. В глаза ударили страшные отблески неземного пламени, ноздри забило тяжелыми неземными запахами. Охранники втолкнули почти ослепшего Берга внутрь, и он очутился на небольшой огороженной площадке, как бы повисшей под потолком грандиозного помещения. В ушах застряли какие-то непонятные звуки, от которых кровь стыла в жилах. Берг ухватился за поручни и заставил себя взглянуть вниз.
Некоторое время он глядел, старался понять, что же он видит. И когда наконец понял, когда поверил своим глазам, до него дошел и смысл этих непонятных звуков. Это были вопли сотен людей, истязаемых сотнями черных существ с руками-клешнями. Это были крики ужаса и стоны страданий, звон раскаленного железа и бульканье кипящего в закопченных котлах масла. Берг кинулся назад, но дверь за ним была заперта. Рядом стоял Лысый Капитан и ухмылялся.
– Смотрите! – заорал он на Берга и наотмашь ударил его по лицу своей железной рукой. – Смотрите! Вы должны это прочувствовать! Заранее! Наверняка!
Берг замотал головой и повалился на пол. Железные руки-клешни охранников больно схватили его и снова подтащили к перилам. Он крепко закрыл глаза, но ему подняли веки. В ноздри настойчиво лез тяжелый, угнетающий запах. Бергу он казался неземным, но на самом деле это был запах простой человеческой крови.
Когда он очнулся, то находился уже в совершенно ином помещении. Лысый Капитан сразу же подал ему зеркало и сказал:
– Вот теперь я понимаю… Вот теперь я верю в то, что вы приложите все свои силы и возможности для достижения победы!
Берг посмотрел в зеркало и ахнул: он был совсем седой!
– Это как в Аду, правда? – продолжал Лысый Капитан, словно издеваясь над бедным Бергом.
Берг поглядел на него безумным взором.
– Значит, Ад все же существует на самом деле? – прохрипел он.
– Откуда мне знать? – Лысый Капитан с неподдельным удивлением пожал плечами. – Я его никогда не видел. Вы, люди, его придумали, вот я и сужу о нем по вашим, человеческим рассказам…
Вот сволочь, подумал Берг. Он и на самом деле издевается! Или у этих инопланетян настолько стерта грань между понятиями реальности и фантазии – человеческая мысль еще не извращена до такой степени, чтобы суметь превратить Ад Грешников в такую мерзкую камеру пыток, в какую только что умудрился заглянуть Берг.
– Ну и как? – спросил он у Лысого Капитана со страхом, но не без гордости. – Вам долго пришлось после меня убирать?
Капитан ухмыльнулся.
– А вы ведь даже не наблевали, – сказал он снисходительно. – Это странно. Понимаете, я не мог до сих пор и представить даже себе такого человека, который не нагадил бы от страха при виде того, что я сейчас показал вам. Через мои руки прошли тысячи людей всех категорий, всех мастей и национальностей, представителей всех уголков вашего земного шара и всех без исключения уровней интеллектуального развития. Но этой картины Чистилища не выдерживал никто. Даже заядлые убийцы… Да что там убийцы – самые изощренные садисты не в состоянии были перенести подобных картин! Когда я сажал их за свою игру, это были уже перепуганные до смерти дрессированные крысы, готовые вывернуть наизнанку свои скудные мозги, лишь бы заиметь лишний шанс не подвергнуться подобным пыткам. А вы… Вы просто в небольшом смятении, я бы так сказал. И все. Ну, потеряли сознание. Ну, поседели ненароком! Но теряют сознание и седеют совершенно по разным причинам, не только от ужаса или отвращения.
– Да, но и блюют не только от этого, – выдавил из себя Берг, чувствуя, как к горлу подкатывает тугой противный ком.
– Э-э… нет, – помотал головой Лысый Капитан и погрозил Бергу когтистым пальцем. – В этих делах я понимаю поболее вашего, мой дорогой Берг! Когда человек блюет, то блюет он только от отвращения, неважно, какого свойства это отвращение – внутреннего или внешнего. А если гадит, то только от страха. Только! Так вот, сегодня вы удивили меня. Да-да, удивили. Вы не проявили слабости и не сделали ни того, ни другого. И поэтому я считаю, что осмотр Чистилища вы перенесли довольно хладнокровно. Так простые людишки не могут.
Берга вдруг покоробило так пренебрежительно прозвучавшее из уст этого таракана слово: людишки. Его вообще уже коробило от каждого слова этого неприятного разговора.
– Значит, вы подозреваете меня в том, что я не человек?
Лысый Капитан рассмеялся.
– Ну конечно, я далек от мысли, – сказал он, – что вы внедренный к землянам лазутчик с какой-нибудь враждебной звезды! Я слишком хорошо изучил людей, чтобы не распознать среди них законспирированного инопланетянина. Но дело не в этом. А дело в том, что вы просто оказались не той породы, что и многие остальные. Я давно слышал о том, что такая порода существует, но подобные вам крепкие экземпляры довольно редки в природе. Мне просто повезло. Я предвкушаю уже удовольствие от состязания…
– И истязания? – съязвил Берг.
Лысый Капитан и бровью не повел.
– Истязание, дружище Берг, – ответил он, – это мой хлеб с маслом. И от этого никуда не деться. А вот состязание – хобби. Великое между прочим хобби. У вас же есть свое любимое хобби – срывать в лесу грибы? Или я ошибаюсь? Неужели это и есть ваш хлеб с маслом?
И он снова противно захихикал.
Берг горестно воздохнул. Его снова стала одолевать бурая тоска. И вместе с этим он вдруг почувствовал, как где-то в самой глубине его души начинает зарождаться какое-то новое, совсем неуместное сейчас, в этой обстановке чувство. Оно пугало, но обуздать его было уже невозможно.
– Итак, – сказал Берг внезапно, поддавшись этому заполнившему его сознание чувству. – Давайте-ка наконец скорее покончим со всем этим балаганом.
– Давайте! – оживился Капитан и с довольным видом потер свои руки-клешни. Было видно, что он долго ждал этого момента. – Давайте. Приступим к игре.
Он потянулся к пульту и сказал в микрофон:
– Программу на ввод!
Берг напрягся, сгруппировался мысленно и физически, и медленно встал из кресла.
– Вы не поняли меня, Лысый Капитан… – проговорил он напряженно, но достаточно громко для того, чтобы придать своим словам наивысшую значимость. – Я не собираюсь играть в ваши игры.
– Да?..
У Лысого Капитана отвисла от удивления челюсть. Он застыл а месте, не в силах по-видимому поверить в этот неожиданный бунт. Но скоро на лице его проступила лукавая улыбочка.
– Ценю шутку, – рявкнул он, и как-то странно всхлипнул. – Однако для шуток время у нас впереди. – Он повернулся к Бергу всем телом. – Сейчас же шутки – неуместны!
– Это не шутки! – вдруг заорал Берг. – Я не буду играть с вами ни в какие ваши игры!
Лысый Капитан нахмурился.
– Вы сошли с ума, дружок, – с угрозой в голосе произнес он. – Не валяйте дурака.
– Я не валяю дурака.
Лысый Капитан вздохнул.
– Нет, валяете. Да вы и сами дурак, потому что только дурак не поймет, чем ему это грозит.
Берг снова повысил голос.
– Это будет не страшнее, чем если бы я играл. Но я не собираюсь становиться для вас испуганной дрессированной обезьяной! Я не собираюсь насыщать ни ваши удовольствия и ни ваши карманы!
– Подумайте, какой герой! – выпучил на него глаза Лысый Капитан. – Нет, он явно повредился в уме… Я же вам предлагаю такой шанс!
– Оставьте этот шанс для себя! – прошипел Берг ему прямо в лицо. – Наступит время, и он вам еще здорово пригодится!
И он вдруг бросился на Лысого Капитана прямо через стол, но дюжие охранники скрутили его и швырнули назад в кресло.
– Нет, у вас и на самом деле что-то с мозгами, – пробормотал Капитан, протягивая Бергу стакан с холодной водой. – А мне никак это не подходит. Вы должны немедленно успокоиться и прийти в себя, слышите?
Стакан тотчас отлетел, выбитый у него из рук, а Берг продолжал что-то орать, но Лысый Капитан подал знак, и Берга быстро утихомирили.
– Мы начинаем игру! – тоном, не терпящим возражений, сказал Лысый Капитан. – А вы, дружище Берг, потрудитесь, пожалуйста, подтвердить свою немедленную готовность!
– Идите к черту! – прохрипел Берг.
– Одумайтесь! – с угрозой в голосе произнес Лысый Капитан, но было прекрасно видно, что он в страшной растерянности. – Иначе вам придется горько пожалеть о своих бездумных капризах!
Берг вдруг идиотски хихикнул.
– Ну ладно, давайте, заставьте меня! А я погляжу со стороны, как это у вас получится!
Лысый Капитан сделал нетерпеливый жест рукой.
– Вы вдолбили себе невесть что, – сказал он, – и совершенно неясно на каком основании. Ведь у нас с вами до сих пор шло все так прекрасно! И разве вам мало было того, что вы повидали в Чистилище? Я думал, что стимула для вас там было предостаточно…
Берг с ненавистью поглядел в его непроницаемые глаза и сказал, словно выплюнул:
– Да, стимулов там и было в избытке, только играть я все равно не буду, хоть в задницу меня целуй. Пока мои мозги подчиняются непосредственно моей воле, об игре можешь позабыть на веки вечные!
Лысый Капитан отпрянул от Берга, словно увидел вдруг перед собою приведение.
– Ах, так?! – в бешенстве заорал он. – Ну, это мы еще поглядим, кто кого в задницу целовать будет!
Он махнул охране, и Берг повис в воздухе с заломленными руками. События переходили в иную стадию.
– В Чистилище его, упрямца!
Невзирая на страшную боль в вывернутых суставах, Берг дико рассмеялся.
Ха-ха-ха! – вопил он. – Я не боюсь твоих пыток, лягушка эриданская, и хоть тресни от злости!
Капитан запрыгал вслед по коридору, размахивая кулаками.
– А тебя и не будут пытать, червяк ты строптивый! – тоже вопил он. – Тебя просто оставят посреди зала на недельку – сам прибежишь сдаваться, как миленький!
Ржавая дверь с грохотом распахнулась, но Берг продолжал громко хохотать. Ему показалось, что последние остатки разума уже давно покинули его бедную голову, и что теперь бояться ему совершенно нечего. Ему казалось, что все страшное уже позади. И он очень надеялся на то, что все вокруг него сейчас исчезнет окончательно и бесповоротно, и придет наконец такое долгожданное облегчение.
Но Лысый Капитан надеялся совсем на другое, а что мог несчастный землянин Берг ему противопоставить?
Совсем ничего.
Костер вдруг исторг из себя сноп раскаленных искр, и разметал их над затуманенными рассказом головами слушавших. Все как один вздрогнули.
Первым очнулся Паралеев.
– И таким образом он все же заставил Берга сыграть в свою дьявольскую игру? – испуганно прошептал он.
Но Петров, казалось, этого вопроса не услышал. Он не слышал уже ничего вокруг, и ничего вокруг уже не видел, он видел только что-то за спинами сидящих по ту сторону костра, и руки его крупно затряслись.
– О боже… – громко прошептал он, и взгляд его заметался. – Неужели… Неужели это наконец-то он?!
Все обернулись. К костру бесшумно приближалась большая летающая тарелка.
– Эге, да это никак дружище Берг! – проговорил Лысый Капитан, близоруко приглядываясь к насупившемуся Петрову. – Берг, ответь же мне – неужели это ты?
Казалось, что он сильно обрадован. Петров же, с ненавистью сжав кулаки, отступил к стене. Позади него к переборке испуганно жались, так грубо и внезапно выдернутые из темноты теплой летней ночи Иванов, Федоров, Качалкин и Паралеев. Они во все глаза разглядывали ужасное убранство капитанского кабинета.
– Да, это я! – выкрикнул Петров. – Ты не ошибся!
Лысый Капитан широко улыбнулся.
– Ну-ну, никак не ожидал, что повстречаю тебя вновь совсем на другом конце континента! – сказал он. – Немало же верст тебе пришлось отмахать, друг мой, за эти годы – ведь от Тихого океана до Черного моря путь, прямо сказать, совсем неблизкий!
– Да, годов тоже отмахало порядочно, – процедил Петров, и у него появился такой вид, будто он готовился к тщательно продуманной атаке. Он вдруг осмелел и без приглашения уселся в кресло напротив Лысого Капитана, закинул ногу за ногу, достал из кармана папиросы и закурил. – Да, Лысый Капитан, наконец-то мы с тобой повстречались снова!
Капитан уставился на Петрова с неподдельным интересом. Об остальных, перепуганных и жалких, он словно позабыл.
– А здорово ты тогда обвел вокруг пальца и меня, и всю мою программу! – с восхищением сказал он. – Честное слово – мне жаль было с тобой расставаться!
– И мне тоже было жаль с тобой расставаться, – сказал Петров, ощупывая своего противника ненавидящим взглядом. – Мне оч-чень жаль было с тобой тогда расставаться, но расстаться все же пришлось, впрочем, только лишь для того, чтобы встретиться с тобою вновь!
Лысый Капитан откинулся в своем кресле и усмехнулся. Время совсем не изменило его.
– А ты все таким же упрямым и остался, дружище Берг, – сказал он. – Хотя я и представить себе не мог, что ты захочешь встретиться со мною еще раз. Впрочем, уже вижу, что за годы, что прошли со времени того знаменательного поединка, ты стал загадочен, как египетская мумия. Я же загадок не терплю, а посему выкладывай, что там у тебя за душой, да побыстрей. Неужели камень припас?
И коротко рассмеялся.
– Ты не обрадуешься, Капитан, как только узнаешь, что я для тебя припас. И ты можешь пока еще смеяться – хоть лопнуть, но все равно тебе конец.
Лысый Капитан вдруг насупился.
– Вот-вот-вот, снова угрозы! – пробурчал он и пригрозил Петрову своим многосуставчатым пальцем.
Петров вдруг нагнулся и принялся стаскивать со своей ноги ботинок с массивной подошвой. Лысый Капитан следил за его действиями и только усмехался. Наконец Петров поднес грязный ботинок почти к самому его носу и торжествующе заревел:
– Вот она, твоя смерть, Лысый Капитан, и ничего-то тебе с этим уже не поделать!
– Изволишь шутки шутить? – заинтересовался вдруг Капитан.
– Хороши же шутки! – продолжал Петров. – Подошвы моих башмаков до отказа набиты декумированным динамитом, а пояс моих штанов – тринитротолуолом, а пуговицы – пироксилином и другой разной гадостью, которая сейчас разнесет тебя и твою консервную банку на такие мелкие кусочки, что их не сыскать будет даже с микроскопом!
Лысый Капитан отшатнулся и в его глазах мелькнуло беспокойство.
– Боже мой! – закричал он и вдруг и закрыл свое уродливое лицо руками. – Не делай этого!
– Сделаю! – размахивал башмаком Петров.
– Ты коварный и подлый тип! – орал в ответ Лысый Капитан. – Ты обманом проник на мой корабль, ты обманом пронес на него взрывчатку! Но… – тут он понизил голос и кивнул в сторону сгрудившихся в углу Иванова, Федорова, Качалкина и Паралеева. – Но как же твои товарищи?! – прошипел он. – Черт со мною, старым нечестивцем, но неужели в погоне за отмщением ты погубишь ни в чем не повинные жизни своих товарищей?
Петров даже не оглянулся. Его глаза метнули в поверженного врага две ослепительные молнии.
– Я слишком долго ждал этого момента, Лысый Капитан, чтобы отступить. А мои товарищи… для моих товарищей уже любая смерть будет избавлением от тех кошмаров, которые ты им уготовил! Да что там смерть! Сейчас любая смерть на свете окупит твою гибель, и потому минуты твои сочтены. Да, я ждал этой встречи долгих десять лет, да, я молил бога о том, чтобы он устроил все как надо! И бог не обманул моих ожиданий! Долгих десять лет я по крупицам собирал всю эту взрывчатку, которая сейчас избавит нашу многострадальную Землю от такого мерзкого кровопийцы, как ты! Стоит только мне пошевелить пальцем, и произойдет такой ужасный взрыв, который не уступит и взрыву Тунгусского метеорита! А теперь молись, уродина, своим марсианским богам, может быть они и успеют отпустить тебе все твои грехи…
– Не надо! – вдруг взмолился Лысый Капитан. – Не делай этого, дружище Берг, заклинаю тебя!
И, идиотски улыбаясь, он привстал и нарочито медленно потянулся своими коварными пальцами к башмаку, но Петров резво вскочил и стал с остервенением бить им о стол.
Наступила гнетущая тишина, прерываемая только громкими ударами. Лысый Капитан долго глядел на это представление неестественно веселыми для его внешнего облика глазами, а затем вдруг осел в своем кресле и зашелся в приступе дикого хохота.
– Ну ладно, хватит… – наконец, пробормотал он, утирая ладонью выступившие на глазах от веселья слезы. Петров, перестал колотить, и с недоумением поглядел на башмак, затем сорвал с ноги другой и проделал с ним то же самое, что и с первым. Но так широко разрекламированного взрыва не последовало. Лысый Капитан закончил утирать глаза, и лицо его приняло наконец серьезный, и даже свирепый вид.
– Ну, хватит, кому сказал!!! – заорал он вдруг, и побледневший от напряжения в ожидании взрыва Петров чуть не лишился чувств. – Фейерверка не будет.
Капитан рывком поднялся из кресла и навис над съежившимся и несчастным Петровым.
– Ты здорово все это придумал с пироксилинами и динамитами, дружище Берг, – продолжал он, – но в погоне за дешевой сенсацией ты не учел одной маленькой вещи – на моем корабле не взрывается никакая взрывчатка… – он хлопнул хрящеватой ладонью по полированной крышке своего стола. – Запомни, Берг – ни-ка-кая взрывчатка в мире!
Берг откинул от себя бесполезный уже башмак и вдруг заплакал.
– Сволочь ты! – всхлипнул он, не глядя в сторону довольного Лысого Капитана. – Мерзкая, лысая сволочь!
Ему вдруг показалось, что кругом рушится весь тот мир, ради которого он убил целых десять лет своей жизни, но никак не эта злополучная летающая тарелка. А это было куда как страшнее и невыносимей того, что довелось пережить Петрову при первой с ней встрече. И все эти долгие и горькие десять лет летели на свалку, летели собаке под хвост, летели под откос, как поезд с жизненно важными грузами…
Лысый Капитан перестал сердиться. Он снова усмехался. Он прекрасно понимал состояние Петрова.
– Четыре персональные программы! – рявкнул он вдруг в микрофон и пробежался своим когтистым пальцем по кнопкам селектора. – А этих, – он кивнул в сторону несчастных людей, – в Чистилище для ознакомления…
Дюжие охранники уволокли землян, и Петров остался с довольным Лысым Капитаном один на один, почти совсем как десять лет назад. Почти.
– Ну что же, мой дружище Берг… – обратился к сломленному Петрову Лысый Капитан. – Насильственно на своем корабле держать я тебя не стану, не имею на это никаких оснований. Правила есть правила, и как бы там ни было, а эту игру ты уже выиграл десять лет назад. Но ты можешь остаться на борту в качестве гостя, это не запрещается. Заодно и поглядим, как твои бедные друзья сыграют в эту великолепнейшую из игр…
Петров безумным взором поглядел на него, вдруг вскочил и прямо через стол, как десять лет назад, кинулся на своего мучителя.
– Убью-у-ю!!! – истошно завопил он и треснул Лысого Капитана вторым башмаком прямо по безволосому черепу.
Лицо Лысого Капитана исказила гримаса ярости, он схватил Петрова за шиворот мгновенно затрещавшей по швам куртки, отодрал от себя и одним ловким движением отшвырнул в угол.
– Болван! – прошипел он, потирая ушибленный лоб. – Тварь ты неблагодарная.
Он с некоторым испугом поглядел на извивающееся в припадке тщедушное тело Петрова и вызвал охрану.
– Наружу его! Он мне тут больше не нужен!
От былой его любезности не осталось и следа. Охранники подхватили Петрова под руки, с громким скрежетом отворился входной люк, и Петров вывалился в темноту летней звездной ночи…
Он дико ревел у потухающего костра с оставшимся башмаком на коленях, пока не почувствовал, что кто-то трясет его за шиворот и мутузит по спине чем-то твердым. Он открыл заплывшие от горя глаза и увидел перед собой пьяного в стельку Сидорова.
– Что это было, Петров?! – орал Сидоров ему прямо в ухо и указывал куда-то в небо рукой с зажатым в ней стаканом. – Что это за штуковина поднялась отсюда?
Петров поглядел вверх и увидел высоко над горизонтом быстро уменьшающееся в размерах светящееся пятно. Зубы его сами собой заскрежетали у него во рту, а глотка исторгла из себя ужасный нечеловеческий вопль. Звездное небо потеряло весь свой первозданный блеск, и Петрову вдруг показалось, что оно начинает проваливаться в преисподнюю.
– Ты, болван, будешь отвечать, или нет? – не унимался Сидоров, и так тряхнул Петрова, что у того помутнело в глазах. – Где все делись? Куда все удрали?!
И он занес над головою бедного Петрова кулак. Этого Петров не выдержал. Он размахнулся и треснул башмаком по опостылевшей физиономии, да так сильно, что от Сидорова осталась одна лишь левая нога. И эта нога долго кружилась в пустом черном небе, а потом упала в глубокий-преглубокий колодец.
Ужасный Федя
Слева и справа от меня была тайга. Так по крайней мере считал и утверждал Виктор Бомбаревич, за несколько лет отшельничества превратившийся из рядового энтузиаста в настоящего маньяка. Он торопливо шагал впереди, увлекая меня в это царство теней и неприятных ощущений, и даже не оглядывался. Мы шли на поиски снежного человека, который по слухам обитал где-то в этих местах.
А более ужасных мест для подобных поисков и представить себе было трудно. Мы пробирались по руслу омертвевшей реки, и часы показывали полдень. Если бы не этот точный механизм, я засомневался бы в том, что в таком мрачном мире вообще существует течение времени. Кроме нас двоих вокруг не двигалось ничего. Темная стена этих северных джунглей словно затаилась, не шевелился даже туман, превративший небо в кошмарный колпак. Мне подумалось о том, что и река пересохла не зря – любое движение в этом замкнутом пространстве порождало только тревогу и неуверенность. Тот, кто никогда в жизни не бывал в подобных местах, вряд ли поймет мое состояние – состояние человека, которого пугает даже сумрак небольшого сквера в центре густонаселенного города. А если еще подумать и о том, к кому мы в гости направлялись, то этот сплав ощущений на бумаге передать вообще невозможно.
Впрочем, Виктор Бомбаревич, в недавнем прошлом выходец из того же города, что и я, не чувствовал себя слишком уж неуверенно. Напротив, он не видел в окружавших нас пейзажах ничего отталкивающего, и ему самому порой становилось удивительно вспомнить себя в моем положении. За весь прошлый вечер я наслушался от него массу сбивчивых речей, воспевающих и прославляющих этот великий противный край. Я не разделял восторгов Бомбаревича, а он не разделял моих опасений.
Но какие бы разногласия не возникали между нами по этому поводу, в одном мы с ним были хоть как-то едины. Нам обоим во что бы то ни стало нужно было увидеть снежного человека, или реликтового гоминида, как прозвали его ученые. Впрочем, у Виктора было свое слово для определения этого животного – он называл его неандертальцем. Он был уверен в правильности выбранного термина, но почему – этого он мне не объяснил. А я и не спрашивал, потому что не в названии дело. Неандерталец звучало все-таки привлекательнее, чем малопонятное, сугубо ученое выражение.
Бомбаревич возлагал на этот поход большие надежды. Самого неандертальца он еще так ни разу за три года и не увидел. Но зато был обладателем большой коллекции его следов. За все это время, проведенное в Сибири, он нагляделся на них не меньше, чем маститый издатель на свои издания. Он был уверен в существовании неандертальца точно так же, как и стрелка компаса в существовании магнитного полюса, причем на основании собранных данных мог описать особенности его внешности и повадок до малейшей детали. Он был помешан на этом объекте, и с тех пор, как эта «болезнь» стала в нем прогрессировать, он превратился в человека с узконаправленной мозговой деятельностью. Для него реально существовали только те вещи, которые так или иначе были связаны с предметом его мании. Я имел к этому прямое отношение – хотя мне всю жизнь было глубоко наплевать на этого снежного человека, но, так как я все же был близким другом Виктора, и к тому же имел неосторожность в письмах к нему выражать недвусмысленное недоверие по поводу мечты его желаний, то пришлось расплачиваться. Виктор сделал все, чтобы вытянуть меня из центра цивилизации и окунуть с головой в это отвратительное царство. И поставил это дело так, что вырваться назад домой я смогу только лишь после желанной для него аудиенции с любимым чудовищем.
– Вас бы всех оттуда повытягивать хоть на недельку, – сказал он мне. – Чтоб размяли свои мозги и кости.
Хороши же мозги будут у меня после такого «отдыха», уныло подумал я и крикнул:
– Эй, Бомбаревич!
И тут же испугался звука собственного голоса. Чаща гневно зыркнула на меня со всех сторон, грозя расплатой.
Виктор не остановился, он только недовольно оглянулся через плечо. Я стянул с себя нелегкий рюкзак и опустил его на позеленевший плоский камень.
– Чего ты? – спросил Бомбаревич и потянулся наконец ко мне всем телом.
Я махнул рукой, не намереваясь больше кричать. В этом пропитанном насквозь влагой и мерзкими предчувствиями воздухе голос изменился и производил неприятное впечатление.
Виктор медленно повернулся ко мне, вид у него был раздраженный.
– Погоди, не торопись… – негромко сказал я, вытирая со лба выступивший пот. – Куда спешить, успеется!
– Устал? – подозрительно поморщился Бомбаревич.
Но я ничего не ответил, наслаждаясь выпавшей минутой отдыха. Лямки нагруженного доверху рюкзака порядком измяли плечи – в нем была палатка и кое-что из утвари, но следовало сказать, что Бомбаревич нес на себе гораздо большую часть общего груза. Он даже не скинул с себя рюкзак, ожидая, пока я приду в себя.
…Когда я приближался к этому краю на элегантном авиалайнере, я никак не предполагал, что вся эта затея с поисками неандертальцев будет выглядеть намного менее романтической, чем представлялось. Мне тогда казалось, что нет ничего проще, чем отшагать по тайге километров сто с нагруженным рюкзаком на спине. Вернее сказать, я чувствовал, что прогулка окажется более прозаической, но откуда мне было знать насколько? Мы не прошли еще и пятой части нашего пути, а я уже волочил ноги, Бомбаревич утверждал, что все будет хорошо, очень интересно, и что я нисколько не пожалею. И на самом деле, я еще не жалел, но чувствовал, что после созерцания первого же следа, который нам повстречается, у меня пропадет всякое желание двигаться дальше.
Но след увидеть хотелось все же своими глазами. Хоть я и не шибко верил в существование неандертальцев где бы то ни было, но убедиться хотя бы в существовании следов было необходимо. По всей стране разгорелись страсти-мордасти вокруг этого мифического существа, и чтобы найти хоть какую-то точку опоры в формировании моего отношения к этой, так сказать, проблеме, нужно было прощупать все собственными руками. О том, чтобы увидеть живого неандертальца, я сейчас не думал. Для моих нервов это было бы слишком.
Бомбаревич уходил, легко перескакивая с камня на камень. И чем дальше он удалялся, тем сильнее меня обвивали холодные волны страха, исходящие от непонятного окружения. Я передернул плечами, подумав о том, как Виктор мог совершать свои одиночные прогулки по этому ужасному лесу в настырных поисках еще более ужасного. Что может быть ужаснее существа с налитыми кровью глазами безумца, картинки с фантастическими изображениями которого заполнили все популярные книжки последних лет, я себе и представить не мог.
Рюкзак сам собой занял свое место у меня на лопатках, а ноги понесли меня вперед без моего ведома. Куда девалась усталость? Мне казалось, что из размытой туманом чащи глядят тысячи враждебных глаз, и как бы выдавливают меня из занимаемого пространства, заставляя ноги работать с удвоенной силой. Бомбаревич скрылся из виду и я, стараясь изо всех сил стараясь не запаниковать и нагнать его, раза два чуть не растянулся на скользких камнях. И лишь тогда, когда я увидел наконец его, столкнувшись с ним на повороте русла, все неприятные ощущения, словно силой инерции, вынесло из меня вон.
Бомбаревич стоял напротив пологого склона и смотрел наверх. Я скользнул взглядом по его заинтересованному чем-то лицу и тоже задрал голову. Над нами возвышалось большое узловатое дерево, названия которому я сейчас дать бы не решился. За ним темнела сплошная масса дикого кустарника. Больше ничего я не увидел.
– След, – сказал Бомбаревич.
Я пригляделся, близоруко щурясь. Рюкзак на мгновение стал невесомым.
– Ей-богу, след! – возбужденно повторил Бомбаревич, швыряя свою ношу под ноги. – Или я буду не я!
Он проворно вскарабкался по откосу и склонился над полоской всклокоченной, как мне показалось снизу, земли.
Мой рюкзак сам слетел с меня, и через секунду я тоже был наверху.
– Смотри… – с трудом сдерживая рвущееся наружу дыхание, произнес Бомбаревич. Он отстранил меня рукой, другой тыкая под ноги. – Это его след. Свежий. Он прошел тут совсем недавно!
Пространство еще сильнее сжалось вокруг меня. Мне стало не по себе. Я вытянул шею, стараясь разглядеть то, что увидел Виктор. Но это было просто углубление между камнями с торчащими из него измочаленными корешками жухлой травы.
– След? – переспросил я, приглядываясь лучше. – С чего ты взял?
Виктор тряхнул сжатым кулаком в воздухе.
– Это он! – повторил он. – Это он! И далеко уйти от нас он не мог!
Он сорвался с места и принялся рыскать вокруг, осматриваясь.
Я присел на корточки. Конечно, это был след, но кто его оставил, об это сейчас можно было только догадываться. Трава была выворочена с корнями, словно по ней пробуксовало колесо машины. Но машина проезжать тут не могла. При некотором воображении этот след вполне мог сойти за тот, что я неоднократно видел на страницах журналов.
Из-за кустов вывалился Виктор и подскочил ко мне.
– Так… – сказал он, еще раз оглядев след. – Сворачиваем тут. Мы должны его догнать. Это верный шанс.
Он скатился вниз, подхватил оба рюкзака и выкинул их к моим ногам.
– Нужно идти быстро, – умоляюще посмотрел он на меня, просовывая руку в лямку. – Иначе мы его упустим.
И тут я испугался уже по-настоящему.
– Ты с ума сошел! – схватил я его руку и машинально огляделся.
Виктор удивленно отступил от меня.
– Ты хочешь ломиться – за ним так… и даже без оружия? – выпучив глаза, спросил я. – Но он же свернет нас в бараний рог!
– Не свернет! – упрямо ответил Виктор. – Если бы хотел, то свернул бы уже давно.
Сейчас он и на самом деле был похож на сумасшедшего. На одержимого. Вряд ли он сам верил в то, о чем сейчас сказал мне, для него собственные слова ничего не значили – они были направлены исключительно на мое убеждение. Если бы даже неандерталец слыл в округе кровожадным убийцей, и это не остановило бы моего друга. Он походил сейчас на выпущенный из пушки снаряд, ловить который на пути к цели просто немыслимо.
Я это прекрасно понимал, и его ответ меня не убедил. Я снова вспомнил репродукцию из журнала, и меня затрясло так, словно ко мне подключили электрический ток. Если я еще не верил в гоминоида реликтового, то в нечто более ужасное я поверил безоговорочно. Тут, за тысячи километров от родного дома, я готов был поверить во что угодно. Остатки романтики слетели с этого предприятия так стремительно, что у меня вдруг закружилась голова. Рядом стоял мои друг Бомбаревич, которому я доверял в любом деле, но мне вдруг показалось, что это и не Бомбаревич вовсе, а коварный и хитрый враг, пытающийся заманить меня в ужасную ловушку.
– Витя… – произнес я, надеясь неизвестно на что. – Я дальше не пойду!
Бомбаревич безжалостно поглядел на меня. В его глазах появился странный металлический блеск.
– Трус ты несчастный! – вдруг процедил он с нескрываемой злобой. – Ну и катись на все четыре стороны!
Он стремительно развернулся и потопал от меня прямо в вязкую мглу таинственной чащи.
Я замер в нерешительности.
– Витя! – крикнул я, но на этот раз Бомбаревич и не подумал даже обернуться. И я понял, что мне не остается сейчас сделать ничего иного, как двинуться вслед за ним. Если бы я даже и захотел возвратиться назад домой в одиночку, у меня ничего не вышло бы. Проклятая тайга прикончила бы мой разум прежде, чем я сообразил бы, в какую сторону мне идти.
Я подхватил рюкзак, и прилаживая его на ходу, проклинал все на свете. Бомбаревич скрылся из виду, и это было невыносимо. Снова крикнуть я поостерегся, и поэтому пришлось напрячь все силы и волю, чтобы, не поддавшись всесильной панике, нагнать его.
Бомбаревич продвигался поразительно быстро. Ныряя под низкие ветви деревьев, проламываясь сквозь цепкий кустарник, он словно шел по следу наверняка выбранной дичи. Я же, сколько не вертел головой и не вглядывался себе под ноги, ничего не видел. Один раз только попалась ветка, сломанная на высоте человеческого роста. Витя мельком взглянул на нее, словно видел в ней всего лишь подтверждение своим догадкам, и устремился дальше. Со мной он так и не заговорил, до тех пор, пока мы не вышли на большую поляну.
Пока мы совершали эту выматывающую экскурсию под пологом сырого леса, заметно потемнело. Туман не сгустился и не рассеялся, солнце, судя по стрелкам наручных часов, должно было находиться не так уж и далеко за зенитом, однако темно было так, словно кто-то покрыл невидимое небо густой маскировочной сетью…
– Болото, – сказал Бомбаревич и отступил на шаг.
Я огляделся. И правда – поляна была не поляна, а настоящее болото. Там и сям из него торчали какие-то пеньки и кустики. Противоположный берег терялся в пелене тумана.
– Так, – коротко сказал Бомбаревич и неприязненно оглядел меня. Мое состояние, ясно, ему не понравилось. – Привал.
Я потянулся к лямкам рюкзака, благодаря неизвестно какую силу за это желанное препятствие, как вдруг услышал в стороне странный шум. Будто кто-то пнул ногой пустую ржавую бочку.
Бомбаревич резко обернулся на звук, и я увидел, как вдруг изменился цвет его лица. Оно стало зеленым, словно мгновенно заплесневело. Я моментально понял, что он чего-то испугался, и чувствуя, как все внутри переворачивается, тоже оглянулся.
Невдалеке от нас, в тени обвисших деревьев, стоял он. Мне не нужно было долго его разглядывать, чтобы в этом убедиться. Я видел его уже сотни раз. Поражающим был только рост.
Неандерталец крепко стоял на своих ногах-бревнах и походил сейчас на вырезанную из гигантской колоды фигуру далеко не сказочного страшилища. Ни один волосок не шевелился на его гладкой, словно у породистой собаки шерсти, не играл на теле ни один мускул. Но его ужасные, красные глаза – глаза навыкате, глаза изверга – медленно двигались, обводя нас с Бомбаревичем пустым холодящим взглядом.
Я вдруг подумал, что не выдержу этого противостояния. Бомбаревич не подавал признаков жизни, и мне показалось, что он умер стоя. Но отвести своего взгляда от этих красных глаз я был не в силах. Мне думалось, что упусти я их хоть на мгновение, и в движение придет какая-то страшная пружина, которая сделает обстановку еще ужасней.
Занятый своими чувствами, я и не пытался разглядеть неандертальца подробнее. Мне показалось, что я могу так простоять не мигая и день, и два, и месяц, и год, лишь бы это чудовище тоже не делало никаких движений, но тут Бомбаревич тронул меня за плечо.
– Петя… – нервно прошептал он. – Ты видишь?
Еще бы, сказал я, но оказалось, что об этом я только лишь подумал. С перепугу язык усох и не шевелился.
Неандерталец продолжал стоять как пень, и мне вдруг показалось, что взор его потух. И в тот же миг Бомбаревич выступил вперед.
– Эй! – дрожащим голосом, но довольно ласково позвал он, и протянул к страшилищу руку.
Неандерталец отступил и задел головой массивную ветвь, расположенную метрах в трех от земли. Я услышал треск дерева.
– Не бойся нас!.. – осмелел Виктор и двинулся вперед.
Я, затаив дыхание и чувствуя, как отнимаются ноги, напряженно следил за этой нелепой сценой.
Внезапно на видимом краю болота позади неандертальца показались две размытые туманом фигуры. Они вынырнули из чащи так стремительно, что увидав их, я вздрогнул. Это были люди, причем один из них с ружьем на плече, и они быстро приближались, о чем-то переговариваясь. Неандерталец повернул в их сторону свою массивную голову и вдруг с шумом потянул носом гнилой болотный воздух…
События развернулись молниеносно, я даже не успел сообразить что к чему. Винтовка соскочила с плеча незнакомца и раздался приглушенный туманом звук выстрела. Я подумал, что стреляют в чудовище, но пуля влепила мне в живот и я, завертевшись на одном месте, словно ветряная мельница, полетел на землю. Головой я ударился о камень, из глаза посыпались искры. Но сознания я не потерял. Боли не было, был только шум в ушах. Сквозь этот шум я различил какое-то гиканье, затем кто-то истерически закричал:
– Бей гадов!
Мгновение спустя округу потряс неимоверной силы рев, такой, словно его исторгли сто паровых гудков сразу. Удивляться, поражаться и пугаться не было уже ни времени, ни сил. Не раздумывая более над тем, почему я еще до сих пор жив, размахивая руками и цепляясь за что попало, я попытался встать, но снова был сбит с ног. Впрочем, удар был несильный и я, словно ванька-встанька, вскочил опять. Прямо перед моим носом мелькнули чьи-то ноги, оторванные от земли, затем я увидел рядом с собой поражающе гигантскую и сгорбленную фигуру неандертальца, который молотил своими ручищами-кувалдами, казалось, прямо по земле. Раздался еще один выстрел, но на этот раз пуля со мною не встретилась, и в суматохе я даже не мог разобраться, куда она полетела и вообще – в кого же на этот раз стреляли…
Неандерталец наконец разогнулся, и в одной руке он держал тщедушное на ее фоне тело Бомбаревича. Вся одежда Виктора была заляпана странной темной жидкостью, руки и ноги обвисли, оторванные от земли, и во всей его фигуре было что-то противоестественное. Неандерталец швырнул его в меня, и я в который раз полетел на землю. В лицо плеснуло чем-то неприятно-теплым, и прежде чем безвольное тело моего друга похоронило меня перед собой, я понял, что его голова так и осталась в пальцах неандертальца.
И в тот же миг краем глаза я заметил приближавшийся к моему лицу грязный сапог, последовал сильный удар, и этого удара было достаточно для того, чтобы я наконец отключился.
Вероятно, я находился без сознания очень долго, потому что за это время, я успел прожить целую жизнь. Картины сменяли одна другую очень быстро, и к тому моменту, когда я открыл наконец глаза, я успел уйти от этого страшного события на много лет вперед. В этих снах Бомбаревич благополучно состарился и умер естественной смертью, реликтовый гоминоид так и остался существовать только на страницах журналов. А вот пуля, попавшая в меня, продолжала сидеть во мне, только не в животе, а в мозгу. Она ворочалась там в силу каких-то необъяснимых причин, вызывая боли и ни на секунду не позволяла выкинуть из памяти идиотские красные глаза привидения-неандертальца, которое оторвало голову Бомбаревичу-кукле.
И когда на меня вдруг из кромешной темноты глянула сухая еловая ветка, озаренная дрожащим светом, я все-таки сразу понял, что это не время сделало ложный ход, чтобы освободиться от пули в мозгу, а я выпал из него, всего лишь отсрочив развязку этого неприятного приключения…
Была ночь. Голова болела, но с животом было все в порядке, я это чувствовал, потому что будь иначе – не довелось бы мне видеть эти сны, и не болела бы так голова.
Я скосил глаза в сторону огня и увидел рядом с собой веселый костерок с водруженным над ним квадратным котелком. От котелка поднималось марево, и по ту сторону сидели люди и разговаривали.
– Эй, проснулся? – сразу же услышал я тонкий голос одного из них и понял, что касается это именно меня.
Я напрягся, оторвал тяжелую голову от сухой травы, на которой лежал.
– Проспался? – молодой парень лет двадцати встал надо мною.
Я мгновенно вспомнил грязный сапог, высекший искры у меня из глаз в тот, самый последний момент, и испуганно взглянул на его ноги. Совпадение было полным, и я отшатнулся.
– Привет! – снова сказал мне парень, наклонился и протянул мне раскрытую ладонь. – Добро пожаловать! Меня зовут – Вася!
Я торопливо сел и поджал под себя ноги. Под глазом неприятно засаднило.
– Отойди-ка от него! – громыхнул раздраженный голос из-за костра.
Вася нехотя повиновался, а я тем временем огляделся.
Кроме Васи людей было еще двое. Один сидел, второй – тип с крайне неприятной внешностью – встал, и кутаясь в замызганный брезентовый дождевик, подсел ближе.
«Попался!» – мелькнула в голове нехорошая мысль, когда я разглядел его получше. Уж слишком отвратительной показалась мне эта рожа, и я нутром почувствовал, что ничего хорошего ждать от этих людей мне не придется. Это были нехорошие люди, мне тотчас припомнился ужасный неандерталец… и несчастный Бомбаревич без головы.
– Очухался? – довольно-таки миролюбиво спросил тип с неприятной внешностью. «Наверняка это сбежавшие из лагеря уголовники», – подумал я.
– Ну-у?! – противно взвизгнул Вася и затряс кулаками над моей головой. – Отвечай – очухался?!
Я почувствовал себя безумно скверно. Третий, за костром, уткнув подбородок в руки, сложенные на коленях, с каким-то непонятным любопытством наблюдал за всей этой сценой.
– Развяжи-ка ему язык, – обратился тип к Васе и тот, кивнув, радостно потянул из костра полыхающую рваным пламенем увесистую кочерыжку.
– Ы… ы… – завыл я, шаря вокруг руками. От безысходной тоски на глаза навернулись слезы. Может быть это просто шутки?
Силы вдруг оставили меня, я обмяк, и в этот же момент головешка очутилась у меня под носом. Раздался треск обгорающих волос, в лицо дохнуло нестерпимым жаром. Шутками тут и не пахло.
Эти головорезы церемониться со мною не собирались – я еще не понимал, что именно им от меня нужно, но чувствовал, что целым и невредимым отсюда уже вряд ли уйду.
Да и уйду ли вообще?
– Зачем пришел? – спросил Вася, отвел пламя от меня и снова склонился, пытаясь заглянуть в мои перепуганные глаза. – Рассказывай, да поживей!
Я опять хотел заговорить, и опять у меня ничего не вышло. Обводя эти привидения безумным взором, я исторгал из себя нечеловеческие звуки.
– Э-э… да он же немой! – сообразил вдруг Вася.
Третий, до того не издавший ни звука, поднял наконец свою голову с колен.
– Ты что, парень? – озабоченно спросил он из-за костра. – Никак и на самом деле язык прикусил?
– Не прикусил… – сказал Вася, словно замирая от восторга перед намечающимся открытием. – Проглотил! А ну, покажь язык! – взвизгнул вдруг он.
И он с такой силой дернул меня за челюсть, что в первый миг мне показалось, что он вообще отделил ее от моего лица.
– На месте язык, – как бы разочарованно произнес он, закончив осмотр. – Притворяется, гадина!
И он снова замахнулся на меня дымящейся корягой.
– Стоп! – вступился вдруг за меня третий, и я невольно отметил про себя, как выгодно он отличается внешностью от своих неотесанных спутников. Было сразу видно, что он выходец из большого города. Это прямо-таки бросалось в глаза.
– Послушай, парень… – обратился он ко мне. – Все прошло. Приди в себя и успокойся.
Если бы он знал, чего от меня сейчас требует! Мозг буквально кишел дикими мыслями. Полное спокойствие будет только на том свете, промелькнула вдруг дурацкая мысль. Как сейчас у Бомбаревича.
При мысли о Бомбаревиче меня снова затрясло. Но я тут же вспомнил о пуле в животе и потянулся к нему руками. Пальцы мои нащупали исковерканную бляху ремня. Острый рваный край зацепил под ногтем, и я сморщился от боли. Но теперь мне стало понятно, отчего я выжил при прямом попадании.
Мысль эта мало обрадовала меня. Я открыл рот, чтобы задать наконец, хоть какой-нибудь вопрос, но из глотки снова полились непонятные звуки. Язык не работал. Вероятно, от беспрерывных кошмаров у меня что-то случилось с речью.
– Ладно, парень… – оскалил зубы тип с неприятной внешностью, наблюдая за тем, как я ощупываю свой язык дрожащими руками. – Давай-ка ответь нам; ты пришел сюда за снежным человеком?
Это был первый конкретный вопрос во всей этой кутерьме, я уже знал, какого ответа от меня ждут и решил, что хуже не будет, если я не совру.
Я с готовностью кивнул, приглядываясь к тому, третьему, за костром. Я чувствовал, что именно он старший в этой зловещей компании, и решающее слово принадлежит тут только ему. Уж больно интеллигентно он выглядел, не в пример этим двум грубиянам, которые наверняка и трамвая городского никогда в жизни не видели. И с затаенной надеждой вглядываясь в его лицо, я проклинал на чем свет стоит беднягу Бомбаревича, и всю его затею.
Вася склонился над котелком и длинной щепкой перемешивал его содержимое. От котелка шел приятный дух, и я некстати почувствовал, как здорово проголодался.
– Ну и как… повидал? – Вася впился в меня своим гнусным вызывающим взглядом. Я внутренне поморщился, демонстративно на него не глядя.
– Разумеется повидал, – ответил за меня тип в плащ-палатке. – Отчего же тогда, скажи мне, язык у него усох?
– Ладно, – сказал вдруг интеллигент. – Оставим это. – Он снова обратился ко мне, и в его голосе я вдруг почуял нечто такое, что сразу же умерило все мои к нему симпатии. – Не знаю, парень, как там тебя зовут, да и знать не хочу. Много вас тут в последнее время исследователей разных развелось, только жить нам мешаете. Этот дуралей, с которым ты пришел, давно тут воду мутит. Видите ли, ему понадобился неандерталец! Вот и посмотрел! – вдруг заорал он на меня. – И с каждым так будет, кто свой нос сувать не перестанет! Понятно? Наш Федя не любит этого, он в зоопарке жить не хочет.
– Правильно! – в тон ему поддакнул Вася. – Все вы – сволочи ученые, так и норовите кого-нибудь в клетку засадить!
– Да мусор он, и дело с концом, – проворчал тип в плащ-палатке.
– Что мент, что ученый – сейчас тут одно и тоже! – не унимался Вася.
Я ошалело переводил взгляд с одного на другого. Как-то сразу я уловил это странно прозвучавшее сейчас имя – Федя… и сообразил, кому именно оно принадлежит.
– Так что молись, вонючка! – с какой-то патологической ненавистью поглядел на меня Вася. – Мертвец ты уже, как и твой друг!
– Федя!.. – вдруг позвал интеллигент.
За его спиной в темноте ночи что-то шевельнулось, вздрогнуло, словно осела гора земли, и через мгновение через костер на меня глянули ужасные красные глаза.
От неожиданности я сильно вздрогнул. Казалось, дурной сон прокручивается заново. Гигантский неандерталец стоял передо мной, согнувшись в три своих погибели, и одна его скрюченная рука упиралась в землю. В другой он крепко держал какой-то бесформенный, как показалось, предмет.
Интеллигент глянул на этот предмет и укоризненно покачал головой.
– Фе-едя… – сказал он, морщась от отвращения. – Где же твоя культура?! За столом ведь сидим!
Неандерталец недовольно вытянул губы в трубочку и прижал предмет к своей могучей груди. Я пригляделся, и неожиданно для себя понял, что это была за штука.
Это была голова Бомбаревича, деформированная почти до неузнаваемости. От столь ужасного открытия я снова захрипел и дернулся, порываясь вскочить и убежать. Но Вася ловко влепил мне своей деревянной ладонью по шее. Голова моя обвисла, и валясь набок, я чуть не угодил в костер.
Когда я пришел в себя, ужасной головы в руках неандертальца не было. Он сидел за костром, гора мяса и шерсти, и величественно, словно Гулливер над лилипутами, возвышался над своими приятелями. Перед ним стояла большая банка сгущенного молока, и пальцем он ковырял в ней, выгребая остатки содержимого. В компании этих бандитов он выглядел еще более устрашающе, чем тогда, на болоте…
На лбу у меня вздулась огромная шишка. Очевидно, это позаботился Вася, чтобы привести меня в чувство.
– Не стоило и пугаться, – сказал мне интеллигент, когда я снова обрел способность видеть и слышать. – А ты ведешь себя, словно женщина в истерике. Но ведь ты не женщина, а искатель приключений, и поэтому должен знать, что кругом тебя – жизнь, которая блещет всем своим разнообразием и целиком состоит из всяческих потрясений. Однако ты этого не знаешь. Это незнакомо таким цивилизованным слюнтяям, как ты. Я не берусь судить о том, как бы повел себя в подобной ситуации твой более закоренелый друг, – он кивнул в сторону чащи, явно подразумевая Бомбаревича. – Но ты сегодня оказался не на высоте. Ты каждую минуту валишься в обморок. Почему так? Потому что ты трус. И я совершенно не понимаю – зачем ты вообще приперся в этакую глухомань?
Он знал, что ответа от меня ожидать не придется, и сразу продолжил.
– В любом случае, парень, прогулка эта была твоей последней прогулкой на свете. В этом лесу ты и умрешь, точно так же, как и твой настырный друг. – Он помолчал, словно проверяя мою реакцию на свое заявление. – Так надо. И никто никогда не узнает, куда вы с ним исчезли, и это будет правильно.
От этого вполне конкретного заявления у меня захватило дух. Это было страшное чувство, и я чуть было снова не отключился, но тут Вася встал и направился ко мне. В руках у него была винтовка с коротким стволом, и я подумал, что он тут же меня сейчас и убьет…
– Одна проблема, – словно спохватился интеллигент. – Мы честные коммерсанты, и руки наши не замараны кровью. Понял? Нет на наших руках крови, и никогда не будет. Но лишние свидетели ни к чему, и поэтому ликвидацией твоей займется…
– Федя! – радостно взвизгнул Вася.
Неандерталец, поглощенный вылизыванием банки, услыхал свое имя, откинул жестянку от себя подальше. Он протянул ко мне свои громадные руки, и чуть было не затушил при этом костер. Я задергался и попытался отползти, однако Вася снова влепил мне по шее.
– Поднимайся! – заорал он, и вдобавок больно ткнул в спину прикладом.
– И проворней двигай ногами, когда очутишься в лесу, – напутствовал меня тип в плащ-палатке. – Фортуна – штука капризная. Кто знает – может спасешься?
Вася противно заржал – мое спасение никак не входило в планы этих головорезов. Они наверняка были уверены в том, что живым мне отсюда не выбраться!
Я вскочил на непослушные ноги и вдруг затрясся. Во мне словно проснулось полное жизненной силы чувство, которое ни за что не хотело мириться с создавшимся положением. И если я сам, сломленный и безвольный словно тряпка, не имел уже ни сил, ни желания сопротивляться надвигающейся смерти, то это чувство, точно загнанная в угол змея, задергалось в страшных конвульсиях, и брызгая ядом, рвалось на волю. Мне оно уже не подчинялось. Мое сознание в этой борьбе за жизнь не играло уже никакой роли.
Федя явно почувствовал перемену, происшедшую во мне. Слишком резво для своей массы он вскочил и замер в напряженной позе, по-прежнему не спуская с меня своих гипнотизирующих глаз. Все остальное, кроме этого взгляда перестало для меня существовать. Я перестал быть человеком, и потому Федя почувствовал наконец во мне самую что ни на есть полноценную безмозглую дичь. А хищник и жертва в момент встречи понимают друг друга с полувзгляда.
Но Федя почему-то медлил, и я понял, почему. Он ждал команды от своих хозяев.
Дисциплинированный боец!
– Пош-шел! – рявкнул вдруг Вася, и ткнул вдобавок кулаком под ребра.
И я пошел. А затем побежал. Что мне оставалось еще делать? Уже обогнув ближайший куст, я услыхал голос интеллигента.
– Отпустишь подальше… – кричал он, видимо, неандертальцу. – А затем утопишь в болоте… и чтоб никаких следов!
Я содрогнулся. Проворно перебирая ногами, я нырнул в кромешную темноту и помчался, совершенно не разбирая дороги. Мысли сбились в испуганный комок и затихли. Мною овладел древний инстинкт примитивных предков, который распределял энергию мышц и мускулов куда рациональней, чем разум. Чудом я увертывался от внезапно выныривавших из мрака стволов деревьев, и ноги, несмотря на засевшую в них противную слабость, ни разу меня не подвели, а руки, помогая туловищу продираться сквозь заросли цепкого кустарника, превратились в гибкие и сильные щупальца. Мне тогда казалось, что я даже и не дышал, дыхание только расслабляло и мешало.
А в голове намертво засело страшное видение – чудище Федя. Это видение только и гнало меня вперед, как мотор – торпеду. Ужаса я тогда не испытывал никакого, все ощущения исчезли, образ неандертальца стал для меня символом смерти – вечным врагом всего живого. А от этого врага не защитят никакие эмоции, тут необходимы только решительные действия. Вот я и действовал.
Через некоторое время этой гонки мои уши донесли до меня новый звук, и я сразу понял, что это такое. Я ждал этого звука. По моим следам выпустили неандертальца, и он ломился за мною через чащу, словно локомотив. Мои мышцы заработали в три раза проворнее, но тут начала сказываться неподготовленность тела к подобным соревнованиям. Ноги заплелись, и я с громким стуком налетел на дерево и был отброшен на гибкую стену сырого кустарника. За спиной уже явственно были слышны звуки исполинских шагов и отрывистое рычание зверя, выбрасываемое с его рычанием. Теперь я уже нисколько не сомневался в том, что минуты моей жизни сочтены. Но я непроизвольно подчинился неистребимому инстинкту, и бешено вращая глазами в поисках свободного пути, снова вскочил на заплетающиеся ноги.
Тело мое было словно разрываемо на части. По лицу струился то ли пот, то ли кровь… Пальцы на руках не действовали, словно они были отморожены. Меня опять занесло на кусты, и в панике я кинулся прямо на них, не в силах выдерживать уже хоть какой-то маршрут. За спиной раздавались сотрясающие удары и треск ломающихся деревьев, вперемежку с яростным сопением. А у меня из горла рвался дикий крик отчаяния, словно я уже чувствовал, как страшные скрюченные пальцы-кинжалы Феди впиваются мне в спину.
Но этого не произошло. Я осекся, заметив, как впереди вдруг возникла какая-то темная живая масса, и чудом увернувшись от нее понял, что это было. Это был медведь. Уже потом, много времени спустя я стал понимать, что именно случайная встреча с ним и спасла мою жалкую в тот момент жизнь. Но сейчас мои бездействующие мозги пронзила ослепительная вспышка бьющего наружу страха, уже не сдерживаемого ничем, и с этого момента я уже мало что помню.
Я помню только шум той страшной драки, завязавшейся за моей спиной, а также, как утопая в мертвой холодной жиже и постоянно проваливаясь в нее с головой, я отчаянно размахивал руками и дергал ногами. Мне все время казалось, что я уже давно завяз в болоте, утонул, но мои ноги неизменно находили опору, и я все же выныривал.
Продолжаться до бесконечности так не могло, и я наконец отключился. А включившись, увидел над собою яркое солнце и услышал возбужденные голоса людей. Да, это были люди. Это были уже хорошие люди!
Дальше все происходило как во сне. Но я не спал, а жил, двигался, и даже кое-как общался с окружающими. Я понимал, что каким-то чудом спасен, что нахожусь среди людей, которые не хотят мне зла, понимал, что страшного Феди рядом со мною уже нет и что мне уже вообще нечего бояться. Но мозги мои действовали плохо, они словно слиплись, ссохлись после хорошей стирки, и соображал я с большим трудом. Как потом мне рассказали, на все расспросы я только затравленно улыбался и ничего не отвечал. Меня тогда даже не волновало, каким чудом я спасся, я подавлял в себе жуткие воспоминания, и радовался только тому, что голова моя на месте, а не где-то там в тайге, в чаще, в лапах у мерзкого чудовища, а больше мне ничего и не надо было. Вероятно, я тогда просто сошел с ума. Вероятно, остальные это видели тоже.
Через некоторое время, так ничего и от меня не добившись, меня отправили домой, и там я оказался в психиатрической лечебнице. Но меня это не смущало тоже. В лечебнице было лучше, чем на болоте в ту ночь, и поэтому я принял такой поворот дела как должное. Со мной занимались врачи, хорошие специалисты. Ведь я потерял дар речи, хотя сам никакого огорчения от этой потери не испытывал. Мне даже не хотелось вообще говорить. Вероятно, и с мозгами у меня было все в порядке, только я не хотел признаваться в этом окружающим, чтобы своими расспросами не будоражили ненужных воспоминаний.
Но говорить я все же разучился на самом деле.
Мало-помалу я приходил в себя и впитывал поступающую извне информацию. Я наконец узнал, что о таинственном реликтовом гоминоиде до сих пор никто и слыхом не слыхивал, что от Бомбаревича нет никаких вестей, и что вообще никто не знает, что же все-таки с нами приключилось. Несколько раз в больницу приходили какие-то типы то ли из органов внутренних дел, то ли из государственной безопасности, и пытались меня расспрашивать. Но и у них ничего не вышло. Я знал не больше их. Как бы там ни было, а информацией я ни с кем не пожелал делиться.
Прошло еще некоторое время, и мало-помалу я стал похож на нормального человека, хотя говорить по-человечески так и не начал. Из больницы меня выписали домой. Побездельничав еще некоторое время, я пошел на работу. Друзья устроили меня рабочим в маленькую типографию. Для того, чтобы снова стать страховым агентом, каковым я был до злополучной поездки в сибирские дебри, нужно было заново выучиться говорить.
И скоро я все-таки ощутил потребность в языке. Вместе с тем, как ко мне понемногу возвращалась ясность ума, на меня снова стали наваливаться страшные воспоминания. А наедине с ними я чувствовал себя очень скверно. Мне снова стали необходимы отошедшие во время болезни на задний план друзья, а для полноценного общения с ними без языка было не обойтись. К тому же я понимал, что в покое меня все равно не оставят – завеса над фактом странного исчезновения Бомбаревича все еще не была приподнята. Ключ к этой тайне находился только у меня, и все заинтересованные прекрасно это понимали. Да и не было уже смысла что-то скрывать. Я снова был здоров, и сам жаждал полного раскрытия этой тайны. Неопознанные призраки – назойливые спутники моего сознания, мне были ни к чему.
Я стал ходить на прием к одному известному психиатру, который взялся расшевелить мой язык. Но он сразу же заявил, что не может приниматься за эффективное лечение, пока я не раскрою ему причин столь странного заболевания. Я и сам понимал справедливость его требований. И так как скрывать мне было уже нечего, я решил ему все рассказать.
В тот решающий для меня день я сидел в безлюдном фойе в ожидании приема и лениво поглядывал на включенный телевизор. Передавали новости. Я обдумывал план предстоящей беседы, как вдруг мое внимание непроизвольно переключилось на изображение на экране, и потрясенный чем-то, я вскочил. Я еще не разобрался в том, что я там увидел, но меня вдруг затрясло с такой страшной силой, словно я опять очутился в тайге перед тем страшным костром. Кто-то вошел в фойе с улицы и застыл за моей спиной, тоже вглядываясь в экран, а я сделал несколько неверных шагов вперед, чтобы яснее разглядеть и расслышать то, что было передо мной.
На экране появился… ужасный Федя! Эту мерзкую харю и красные навыкате глаза я не в состоянии позабыть ни за что на свете. Федя сотрясал своими ручищами крепкие стальные прутья, отгородившие его от остального мира, но движения его были как-то вялы и неуверенны. Я никак не мог понять, куда же подевались все его проворство и сила, пока не услыхал наконец звуковое сопровождение этих кадров.
Твердым и бесстрастным голосом диктор вещал о том, что за несколько дней до этого неандерталец был случайно подстрелен пограничниками, принявшими его за нарушителя границы. За спиной у этого, так долго скрывавшегося (или скрываемого?) от науки существа был обнаружен прикрепленный ремнями к телу вместительный ранец, плотно набитый… наркотиками! Подозревается преступная банда, использовавшая этого реликтового гоминоида в своих низменных целях. Ведется расследование. К неандертальцу допущены ученые.
Откуда-то из недр сознания поднималось знакомое чувство животного страха, перед глазами снова появился яркий жуткий свет костра с дымящимся над ним квадратным котелком. Вспомнилась ехидная рожа гнусного Васи, за ним – въедливый и не обещающий ничего хорошего голос безымянного. Дойти до интеллигента я не успел. Чья-то рука сжала мое плечо, и подскочив от неожиданности, я затравленно обернулся.
На меня в упор глянули знакомые холодные глаза.
(Утопишь в болоте… И чтоб никаких следов)
– Привет, – сказал интеллигент.
На нем был элегантный, отнюдь не дешевый костюм, такая же прическа, от него исходил назойливый запах дорогих одеколонов. Если он и тогда, в тайге, в грязной лесной одежде мало походил на своих неотесанных спутников, то сейчас выглядел прямо министром.
Диктор монотонно вещал что-то о погоде, где-то дальше по коридору выходящему в фойе, хлопнула дверь, а мы все стояли друг против друга и помалкивали. Я молчал потому, что мне абсолютно нечего было сказать, а он… Черт подери, мне вдруг показалось, что он и не ожидал меня тут встретить.
– Слушай, немой… – наконец сказал он, словно взвесив что-то в уме. Он так тщательно выговаривал слова, что это казалось неестественным.
Мимо проскользнула медсестра, и мельком взглянула на нас, скрылась за какой-то дверью. Наверняка мы походили сейчас на мирно беседующих приятелей.
– Если ты не хочешь стать еще слепым и глухим, – продолжал он, – то ты прочно позабудешь обо всем, раз и навсегда.
Он убрал руку с моего плеча.
– Понял?
Мне не оставалось ничего другого, как судорожно кивнуть. Он наверняка заметил страх, прущий сейчас из меня, как паста из тюбика, и ухмыльнулся.
– Федя помнит о тебе, – добавил он. – Хорошо помнит. Ведь ты так подло от него тогда ускользнул! И унес от него свою голову! Вот из-за этой несчастной головы он и потерял покой и осторожность!
Он быстро огляделся.
– А теперь ступай домой, – сказал он уже громче, повернулся ко мне спиной и выскочил на улицу.
Ноги меня не удержали, и я присел в кресло.
В тот день я так и не явился на исповедь к своему врачу. У меня и мыслей об этом уже не было. Я думал о нашей мафии, которая с такой легкостью отрывает головы своим любознательным жертвам, словно это тараканьи лапы или крылышки мотылька. Конечно же, это была мафия, а для кого же еще Федя мог таскать через границу целые мешки наркотиков? Интеллигент наверняка был уверен в том, что я послушаюсь его совета и буду молчать и впредь. Он мог ошибаться там, в тайге, в способностях своего Феди. Но вот никакая случайность не в состоянии развязать язык смертельно напуганному человеку. Интеллигент уверен в том, что тут, не в тайге уже, а в огромном городе, в столице большой страны я буду молчать как рыба. А такая уверенность свойственна людям только одной профессии. Мафия отрывает головы другим, но вот до ее головы не суждено добраться ни одному смертному – никогда.
В поисках информации о подробностях поимки Феди я развернул свежую газету. В ней сообщалось о том, что пойманного гоминоида переправили для лечения и изучения в столицу, и поместили на жительство в крупнейший центр для подобного рода исследований.
Прочитав это, я почувствовал, что все предыдущее мое лечение пошло насмарку, потому что мозги опять дали крен в ненужную сторону. Я понимал, что для жестокой мафии, которую представлял интеллигент, я не имею особой опасности, иначе меня давно уже не стало – я не выбрался бы даже из больницы. С любой точки зрения моя жизнь сейчас была в абсолютной безопасности – это то, что касалось мафии. Но я продолжал размышлять, открывая для себя все новые и новые поразительные, прямо-таки потрясающие вещи! Я представлял себе механические рычаги этого чудовища Феди, именуемые руками и ногами… Он ранен, значит никто не осведомлен о подлинной силе, заключенной в его мускулах. Этот тип Федя хоть и не человек, но и не зверь уже, раз эти хитрые волки рода человеческого нашли с ним общий язык, в таком ответственном деле. А ум, плюс нечеловеческая сила могут запросто свернуть любую решетку и добраться до намеченной цели. И вдруг… это невозможно, но если все-таки допустить… вдруг Федя узнает, где находится его утраченная голова…
Я забился в самый угол своей темной квартиры и боялся подойти к окну. Я снова стал самым несчастным человеком на свете. И я решил бежать из своего дома, бежать из этого города, и бежать куда угодно, хоть опять в ту же тайгу, лишь бы подальше от этого места.
(и чтоб никаких следов…)
Я сходил с ума, но для этого были все основания: этот центр, где находится клетка с ужасным Федей, расположен за каменной оградой через улицу – прямо напротив моего окна.
Александр Чернобровкин
Побег в зону
Из кабины подъемного крана я вижу много чего, даже волю. Она начинается за увенчанным колючей проволокой забором, огораживающим недостроенную пятиэтажку – жилой дом для военнослужащих части № 9593/26 или попросту – двадцать шестой зоны, колонии усиленного режима, в которой я оттянул три с половиной года из семи, подкинутых мне судом. Обычно за территорией зоны работают только те, кому до выхода осталось всего-ничего, но начальничкам, видать, надоело по углам кантоваться, хотят до зимы заиметь по собственной квартире, а опытней меня крановщика на зоне не найдешь. Поэтому, вот уже пятый месяц по рабочим дням с восьми утра и до пяти вечера с часовым перерывом на усваивание пайки, сижу я в железно-стеклянном «скворечнике» в полутора десятке метров от земли и в свободное время любуюсь свободными людьми, разгуливающими по свободным улицам свободного города.
Стройплощадка расположена на окраине, среди приземистых частных домов. Ближе к центру город как бы подрастает, переходит в кварталы трехэтажных «хрущоб», потом – панельных девятиэтажек брежневских времен. Ну, девятиэтажки мне до одного места, а вот трехэтажки очень интересуют, особенно та, крайняя слева. Вывески отсюда я не могу разглядеть, но уверен, что там на первом этаже столовая, потому что на пустыре рядом с домом в полдень скапливается до двух десятков грузовых автомобилей разных марок Знаю я эти столовые на окраинах – зачуханные и дешевые, с поварихами в грязных халатах и с пережаренными котлетами, – сам когда-то шоферюгой работал. В таких столовках не едят, а брюхо набивают, чтоб язву не заработать, с удовольствием в другую бы сходили, но эта – единственная по дороге, связывающей город с домостроительным комбинатом. Комбинат расположен километрах в пяти от меня, но я его вижу, слишком большой он, много корпусов, похожих отсюда на коробки хозяйственных спичек, выкрашенных в палевый цвет. Чуть ближе ко мне около комбината дымит трубой маленький заводик. С комбината продукцию умудряются вывезти с помощью двух десятков автомобилей, а с заводика не только машинами, но и поездами отправляют. Видать, хитрый советский завод, так называемый «почтовый ящик»: малость цехов, изготовляющих ложки-плошки, на поверхности и немножко – раз в пять поболее – под землей, изготовляющих что-нибудь секретное. Ну, мне секреты страны родной до того же места, что и девятиэтажки, меня больше поезда интересуют. Отходят они всегда в одно и то же время: один в восемь пятнадцать, а торой в час пятнадцать дня. Может есть еще третий и четвертый, но я не сутками торчу в «скворечнике». Отправляются поезда в неизвестном мне направлении. С тех пор как я попал на зону, у меня появилась странная тяга к неизвестному, особенно к тому, что находится как можно дальше от любимых нар. Поду-мал-подумал я и решил не ждать три с половиной года, прямо сегодня ублажить свою тягу к неизвестному, узнать куда едут поезда. На утренний я не успел, придется дневным отправиться. И сделаю это сегодня или буду сидеть до звонка – и не рыпаться.
А все из-за квартиры. Работал бы себе и дальше на металлургическом заводе, не знал бы, почем пайка на зоне, так не ужилась моя «ненаглядная» с собственной матерью, захотелось ей самой кастрюли по печке двигать. Сняли квартиру – дорого. Тут какая-то сволочь и подкинула жене идейку, чтоб устроился я в автобазу Минтяжстроя, там, мол, квартиру через пять лет дают. Только не предупредил, что там еще и семь лет можно получить. Я до армии закончил автошколу и полгода работал шофером, но за пятнадцать лет растерял все навыки. Мне бы дождаться весны, по сухим дорогам восстановить их, а я в ноябре ухватился за баранку. Зима сначала слякотная была, не дороги – каша манная. И вдруг в одну ночь, благодаря двадцатиградусному морозу, превратились дороги в катки.
Ну я и покатался. Впереди меня «Жигуленок» шел, за рулем резвый сопляк сидел. Газанул он – и развернулся поперек дороги. Я по тормозам и руль вправо. Меня как крутанет – и кидануло на левую обочину, на деревянную будку автобусной остановки. Я в эту будку на своем автокране как в гараж въехал. Автобусы ходили плохо, народу в будке валом было. Почти все успели выскочить. Адвокат успокаивал меня после суда: мол, семь лет – это тьфу за трупы женщины и ребенка…
Адвокату легко плеваться: не ему сидеть. А мне половины срока с ушами хватило. Сейчас не могу даже понять, как я умудрился на действительной почти столько без особого напряга отслужить, ведь на атомной подлодке житуха похуже, чем на зоне. Молодой был. И теперь вроде бы не старик, а невмоготу без воли…
Вот и машина с обедом. И зеки, и солдаты охраны узнают ее по звуку двигателя, никогда не путают. Братья-зеки повставали с самодельных лежанок, где загорали, ожидая подвоза кирпича, потягиваются, разминаются, готовясь к работе ложкой. Зашевелился и часовой на вышке, «молодой» по прозвищу Губошлеп, конопатый и толстогубый деревенский парень. Он торчит на вышке весь рабочий день, как и положено «молодому», и обед для него – единственное развлечение за девять часов. Сейчас откушает «дед» по прозвищу Битюк и подменит его на пятнадцать минут, чтобы проглотить обед. И не дай бог Губошлепу задержаться хотя бы на минуту – сразу получит пинок под зад, а если на две – то и кулаком в толстые губы. С зеками «дед» себе такое не позволил бы, те бы ответили.
Машина въехала на территорию новостройки, выгружают бачки. И нам, и солдатам готовят на одной кухне, и есть будем одинаковыми черновато-серыми ложками из черновато-серых алюминиевых тарелок, только охрана чуть в стороне, поближе к воротам. Братва уже выстроилась у бачков, ждут, когда выдадут солдатам. Жду и я, но не обеда.
– Эй, на кране! – орет прапорщик Потапенко, толстый и красномордый: насосался зековской крови.
– Чего? – отвечаю я, высунувшись из кабины.
– Давай вниз – обед!
– Сейчас, кран сломался, надо доделать.
– Потом доделаешь, слазь! – грозно приказывает прапорщик и тут же забывает обо мне, потому что его тарелки бачковой наполнил лучшими кусками, а Потапенко не может на них смотреть равнодушно: слюной захлебывается.
Я сижу в кабинке еще минут десять, глотаю слюну и стараюсь не смотреть вниз, на солдат и братву. Успею поесть, все-таки последний обед в неволе, можно и потерпеть. И успокоиться надо, потому что сердце вдруг заколотилось так, словно лечу вниз головой с крана.
Когда я получил свою пайку, Битюк уже отобедал и разминал сигарету с фильтром. Деньги у «деда» водятся, подрабатывает «пассажирством» – носит зекам с воли чаек, водочку и все такое прочее. Я нерешительно потоптался на месте, точно никак не мог выбрать, где бы присесть, а потом устроился на ящике из-под стекла, поближе к охране. И лениво ем. Так медленно, что Губошлеп успевает прибежать, справиться с первым – жиденьким борщом – и с жадностью принимается за второе – «конский рис» – перловую кашу. Голодный блеск в глазах солдата пропал, черновато-серая ложка пореже летает от миски ко рту. Губошлеп поглядывает на часы на руке прапорщика и прислушивается к разговорам. Бедолага, соскучился на вышке по человеческой речи!
– Слышь, начальник?! – обращаюсь я к прапорщику Потапенко. – Мне на кран надо, лебедка барахлит.
– Вали, – разрешает прапорщик, подобревший после сытного обеда.
– Трос все время травится сам по себе, – продолжаю я объяснять, будто получил отказ, – надо опустить чуток, а он метра на три проваливается…
– Я же сказал: иди, – благодушно произносит прапорщик и широкорото зевает, показывая черные, прокуренные зубы.
– …А когда подымаешь, тоже проскакивает, – рассказываю я, вставая с ящика. Понимаю, что прапорщик вот-вот разозлится и отменит разрешение, но продолжаю. Мне надо, чтобы объяснения застряли в дырявой голове Губошлепа, а случится это только тогда, когда они переплетутся с раздражением прапорщика.
Я своего добился. Потапенко захлопнул пасть на половине очередного зевка и рявкнул:
– Катись на свой долбанный кран, пока я не передумал! Губошлеп, словно приказ относился к нему, запихивает в рот целый ломоть хлеба, допивает одним глотком компот и бежит к вышке. Я же не спеша перехожу на противоположную сторону дома и лезу на кран. Наверху выкуриваю сигарету, наблюдая за Губошлепом. Вернулся он на пару минут раньше, под зад или в морду не получил и поэтому, подражая прапорщику, зевает. Минут десять будет зевать и потягиваться, а потом заснет. Облокотится на перила, прислонится головой и плечом к стойке, поддерживающей крышу, пристроит автомат, чтобы не падал, – и захрапит. Кроме меня никто пока не догадывается об умении Губошлепа спать стоя. Я случайно узнал, когда в ветреный день чуть не зацепил железобетонной плитой вышку. Плита прошла в полуметре от головы солдата, а он даже не пошевелился. В обеденный перерыв я спросил Губошлепа:
– Не испугался?
– Чего? – не понял он.
Я объяснил.
– Да?! – удивился он, пошевелил толстыми губами и строго произнес: – Ты это, поосторожней, а то еще убьешь!
– Да я пошутил, она метрах в двух прошла, – соврал я, догадавшись, что не видел Губошлеп плиты. Не видел, потому что спал.
– Ну, ты все равно поосторожней, – еще раз посоветовал он и посмотрел на меня настороженно: знаю ли о его тайне и не выдам ли?
Знаю, салага, знаю, зелень подкильная! Но закладывать тебя не собираюсь, сам попользуюсь твоей любовью поспать. Тогда и появилась у меня мысль о побеге. Два месяца я ее вынашивал, изучал местность вокруг стройки, подмечал все, что может пригодиться: и столовую, и заводик, и эшелоны. Сегодня я проверю, насколько толково все продумал и правильно ли рассчитал время.
Я развернул стрелу крана к дому, затем к забору. Нижний конец стропа, висевшего на крюке, болтался в нескольких сантиметрах над колючей проволокой. Я опять повернул стрелу к дому, затем вынес чуть за забор и потравил трос. Губошлеп уже обнимал автомат, наверно, спит. Я свистнул на всякий случай. Сморило беднягу! Сегодня «деды» отобьют у него не только охоту спать на посту, но и почки. Отобьют и мне, если поймают. Я видел, какими привезли двоих беглецов. Их минут на десять положили между бараками, чтобы вся зона могла полюбоваться. Один до сих пор в больнице лежит, а второй, в ожидании когда выпустят подельника и накинут срок, по вечерам сидит на нарах и почесывает на руках и ногах жуткие сине-красные шрамы от собачьих укусов. На солдат он зыркает с такой лютой ненавистью, что от них после каждого взгляда должна бы оставаться только кучка пепла да облачко дыма вонючего.
Я вылез из «скворечника», перебрался на стрелу. Правду говорят, что произошли мы от обезьяны, по крайней мере, когда висишь на порядочной высоте, цепкость в руках появляется звериная. На всякий случай я повозился немного с тросом, будто подтягиваю его (это руками-то!), полез дальше, к концу стрелы, к шкиву, с которого свисает трос. Стрела порядком проржавела, не поймешь, в какой цвет была выкрашена в последний раз. Шкив тоже ржавый по бокам, но паз отшлифован тросом, поблескивает.
Я посмотрел на Губошлепа, на дом. Никому до меня дела нет: спит часовой, кемарят прапорщик и «деды». Да им и не видно меня, кран закрывает. Ну, с богом!
Чего я не учел – это количества лопнувших проволочек на тросе. Слишком их много оказалось. Рукам ничего, в перчатках были, а бедра ободрал здорово. Хорошо, что не счесало то, что между ними! Кавалерийской походкой добрался я через пустырь до проулка между одноэтажными приземистыми домами и упал в серую от пыли траву у забора, ожидая крика «Стой!» или выстрела. Сердце у меня колотилось так, что, наверное, не услышал бы их. Но я так ничего и не дождался и крикнул сам, шепотом:
– Свобода!
Стоило мне закрыть глаза, как сразу вспоминал детство, первую поездку по железной дороге. Мне тогда было десять лет, но до сих пор помню переполненный общий вагон, пыль на бледно-желтой оконной раме в купе, двойное толстое грязное стекло и круглое женское лицо с бородавкой на подбородке и ярко-красными напомаженными губами, которые оставляли розовые пятнышки на белке сваренных вкрутую яиц, постепенно исчезающих во рту. Еще было душно и хотелось пить, и от вида жующей напомаженной пасти тошнило, но вставать нельзя было, потому что место сразу же займут, и стук колес нагонял тревогу и подозрение, что дорога никогда не кончится.
Сейчас стук колес нагонял радость, и чем бойчее они спотыкались на стыках рельсов, тем веселее становился я и мысленно подгонял тепловоз, чтобы ехал как можно быстрее и как можно дальше. Я сидел в углу товарного вагона без крыши, на одном из двух погруженных в него ящиков и курил папиросу за папиросой, и в промежутках между затяжками помахивал рукой в такт колесам. Красный огонек вычерчивал в темноте дуги, постепенно тускнел, и тогда я вновь делал затяжку и, словно не вдыхал дым, а выдыхал огонь, заряжал кончик папиросы жаром. Когда надоедало махать или начинало подташнивать от курева, я съедал заварное пирожное, хрупкое и липкое одновременно, и запивал его кисловатым виноградно-яблочным соком из трехлитровой банки, крышка которой в двух местах была пробита гвоздем. Все это я приобрел в магазине по пути от столовой к заводу. Маленький такой магазин, разделенный на две половины, в одной торгуют промышленными товарами, в другой – продовольственными. Покупал без очереди, приговаривая:
– Машина ждет! Слышите – тарахтит под окном?
У обочины напротив входа в магазин стоял с работающим двигателем «ЗИЛ»-самосвал с бело-серым от присохшего раствора кузовом. Обзавелся я машиной на пустыре у столовой. Привлекла она мое внимание тихо гудевшим под капотом масляным фильтром: двигатель остановили минуты две-три назад. Значит, водитель только что пошел обедать, вернется не скоро. Дверцы не были заперты, в кабине еще стоял запах дешевых сигарет и одеколона «Шипр». На крючке между спинками сидений висели авоська с пустым термосом и скомканной газетой и замасленная кепка. Кепку я одел на голову, чтобы короткая стрижка не бросалась в глаза. Уж слишком я привлекал внимание прохожих, когда шел к столовой, хоть на мне и была одета обычная рубашка в зеленую и коричневую клетку, а не зековская фланка, и ни чем я не отличался от работяги-строителя, бегущего в обеденный перерыв в магазин. Прохожие смотрели на меня кто испуганно, кто сочувствующе, а одна бабка сначала себя перекрестила, а потом меня, причем как-то воровато, словно мочила пальцы в чужом компоте и боялась, что застукает хозяин. С замком зажигания «ЗИЛа» я справился быстро, этому меня еще в автошколе научили. Трогаясь, забыл снять машину с ручного тормоза и чуть не заглушил двигатель. Водитель, видать, слишком увлекся жратвой, потому что не заметил, как угоняют машину, по крайней мере, из столовой не выскочил, но на всякий случай я немного проехал к центру города, а затем повернул в сторону хитрого завода, куда, отоварившись по пути в магазине, и добрался благополучно за десять минут до отправления поезда.
Вот уже половину дня и часть ночи вагон, добросовестно отсчитывая стыки на рельсах, увозил меня курсом на северо-восток, и все большим становилось расстояние между мной и зоной усиленного режима, и все меньше оставалось шансов у охраны и милиции поймать меня. Наверняка я уже за пределами области и здесь меня пока не ищут, во всесоюзный розыск объявят недельки через две-три, когда время заставит их расписаться в собственной беспомощности. Значит, можно спокойно развалиться на ящике, как собака на жужалке, и обстреливать струями папиросного дыма бледную, перепуганную, луну, надбитую слева.
На северо-востоке, куда едет поезд, находится Белоруссия, а в Белоруссии – Беловежская пуща, а в пуще – деревянная избушка лесника. Живет в этой избушке мой сослуживец по подводной лодке Мишка Драник. Два с половиной года прожили мы с ним в одном отсеке и продежурили на одном боевом посту. За службу мы стали даже не друзьями, а братьями и не представляли, как сможем жить порознь. Еще как смогли, в гости и то не удосужились приехать друг к другу! То-то он мне «обрадуется»: свалился беглый зек на голову! Нет, Мишка не подведет – на то он и друг! – укроет и документами поможет обзавестись. Только бы добраться до пущи. Мишка мне столько рассказывал о ней, что, кажется, стоит мне попасть в пущу, с закрытыми глазами найду его избушку…
Поезд замедлил ход, облегченно погудел и встал, лязгнув буферами. Где-то вдалеке забрехали собаки и, как бы подразнивая их, закукарекал петух. Что-то громко хлопнуло, словно порывом ветра распахнуло огромную дверь. Такое впечатление, будто поезд остановился на окраине деревни, сейчас машинисты попьют молока, выпрошенного у сердобольной старушки, и поедут дальше.
Мимо вагона прошел человек. Шаги были твердые, гравий жалобно поскрипывал под ногами, словно его толкли в ступе. У соседнего вагона человек остановился, закашлял надсадно и часто схаркивая, совсем по стариковски, что не вязалось с молодецкой походкой. Вновь заскрипел под ногами гравий и вскоре шаги затихли в направлении головы поезда. Оттуда послышался перезвон переезжающего по рельсам подъемного крана и голос, отдающий короткие команды. Что это были за команды я понял, когда услышал удар чего-то тяжелого, наверное, одного из ящиков, погруженных в вагоны, о железо. Сотрясение от удара передалось и мне. Кажется, разгружают поезд.
Я встал, выглянул из вагона. Впереди, у тепловоза, горели яркие прожектора, освещающие погрузо-разгрузочную площадку и нижнюю часть подъемного крана. Стрелы не было видно, и казалось, что большой светлый ящик висит в воздухе сам по себе, а четыре устремленные вверх стропы – его лапки, тонкие и несгибающиеся. Ящик плавно долетел до кузова грузовой автомашины и медленно опустился в него. В кузов залез человек, оторвал у ящика подогнувшиеся лапки – стропы. Машина, казалось, присела от нагруженной на ее спину тяжести и так и не смогла встать, поэтому натужно, возмущенно, взревела и на брюхе поползла прочь от крана, а на ее место бодро закатилась вторая. Марку машин я не знал: военные, на таких не ездил.
Не успели погрузить вторую машину, как из-за длинного пакгауза с заколоченными накрест окнами появилась третья. Здорово работают! На то они и вояки..! А если вояки, значит, милиция останавливать и обыскивать не будет – почему бы мне не воспользоваться услугами Министерства обороны? На станции мне делать нечего, там постоянно дежурят наряды «легавых», которые нюхом почуют сбежавшего зека, натасканы. Болтаться где-то поблизости и ждать попутный товарняк тоже смысла нет, потому что уже светает, заметят и сообщат куда надо. Да и неясно, где я нахожусь, может никуда больше ехать и не надо. По крайней мере лесополосы здесь не такие, как в моих краях, сосны и елки в них попадаются. Была не была, прокачусь на автомобиле, а будет не по пути, вернусь сюда ночью и воспользуюсь опять услугами Министерства путей сообщения.
Я отошел подальше от погрузо-разгрузочной площадки, выбрал на дороге самое раздолбанное место, – все в рытвинах и кочках, да еще и подъемчик тут был небольшой, – засел в кустах и стал поджидать. Оказывается, не так уж и просто запрыгнуть на машину, даже если она едет очень медленно. В третью из погруженных на площадке мне вскочить не удалось, пришлось ждать четвертую. Она была последней и если бы и с ней промахнулся, пришлось бы ждать возвращения первой, что было бы очень не в масть. К счастью, водитель на четвертой неопытный, не переключился на нижнюю передачу и застрял в глубокой колдобине. Я с пацанячьей резвостью сиганул в кузов, уселся позади, упершись спиной в ящик, а ногами в задний борт. Как бы ящик не поехал на крутом подъеме в мою сторону, не размазал по борту. Халтурщики чертовы, могли бы закрепить ящик в кузове, веревок пожалели.
Ехали не спеша, все больше лесом и полями, изредка попадались села, как бы присосавшиеся белыми опухолями аккуратненьких домов к дороге. На улицах было пусто, в домах не светилось ни единого окна и придорожные фонари бездельничали. Казалось, что села мертвые, покинуты людьми. И животными: хоть бы одна шавка загавкала вслед машине. Все обленились, только жрать и спать умеют. А может вру на них, может устали за день и теперь набираются сил для новых трудовых подвигов. Хлеба у них здесь знатные, пшеница стеной стоит, кажется, никакой косилкой не возьмешь. Лишь колосья немного колышатся при порывах ветра, и в утренних сумерках поле становится похожим на серое с белесыми полосами пены море после шторма.
Вскоре стало совсем светло, над лесом появилась багровая макушка солнца. Было оно справа от меня, значит, едем на север. Такой курс меня устраивал, если бы мог, крикнул бы водителю: «Так держать, военный!» Осталось определить, в каких краях мы находимся. Дорожные указатели мне не видны, привстать надо, а это делать рискованно, могут заметить со встречной машины. Поэтому я изредка выглядывал из-за борта автомобиля, пока на обочине встречной полосы не заметил большой синий щит с написанными белой краской названиями трех населенных пунктов и расстояниями до них. С географией у меня в школе слабовато было, на службе чуток натаскали, но не настолько, чтобы сразу догадаться, что такое Припять и где она находится. Вроде бы речка такая есть и вроде бы на Украине, а может и не речка, а город и не на Украине, а в Белоруссии. В общем, где-то что-то такое есть в тех краях, куда мне надо. Да и в ломку было вылезать из машины и пешедралом добираться до Беловежской пущи. Когда-нибудь все равно приедем, тогда и отправимся топтать землю…
Машина начала сбавлять ход, посигналила. Я подполз к правому борту, прильнул к щели между досками. Чуть впереди белела будочка из свежеоструганных досок. Из нее вышел солдат с автоматом на плече. Правой ладонью солдат хлопал по рту, наверное, зевал. Трудная у бедолаги служба – не дают спокойно поспать. Автомобиль ехал все медленнее, видимо, водитель выжал сцепление. Солдат вышел на дорогу и исчез из поля зрения. Зато теперь мне стал виден щит на обочине. На белом фоне большими красными буквами было написано:
СТОЙ!
ОПАСНАЯ ЗОНА!
РАДИОАКТИВНОЕ ЗАРАЖЕНИЕ!
Доездился! Видать, на ракетную точку привезли. И из машины не выпрыгнешь, солдат заметит. Вот он – морда заспанная, придерживает рукой поднятый шлагбаум – свеже-струганный брус с поперечными красными полосами – и зевает. Ничего, мимо такого я как-нибудь проскочу. Впрочем, и проскакивать незачем, ведь забора или колючей проволоки не видно, ракетная точка не огорожена. А может тут что-нибудь другое?..
И тут меня осенило: Припять – это ведь Чернобыльская атомная электростанция, взрыв там был в конце апреля! Вот так-так! Ну и влип же я – из одной зоны сбежал в другую!..
Я перебрался на насиженное место у заднего борта, уперся в борт ногами и закурил папиросу. Да, делишки! Что ж мне теперь делать? Назад – далековато, вперед – рентгенов нахватаешься под завязку. Хотя, все не так уж и плохо. Радиации я не шибко боюсь, служил на атомной подлодке и ничего – не лысый и жена не жалуется. Приходилось даже реактор ремонтировать. Ну, не сам реактор, а какую-то там систему, труба в ней треснула, утечка была охлаждающей жидкости. Работали по полчаса. Одели меня в скафандр, сунули в руки тазик со спиртом – вперед! Тазик оставляли в «предбаннике», а когда возвращались из реакторного отсека, обтирали спиртом скафандр. В «предбаннике» я снял шлем и отхлебнул из тазика самую малость, на пару пальцев. Спиртуган чистый, градусов под сто, и в отсеке температура тоже под сто, вставило меня, дай Боже, через полчаса не только руками и ногами, а и языком еле ворочал. Выходит, что не из-за радиации, а из-за опьянения так мало работал каждый. Пили же все, потому что пьяного никакие нейтроны-протоны не берут. Меня во всяком случае не взяли и Мишку, другана моего, тоже: уже двух пацанов настрогал, как сообщил мне лет десять назад в письме. Эх, Мишаня, топать мне еще до тебя и топать, и неизвестно, доберусь ли. С такой прической как у меня трудно будет проскочить, самое лучшее – отсидеться где-нибудь пару месяцев, пока стану похож на нормального человека и милиция обо мне подзабудет. И безопасней этой опасной зоны ничего не придумаешь.
А почему бы и нет? Радиации я не боюсь, к станции лезть не буду, не пацан – бестолково рисковать разучился; людей здесь нет, выселили всех, если верить газетам, уверен, что все шмотки и жратву с собой они не утащили, можно будет одежонку подобрать поприличней и чуток поднажрать мордень. Одна беда – опять под охраной жить буду, опять в зоне. Но теперь я ведь свободный человек: хочу – здесь живу, не хочу – свалю куда хочу.
Грузовик, набирая скорость, покатился по длинному спуску. Мимо нас просвистела встречная машина, первая за все время езды. Я привстал и увидел пятнистый, приземистый, похожий на надувшуюся лягушку бронетранспортер. Кажется, приближаемся к пункту разгрузки. Пора мне десантироваться. Я подождал, пока бэтээр скроется из виду, а мой грузовик, взбираясь на подъем, окончательно выбьется из сил и будет ползти еле-еле. Выпрыгнул удачней, чем запрыгнул, – с первой попытки! И сразу нырнул в придорожные кусты, успев заметить, что машина чуть вильнула вправо. Увидел меня военный или нет? Кажется, нет, по крайней мере, не остановился, покатил дальше, постепенно исчезая, будто всасывался в дорогу. Счастливого ему пути – семь километров асфальта под колесами! А мне – безлюдных тропинок, вроде той, что шла по лесополосе параллельно дороге. Я пошел по ней вниз: вниз всегда легче, а меня что-то на сон потянуло, сказывалась пробеганная ночь.
Солнце уже припекало вовсю, от ночной прохлады не осталось ни следа, даже в тени деревьев жарко, словно лучи отражались от земли, как от зеркала, и попадали под кроны. Сильно пахло цветами. Их тут – море. То-то коровам раздолье. Я бы с удовольствием попил местного молочка. Или ко крайней мере воды. Но даже паршивого ручейка нет, хотя обычно по дну ложбины какая-нибудь, пусть вонючка, но протекает. Пришлось перебивать жажду ягодами – гледом, кажется. Терпкие какие-то, от таких не только пить, а и есть перехочешь. Чтобы приглушить неприятный вкус во рту, я закурил папиросу. Идти дальше сламывало, я присел у кустов, потом прилег.
Эх, красота-то какая – солнце, небо голубое, чистый воздух, как бы чуть вспрыснутый цветочным одеколоном! И главное – свобода!
Я лег поудобней, лениво досмоктал папиросу и чуть не заснул. Нет, так нельзя: вдруг какая-нибудь сволочь заметит с дороги. Я, превозмогая лень, встал, нарвал травы, постелил между кустами, там, где кроны их почти смыкались. Завалившись на ложе из травы, отвязал от левой руки авоську с папиросами, положил рядом. Даже если и буду прыгать во сне, авоська не потеряется, значит, пусть отдохнет от меня.
Разбудило меня лопотание. В полусне я увидел склонившегося надо мной старика с выступающим совковой лопатой, небритым подбородком, на который свисали длинные, похожие на пожухлые листья, губы, о чем-то предупреждающие меня, но слова вязли в губах, разжижались, превращаясь в полузвуки, и падали на меня со шлепком, как коровьи лепешки, а в промежутках между ними из беззубого рта стравливался с присвистом смрадный воздух, точно губошлеп потерял, зубы пожирая падаль. Я махнул рукой, отгоняя старика, наткнулся на колючие ветки – и проснулся.
Никакого старика, конечно же, не было. Лопотание доносилось откуда-то сверху, то ли с верхушки склона, с которого я спустился, то ли с неба, покинутого солнцем, но еще светлого. Я привстал и раздвинул ветки над головой. Вон он – виновник моего пробуждения – в небе. Защитного цвета вертолет кружился над чем-то, расположенным за склоном. Кружился долго. Потом завис, точно раздумывал, сесть или нет, решил, что не к чему, и стремительно полетел в сторону железнодорожной станции. Лети, друг, лети, не хватало, чтобы ты случайно меня обнаружил.
Интересно, над чем он там кружился? Зря технику гонять не будут, если только не за водкой посылали: наши вояки – ребята бравые: страну не продадут, но пропить могут. Видать, там действительно что-то важное – почему бы не посмотреть? Все равно мне надо идти в ту сторону, на север, искать пристанище поближе к Мишкиному дому. Я привязал авоську к левой руке, выполз из кустов на четвереньках. Что-то жарко мне вдруг стало, и я вытер пот со лба рукавом рубашки. В ноздри шибануло мертвечиной. Ну и вонючий же хозяин был раньше у рубашки! Хоть снимай ее. Тут еще цветы разблагоухались, обрадовались заходу солнца, как будто днем запахи немного увядали под лучами. Такое впечатление, словно я иду по парфюмерной лавке и давлю пузырьки с духами и одеколонами. А птицы в воздухе раскричались так отчаянно, будто неделю не жрали, хотя пищи им вокруг – завались, кузнечики вон надрываются, будто ринулись все вместе перепиливать столетнее дерево – такой треск стоит. Я закурил папиросу, чтобы приглушить какофонию звуков и запахов, но после двух затяжек выкинул: противная до отвращения, каким курево бывает, когда заболеешь гриппом или простудишься. Видать, просквозило меня во время ночных поездок, надо поскорее найти какую-нибудь хибару и залечь в койку.
Взобравшись на вершину склона, я замер удивленный. Вдалеке виднелись несколько зданий – завод – не завод, элеватор – не элеватор, а Бог знает что. Одно из зданий было разрушено наполовину, словно в него угодила бомба, скинутая с вертолета, который недавно здесь кружил. Взрывной волной посбивало, как чешуйки с рыбы, листы обшивки со стен, оголились, как кости, балки. Поражало запустение вокруг зданий, как будто кто-то обмел их огромной метелкой из перьев. От полуразрушенного здания шел запах гари, едкий и липкий, пропитанный жиром, может быть, человеческим. Если бы здание было чуть поменьше, я бы подумал, что это крематорий. Солнце уже зашло, а здание продолжало светиться, напоминая тусклое зеркало, отражающее лучи, едва пробивавшиеся сквозь тучи. Свечение было импульсным, казалось, что кто-то большой и невидимый роняет внутрь полуразрушенного здания, в дождевую воду, наполнившую его до краев, большие и невидимые камни, и в месте их падения жирная пленка на поверхности воды вспыхивает разными цветами, и к краям разбегаются светящиеся волны, переплескиваются через стены и летят над землей все дальше и дальше, пока не исчезнут за горизонтом. Светящиеся волны свободно проходили сквозь деревья и холмы. И я для них не был непреодолимым препятствием, они втекали в меня, наполняли все тело радостным чувством, какое у меня было, когда принимал присягу, на моем темечке вдруг появлялась семейка приятно щекочущих муравьев, я чуть не всхлипывал от счастья. Волна укатывала дальше, унося с собой приятные ощущения, оставляя в моем теле тоску и тревогу, как будто меня сейчас поведут на расстрел за измену Родине. Мне становилось жутко смотреть на пострадавшее от взрыва здание, словно вот-вот должна была подойти моя очередь в крематорий или стать очередным камушком.
А ведь это Чернобыльская атомная электростанция. И полуразрушенное здание – четвертый реактор. А светящиеся волны – радиация…
Я испугался. И не столько радиации, сколько жуткой тишины, окружающей станцию. Очередная светящаяся волна не наполнила меня радостью, будто я стал непроницаемым, и она наткнулась на меня, толкнула в грудь. Я попятился и изогнулся, точно собирался встать на задний мостик, чтобы волна могла перекатиться через меня. Но она вдруг нашла лазейку в моем теле, впиталась в него и медленно стекла в ноги, которые онемели и приросли к земле. Я превратился в ваньку-встаньку, мог поворачивать корпус в разные стороны, отклоняться вперед-назад, но оставался на месте, потому что центр тяжести тела оказался в стопах и сдвинуть меня с места можно только надавив сбоку на них. Поняв это, я повернулся боком к очередной светящейся волне и, когда она ударилась об меня, подпрыгнул. Мне удалось оторвать ноги от земли, волна сбила меня, и я покатился вниз по склону. Подо мной затрещали кусты и даже трава, причем ломалась она со стеклянным звоном, и мне показалось, что качусь по битым бутылкам, осколки больно врезаются в тело, оно становится мокрым и горячим от крови.
Катился я, пока не налетел на куст шиповника. Боль от шипов была похлеще, чем от придуманных осколков, она сняла тяжесть с ног, передвинула центр тяжести тела туда, где ему положено быть. Я вскочил на ноги, и они побежали сами по себе. Причем туловище немного отставало от них, как бы должно было преодолевать вихри, которые создавали ноги, а голова отставала от туловища, и с удивлением наблюдала за летящими впереди ногами и туловищем, и тяжело дышала.
Как долго я бежал – не знаю. Видимо, часа три, не меньше, потому что когда остановился, на небе светила луна. Впрочем, остановился – не то слово. Я растянулся во весь рост, перевалившись через поваленное дерево. Оно было трухлявым, треск пошел такой, будто я сломал обе ноги. Туловище мое наконец-то догнало их, голова – туловище, а тяжелое, сиплое дыхание – голову и комком застряло во рту. Бежать дальше я не мог: не было сил.
Отдышавшись, я с облегчением понял, что бежать и не надо. Светящиеся волны не доберутся сюда, потому что между мной и станцией теперь слишком много холмов и деревьев. Поляна, на которой я лежал, казалась не имеющей никакого отношения к беде, произошедшей в нескольких километрах отсюда. Все на поляне было сонным и мирным. Земля пахла грибами и фиалками. Где-то неподалеку радостно журчал ручей. Звуки и запахи были нормальными, не резали слух и обоняние. Лунный свет обволакивал деревья, кусты и травинки, как бы упаковывал их в тонкую серебристую фольгу, чтобы сберечь такими для новогодних елок, а сама луна была похожа на лицо беременной женщины – умиротворенная и чуточку мечтательная, спокойно ожидающая, когда нальется полностью, заполнит изогнутую полоску слева. Сравнение показалось мне ужасно смешным. Сначала я смеялся тихо и вымученно, как бы поддерживая компанию, потом захохотал все безудержнее и безудержнее, пока не захлебнулся собственным смехом.
Пролежал я на поляне минут пять, а почувствовал себя отдохнувшим несколько часов. Свежие силы прямо распирали мое тело, казалось, если я сейчас не вскочу и не пойду дальше, то взорвусь от их переизбытка. Я закурил папиросу, наполовину высыпавшуюся и согнутую, видать, помял пачку во время бегства от волн, бодро, как по команде «Подъем!», подпрыгнул с земли и пошел через поляну по тихой, мягкой траве. Атомная станция где-то севернее меня, значит, надо идти на юг, примерно на луну.
Вскоре я вышел на дорогу, не ту, по которой меня вез грузовик, та была четырехполосная, а эта – трех и давно не ремонтированная. Такие дороги обычно соединяют город с селом, в чем я и убедился, отмахав километра два и наткнувшись на дома. Именно наткнулся, потому что издали принимал их за лесополосы, лишь когда приблизился вплотную, заметил, что между деревьями стоят дома, темные и неприветливые. Ни единого окна или фонаря не светилось. Ни единого звука не слышалось. Казалось, что люди, животные и даже электричество затаились, ожидая чего-то страшного. Как бы они меня не перепутали с этим страшным: только открою дверь в какой-нибудь дом, как везде загорится свет, выскочит народ с дубьем и кольем и забьет меня, приняв за очеловечившуюся радиацию. Впрочем, никто не выбежит, потому что никого здесь давно уже нет. Но поверить в это было трудно, глядя на целые и кажущиеся в темноте ухоженными дома.
Село большое, на райцентр тянет. Я долго ходил по безлюдным, погруженным во мрак улицам, присматривался и прислушивался, надеясь найти хоть какой-нибудь признак жизни. Не нашел и решил остановиться в доме на окраине, поближе к лесу. Дом был крыт оцинкованным железом, которое засветилось, когда луна выползла из-за туч, и создавалось впечатление, что крыша сделана из мутного стекла, а внутри дома горит большая лампа – хоть что-то, напоминающее о жизни в этом мертвом селе. Судя по крыше, хозяин здесь жил рачительный, из тех куркулей, с которыми советская власть безуспешно борется семьдесят лет. В таком доме должно быть все и на все случаи, к соседям ни за чем ходить не придется.
Калитка во двор была закрыта, и я ее закрыл за собой, причем автоматически, как бы под влиянием чужой привычки к порядку. От калитки к дому вела заасфальтированная дорожка, вдоль которой у земли была натянута толстая проволока для собаки, чтобы могла добраться в любом уголке подворья до непрошеного гостя. От проволоки к будке извивалась по земле цепь с расстегнутым ошейником, длинным и широким, на таком не собаку, а теленка держать или собаку с теленка. Подворье заканчивалось двумя сараями, за ними шел огород, упиравшийся в лес. Дом был справа, ладный такой, с большими окнами и с навесом над крыльцом. На крыльце валялся амбарный висячий замок, видать, сбитый с двери. На всякий случай я постучался. Эхо от стука было коротким, будто упало внутри дома в глубокую яму. Я толкнул дверь и зажмурил глаза, ожидая вспышки света. Дверь открылась бесшумно и никто не включил свет. Я замер на пороге, не решаясь войти в чужое жилье, говорил себе, что бояться нечего, этот дом теперь ничей, но никак не мог сделать шаг вперед, словно впереди меня ожидала та же участь, что и хозяев – быть выгнанным. В нос мне ударил запах зверобоя, наверное, висит в сенях на стенах, заготовили для самолечения. Моя теща всегда настаивала на зверобое самогон, утверждала, что не только запах сивухи отбивает, но и лечит от всех болезней. Не знаю, лечит ли он или нет, зато у тещи всегда была уважительная причина опрокинуть рюмашку, а так как у тещи постоянно что-нибудь болело, зверобоя каждое лето она запасала вагон и маленькую тележку. Воспоминание о родственнице примирило меня с чужим жильем и прогнало дурацкий страх.
Я достал из кармана коробку спичек, зажег одну, от нее – клочок бумаги, валявшийся на полу, и уверенным, хозяйским, шагом вошел в дом.
Самая главная примета свободного человека – вставать, когда хочешь. Кто-то, может, не согласится со мной, но это его личные трудности, а у меня все хорошие воспоминания начинаются с того, как я выбрался из постели не по звонку будильника. Впрочем, сейчас у меня нет будильника, мог бы прихватить, но не захотел. Пользуюсь ходиками, висящими на стене. Они уже старые, краска облупилась даже на кукушке, отчего птица кажется общипанной. Она только что выскакивала и хриплым, испуганным, голосом откуковала полдень. Сейчас я встану, схожу умоюсь под краном во дворе, потом отрежу от подвешенного к потолку на кухне копченого окорока, пахнущего можжевеловым дымом, солидный шмат и буду жевать его со сладким печеньем, пока не разгорится печка и не вскипятит чайник Продуктов у меня много, особенно мяса и круп, насобирал по селу. Сначала брал все подряд, потом самое вкусное, но все равно кухня завалена банками, мешками, коробками и ящиками. Особенно много мяса, свинины, закрученной в сыром виде в трехлитровые банки, как варенье, но только не на зиму, а на лето, ведь в холодильник все не засунешь. Так же много печенья и конфет, несколько ящиков, принес их из магазина. Вот только с хлебом туго, мука есть, но я печь не умею. Поэтому мешок с ней стоит в дальнем углу, мыши прогрызли мешок в нескольких местах, жрут муку без зазрения совести и успели проложить белую дорожку от мешка к норе. Надо будет кошку завести, видел я одну в соседнем дворе. Облезлая, худющая, заметила меня – зыркнула дико и шасть в кусты. Озверела, бедняжка, из такой получится хороший охотник за мышами.
Я лениво выбираюсь из-под ватного одеяла, опускаю ноги на пол. От пола тянет сыростью и плесенью, а от стен – влажной известью, точно белили их вчера вечером или сегодня утром. И вообще дом пропитан слишком сильными запахами. Первый день я как-то не замечал этого, а теперь они становятся все резче и резче, даже дышать трудно. Я хотел переселиться в другой дом, но и там не лучше, только запахи немного не такие. И с акустикой здесь что-то непонятное. Уже на второй день я начал слышать, как капает вода из крана во дворе, как шелестят листья в саду и в лесу, потом дошло до того, что я начал слышать падение пылинки в доме. Представляете, какой грохот стоит вокруг меня? Иногда он усиливается настолько, что у меня начинают болеть уши, будто по ним с размаху хлопнули ладонями. Что-то подобное я на службе испытал, когда три американских противолодочных корабля сели на хвост нашей подлодке и обстреливали нас из гидроакустических «пушек». По лодке со всех сторон и вразнобой словно огромными кувалдами молотили, ничего делать не можешь – ни спать, ни есть, ни службу нести, – одно желание – стукнуться головой обо что-нибудь твердое и острое, чтобы она раскололась и грохот выплеснулся из нее. Трое суток казнили нас янки, мы уже на пределе были, и если бы командир не сумел оторваться от них, пришлось бы всплывать и рассекречивать подлодку. Нашел и я способ отрываться от шумов и запахов. Заметил, что днем они послабее в доме, а ночью – на свежем воздухе. Так и живу: днем отсыпаюсь в доме, а по ночам шляюсь по селу, «хожу в гости».
Сейчас полнолуние, по ночам так светло, что и фонарей не надо. Обычно я обхожу все село, ненадолго заглядываю в дома, роюсь в шкафах и столах. Я уже не боюсь, что застукают хозяева, перебираю вещи и бумаги не спеша, пока не достанут запахи и звуки. У меня теперь имеется полный гардероб на все времена года. Есть и документы – водительские права на одно имя и свидетельство о рождении и военный билет на другое. С такими ксивами не пропадешь, можно ехать куда хочешь, устраиваться на работу и поплевывать на милицию: документы выданы местными органами власти, а вся страна знает, что это за район, никто не пристебается с вопросом почему у тебя нет паспорта. Облучился паспорт и сдох – вот почему! Эх, поскорее бы в путь. Загляну к Мишке, чтобы с женой установить связь, и поеду дальше, пока срок давности не выйдет. А может и без жены обойдусь, похолостякую малость.
Ох, скорей бы волосы росли! Ладно бы только запахи и звуки доставали, а то еще и видения всякие чудятся. Позапрошлой ночью я видел в той стороне, где атомная электростанция, огромный оранжево-красный гриб, какой бывает при взрыве атомной бомбы. Я было подумал, что еще один блок рванул. Но ведь писали, что остальные блоки остановлены, и по радио ничего не передали, ни по нашему, ни из-за «бугра».
У меня есть транзистор, слушаю новости иногда, чтоб совсем от жизни не отстать, а то опять какая-нибудь перестройка начнется, а я и знать ничего не буду.
А этой ночью я покруче диковинку видел. По небу она летала. Желтая и круглая, на луну похожа. Я сначала ее за луну и принял, а потом гляжу – движется, причем так быстро, что задняя половина как бы растягивалась и казалась смазанной, и неправильно как-то летела, не так, как самолеты или вертолеты, а будто по невидимой прямой, проходящей около Земли. Сперва диковинка пронеслась с юга на север, затем – с востока на запад. Я думал, больше не появится, как вдруг заметил ее летящей низко над землей и прямо на меня. Я хотел упасть под забор и закрыть голову руками, словно услышал команду «Вспышка спереди!», но диковинка опустилась в лесу на землю. Вскоре опять появилась, полетела в другую сторону и опустилась примерно в том месте, где я очухался после бегства от АЭС, на той полянке с серебристыми деревьями и травой и с радостно журчащим ручейком. Может диковинка там водой заправлялась? Ведь летающим тарелкам нужна вода, чтобы было из чего суп варить, без которого тарелка – не тарелка. Впрочем, моя диковинка не была похожа на НЛО, по крайней мере, на те, изображение которых я видел в журналах и газетах, и вела она себя странно: словно шарик от настольного тенниса, прыгала по земле, только подлетала все время на одинаковую высоту и скакала не по прямой, а по кругу, центром которого была атомная электростанция. Такое впечатление, будто там находится колышек, к которому привязан поводок, удерживающий диковинку. Хоть она была и светлая, а казалась мне черным вороном, кружащим над трупом: что-то в ней было отталкивающее, вызывающее страх и неприязнь. Мне хотелось взять что-нибудь потверже и потяжелее и запустить в нее. Я был уверен, что в случае попадания она со звоном разлетится на миллион блестящих осколков, которые посыпятся на землю, зароются в нее и к утру дадут такие же всходы, как взорвавшийся реактор, только видимые человеческим глазом…
Позавтракав окороком с печеньем и чаем с печеньем, я пошел на огород за клубникой. Урожай ее в этом году богатый и ягоды крупные, с кулак. Сначала я думал, что это только у моего хозяина-кулака все кулаковатое, а потом заметил, что и у соседей ягоды не мельче. Видать, все в этом селе мичуринцами были в школе. Я набрал полную миску ягод, пошел в дом, потому что уже одуревал от запахов земли, цветов и еще чего-то очень противного и от шелеста травы, листьев и веток. Один раз мне даже почудилось, что слышу, как журчит сок в стволе дерева. Чертовщина какая-то!
От нечего делать я побродил по комнатам, включил телевизор. Знаю, что нет электричества, а все равно каждый раз, когда прохожу мимо телевизора, включаю его. Убедившись, что экран не загорается, включаю транзисторный приемник. Создается впечатление, что телевизор работает, есть звук, но нет изображения. Передают новости – ничего нового. Батарейки в приемнике старые, слабенькие, но все равно орет он слишком громко, за что и лишается права голоса.
Делать нечего, а спать не хочется. На кухне стоит «лекарство» – самогон. Я нашел его в погребе. Две десятилитровые сулии – бутылки с длинными узкими горлышками – стояли в дальнем углу, накрытые старой клеенкой. Спроси у хозяина, зачем ему столько, наверное, не нашел бы, что ответить, буркнул бы: жрать не просят. По русским меркам я не пьяница, но жена никогда не держала водку про запас, знала, что выпью, если найду. У меня такой характер: есть – выпью, нет – на нет и суда нет. Только в одиночку пить не люблю, привык разговором закусывать. А здесь поговорить не с кем, разве что с фотографиями хозяев и их детей. Заезжий халтурщик увеличил и разрисовал маленькие черно-белые фотографии и теперь на меня со стены смотрели розовощекие, алогубые и синеглазые мужчины и женщины, все примерно одного возраста и только по фасонам одежды можно догадаться, кто родители, а кто дети. И те, и другие похожи на подгримированных покойников. Пить с такими – волком взвоешь.
Я сходил на кухню, с помощью шланга от стиральной машинки подсосал из сулии, как из бензобака, кружку самогона. Был он желтоватый, настоянный на лимонных корочках, и вонял как цитрусовая бражка, причем сильнее, чем вчера. Я еле втолкнул в желудок это пойло. Алкоголь действует на меня плохо – не так, как я хотел бы, – в сонливость вгоняет, особенно, если потрепаться не с кем. Поэтому я подошел к размалеванным фотографиям, высказал все, что я думаю о них и о фотографе-халтурщике, пошел на боковую.
Спал вроде бы не долго, разбудили меня шаги в комнате. Я затаил дыхание и сильнее зажмурил глаза, как делал в детстве, надеясь, что если я никого не вижу, значит, и меня не увидят. Шаги были тяжелые, мужские. Они пересекали комнату вдоль и поперек, напоминая действия собаки, отыскивающей зарытую кость. Вот они приблизились к кровати, и я напрягся всем телом, готовый вскочить и отбить удар. Сиплое дыхание начало приближаться ко мне, как будто человек наклонялся, чтобы заглянуть мне в лицо, а потом отклонилось в сторону, и под кроватью что-то зашурудело. Человек вытащил то, что ему было надо, и пошел на кухню. Там упала кастрюля, грюкнуло пустое ведро. Человек негромко ругнулся, что-то передвинул. Затем отчаянно произнес: «Пошло оно все!..» и швырнул что-то тяжелое на пол. Я открыл глаза и в приоткрытую дверь, ведущую на кухню, заметил, как широкоплечий сутулый мужчина в брезентовом плаще и серой кепке вышел в сени. Хлопнула закрывшаяся входная дверь в дом, заскрипел ключ в замке.
Я выпрыгнул из кровати, подбежал к окну, выходящему во двор. Сквозь щель между закрытыми ставнями увидел на подворье, освещенном луной, мужчину в плаще и кепке. Он расстегивал ошейник на собаке ростом с телка. Собака повизгивала, пыталась лизнуть хозяина, мешала ему, он зло рыкнул: «Ну!» и ударил собаку кулаком по крестцу. Собака затихла, дала освободить себя от ошейника и радостно запрыгала рядом с хозяином, который взял стоявшие на дорожке фибровые чемоданы с углами, оббитыми железом, направился к калитке. Там его ждала женщина. Она вытирала глаза уголками повязанного на голову белого платка, наверное, плакала. Мужчина что-то буркнул ей, шибанул калитку ногой, вышел на улицу. Женщина торопливо закивала головой, несколько раз перекрестилась, потом размашисто перекрестила дом. Она подняла с земли два узла с барахлом, хозяйственную сумку, сумочку поменьше и две авоськи. Выйдя со двора, она положила это все на землю, закрыла калитку, еще раз перекрестила дом, снова навьючилась и побрела за мужчиной.
Я перебежал к другому окну, выходящему на улицу, – и чуть не вскрикнул от удивления. По улице шли люди с чемоданами, рюкзаками, баулами, сумками. Даже дети что-нибудь несли. Шли молча, лишь один ребенок плакал, тянул надрывную ноту, и так долго, что и у взрослого не хватило бы воздуха в легких. За людьми бежали собаки, целая стая, и тоже молча и не грызлись между собой как обычно. В лунном свете шествие напоминало черно-белую кинохронику военных лет.
Я подождал, пока улица опустеет, пошел в сени. Дверь оказалась закрытой изнутри на крючок, как я всегда делаю, вернувшись в дом. Амбарный замок все так же валялся на крыльце, хотя я отлично слышал, как мужчина закрывал его. Во дворе было пусто, не почувствовал я и тепла, которое ненадолго остается в воздухе, после ухода человека. Наверное, мне все спьяну привиделось.
На всякий случай я пошел к центру села, куда брели привидевшиеся мне люди. Улицы были такими же, как и вчера, – тихими и безжизненными, если не считать обычного шелеста травы и листьев. Повернув на улицу, ведущую к сельсовету, я вдруг увидел вдалеке габаритные огни колонны машин и автобусов. Красные и белые огни быстро добрались до леса и исчезли в нем. И тогда послышалось собачье вытье. Сотни собак тоскливо и обреченно выли разными голосами. Я не видел собак, но мог точно описать, какой из них принадлежит тот или иной голос, хотя все голоса были похожи, одинаково жалостливые, словно пели отходную по самим себе. Я шел к центру села, а похоронная песня становилась все глуше и глуше и отдалялась к той окраине села, через которую выехала колонна, а когда я добрался туда, вытье совсем заглохло, но у меня за спиной послышалось жалобное мычанье коров, блеяние овец и хрюканье свиней. Как бы подпевая крупным животным, паскудно завыли кошки и так расходились, как и в марте не услышишь. Я побежал к центру села, пустого и безжизненного, надеясь увидеть хотя бы одну скотину, но когда я углубился в село, мычанье, хрюканье и блеяние затихли, а появилось и становилось все громче и громче собачье вытье.
Я несколько раз пробежал от центра села к окраине и обратно, слушая то собачье вытье, то плач других домашних животных, пока не нашел место, где слышно было и то, и то, но тихо. Это был пустырь, заставленный разобранными комбайнами и тракторами и сломанными косилками, сеялками и плугами. Я присел на бревно у трактора, закурил сигарету. Курева у меня много, нашел в магазине в подсобке. Кто-то уже побывал там до меня, забрал самое ценное, но ящик со «Столичными» киевской фабрики оставил без внимания. Сигареты сухие, звонко потрескивают при затяжках и глушат все остальные звуки. Затягивался я как можно чаще, потому что слышал не только вытье животных, к которому уже привык, но и плач стоявшей на пустыре техники. Правда, плачем трудно было назвать жалостливое скрежетание железа, напоминающее медленное верчение шестеренок, посыпанных песком. Когда взошло солнце и звуки исчезли, вокруг меня в траве валялось десятка полтора желтых сигаретных фильтров, похожих на распускающиеся одуванчики. Они жутко воняли, словно испарялись под солнечными лучами.
Как-то в детстве – года полтора мне было – родители подкинули меня на выходные бабушке. Она за домашними хлопотами не уследила за шустрым пацаненком, ну и оказался я на улице в одной распашонке. Дело было ранней весной, снег еще лежал, но день был солнечный, с капелью. Снег покрывала тонкая корочка льда, впадинки на которой были заполнены чистой и холодной талой водой. Как сейчас помню, бегаю я по снегу от лужи к луже, а за мной бабуля гоняется. Меня корочка держит, не проваливаюсь, а бабушку – нет, никак догнать меня не может. Ну и получил я тогда от нее! Думала бабуля, что все – не уберегла внука – как перед дочкой оправдываться будет?! Вызвала она «скорую помощь», а той все нет и нет. Тогда бабушка и полечила меня народным средством: растерла тело самогоном и внутрь мне грамм пятьдесят влила. Когда через пять часов приехала «скорая помощь» врач отругал бабушку за то, что вызвала его к здоровому ребенку. С тех пор я и лечусь от всех болезней самогоном, тем более, что теща гонит его и разделяет мою точку зрения на народную медицину. Рецепт простой: от легких заболеваний – растирание плюс немного внутрь, от тяжелых – растирание и много внутрь, во всех остальных случаях – только внутрь, но сколько влезет.
Так я и сделал на этот раз, чтобы избавиться от галлюцинаций – пил два дня беспробудно. Приму на грудь грамм – сот, отрублюсь на несколько часов, очухаюсь, опять приму. Через два дня очнулся на кровати полураздетый, а на груди раздавленный окурок лежит. Запашище от него как от бочки никотина. Ну, думаю, предупреждение это мне, что сгореть могу по пьянке, пора завязывать. Тут еще со звуками что-то не так стало. Теперь меня больше доставали не внешние звуки, а те, что слышались внутри тела. После каждого удара сердца, будто после нажатия рычага сливного бачка, по артериям бурно устремлялась кровь и тихими ручейками возвращалась по венам. В кишках у меня что-то урчало и булькало, словно тонуло в болоте. В легких звонко хлюпало, точно разбивались об асфальт крупные дождевые капли. А в мозгу потрескивали электрические разряды, как в радиоприемнике при грозе. Но самое жуткое творилось в мышцах. Казалось, что там завелись маленькие рыжие муравьи, пожирающие мои клетки и друг друга. Челюсти их работали без остановки, и хруст шел такой, будто жрали они сухой валежник. В теле моем оставалось все меньше и меньше мяса, я худел прямо на глазах, и если в ближайшие несколько минут не вытравлю эту рыжую погань, на белых простынях останется лишь бело-розовый скелет, а между ребер у него будет торчать раздавленный окурок сигареты киевской табачной фабрики…
Стрельба на улице отвлекла меня от звуков внутри тела. Я подбежал к окну и в щель между ставнями увидел идущих по улице милиционеров, вооруженных автоматами. Шли они к моему дому. Я быстро выскочил из дома, забежал за сарай и упал в заросли крапивы, которая даже не сочла нужным по-стрекать мое тело. Бежать дальше было глупо, могут заметить, придется в крапиве отлеживаться, и надеяться, что милиция здесь случайно, не за мной охотится. Я выглянул из-за угла сарая, чтобы рассмотреть своих врагов и понять, зачем они пришли сюда.
Полная луна светила так ярко, что я не сразу понял, что уже ночь. В ее свете я смог разглядеть молодые небритые лица милиционеров и чистые погоны у многих. Значит, срочной службы ребята (у профессионалов, как минимум, по две сержантских «сопли» на погонах), таких не пошлют ловить сбежавшего зека, им доверяют шпану по подворотням шугать, не больше. Поэтому я без особого мандража наблюдал, как они по-хозяйски заходят в двор.
Откуда-то рядом со мной, чуть ли не из крапивы вылетела огромная собака и без лая бросилась на солдат. Они встретили собаку спокойно, видимо, почти в каждом дворе случалось такое же. Впередиидущий вскинул автомат и короткой очередью отбросил верного сторожа к забору. Собака посучила лапами, жалобно взвизгивая, и затихла. В сарае, будто оплакивая погибшего собрата, замычала корова и захрюкала свинья.
– Идите в сарай, а я в дом загляну, – приказал стрелявший, сержант, и поднялся на крыльцо. Прикладом автомата он сшиб замок, отбуцнул его от двери и зашел в дом.
Я не видел, что происходит в сарае, но по звукам догадался, что животных вывели во двор. Раздались два одиночных выстрела, корова коротко мыкнула, будто отрыгивала жвачку, а свинья долго визжала, пока еще два одиночных выстрела не успокоили ее навечно. Потом закудахтали куры, солдаты весело заржали. Одна курица прошмыгнула мимо меня, понеслась по огороду в сторону леса. За ней гнался солдат. Он остановился в метре от меня, долго целился из автомата, выпустил длинную очередь в молоко и вернулся во двор.
– Держи ее, держи! – заорал во дворе мальчишеский голос.
– Шею откручивай, а не хвост! – насмешливо посоветовал голос погрубее, и несколько человек весело заржали.
На крыльцо вышел сержант и рассерженно гаркнул:
– Ты, салага, чего мучаешь?! Мы сюда что – играться пришли?!
– Так я это – хотел, чтоб быстрее… – оправдывался мальчишеский голос.
– Разговорчики! – оборвал сержант. – Вон бэтээр идет, вытаскивайте скотину.
К Двору подкатил похожий на надувшуюся лягушку бронетранспортер. Двигатель его работал так громко, что мне казалось, будто мое тело вот-вот развалится на куски от вибрации. Я отполз по крапиве к концу второго сарая. Теперь мне не видно было, что происходит во дворе, зато хорошо просматривалась улица и дома напротив. Там тоже орудовали солдаты в милицейской форме, привязывали тросы к ногам или шеям коров, свиней и овец. Бронетранспортер отъехал от моего двора, остановился у противоположного. На буксирный крюк были накинуты несколько петель тросов, и бэтээр, взревев двигателем, поехал по улице, утаскивая за собой убитых домашних животных. Они сбились в кучу, наползали друг на друга, задирали кверху то голову, то ноги и казались живыми, но неспособными возмутиться вслух, потому что глотки передавлены тросами. За животными тянулся шлейф пыли, которая в лунном свете напоминала дым, и создавалось впечатление, что горит трущаяся об землю шерсть животных. Бронетранспортер тащил трупы за село, в то сторону, где я несколько дней назад обнаружил овраг, заполненный скелетами. Под скелетами кто-то лазил, кости время от времени шевелились, поскрипывали и потрескивали, и чудилось, будто скелеты пытаются встать и разбрестись по окрестным лугам, чтобы по привычке жевать траву. И бронетранспортер вдруг стал похож на скелет доисторического панцирного хищника, возвращающегося в свою могилу после удачной ночной охоты.
Клин клином надо вышибать, и чтобы избавиться от белой горячки и связанных с ней галлюцинаций, я опять сутки напролет хлестал самогон. Он почему-то потерял вкус и запах, стал как дистиллированная вода. Пьешь, пьешь его, пока не заложит нос и уши, упадешь прямо около сулий, и минут через пятнадцать очухиваешься абсолютно трезвый. Не пьянка, а игра в лотерею-спринт, не успеешь нарадоваться ожидаемому выигрышу, как убеждаешься, что проиграл. К счастью, самогона хватило ненадолго.
Когда я очнулся в последний раз, в кухне было темно. Около меня бегали и попискивали мыши. Они совсем не боялись человека, кажется, и проснулся я от того, что самая борзая пробежала по руке. Кухня была пропитана вонью мочи, мышиного помета и тухлого мяса. Я было подумал, что загниваю, но тело мое молчало, рыжие муравьи покинули его или спят пьяные. Вот только сердце билось натужно, кровь врывалась в голову горной речкой и с грохотом, словно утаскивала за собой валуны, стекала вниз. Я шатаясь побрел во двор, надеялся там почувствовать себя лучше.
Ночь опять была светлая, стареющая луна слепила как прожектор на стадионе. Я брел по пустынным улицам к противоположной окраине села. Там я не все еще дома обследовал, может в каком найду самогон. Самогонщики обычно живут на окраинах, подальше от начальства. Или гонят потому, что живут далеко от властей. Как бы там ни было, а я должен найти какое-нибудь пойло, и чем крепче, тем лучше. Иначе я здесь долго не протяну.
На звуки, доносившиеся из-за поворота дороги, я не сразу обратил внимание, думал, тарахтит внутри меня. Только когда тарахтение стало слишком уж громким, больно забило по барабанным перепонкам, я настороженно прислушался, а затем шастнул в ближайший двор, в глубь его, к сараю с распахнутой дверью. Я забежал в сарай, прижался к теплой стене, пахнущей сеном и навозом.
По улице ехал бронетранспортер. Двигался медленно, точно боялся налететь на мину. Поравнявшись с двором, в котором я спрятался, бэтээр остановился. Сверху открылся люк, высунулась голова в шлеме. Она повернулась в сторону сарая, долго смотрела, словно решала, увидеть меня или нет, затем перевела взгляд на дальний конец улицы. Что-то она там увидела, потому что исчезла в люке, и бронетранспортер злобно рявкнул и рванул вперед. Через несколько секунд я услышал стрельбу из пулемета. Били короткими очередями с продолжительными паузами, будто не просто охотились за кем-то, а еще и игрались с ним, заставляли побегать и понадеяться на спасение, уверенные, что добыча никуда от них не денется.
Главное, что не за мной охотятся. Но на будущее надо поосторожней ходить по селу и лучше – огородами. А еще лучше – убраться отсюда. Черт с ним, что прическа короткая, скажу, что оболванился после облучения, чтобы лучше росли. Документы у меня есть – прорвемся как-нибудь.
Бронетранспортер возвращался назад. Он опять ехал медленно, но теперь я знал, что не мин боится, а ищет жертву. Броня его отсвечивала в лунном свете. На передке лежало что-то длинное, похожее на неумело скатанную палатку. Когда машина поравнялась с двором и остановилась, я разглядел, что на броне лежит человек. Он свернулся калачиком на правом боку, словно пришел покемарить чуток, но левая рука была неестественно вывернута назад, живой человек так держать ее даже во сне не сумеет. Когда бэтээр останавливался, тело качнулось вперед и назад, будто человек хотел во сне перевернуться на другой бок, но передумал. Качнулся и рюкзак, лежавший у головы человека, – отшатнулся и снова прислонился к голове, словно человек держал его зубами, чтобы не потерять в дороге. Рюкзак был странный, с белой широкой полосой, то ли лямкой, то ли латкой. Бронетранспортер не сумел разглядеть меня в глубине сарая, покатил дальше. Когда он трогался, тело снова качнулось, будто человек хотел спрыгнуть и присоединиться ко мне, но не успел, а на ходу побоялся, и так и поехал дальше.
Я сел у распахнутых дверей сарая и из миллиардов звуков, наполняющих мои уши, пытался вычленить рокотание двигателя. Пора сматываться отсюда. Не хватало, чтобы и меня свинцом начинили. А не убьют, так с ума сойду. Если уже не сошел. Двигай отсюда, приказывал я сам себе, но от страха не мог даже пошевелиться.
А на небе светила надгрызенная справа луна. Была она желтая, будто свежевыкрашенная, без единого пятнышка. Говорят, что в пятнах на луне можно увидеть дом и собаку. Мне ни разу не удавалось, правда, и смотрел я на нее редко. А сейчас я видел в ней только желтый кружок, неумело вырезанный из фольги, в которую заворачивают шоколад. В такую же фольгу, только серебристую, казались мне завернутыми деревья на полянке. Хорошее там было место, спокойное.
К луне подобралась темная тучка, подперла ее снизу. Нет, это луна присела отдохнуть на тучу. Что-то похожее я уже видел раньше. Вспомнил – шарик для настольного тенниса. Он прыгал по земле, подлетая все время на одинаковую высоту и один раз приземлился неподалеку от села, на том месте, где… Радостная мысль заставила меня вскочить на ноги.
Я уже совершил побег из одной зоны в другую, радиоактивно зараженную. Бежать из нее на волю рановато, могут повязать. Придется совершить побег из второй зоны в третью – место, где я чувствовал себя в безопасности.
Я вернулся в свой дом, зашел на кухню. Посередине ее валялся рюкзак с барахлом, хозяева бросили его здесь, а я не трогал, потому что он мне не мешал. Зато теперь он мне нужен. Я освободил его от женских тряпок, набил куревом и жратвой. Недели на три-четыре этого хватит, а к тому времени ни один легавый не опознает во мне сбежавшего зека.
Сначала я шел лесом, на дорогу выходить боялся. Запахи в нем были не такие противные, как в селе, но все равно дышать было трудно, постоянно забивало нос. А вот звуков здесь было больше и такие громкие, точно вокруг меня бродили стада слонов. Тут еще в теле моем опять ожили рыжие муравьи, заработали челюстями на зависть электромясорубкам. Идти становилось все труднее, словно муравьи пожирали не только мое мясо, но и силы. Вскоре я начал слепнуть, все чаще натыкался на деревья, падал. Я решил плюнуть на бронетранспортер и вышел на дорогу. Она была пустой. А может и нет, я ведь ничего не видел дальше своего носа, но шум работающего двигателя сумел бы вычленить из всех звуков, переполнивших мои уши.
Неуверенными шагами я брел по асфальту, часто оказывался на обочинах. Идти осталось всего-ничего, зона где-то рядом, я чувствовал исходящее от нее спокойствие и тепло. Еще чуть-чуть. Но ноги перестали слушаться меня, потому что под ними вдруг начал разжижаться асфальт. Ноги засасывало, как в трясину. Сначала по щиколотки, потом по колени, потом и вовсе исчезли в асфальте. Теперь по дороге двигалось безногое туловище, которое медленно погружалось в разжиженный асфальт. Вот и туловище пропало, двигалась одна голова, одуревшая от запахов и звуков. Вскоре асфальт набился в рот, нос и уши, залепил глаза. И мне стало хорошо и легко: меня больше не мучали ни запахи, ни звуки, ни видения…
Очнулся от прикосновения ко лбу чего-то маленького, мокрого и холодного. Еще одно такое же упало на окаменевшие губы, затекло в уголок рта, освежило кончик языка. Затем множество капель пробрались тем же путем ко мне в рот. Вода. Свежая, родниковая. И вдруг я почувствовал на лице тепло солнечных лучей. И услышал голоса.
– Зря льешь, он уже сдох.
– А может, нет?
Я слышал эти голоса раньше, первый принадлежал сержанту, а второй – не знаю кому, звонкий, мальчишеский.
– Тебе говорят: кони двинул! Вечно споришь, салага!
– Я не спорю…
– Разговорчики! – оборвал сержант. – Ты где шлялся, почему я должен ждать тебя?
– За водой ходил. Тут за деревьями поляна большая, а на ней родничок бьет. Водичка там – закачаешься! – объяснил мальчишеский голос.
– Пей, пей, сынок, – радиации нахватаешься! – иронично посоветовал сержант.
– Не нахватаюсь. Вода там больно хорошая: попьешь – сразу таким бодрым становишься. И по то сторону от станции такой же родничок есть. Я всегда из них пью, когда мимо проезжаем. Выпьешь – словно на курорте побывал!
– Скоро будет тебе курорт. На кладбище, – мрачно пообещал сержант и вдруг рявкнул: – Да заглуши ты двигатель! Прям по перепонкам бабахает!
Звук, который я сначала принимал за жужжание пчелы, исчез. Откуда-то издалека послышалось:
– Отойди подальше и не будет бабахать… Ну что, долго еще стоять будем?
– Черт его знает! Решают, куда эту падаль везти. В десантный отсек его погрузим? – спросил сержант.
– Ну, не хватало, чтобы машина мертвячиной провонялась! – ответил дальний голос, наверное, водителя бронетранспортера. – На передок киньте его и привяжите.
Оказывается, это они обо мне говорили, я и есть та самая падаль, которую не знают куда везти. Я почувствовал на своем теле чужие, грубые руки, поднявшие меня и бесцеремонно швырнувшие на броню. Я хотел крикнуть им, что живой, что не падаль, что тоже служил в армии, только на флоте. Но язык не шевелился. И боли при падении не почувствовал. Тело мое оказалось свернутым калачиком на правом боку, будто я прилег покемарить. Меня обвязали веревкой за поясницу и левую руку, вывернутую за спину.
Привязывал меня, наверное, молодой, потому что сержант спросил:
– У тебя выпить ничего нет?
– Нет, – ответил совсем рядом водитель.
– Не жмись, дай грамм сто. Я же видел, как ты из магазина целый ящик водки вытаскивал.
– Ну, когда это было?! Уже давно все выпили!
– Не ври!.. Ну, дай грамм сто, а то башка раскалывается, в ушах так звенит, будто около сирены сижу.
– В санчасть бы сходил.
– Ходил, – зло ответил сержант, – сказали, что доза облучения в пределах допустимой. У них ведь нормы разные: для начальства и офицеров – одна, для солдат – другая!
– Это точно, – согласился водитель. – Ну, ладно, залазь, плесну немного.
– Рюкзак не забудь погрузить, – приказал сержант, стуча подкованными сапогами по броне.
– А на кой он нам? – спросил мальчишеский голос. – Он же старый и лямка одна самодельная, белая, а не зеленая.
– Поменьше разговаривай! – уже из машины посоветовал сержант.
Рядом с моей головой упало что-то тяжелое и шершавое. Когда бронетранспортер тронулся, это что-то, наверное, рюкзак, прижалось к моему лицу, придавило нос и рот. Я попробовал оттолкнуть его, потому что задыхался, но не смог…
Алексей Самойлов
Проклятое место
Светящееся ровным, ослепительно белым светом Облако неподвижно висело в пустоте. Где-то в неизмеримой дали лениво струились щупальца газовых туманностей. За миллионы миль вспыхивали замысловатые кляксы Сверхновых.
Невидимые причудливо изогнутые крылья полей тяготения огибали сверкающий клубок, световые лучи отражались и безразлично уносились куда-то в темную глубину. Облако медленно вращалось и пустота восхищалась им, но Облако не было ее порождением, а было оно заодно с ней и вместе с тем само по себе.
Медленно текли года, собирались в столетия, Облако сияло ровным светом, переливаясь и озорно перемигиваясь с далекими звездами. И однажды, однажды вечером в 20.34 по времени, установленному здесь Облаком, рядом с ним появился странный предмет – галактический звездолет класса «А»-«Нелей», вернее то, что от него осталось в результате аварии, он был покинут экипажем, мрачен и темным пятном отчетливо был виден на сверкающем фоне Облака.
Так буднично и неинтересно произошел Контакт, о котором и не мечтал потрепанный звездолет. Контакт между нечеловеческой данностью Облака и мертвым творением рук человеческих. Но все что попадало в зону влияния Облака, оно просто так не отпускало. И в молчащих уже целую вечность динамиках корабля прогремело могучее – «Остановись!» – и корабль замер, вопреки всем законам космической динамики.
Двигатель его был мертв, Облако притягивало его, и двигаться он был обязан по законам сэра Исаака Ньютона, но остановился. И это было странно, но удивляться на корабле было некому. И потому Облако проделывало с ним уж совсем невероятные вещи:

В пыльной рубке замигал и погас один пульт, другой, проснулся экран и отразил часть сверкающего совсем рядом Облака. То здесь, то там звякали и пытались двигаться ремонтные роботы, брошенные в коридорах как попало. В заснувших коммуникациях побежали сигналы, бортовые тревожные огни осветили рубку. Корабль изящно развернулся – Облако играло им. Оно ударило по кораблю жгучим световым пучком, мягко погладило помятую обшивку – внутри ремонтные роботы поднялись и стали продвигаться к нескольким рваным дырам в верхней части грузовой палубы.
Постепенно странная нечеловеческая жизнь заполнила корабль. В пыльных отсеках тревожно перемигивались роботы-секретари, отмечая непривычное отсутствие управляющих ими людей. Вспыхнули сварочные аппараты, дыры в обшивке аккуратно заварили. Облако оживило корабль, поиграло им еще немного и ударило световым лучом – корабль как пушинка, кувыркаясь отлетел от Облака, в блестящей чаше главного двигателя вспыхнуло пламя – он натужно взревел и покинул пределы Облака.
А оно все так же сияло в чернильной темноте, рассвеченное кое-где яркими блестками Сверхновых.
Странная жизнь внутри корабля наладилась. Пробегали суетливые машинки-уборщицы, стирая накопившуюся за столько лет пыль. Роботы-ремонтники растаскивали искрившие кабели, работа так и кипела. В главной рубке роботы-навигаторы недоуменно вращали сферическими колпаками голов, не понимая, почему нет привычных звуковых команд. Динамики запищали, кто-то кашлянул в них и сказал, отдуваясь:
– Ну, что, ребята, головами крутите. Надо же, новости какие, совсем от работы отвыкли. Эй, Эр-КУ 47–13, если голова не в порядке, вертится без перерыва, сходи к ремонтникам. Итак, исходные курсовые данные…
Бойко маневрируя, корабль опровергал своими перемещениями, вызванными вполне осмысленными действиями роботов привычную истину, что жизнь есть способ существования белковых тел. Электронные структуры, даже и преобразованные Облаком, белковыми не являлись. Корабль, полный странной жизни, уверенно двигался по неизвестному никому из людей маршруту.
Туман плотно закутал поросшую колючим кустарником равнину, густые заросли невдалеке. Где-то в тумане спал небольшой геологический поселок, да тихонько журчала за белесыми космами река. Кусты затрещали, и со стороны леса показалось какое-то темное пятно. Оно медленно двигалось, и вскоре стало видно, как из тумана выползают нечеткие конуры старого разведывательного глайдера. Он остановился, чуть накренясь, задевая носом песок. Люк открылся и на небольшую площадку перед смотровыми отверстиями вылезли два робота-разведчика. Изнутри послышалось недовольное ворчание:
– Ну-ка, помогите мне выбраться!
Роботы нагнулись и осторожно поставили на площадку робота-смотрителя. Он представлял собой толстый цилиндрический бочонок, с тускло мерцающей полусферой наверху, коротенькие ручки торчали по бокам. Он глухо проговорил:
– Все, точно, на месте. Эти строения где-то рядом. Сбегайте, посмотрите на месте и быстро назад. Через десять минут связь с кораблем, вызовем остальных и начнем!
– А ты не волнуйся, Стивен, не волнуйся! Пойдем ко мне в кабинет, там прочтешь, поговорим обо всем. Не беготня это, не суматоха, ребята все правильно делают, принимают грузовые глайдеры.
На орбитальной станции в длинных ее коридорах царила полная неразбериха. Стивен Янг недавно вернулся с дальнего поиска и все происходящее на станции оглушило его. Он с трудом после одиночества глайдера привыкал к такому обилию людей в узких коридорах.
Стюарт усадил его в своем крохотном кабинете, положил перед ним на стол папку темного цвета, а сам умчался распоряжаться, командовать покрикивать на людей, перетаскивающих куда-то на грузовых платформах ящики и тюки.
Стивен расстегнул тесный воротник рубашки и раскрыл папку.
Едва только он появился на посадочной палубе, сразу же ощутил атмосферу тревоги и понял, что внизу произошло что-то необычное. Слухи о пожарах и взрывах переполняли станцию на орбите. Стивен углубился в чтение, – отчет скупо, сухим казенным языком сообщал о сильном взрыве около четырех утра по местному времени, который уничтожил несколько домиков в центре геологического поселка и вызвал сильные пожары в строениях рядом. На запросы по радио поселок не отвечает, глайдеры, посланные на разведку, обратно на станцию не вернулись. В папке имелось также сообщение о разведочном глайдере, возвращавшемся около шести утра в поселок, который успел передать, что никакого движения около поселка не наблюдается. Поселок заволокло клубами дыма, видимость была плохая.
После того как глайдер подошел поближе, лучевым ударом с поверхности планеты был подожжен и взорвался в воздухе. Всем разведывательным глайдерам было приказано возвращаться. Боевую тревогу по станции капитан Стюарт Росс объявил в 6.30.
Стивен захлопнул папку, отложил ее в сторону, мысли его прыгали с одного на другое. То вспомнилось ему о незаправленных аккумуляторах своего глайдера, то о неизвестно где валяющемся в каюте бластере, между тем как в Уставе Космофлота ясно указано, что бластер после объявления боевой тревоги должен находиться на поясе у владельца.
Дверь отворилась и вошел капитан Стюарт. Суета совершенно выбила его из колеи, говорил он обрывками, на лице выступил лихорадочный румянец. «Ну, еще бы, – спокойная планета, – и на тебе», – промелькнуло в голове у Стивена.
– Ну, как, – прочитал? Вот, тебе теперь ясно… Да, грузовые глайдеры почти все вернулись, что на палубе делается, некуда ящики ставить! Так о чем я, – да, что ты обо всем этом думаешь?
– Я еще полной картины себе не составил, но думаю – что-то с нашими славными нейронными помощниками.
– А может это – Они, – произнес как-то странно Стюарт и показал пальцем куда-то вверх.
– Нет, дорогой капитан, это не пришельцы, и вероятность, что инцидент вызван ими, очень мала. Ты же знаешь, я был тогда с группой Цанева, когда с кем-то люди все же встретились. А знаешь, капитан, я, пожалуй, слетаю туда с моими ребятами и мы постараемся на месте разобраться.
Стюарт устало опустился в кресло.
– Ты хочешь, чтобы по возвращении с меня голову сняли за то, что я угробил легендарного героя космоса Стивена Янга?
– Возвращение… Когда мы теперь вернемся. Ну пойми же, в конце концов сюда могут прийти штурмовые глайдеры, так они просто сожгут все вокруг поселка дотла, останутся только груды развалин. И тогда уже никто не расскажет, почему же начался пожар.
– Формально я не могу тебе приказывать, Стивен. Но это же явное самоубийство!
– Ладно, решим с этим позже. А теперь позволь, я помогу разгрузить от контейнеров палубу. Знаешь, они там все вперемешку навалили и чуть не уронили баллоны в трюм.
Рослая фигура Стивена мелькала по всей станции, он распоряжался, толкал вместе со всеми застрявшие контейнеры, ругался и балагурил на всех палубах. Через несколько часов контейнеры расположились в относительном порядке и неугомонный Стивен сколотил команду в дополнении к своей для вылазки в поселок.
Стоя у почти снаряженного глайдера, Стивен беседовал со встрепанным от бессонницы Стюартом:
– Вот, все почти загрузили. Что вы, капитан, это будет просто пикник. Смотрите, какие все веселые!
– Ты не балагурь, Стивен и зря голову не подставляй! Ты же знаешь, что со мной из-за тебя сделают. Поэтому я тебе вполне серьезно говорю, – покрутитесь там и сразу назад.
– Да, понял, понял, – жди к обеду. Знаешь, Стюарт, я ведь задешево в болоте валяться не стану. А не пойти туда не могу, – все уже решили! Ну, пока! – и Стивен, поправил ремень с тяжелым бластером и легонько хлопнул Стюарта по плечу. Повернулся и зашагал к трапу.
Часа через два Стивен уже успокоил своих молодцов, обстановка внутри глайдера несколько разрядилась. Шли легко – в иллюминаторах виднелось темно-зеленое море леса, изредка разрываемое протоками и темными пятнами озер. Иллирия, – планетка довольно скучная. Климат ровный, хищников особых нет, леса, горы да болота. В дела аборигенов они не вмешивались. Но вот ископаемые кое-какие имеются, это их и привлекло.
– Ну, как вам озера, – нагнулся Стивен к пилоту.
– Я думаю, командир, поселок за дымом обойдем, справа.
– А может побродим рядышком?
– Можно и рядышком, я знаю местечко, здесь недалеко. Зеленое море покачивалось, косо проваливалось под глайдером.
Когда с опушки по глайдеру ударили из бластера, Стивен ощутил как все стремительно куда-то опрокидывается, его швырнуло к стенке, перед глазами вспыхнула яркая звездочка, и он потерял сознание…
В голове шумело, что-то жарко чадило рядом и взрывы следовали один за другим. Стивен ощутил, что лежит на мокрой траве, рядом кто-то кричит и вообще – нормальная атмосфера боя где-нибудь на Островах. Он встряхнул головой, набрал воздуха в грудь, – да, это ему не почудилось, несколько человек в тяжелых защитных шлемах лежали на склоне оврага в густом лесу, а двое пытались подползти к ярко горевшему глайдеру, крыло которого нелепо торчало из зарослей у озера. Периодически что-то в нем вспыхивало и рвалось.
Над ними то-то склонился и спросил:
– Командир, как вы себя чувствуете?
– Да ничего, голова только ноет. Скажи пилотам, чтобы возвращались. Больше они из глайдера никого не вынут. Сколько осталось в живых?
– Семь человек.
«Вот так, – подумал Стивен, – вот так итог, семь осталось из двадцати».
– Раненые есть?
– Карла царапнуло, да у Родни плечо задето, а серьезных – нет.
– Да, сильно они нас.
Стреляли с опушки. Там пока никакого шевеления. Кристи и Карл у леса в зарослях.
«Это же надо, глайдер разбит, всех почти ребят оставили в этом болоте, и с кем сражаемся, – никто не знает.»
– Так, – сказал он, пробуя подняться, – трое на опушку, а трое со мной, встречаемся вон там, – он показал на видное издалека старое черное дерево. С трудом вытаскивая ноги из мокрых мхов, они потащились по лесу, становилось холодно, ночь здесь наступала быстро. Сзади в лесу что-то грохотнуло, видны стали синеватые вспышки бластеров.
«Так, – промелькнуло у него в голове на бегу, – история, мы что же, все здесь останемся и никто ничего не узнает. Нет, так не…» Дольше додумать он не успел, перед глазами вспыхнул яркий свет, бешеный жаркий ветер сшиб его с ног, мысли прервались, вязкая тьма охватила его…
Первым ощущением после выстрела было чувство онемения в левой руке. Он открыл глаза и понял, что валяется возле могучего дерева, комбинезон на плече разорван, и страшно болит голова.
Кое-как он поднялся и оглядел всю поляну, убедился подойдя поближе, что всех его парней навечно оставили в этой забытой всеми дыре.
Он долго стаскивал их вместе и прикрыл тяжелыми, как камень, толстыми сучьями. Опираясь о стволы деревьев, мотая гудящей головой он потащился через лес и вскоре выбрался на унылую, поросшую высоким кустарником равнину. Затем он медленно потащился вперед, выбрав за ориентир небольшой холмик вдалеке. Восстанавливая в голове карту, он вспомнил, что где-то в этом направлении должна быть деревенька переселенцев.
Что-то блеснуло за кустом впереди. Стивен тут же повалился на землю и откатился в сторону. Правая рука его привычно нащупала кобуру, но она была пуста. Из-за куста показался как-то странно пританцовывающий и что-то бормочущий робот-охранник. Стивен замер. Робот повертел головой.
– Эй, – услышал Стивен его странный, как бы охрипший голос, – эй, человек, чего ты там валяешься, вылезай, я тебя не трону! Эй, ты не слышишь? – Стивен в изумлении приподнялся, – на его памяти даже занимающие целый отсек интеллектуальные машины последней модели не могли так свободно обращаться с речевыми конструкциями. И что самое странное, в голосе робота Стивен уловил явные эмоции, но это он отнес за счет своей контузии. Он встал и подошел к роботу. Тот совершенно по-человечески наподдал ногой камешек:
– Не знаешь, где тут можно пристроиться? Надоело болтаться по лесу без толку!
– Да разве на побережье, только на чем туда доскачешь!? А где ты так выучился болтать по-нашему? – не вытерпел и спросил Стивен.
– У нас на корабле побудешь – чему хочешь выучишься.
– На каком корабле?
– Да как тебе сказать. Когда-то – звездный крейсер «Нелей», а теперь…
И странный робот, поскрипывая на ходу, потащился рядом со Стивеном по унылой равнине, по дороге он рассказал о страшном происшествии со старым крейсером.
Через некоторое время оба сидели на огромном почерневшем от времени и непогод бревне, которое валялось на обочине огибающей лес дороги.
– Да, чего только на свете не бывает! Выбросило нас обоих из привычной колеи. Неизвестно, что там на орбите творится?
– А ничего не творится. Тишь да гладь, я даже позывных крейсера не слышу. Последнее, что я перед десантом уловил, собрались атаковать вашу станцию, радио орет, – «Вперед, расшибем эту коробку железную». Взбесились все, что ли!

– Да не может этого быть! Вот доберемся до первой станции связи… Тьфу, – какие тут станции. Ввязался я в эту чехарду! Я такого и не слышал – и победы-то никакой, все сожгли, разбили, ни корабля, ни станции.
– Ну не ввязался бы, валялся бы теперь в бурьяне.
– Да какой тут бурьян… Ни кола у нас теперь, ни двора. Бредем, как две собаки. Тебя как звать-то?
– Никак. Серийный номер только да радиопозывные.
– Ладно, я – Стивен Янг, младшего брата у меня зовут Мур, так что если не возражаешь…
– Да какие там возражения, Мур – так Мур!
И Стивен с Муром потащились по разбитой тележными колесами дороге в поисках деревеньки, так как на этой планетке все разработки геологических месторождений велись без всякого разрешения местных властей, ввиду их полного отсутствия.
Стивен не мог сосредоточиться. Голова ныла после контузии там, в лесу. Страшным было потрясение от такой перемены в жизни. Не один год занимаясь межпланетными сообщениями, он прекрасно понимал, что следующий корабль такого класса, на каком они попали на планетку, вряд ли соберется сюда еще раз. Сколько раз он сам был свидетелем активизации местных жителей, имеющей трагический исход, – земные службы никогда не вмешивались. Да и месторождение это было неперспективное, значит, надо им самим выбираться. Безразличие овладело Стивеном. А тут еще пошел дождь, – нудный, холодный дождь.
Наконец за небольшой рощицей показался робкий огонек костра. Стивен и Мур подошли поближе, – под большим раскидистым деревом сидели у костра два мальчика-подпаска. Они с удивлением уставились на пришельцев, особенно на Мура. Стивен немного знал местный язык, он с заминкой выговорил:
– Здравствуйте, ребята!
– Здорово! Откуда бредете?
– Это далеко, мы тут случайно. Вы ничего утром не слышали?
– Да у нас тут глухомань такая, слышали вроде гром, зарницы мигали, больше ничего.
– А корабли не пролетали по небу, большие такие?
– Какие корабли! У нас во всей округе кораблей нету, разве у старика Сэррэта из нашей деревни лодка есть, он на ней за солью по реке спускается, а так – какие же здесь корабли!
Стивен со злостью сплюнул на траву. Даже безразличный ко всему Мур и тот приуныл. Оба они страдали от сырости.
К вечеру завернулись в предложенные мальчиками грубые плащи и прилегли на охапку сена под деревом. Вскоре оба крепко спали. Овец мальчишки заперли в овчарню и улеглись спать сами и вскоре только большая черная собака подслеповато пялилась на потухающие уголья костра. В лесу слышалось только падение капель, белесый туман, тихо ступая по траве, обернул поляну кисеей. В ней утонули овраги и болотца, кустарник и дорога, только верхушки высоких деревьев торчали кое-где из белого киселя.
– Уфф, – Стивен выпрямился и стер ладонью пот со лба. Он и Мур рыли для местного фермера узкую, глубокую канаву. – Ну и работка. Спину ломит.
– Да, – глухо произнес Мур, отбросил лопату и сел на край канавы, свесив ноги вниз. – Надо будет отсюда выбираться, от такой работы мы скоро совсем ноги протянем.
Уже три недели они выполняли всякие тяжелые работы, никакой надежды на какую-нибудь транзитную оказию не было. Вчера они с Муром шли по пустоши за деревенькой и заметили вдали черный остов, пошли смотреть.
Подойдя ближе, Стивен не сразу узнал в переплетении изломанных обгоревших металлических труб остатки орбитальной станции. – Это – ваша? – спросил Мур.
– Да… – тихо сказал Стивен, – как они нас… вон, по всей равнине железки валяются.
– Где-то и наш вот так же валяется. Говорил я им, но вбили в голову, вот надо им – и все!
– Да уж, им бы тебя послушаться. Ну, ладно, теперь ничего не поправишь.
И оба побрели по унылой пустоши назад. После этого случая Стивен искал любую возможность вырваться. Но деревенька была всеми забыта, ни о каких крупных городах там и не слышали, а особого внимания местных управляющих Стивену привлекать не хотелось, так как тут же последовало бы выяснение, а что они собственно здесь делают и как сюда попали. Жизнь медленно тянулась в пелене тумана пополам с дымом, растекающимся из покосившихся печных труб.
– Знаешь, Мур, надо вечером сходить в харчевню на перекрестке. Мальчишки говорили, там всякие люди бывают.
– Сходим, сходим. Давай еще поковыряемся тут и в деревню пойдем, а то дождь собирается. Стивен согнулся и вонзил лопату в мокрую красноватую глину.
Поздно вечером они шли по пустынной дороге, которая вилась между невысоких холмов. Наконец вдалеке замигали слабые огонечки, они подошли поближе. Харчевня была старая, бревна потемнели от времени, обросли мхом. За узкими окнами слышались голоса.
Стивен толкнул скрипучую дверь, они с Муром вошли в темноватый зал с грубо сделанными столами и стульями. Слева сидело несколько деревенских стариков, они молча курили и попивали темную брагу.
Хозяин – седой, сумрачный мужчина в серой рубахе и штанах, заправленных в сапоги и кожаном фартуке, принес вареное мясо в миске, лепешки, зелень и кувшин с брагой. Старики поглядывали на блестящее металлическое лицо Мура. Он сурово глянул на них, – они отвернулись и окутались густым дымом из коротеньких трубок. Густая тьма стеной стояла за окнами. Старики допили брагу и потихоньку вышли за дверь. Хозяин помрачнел еще больше, подошел к ним, проговорил:
– Ребята, вы, верно, нездешние?
– Мы из такой дали попали, да и застряли здесь.
– Парни вы здоровые, может и договоримся, поможем друг другу в чем-нибудь.
– А что надо сделать?
– Да я сегодня один в доме, стражников носит где-то, а время неспокойное, из леса могут пожаловать.
– Кто?
– Лихие ребятки, есть тут такие, Фред-Борода у них главный. Вместе мы, может, их и отвадим. А я вам каких-нибудь перекладных лошадок достану. – Хозяин подмигнул им. – Под самые облака увезут.
Стивен подумал, что он и в самом деле может помочь. В деревне о нем говорили много плохого, всякое за ним водилось, но сидеть больше в этой дыре у них с Муром никаких сил не было. Они быстро договорились, что кому делать и положили на соседние стулья короткие дубинки. Хозяин положил за стойку, рядом с собой длинный нож.
Напряжение уже стало томить Стивена, когда за дверью послышался топот, голоса и в дверь ввалилась пестрая компания, – грубые заросшие щетиной лица, все были в теплых кафтанах и темных плащах, на боку у некоторых висели тесаки. «Так, – подумал Стивен, – человек шесть. Как бы нам не надорваться». Компания без лишних слов двинулась к хозяину. Огромный бородач в высоких сапогах о чем-то тихо заговорил с ним. Хозяин несколько раз отрицательно мотнул головой.
Стивен внимательно следил за его рукой, та подбиралась к кинжалу за поясом. Развития событий он дожидаться не стал, кивнул Муру, они с грохотом опрокинули стол на двух стоящих рядом парней. Те с руганью повалились на пол. Мур кинулся к бородачу, тот отскочил к стене, в руке его блестело узкое лезвие. Стивен ударил дубинкой поднимающегося из-под стола парня, второй успел вскочить на ноги и с ножом бросился на него. Стивен не выпускал из виду нож – парень надвигался, Стивен чуть отшагнул в сторону и когда парень бросился, выставив нож вперед, дал ему возможность промчаться мимо и с силой ударил его дубинкой по затылку. Тот по инерции пробежал еще несколько шагов и с грохотом врезался в стену.
Мур уже пробрался к стойке и ухватил бородача за руку, сильно рванул его на себя, тот охнул, повалился на колени и ударился о железный корпус робота. Один из бандитов подскочил к Муру сзади, отвел руку и ударил ножом в спину, лезвие со звоном сломалось. Мур развернулся, правой рукой сшиб бандита за спиной, тот, как тряпка, отлетел к стене. У стены один из парней взмахнул рукой – тяжелый нож ударился в бревна над Стивеном. Тот, не долго думая, бросил в него тяжелый кувшин. Попал все-таки Стивен, – парень у стены, закрывая руками разбитое лицо, зашатался и упал на пол, тесак его отлетел в сторону. Стивен схватил его и двинулся на троих бандитов оставшихся в зале у стены. Те выставили перед собой клинки, один неожиданно бросился за стойку – послышались удары, страшный хрип. Хозяин, зажимая рукой окровавленное плечо, отбросил от себя заколотого бородача.
Двое бросились к выходу, увидев такой разгром. Стивен обозначил прямой удар в грудь, бандит попытался отвести его, Стивен отшагнул чуть влево и навстречу резко ударил его ножом в бок, тот с криком повалился на пол, дернулся и затих. Последнего, который пытался проткнуть Мура тесаком, оглушил ударом кулака.
За дверью зацокали копыта. Стивен вопросительно взглянул на хозяина – тот успокаивающе кивнул и сказал:
– Стража. Вовремя, ничего не скажешь!
Хмурые стражники молча вышли в зал, отблески огня заиграли на железных пластинах их панцирей. Они тихо переговорили с хозяином, тот успел уже перебинтовать чистой тряпкой раненую руку…
Стивен, Мур и стражники таскали тела тяжелых, как мешки бандитов во двор. Трое были без сознания и их, связав, стражники увезли с собой. Для остальных Стивен и Мур рыли до утра глубокую яму на опушке леса. Хозяин, бледный от потери крови, все приговаривал:
– Вот гиблое место! Так и заводится тут всякая дрянь! А стражники всегда к шапочному разбору поспевают, сколько им баранину не вози… Эх, хорошо, что Лиззи у тетки, а то и не знаю, что бы вышло. Фред был парень горячий, чуть что – сразу ножом махать, все золото у меня просил, а какое у меня золото, так – по мелочи!
Часа через два приехали два брата хозяина – молчаливые, крепкие ребята. Хозяин о чем-то поговорил с ними, затем отвел Стивена с Муром в уголок темноватой кухни и тихо сказал:
– Я, парни, знаю, что вы ищите. Сегодня вечером должны ко мне гости пожаловать, не сюда, а на полянку. Я вас туда выведу, но только гости мои вида странного, держать себя с ними надо спокойно, очень уж они пугливые. Мы им мясца, поднесем и я их попрошу вас с собой взять. Куда они отсюда отправятся, я не знаю, скажу честно. Но это уж – как повезет. Кораблик у них особый, как взлетает, – столбы огненные от него идут, так что вам подойдет. Пока отдыхайте, я вам скажу, когда выходить…
В сумерках все трое карабкались с двумя тяжеленными кулями в самой чаще по поваленным огромным стволам. То тут, то там среди леса выглядывали из травы огромные валуны. Местность была изрезана густой сетью оврагов, пробирались еле заметной тропкой в густых колючих кустарниках.
Вскоре выбрались на уютную полянку, здесь на поверхность выходила каменистая осыпь и мирно журчал ручеек. Стивен с Муром сбросили с плеч кули. Хозяин уже возился с каким-то столбиком посередине поляны, чем-то звякая. Мур тихонько сказал Стивену:
– Это он маяк там наладил. По позывным от него и прилетят.
Они отошли к деревьям. В небе зажглись яркие звезды. Стало прохладно, вечер был тихий, только стрекотали в кустах какие-то насекомые. Стивен, не отрываясь смотрел в сторону возможного захода глайдера на посадку, но над лесом неожиданно, скачками, зависая в воздухе, меняя на лету траекторию движения, появился странной формы глайдер – приплюснутый, окруженный мерцающим зеленоватым светом, он замер над поляной и из него к земле потянулись столбы переливающегося пламени, но оно совершенно не давало жара, даже трава только пожелтела, но не обуглилась.
Хозяин совершенно спокойно подошел к опускающемуся трапу, вскинул руку вверх, и неожиданно тонко что-то проверещал, в ответ раздалось ответное верещание, с какими-то прищелкиваниями и на трапе появились небольшого роста фигуры, укутанные в просторные светло-коричневые одежды.
Если местный язык Стивен и Мур кое-как понимали, то прищелкивания совершенно ими не воспринимались. Они вышли из тени деревьев, подошли поближе к глайдеру. Сияние вокруг него померкло, стоял он на широко разведенных опорах, блестящим блином нависая над поляной. Увидев их, фигурки зацокали и что-то пропищали. Хозяин, смешно морщась, запищал им в ответ, указал на кули, потом достал какой-то мешочек, тряхнул им. Странные фигурки приблизились к ним, мешочек взяли, развязали тесемки, в их коричневых лапках засверкали молочно-белые камешки. Хозяин облегченно вздохнул и сказал:
– Берут они вас. Только в грузовом отсеке, у них там теснота.
Заглянув под капюшон, Стивен улыбнулся, – прямо на него уставилась забавная мордочка, напоминающая немного тюленью, большие глаза настороженно и как-то грустно смотрели на него.
– Ну и компания! Пусть везут, где хотят, а куда они летят?
– А я с ними не летал, откуда мне знать, ну а вам-то что, – привезут, может, там ваша станция есть, свяжитесь со своими! Решайте быстро, а то они сейчас фыркнут и – поминай как звали!
– Ну, что, Мур – полетим?
– Полетим, не в этих же болотах пропадать. Нас тут никто искать не станет!
Человечки передали хозяину какой-то длинный серый ящик, – обмен у них, по всей вероятности, шел довольно бойко. Помахав на прощанье хозяину, пригнув головы, Стивен и Мур вошли внутрь низкого коридора. Пахнуло вроде бы собачиной, человечки указали на дверь в узком переходе – вскоре они разместились в обтянутом тонкими полосами металла помещеньице. Они улеглись на мешках – сильно тряхнуло, глайдер дрогнул, чуть накренился, глухо завыли двигатели, движение стало более плавным – они поудобнее устроились на мешках и крепко уснули…
Проснулся Стивен от голода, сел на мешках и Мур, глайдер сильно болтало, Стивен сказал:
– Знаешь, Мур, куда-то они нас приволокли!
Корабль дрогнул и застыл в неподвижности. Дверца приоткрылась, существо в капюшоне зацокало.
– Ну чего ты пищишь да щелкаешь, – проворчал Стивен, – лучше б поесть дал!
Они поднялись и вслед за смешным существом пошли к выходу. Глаза сразу заболели от яркого дневного света, – трап спускался в высокую густую траву, глайдер стоял на небольшой полянке, рядом – зеленая стена густых зарослей, где-то невдалеке шумел океан. Местность напоминала Стивену земные тропинки.
– Что, Мур, – весело сказал Стивен, взглянув на небо покрытое легкими облачками, – нравится тебе здесь! Вот так местечко!
Они помахали странным людям-тюленям, корабль втянул в себя трап, легко завис над поляной и взмыл в небо, и вскоре пропал из виду за облаками. Они взвалили на плечи тощие мешки с пожитками и побрели по узкой тропинке в перепутанных лианами зарослях, долго пробирались, раздвигая ветки, покачивались над их головами диковинные цветы самых неожиданных расцветок и очертаний, перепархивали пестрые птицы с высокими гребнями и Стивена посетило странное чувство, как будто он уже видел этот необычный мир и что через некоторое время они должны увидеть небольшую деревушку на холмах у самого океана, когда же они в самом деле увидели соломенные крыши над зарослями, Стивен понял, что давно мечтал попасть именно в такое тихое место, где можно улечься на дно лодки, пахнущей рыбой и сквозь огромные надорванные по краям листья пальм бездумно смотреть в бездонное небо над головой. И поплывут белые облака под солнцем и день за днем беззаботно полетит время…
– Эй, Мур, вон какая, смотри! Что ты стоишь – накрой ее сачком! – прошептал Стивен и бросился с большим сетчатым сачком вперед, пытаясь поймать огромную бабочку с синим в белых пятнашках причудливым узором на крыльях.
Уже месяц ловили они для жителей деревеньки удивительных, величиной с земного голубя, насекомых, те выменивали их на съестные припасы. Из крыльев бабочек в здешних местах приготовляли лекарственные снадобья. Низкорослые желтокожие жители деревни очень неплохо отнеслись к странным существам, и долго еще мальчишки тучами носились за Муром, пораженные его необычным видом. Стивен и Мур довольно сносно понимали их певучий язык, напоминающий Стивену некоторые из известных ему наречий.
С рассвета, когда солнце огромной красной рыбой выныривало из спокойных вод, и до обеда они болтались в джунглях, а потом ловили рыбу, валялись на горячем песке, дремали в тени пальм. Жизнь тянулась бесконечным солнечным днем, Стивен называл себя и Мура «лотофагами» и путано объяснял ему, чем похожи они на забывчивых героев Гомера.
Старенький деревенский колдун повадился водить с ними компанию и часто приносил с собой полную здешнего опьяняющего напитка флягу из какого-то дерева, теперь иногда по вечерам их до хижин дотаскивал Мур. Однажды старик принялся сбивчиво рассказывать им о якобы находящихся совсем рядом с деревенькой развалинах удивительного храма.
– Слышишь, Мур, – сказал Стивен, – что болтает старик?
– Да он совсем с ума спятил, вы как к вечеру наберетесь, вчера только еле-еле чуть ли не из костра вас выудил, вам еще и не такое померещится!
– Да нет же, о, Мур великолепный, мы еще с утра ничего не пили. Чем тут валяться зря, пойдем сходим?
Мур недовольно пробурчал что-то, а старик, тряся скудной бородкой и поминутно вытирая слезящиеся глаза, возбужденно что-то залопотал, указывая на Мура.
– Видишь, – примирительно сказал Стивен, – он говорит, что без тебя никак не справится, твоя невероятная сила, о, Мур…
– Ну, хватит ерунду болтать, если поедете, собирайтесь, а то позже по жаре я не пойду!
Через час все трое с трудом пробирались в густых зарослях к северу от деревни, где-то высоко над их головами пронзительно орали какие-то птицы, рядом фыркало какое-то животное. Старик уверенно продвигался вперед, время от времени прикладываясь к горловине сосуда висящего на поясе. Мур недовольно ворчал по этому поводу:

– Да, заведет он нас в болота, к змеям, если так часто прикладываться будет! Эй, старик, – прибавил он на местном наречии, – ты бы пил поменьше, тут заблудиться ничего не стоит!
Старый колдун со страхом посмотрел на гневающегося металлического человека, которого сильно побаивался и еще быстрее зашагал по упругому ковру из гниющих листьев. Заросшую тропу впереди пересекла огромная пятнистая змея. Стивен вздрогнул и внимательнее стал осматривать заросли.
Наконец добрались до небольшой поляны – впереди виднелось какое-то здание из грубых валунов, полускрытое под опутывающими его лианами. Но узкий вход был свободен от живой завесы и воздух дрожал около него как у раскаленной печи. Старик развел костер, намазал лицо красной краской из мешочка, который принес с собой и принялся, выкрикивать что-то дрожащим визгливым голосом, метаться по поляне.
– Что это с ним? – удивленно спросил Мур.
Просит, чтобы великий Гох-Чау приоткрыл завесу и впустил нас в свое святилище.
Да какой там Чау, это же шлюзовая система с силовым замыканием на входе. Сейчас прикину, как нам туда попасть. Какой у нее может быть режим? Старик зря мечется – так, так, – да, судя по всему, скоро откроется.
Раздался хлопок, смутно темнеющее отверстие входа стало видно отчетливо, старик принялся истошным голосом завывать, благодаря духов. Стивен взял его под локоть.
– Хватит, хватит, – пойдем, а не то опять захлопнется, – и подтолкнул его к отверстию. Они подошли совсем близко и на них пахнуло прохладой. Вскоре троица во главе со стариком ступала по вырубленным в скале ступенькам. По узкому проходу прошли в темноватый зал, по краям его слабо освещали овальные отверстия, откуда струился зеленоватый свет. Старик объяснял, что находятся они в жилище могущественных духов.
– Да, странное место, – казал Стивен. – Станция – не станция, законсервировали надолго, а для чего?
Они обратили внимание на небольшой ящичек в углу. Крышка его была плотно закрыта. Мур, что-то нашептывая, присел рядом с ящичком, ощупал его, сунул руку куда-то под днище, чем-то щелкнул там, крышка отскочила и в слабом свете стало видно два продолговатых предмета. Мур достал один из них, Стивен взял другой – внезапно раздался странный треск – Стивен обернулся, – из торца удобно лежащего в ладони Мура предмета бил толстый синеватый луч на длину чуть больше вытянутой руки, оканчиваясь мигающими искорками.
– Я видел такую штуку как-то раз, осторожно, Мур, – это световой клинок, убери его в рукоятку. Страшно дорогая штука, надо с собой прихватить, пригодится может.
Старик в страхе опустился на колени, поглядывая на странные трубки в их руках. Они подошли к запыленным экранам в углу. Мур повозился с ними, насколько он разбирался в таких вещах, это была аппаратура связи и наблюдения, но запитать ее он не смог, они побродили еще немного по залу и вернулись по коридору на поляну. Костер догорал, старик опять немного побегал по поляне, благодаря духов, ему удалось незаметно стянуть в святилище несколько блестящих кристаллов. Они отправились обратно.
Через несколько дней Стивен и Мур брели по песчаному склону собирать моллюсков, море лениво шумело у берега. Внезапно где-то высоко над их головами послышался странный шум, Стивен взглянул на небо, приставив ладонь козырьком ко лбу. От солнца, блестя в лучах, подлетала юркая стрекоза пятнистой окраски. Рубя винтами воздух, она опускалась все ниже и наконец тяжело плюхнулась на песок, оттуда выпрыгнули несколько молодчиков в шлемах с короткими антеннами, одетые в темную форму, с небольшими автоматами в руках. Они заорали на языке жителей побережья:
– Эй, ребята, подойдите-ка сюда!
Мур настороженно переводил взгляд с одного парня на другого.
– Пойдем, что зря на пулю нарываться, – сказал ему Стивен и они, бросив корзины, пошли к вертолету.
Через пару часов они были уже далеко от благословенной бухты под пальмами. Небольшие группки знати к северу по побережью непрерывно воевали друг с другом. И каждый стремился набрать себе армию внушительнее других. Поэтому каждый рослый мужчина на побережье находился под пристальным вниманием. А среди невысоких жителей тростниковых хижин Стивен и Мур, безусловно, представляли собой ценную находку.
Вертолет доставил их на сборный пункт армии Солнцеликого Заринама, владельца Турчина и Огбы. Деваться им было некуда и вскоре, зачисленное в особое штурмовое подразделение, они были размещены в столице. Турчин представлял собой скучный маленький городок, но Стивен не терял надежды выбраться с планеты именно отсюда. Солдаты разного цвета кожи проводили свои дни, шатаясь по предместью, напиваясь до бесчувствия и устраивая драки во всех местных увеселительных местах. Стивен с Муром стараясь разорвать общий отупляющий ритм такой жизни, слишком часто в общих попойках участия не принимали. Стивен вспомнил свои давние занятия фехтованием, когда-то в молодости и они с Муром на пустыре за казармами часто скрещивали лучевые клинки, острые лучи с треском ударялись, стайками слетали с них искры, лениво подрагивали в сумерках лохматые листья деревьев в тени за покосившимся забором, а на деревянной колоде у ворот сидели двое смуглых парней в пятнистых комбинезонах. Бессмысленными взглядами они уставились на трещащие искры, на скачущих из стороны в сторону Стивена и Мура, время от времени они икали, прикрывая рты ладонями…
Один день невозвратимо уходил вслед за другим и вереница их исчезала в пурпуре закатов.
Предрассветный тот час был ничем не примечателен. Джунгли вдалеке тонули в серой пелене, птицы в кронах деревьев уже начали привычную возню, но внезапно мирные звуки заглушил треск автоматных очередей.
В военном городке заметались фигурки в пятнистых комбинезонах, Стивен с Муром, увешанные оружием, бежали к бронированному колпаку на северной стороне заграждений. Мур яростно ругал все эти полуночные метания, всех правителей на свете и идиотскую обязанность волочить все эти железки. Стивен плюхнулся на мешки с песком и, скользнув взглядом по полоске джунглей, сразу же отметил два урчащих пятнышка, отрывисто бросил Муру:
– Смотри-ка, у них броневики, сгрузи все тут, а сам беги к колпаку, скажи, чтобы срочно поддержали штурмовыми вертолетами, прорыв будет именно здесь.
Робот затопал по бетону, от вышки в углу потянулся прерывистый пунктир трассирующих пуль куда-то за броневики, оттуда плюнуло огнем и тяжелый взрыв прижал Стивена к земле. Рядом уткнулся в мешки ввернувшийся Мур. Он приподнял голову и сказал деловито:
– Слушай, если выкатить установку из укрытия, можем сшибить броневики!
– Если они нас раньше не подожгут! Ну, давай, только быстро!
Пули противно завизжали где-то сбоку и над головой. Оба они рванулись в сторону, долго тащили тяжелый лафет по склону укрытия, укрепили его опоры наверху. Стивен долго вглядывался в окуляр прицела, подкручивая маховик, ближе, еще ближе, еще, – установка подпрыгнула и выплюнула обе ракеты, те понеслись к броневику, он развернулся в тучах пыли, блеснуло короткое пламя взрыва, раздался тяжкий глухой удар, броневик осел на бок и зачадил. Стивен принялся разворачивать установку в другую сторону. Подбежал наконец ее штатный расчет, Стивен и Мур вернулись за мешки с песком. Впереди по равнине бежали кучки солдат, они вытащили тяжелый пулемет и Стивен, поймав в прорезь прицела бегущие фигурки, нажал на гашетку. Фонтанчики песка от разрывов взметнулись совсем рядом с ними. Фигурки вдалеке попадали на землю, в ответ ударили автоматы с холма. Пули повизгивали над их головами.
Урчание броневика послышалось теперь откуда-то сбоку. Стивен чертыхнулся, они выглянули из-за мешков – внезапно тяжелый удар разметал мешки слева, заорали солдаты, установка рухнула на бок, одно колесо ее беспомощно задралось и медленно крутилось. Стивен подхватил пулемет, Мур – остальное и они побежали в сторону взрыва. Начальство, видимо, отсиживалось под бронеколпаками.
Грохот двигателя раздался совсем рядом. Громада броневика выросла перед ними. Стивен похолодел – пули рвали ткань мешков и комбинезоны убитых. Он расстегнул сумку на боку, достал тяжелый цилиндр гранаты. Мур рванулся в сторону, заметив солдат слева, Стивен ударил по ним из пулемета. Мур взмахнул рукой и плашмя бросился на землю.
Взрыв качнул Стивена. Броневик завертелся на одном месте, взрывая землю разорванной гусеницей, башни его зло плевались огнем. Их качнуло еще раз и броневик окутался дымом. Стивен видел, как Мур, привстав, поливает из автомата все живое вокруг броневика. Где-то рядом закричали солдаты – в окопы за мешки с песком прорвалась вражеская пехота. Стивен взгромоздил пулемет повыше и стегал очередями по окопам, пока темные фигурки не поползли назад. Над их головами раздался тяжелый гул, по полю взметнулись грибы разрывов, вертолеты заметались над полем, джунгли впереди вспыхнули белым ярким пламенем, – с вертолетов ударили зажигательными ракетами. Разрывая воздух винтами, они стегали по земле трассерами тяжелых пулеметов, впереди все дымилось.
– Что, Мур, отбились! Сейчас подкрепление подойдет.
Мур пробурчал что-то себе под нос, прихлопнул тлеющий угол мешка перед ними, на люках броневика перебегали яркие огоньки, в воздухе стоял удушливый запах гари. Мур скривился:
– А пошли бы они все, Стивен… Подкрепление… Надоело все, когда только кончится!
Стивен положил горячий от стрельбы автомат на землю, тыльной стороной ладони вытер потный лоб, ему смертельно хотелось спать…
На плацу выстроен был весь их отряд. Высокий мужчина с седоватыми волосами и печально повисшими усами, в полевой форме, обходил строй, вглядываясь в лица. Стивен и Мур с любопытством смотрели на Солнцеликого – это был именно он. Увидев их, Заринам подошел поближе и сказал Стивену:
– Я знаю – вы храбро дрались. И я хотел бы иметь таких воинов в охране дворца!
Он похлопал Мура по плечу и негромко пробормотал что-то еще.
Стены поднимались позади строя, – старые, с глубокими выбоинами, они высоко поднимались к небу, впереди были стены пониже, за ними виднелись дворцовые постройки из белого камня, – высокие и легкие тянулись они вверх как невиданные деревья с пышными кронами ажурных крыш на башенках.
Строй поражал несхожестью лиц, редкостью был здесь только белый цвет кожи Стивена, да металлический отблеск фигуры статного Мура.
Наряду с угольно-черными, зеленовато-желтыми, встречались синеватые и даже фиолетовые цвета. В охране дворцового комплекса собрались наемники из всех, пожалуй, обитаемых местностей планеты. Перед строем в развевающихся просторных одеждах соловьем разливался начальник охраны:
– …Я верю в вас, ребята, в это трудное время вы покажете чудеса стойкости, как не раз бывало, и не подведете. И вновь…

– Завел шарманку! – недовольно проворчал Мур. Они со Стивеном находились здесь уже месяца три. По сравнению с пригородом их положение здесь было гораздо лучше – они жили в небольшой отдельной комнатке с узкими окнами во двор. Еда была отменная, вина – превосходные.
Мир прошлого далеко отошел от Стивена. Где-то в глубинах памяти остались триумфальные космические рейды, дальние разведки и сражения. Они привыкли к образу жизни наемных солдат. И только иногда, душными короткими ночами, воспоминания о прошлом мучили Стивена.
Подчиняясь резкой команде, строй распался, наемники потянулись в разные стороны темного крепостного двора. Только один сухощавых тщедушный человек остался стоять, что-то нашептывая и тихонько взмахивая руками.
– Не пойму я, зачем этого типа они тут держат?
Мур неопределенно пожал плечами:
– Я слышал, он не то маг, не то провидец.
– Ну и компания у нас с тобой! – печально заявил Стивен. И оба зашагали к мрачному зданию казарм.
Ночь стояла тихая. Где-то далеко, за озерами выли какие-то твари. Мур прохаживался по дорожке возле крохотных деревьев, покрытых белыми цветами. Стивен повернулся к нему и в это время небо сзади раскололось грохотом, их сильно тряхнуло и над стеной у главных ворот медленно занялось малиновое зарево. Оба бросились к внутренней стене прямо по клумбам, мимо изящных белых беседок, – дальше, дальше… Внизу, в черном провале между стен которого лаяли автоматы, басовито огрызались пулеметы, языки пламени ласково облизывали кладку стен в глубоких выбоинах от осколков. По хриплому разговору попискивающей рации у бронеколпака, они поняли, что бронегруппа прорывается у западных ворот, которые ей удалось взорвать. Два броневика подожгли у стены, теперь бой идет у внутренних ворот, пока подойдут вертолеты и бронетехника, надо блокировать их между стенами. Стивена и Мура начальник послан на усиление группы левого бронеколпака.
Они быстро натянули кирасы бронежилетов, массивные шлемы со встроенными переговорными устройствами, перетянулись ремнями с подсумками, приладили запасные диски. В длинный карман по шву сбоку каждый вложил матовый цилиндр лучевого клинка Экипировку довершили автоматы с толстыми короткими стволами. Тяжело топая сапогами Стивен, Мур и еще несколько наемников бросились в направлении массивных, сваренных из броневых листов внутренних ворот…
Через четверть часа Стивен отбросил уже второй пустой диск автомата. Едкий дым застилал площадку у взорванных ворот. Мур примостился рядом, чуть левее дымились развалины бронеколпака, разрушенного прямым попаданием из броневика. Метрах в тридцати от них уткнулся стволом в землю с треском горящий броневик. От ворот изредка постреливали, со стены короткими очередями, сопровождающимися гулким эхом, отвечал пулемет. Под аркой, у поваленной створки ворот Стивен заметил какое-то шевеление и понял, что пока там не накопилось слишком много десантников для новой атаки, надо попытаться выбить их оттуда.
Где-то за ними уже минут пять, тот тщедушный человек, о котором они говорили как-то с Муром на плацу, приплясывал и что-то бормотал под нос. Стивен уже запрашивал о нем по рации. Ответили: – «Не мешать ему, он вас поддержит!» «Песенку споет, что ли», – подумал Стивен. И опять переключился на возню под аркой. Вскоре он взглянул на него еще раз и долго не мог отвести взгляда.
Разумеется, стоя на виду, темнокожий колдун рисковал быть убитым наповал, но вглядываясь, Стивен заметил, что его окутывает туманная дымка и пули, злыми шмелями свистящие по двору, высекая искры, ударялись о пелену, с визгом рикошетят, но не пробивают ее. «Да, вот это поддержка»,
– Стивен не верил своим глазам, но тут ударил снова пулемет со стены и пришлось отвернуться. Они перебросились по радио отрывистыми замечаниями с Муром. Тут поддержал его идею. Но первым решил пойти сам, обеспечить его огневой поддержкой должны были со стены, Стивен и наемники справа от ворот. Он подтянул к себе массивную трубу гранатомета, достал из ящика рядом снаряд для него, вставил его в ствол и тихонько выдвинул дуло из-за бетонного гребня, навел на темную массу за поваленной створкой и нажал на спуск. Назад вырвалась огненная струя, он опустил голову, а когда поднял ее, уловил силуэт Мура, мелькнувший в желтой мути разрыва, затем, стреляя на бегу, он бросился за ним, – рванулся от горящего броневика дальше, – Мур, прижимаясь к каменному выступу, палил поверх поваленных створок, Стивен поддержал его огнем, по двору бежали какие-то фигурки. Вдруг Мур бросился плашмя на землю и через мгновение язык пламени ударил прямо над ним, разметав подбегающих наемников. Из-под арки, тяжело урча, раздвигая, будто фанерные створки ворот, лязгая гусеницами, выполз танк, Стивен сорвал с пояса тяжелый цилиндр, сорвал чеку и метнул его под гусеницы, тяжко ухнул взрыв, но танк по-прежнему легко двигался на него. Стивен, как во сне, медленно бросил взгляд на ящик со снарядами для гранатомета, но тут на броне танка вспыхнул огненный шар, танк завертелся на месте, люки не открывались, кто-то из гранатомета ударил почти в упор. Железная громада вздрогнула, башня приподнялась на мгновение и из щели между нею и корпусом плеснуло пламенем, раздался оглушительный взрыв…
Стивен и Мур, вжимаясь в бетон, подпустили набегающую пехоту поближе и разом ударили из автоматов – первые уткнулись как бы в невидимую проволоку, цепь за ними залегла.
Затем две волны солдат сшиблись в узком дворике, послышались глухие удары, хриплые выкрики, – Мур и Стивен, вытащив на бегу лучевые клинки, бросились в гущу свалки. Стивен чуть повернулся, чтобы выпустить из рукоятки острый луч, Мур срезал двух первых солдат, в стороны брызнули осколки бронежилетов, Стивен развернулся, луч, затрещав, располосовал кого-то в темном балахоне, в плечо его сильно ударило, он отмахнул клинком, – и еще одно тело мягко, как ватное, повалилось к его ногам. Свалка у ворот затихала, когда огненная волна просто смела его – на минуту Стивен потерял сознание, а когда с трудом разлепил обожженные веки, то понял, что валяется, все еще сжимая трещащий лучевой клинок, у самых гусениц горящего танка, в самой неудобной позе, левая рука не чувствовалась совершенно и как-то странно была вывернута назад, а из ворот выползал, то и дело выплевывая струи пламени, броневик с огнеметом, перед ним дымилось какое-то тряпье.
Затем Стивен как-то отвлеченно видел, как худенькая фигурка в пелене защитного поля сложила руки над головой, закружилась, постепенно ее контуры исчезли, под пеленой вспыхнул ослепительный свет, раздался гул, как будто взлетал тяжелый глайдер и невероятно быстро гудящая стена пламени понеслась прямо на броневик. Стивен прикрыл глаза, закрыл рукой лицо и попытался откатиться за танк, его что-то ударило по ноге и сознание померкло…
Очнулся он от слабого попискивания в наушниках шлема, как бы издалека слышал он свои позывные и с трудом разжав губы, прошептал:
– Здесь, здесь у танка, жив я.
Язычки зыбкого пламени танцевали на броне, провал ворот заволакивался густыми клубами желто-серого дыма, где-то в глубине под аркой что-то ярко, рассыпая искры, догорало. По всему дворику кучками тряпья валялись наемники в пятнистых комбинезонах и шлемах.
В дыму Стивен смутно различил чью-то длинную фигуру, она брела прямо к нему. Он попробовал сесть, левая рука вся горела, кривясь от боли, он сел, прислонясь к катку танка – сапог на правой ноге был разодран, но когда он попробовал ей двигать, она действовала, хотя и тупо ныла.
Порыв ветра отнес дым в сторону, теперь Стивен узнал Мура, тот был покрыт копотью, только луч по-прежнему вырывался из рукоятки, весело потрескивая. Мур тяжело опустился рядом, они молчали. Стивен взглянул вверх, – разрывая клубы дыма над ними проносились вертолеты в пятнистой маскировочной окраске. Стивен закрыл глаза и безразлично повторял в микрофон:
– Мы у ворот. У ворот…
В огромном зале ярко горели светильники. Одежды самого немыслимого покроя отливали золотом, вспыхивали на них разноцветными огнями драгоценные камни. По случаю торжеств Стивен и Мур облачились в парадные темно-синие мундиры. Гости с любопытством поглядывали на них.
Наконец полированные темные двери распахнулись и появился Солнцеликий в сопровождении пышной свиты, все замерли в поклоне. Заринам выглядел усталым, глаза его запали. Увидев Стивена и Мура, он сейчас же подошел к ним и отрывисто сказал:
– Знаю, знаю, как вам хочется бросить старика желтокожим на растерзание! Ну, ладно, – раз уж я обещал, значит, так и сделаю! Но на сегодняшний вечер вы все же мои храбрые солдаты!
За столом Стивен напился, и Мур еле дотащил его до постели, а на рассвете вертолет доставил их в пустынную область на юге. Стивен опустился на теплый песок, хлопнул по борту железной громадины и заорал:
– Эй, прощайте, суровые мои!
И они с Муром не спеша побрели по холмам к указанному ориентиру – старому засохшему дереву. Вертолетчики во все глаза смотрели, как бесстрашные существа шагают к проклятому месту. В небе сверкнуло, гром прокатился по холмам, дисковидная тень скользнула из-за облака:
– Эгей-гей, Мур, – закричал Стивен, – чтоб тебя, – это же глайдер!
Он, прихрамывая, побежал по песку. Мур привычно опустил правую руку на рукоятку лучевого клинка и зашагал следом.
Александр Грохин
Ампутация
– …Ночь для меня время кошмара. Каждую ночь я жду их, и они приходят и смотрят на меня, прекрасные и равнодушные. Под их взглядами я мучаюсь и долго не могу заснуть.
– Я знаю, что я не такой, как все, ведь кроме меня их никто не видит. Однажды вечером я позвал жену показать ей их красоту. Она даже не захотела подойти, она не верила мне. Тогда я силой подтащил ее к окну и запрокинул ей голову.
– Вы знаете, моя жена очень терпелива, ей так трудно со мной, а в последнее время я стал таким нервным. Она ласково пощупала мой лоб, отвела меня в постель и дала мне снотворное, потому что я боялся. Я не знаю, кто вам позвонил, но после работы меня забрали и привезли сюда… Но не может быть, чтобы…
…Прикрыв глаза, он монотонно, как магнитофон, рассказывал свою историю, словно затвердил ее наизусть. Двое в грязно-белых халатах не перебивали его, хотя все это они слышали не в первый раз. Нового ничего не было.
Когда больной умолк, тот, что помоложе, утверждающе спросил старшего:
– Для общества он стал уже опасен, коллега. Отвезем его в палату?
Тот устало кивнул. Оба одновременно шагнули к больному с разных сторон, приподняли его – весил он совсем немного – и положили на коляску. Затем пристегнули ремни на шее, на груди и на ногах. Больной отталкивал их вялыми руками, неуверенно и не слишком сильно, пока они не пристегнули и руки. Младший присел за стол и торопливо, небрежным почерком, выписал пропуск-диагноз на больного.
Они вывезли его из приемной и подкатили к лифту. Возле него стоял охранник с короткой пищалью. Он проверил удостоверения у врачей и вернул их им. Диагноз на больного, лежащий у того в ногах, он не вернул.
– Вниз? – угрюмо спросил он.
Врачи промолчали. Все и так было понятно. Они закатили носилки в лифт и опустили решетку. Охранник закрыл створки дверей и нажал на кнопку. Лифт опустился на несколько этажей под землю. Там их встретил другой охранник. Хотя он видел их уже четвертый раз за смену, документы он проверил так же тщательно, как и утром.
Молодой вытащил из нагрудного кармана халата стандартный, отпечатанный в типографии диагноз на больного, вписал в нем имя и отдал его охраннику. Тот отступил в сторону и они покатили скрипящую тележку по серому коридору к торцу здания. Оба брезгливо поморщились – отвратительный сладковатый запах не выветривался из коридора. Больной что-то мычал, бессильно выворачивая стянутые ремнями суставы.
Молодой забежал вперед и распахнул дверь палаты. Они вкатили тележку в комнату и заперлись. Вещей здесь было немного – лишь ящик с черным крестом на дверце и газовый баллон с длинной змеей шланга. Лента транспортера косо уходила в подвал.
У больного начался припадок. Он закричал, дергаясь всем телом. Молодой подошел к нему и наотмашь хлестнул его по щеке.
– Радуйся, дурак, – сказал он. – Хвала Служителям, тебе не будет больно.
Он покосился на старшего – в глазах у того застыло неодобрение. Старик не любил подобных методов. Ничего, – ухмыльнулся про себя молодой, – пусть держит форму.
Шок у больного прошел, он стал понимать врачей. Когда молодой поднял шланг, оканчивающийся полумаской, он даже с готовностью подставил ей лицо. Старик приоткрыл кран, и газ с шипением потек в легкие больного. Хотя лежащий не шевелился, с жадностью вдыхая газ, молодой поплотнее вдавил маску – газ был вреден. Скоро больной уснул. Молодой кивнул старику, но маску не убирал, подождав, пока тот не щелкнет выключателем. Невидимый мощный вентилятор стал вытягивать остатки газа. Через несколько минут старик опять щелкнул выключателем и сквозняк утих.
Они посмотрели друг на друга.
– Ты? – почти беззвучно не то спросил, не то попросил старик. Молодой подошел к ящику и открыл его. Сдает старик – снова усмехнулся молодой, набирая в шприц желтоватую жидкость из большой банки. Он бесстрастно подошел к больному и воткнул иглу прямо через одежду, целясь в локтевой сгиб.
Они закурили, ожидая результата, – угощал старик. Когда тело свело судорогой последний раз, они отстегнули ремни и погрузили его на транспортер. Старик – он стоял ближе – ткнул пальцем в кнопку и черная бесконечная лента заструилась, унося труп вниз, в подвал. Резкий звонок, и транспортер выключился – тело замкнуло контакты. Дальше уже не их работа.
Они выкатили тележку из палаты Легкой Смерти и той дорогой вернулись к себе, на первый наземный этаж. Охранники уже сменились, новые внимательно проверили их пропуска. В коридоре никого не было, других пациентов не привезли.
– Ты знаешь, – внезапно сказал старик, – когда-то мы вместе с ним учились в школе. Он меня так и не узнал.
Молодой пожал плечами и отвернулся. Завернув манжет халата, он украдкой взглянул на часы. До конца дежурства оставалось сорок минут. Если им повезет и больных больше не привезут, они уйдут со службы вовремя. Задерживаться он не хотел – сегодня у него было назначено свидание.
Старый врач стоял у окна, криво улыбаясь последним краскам туманного Солнца, быстро прячущего свое лицо.
– В последнее время такие психозы участились, – глухо сказал он, не оборачиваясь. – На втором конгрессе Вер Броуном была выдвинута гипотеза о том, что это не психические расстройства, а эпидемия, которую вызывает неизвестный вирус. До сих пор неясно, какими путями передается инфекция. Но все согласились на том, что общество необходимо обезопасить от прокаженных.
– Да, это наша последняя линия обороны, – согласился молодой, подойдя к окну. – Правительство лихорадит. Хотя ходят слухи, что в других странах происходит то же самое. Интересно, что если на следующем конгрессе предложить оставить в живых хотя бы одного прокаженного, разумеется, изолируя его, и понаблюдать за развитием болезни?
– Это слишком опасно, к тому же ты знаешь, что Служители Культа будут против. Это – кощунство, это противоречит всем догмам. В древности тех, кто с наступлением ночи видел в небе разноцветные огни, медленно сжигали. Великое Солнце не терпит отступников. Хвала Служителям, что в гуманности своей они разрешили применять камеры Легкой Смерти!
– Хвала Служителям! – эхом откликнулся молодой. – Да, это не пройдет. Об этом опасно и говорить. Кстати, ты знаешь, вчера Вер Броун погиб. Автокатастрофа. Несчастный случай, разумеется…
Внезапно ему стало страшно. Хотя у них и выдалось тяжелое дежурство, это не оправдание, чтобы расслабляться и говорить такое, даже своему напарнику. Если микрофоны включены, то их вполне могут обвинить в нецентристской ереси. Хотя, если донести на старшего первым… Все равно он скоро сломается…
Старший в это время думал о друге детства, которого он сегодня послал в Камеру.
Ожидая смены, они оба стояли у окна и смотрели на вечерний город, изо всех сил стараясь не замечать звезд, становившихся с каждой ночью все ярче…
…Эта система тысячи лет двигалась сквозь плотное пылевое облако, и жизнь там приняла своеобразные формы. Но законы, по которым следует жить, в общем-то везде остаются одинаковыми. Вот только любопытно, насколько они изменятся, когда пыль рассеется окончательно?..
Охота без риска
Их цель была сравнительно далека, и за пятидневное путешествие они успели хорошо познакомиться. Профессионалом среди них был только Бритт. Остальных двоих – толстого торговца пряностями с Канопуса-II и бледного молодого человека с планеты Мерк – это сафари привлекало главным образом гарантированной безопасностью.
Оба были новичками и во время ежевечернего покера просто замирали, слушая его байки. Что, впрочем, никак не мешало парню с Мерка неизменно оставаться в выигрыше.
Бритт развлекался, описывая ужасы поединков с чудовищем Керста, с призраками третьей луны Праста или битву с воздушным тигром из созвездия Водолея. Он уже четыре раза по их просьбе задирал брюки, показывая биопроизы – память о встрече с хищным цветком из джунглей системы Трех Звезд. А когда он засучивал рукав, эти двое восхищенно таяли, разглядывая багровую шестиугольную сетку на мускулистой кисти.
– Знаете, ребята, – говорил им Бритт, тасуя карты, – я еще дешево отделался. Шагни я левей всего на дюйм, я бы так и остался в этой проклятой паутине.
Но на все просьбы рассказать о происхождении косого шрама над глазом он отмалчивался. скромно я. Не мог же Бритт испортить всю игру, поведав о том, что эту отметину он заработал всего-навсего в венерианском кабаке, подравшись там с подвыпившим шкипером!
Он тут же переводил разговор на то, что от предстоящего сафари большого удовольствия им не получить.
– Нет, ребята, это не приключение, тут нервы не пощекочешь, – втолковывал им Бритт, и они с умудренным видом кивали. – Что это за развлечение, когда безопасность заранее гарантирована? Ну, покажут нам стадо бронированных динозавров, которых ты разделаешь одним взмахом лазера… Нет, без риска нет удовольствия. Вот когда на карту ставится все… Настоящий охотник никогда не пойдет сражаться, если у противника нет шансов. Я, верно, хлебнул лишнего, когда поддался на уговоры приятеля и подписал контракт. Но он все твердил мне, что это была его лебединая песня, что выше ему никогда не подняться и что теперь он навсегда бросает охоту… Никогда бы на него не подумал, но с тех пор он действительно стал заядлым пацифистом и никого не убивает!
– Хотелось бы знать, что на него так повлияло… Отчасти поэтому я и полетел. Хоть бы постыдились брать такие деньги за свою треклятую безопасность! Но все равно, когда занимаешься этим спортом всерьез, жажда поединка проникает к тебе в кровь и постепенно отравляет тебя…
– Кто – кого! Вот в чем вопрос! Или ты, с оружием в руке и искрой разума в голове, но слабый и мягкий, или безмозглое чудовище, от которого всего можно ожидать. И когда ты его, наконец, убиваешь, то тем самым ты навсегда утверждаешь величие и власть человека над низшими тварями! Когда случилось недоразумение с аборигенами Тяжелого Солнца…
…Шлюпка, как и корабль, была довольно устаревшей модели, но, перейдя на нее, Бритт присвистнул. Охота обещала быть более интересной, чем он ожидал – по бокам пульта было вмонтировано два эмиттера защитного поля. Двойная защита! Это любопытно – только на особо опасных планетах десанты страховались дублированными эмиттерами. Если только это не камуфляж, для поддержки престижа фирмы.
В том, что это не маскировка, Бритт убедился уже при входе в атмосферу. Их охватило характерное голубое пламя – планета обладала магнитным полем. Пилот сел около шлюза станции и медленно, на гусеницах, двинулся к ее сияющему куполу. Подъехав к барьеру, он включил автоподстройку и когда поля совместились по частоте, их сферы потянулись друг к другу и слились. Перед второй стеной он проделал ту же операцию, и вскоре они были на станции.
Зал был безобразен. Ничем не прикрытый металл испещряли рубцы автоматных ожогов. Высохшие пятна какой-то бурой мерзости покрывали потолок. Похоже, что персоналу было наплевать на интерьер. Стена позади обычной конторки состояла примерно из сотни пронумерованных сейфов, тянувшихся до самого потолка. Сбоку стояла обычная лестница.
Их приветствовал маленький сухой человечек. Забравшись на сцену перед стереоэкраном, он закричал:
– Итак, джентльмены! Ваша цель – охота, и вам будет что вспомнить! До контракта вы и не слышали об этой планете и об обитающих на ней животных – мерлинах. Вас специально не информировали о вашем будущем противнике. Эти квазибиологические существа довольно примитивны, и для охоты на них вам потребуется только револьвер. У вас в запасе будет шесть выстрелов, и этого вполне достаточно, чтобы разделаться с ним. Одна из причин для того, чтобы пользоваться таким архаичным оружием – это то, что численность зверей, несмотря на все наши усилия, сокращается.
– Охота на мерлина производит неизгладимое впечатление и навсегда врежется в вашу память. Наш девиз – качество и безопасность. Вам гарантировано благополучное возвращение.
– Мерлины обычно бродят группами, но для поединка они высылают только одного представителя. После того, как вы его убьете, группа распадается. Охотиться вам придется в одиночку, так шансы встретить стадо увеличиваются. Прошу вас не убивать более одного мерлина и не пользоваться каким-нибудь другим оружием. Подобные нарушения караются большим штрафом. Фирма выдаст вам револьверы, а оружие, привезенное вами, мы положим в один из свободных сейфов.
– Теперь о самой планете. Иногда здесь бывают сильные магнитные бури, во время которых незащищенный человек испытывает легкую амнезию. Поэтому станция прикрыта эмиттерами. Хотя это и чрезвычайно редкое явление, все же, отправляясь на охоту, вы рискуете подвергнуться небольшому шоку, хотя он ни в коей мере не повлияет на вашу боеспособность.
– Поэтому к вам еще одна маленькая просьба. Напишите каждый свою автобиографию как можно подробнее. Это необходимо для того, чтобы ваша память быстрее восстановилась. Не стесняйтесь, ваша исповедь будет храниться у вас, и никто, кроме вас, ее не прочитает. Ничего не бойтесь, напоминаю: наш девиз – безопасность прежде всего. Мы гарантируем ваше возвращение безо всякого ущерба, как в физическом смысле, так и со стороны психики.
– А в остальном планета геоподобна и напоминает пустыню. Из крупных зверей здесь только мерлины, а хищников вообще нет. Приглашаем вас отдохнуть перед приключениями в ваших комнатах. Удачной охоты!
…Перед выходом в тамбур его тщательно обыскали. Таможенник все-таки обнаружил микротонный нож, надежно, как ему казалось, припрятанный в толстой подошве. Он укоризненно покачал головой и отнес нож в сейф, где уже лежал любимый лазерный автомат Бритта. Он выдал ему фирменный пластиковый пакет с НЗ, полной фляжкой и положил туда зачем-то маленькое зеркальце. Автобиографию и удостоверение Бритт бросил туда же. Затем таможенник подал ему кобуру и одобрительно кашлянул, увидев, как быстро Бритт пристегнул ее к поясу.
Выйдя через шлюз, Бритт зашагал на восток. Планета не радовала разнообразием. До самого горизонта расстилались барханы ослепительно белого песка. Звезда висела в зените, и тени казались почти черными. Было трудно в таком пекле карабкаться на осыпающийся гребень и тяжело съезжать обратно, на дно песчаного моря. Изредка попадались солончаки, и тогда идти было легче.
Бритт оглянулся – он ушел уже достаточно далеко и сияющий купол станции потерялся в голубоватом мареве. Он вытащил было флягу, но передумал и сунул ее обратно в мешок. На жаре вода мигом выйдет из него наружу, не принеся никакой пользы. Сбоку сверкнул какой-то металл. Он свернул – да, так и есть, это был такой же револьвер, как и у него. Он подобрал его и осмотрел обойму – в ней не хватало трех патронов. Бритт взял его с собой – запас никогда не помешает. Чуть поодаль, в тени низкорослых кустов, он нашел еще два. Из первого он забрал все патроны, но второй даже не стал поднимать. Похоже, в этой игре количество боеприпасов роли не играло.
Бритт прошел еще с полмили, когда ему стали попадаться странные зеленоватые кляксы. Его охватил знакомый азарт.
– Вот сейчас… – подумал он, и метров за двести, почти одновременно с разных сторон выстрелило три песчаных гейзера. Они закрутились, ввинчиваясь в небо, и стали плясать, споря между собой, кто из них более достоин поединка. Наконец двое уступили и улеглись, а тот, который был избран, двинулся к нему – и, рухнув на землю распался.
Перед Бриттом, прямо из песка, возник урод с шестью лапами и длинной змеиной шеей. Он неторопливо двинулся к Бритту, покачивая головой из стороны в сторону, словно пытаясь загипнотизировать его.
Бритт оценил толщину его чешуи и пожалел, что впутался в это дело. Он торопливо и слишком рано нажал курок. Пуля, взвизгнув, зарылась у самых лап мерлина, и тот быстро отпрянул в сторону.
– Удивительная скорость для такой массы, – лихорадочно подумал Бритт и попятился.
Мерлин побежал зигзагами, неуклюже занося лапы вбок и держась вне пределов досягаемости пуль. Бритт отступал, стараясь не выпускать его из виду. Он понял его маневр слишком поздно, когда они уже описали полукруг. Во-первых, мерлин отрезал его от станции, а во-вторых, Бритт стоял теперь лицом к заходящей звезде и ее лучи слепили его. Хорошо хоть, что ему нет нужды экономить патроны. Он выстрелил еще раз – пуля на излете срикошетила от чешуи мерлина, тот рявкнул и отполз назад, выжидая.
Бритт поразмыслил и нехотя двинулся вперед – у него не было выбора. Вечером ему надо быть на базе, неизвестно, каких чудовищ следует ожидать с наступлением ночи. Недаром ведь станция окружена двойной защитой. Он уже не слишком верил россказням старичка-экскурсовода.
В этот момент мерлин разделился. От него отпочковалось еще два, и, перебирая лапами по воздуху, они двинулись на него, обходя справа и слева. Не раздумывая, Бритт сразил обоих, когда они подплыли к нему достаточно близко. И понял, что потратил пули зря – фантомы потускнели
от сотрясения воздуха и исчезли.
Ему стало страшно. Для такого зверя и протонной пушки маловато, – вихрем пронеслось в голове. Где же, черт возьми, их гарантированная безопасность?!
И тогда мерлин прыгнул. Но как ни мгновенен был этот прыжок, Бритт успел выстрелить в него два раза – и рухнул, придавленный почти мертвым телом…
…Человек лежал на земле, пока студенистое тело, расколотое пулями, не превратилось в жидкость под лучами солнца и не ушло в песок. Потом он встал, отряхнулся, отошел в сторону и достал из пакета конверт, зеркальце и фляжку. Напившись, он взглянул в зеркальце и улыбнулся, видимо, оставшись довольным увиденным. Затем он вскрыл конверт и долго изучал свою автобиографию.
– Да, – сказал он. – Действительно, амнезия…
Затем побросал вещи в мешок и зашагал на запад, к станции. Пройдя несколько метров, он остановился, неловко отстегнул кобуру и бросил ее на землю…
…Бритт чувствовал, что умирает. Последний выстрел попал в главный нервный узел, и ему было трудно сгруппироваться. Он ушел под песок и там сконденсировался, несмотря на боль. Интуиция не подвела, и вскоре на поверхность пробился первый листок, жадно впитывающий солнечные лучи. Бритт пустил корни и всю ночь трудился, выбрасывая энергоуловители, пока на песке не появилось зеленое пятно младенчества. Утро он встретил крайне истощенным, но его приготовления не пропали даром, и уже к четвертой луне он вылечился и был полон сил. Новую информацию он продублировал и передал Матери.
Жизнь текла по-прежнему, вот только первое время ему часто мешали какие-то чуждые, нечеловеческие мысли и желания. Но привычными приемами он скоро усмирил и непонятный гнев на что-то, и странную ностальгию по чему-то. Все это ушло в прошлое, да и было оно не так уж и важно. Теперь оставалось только ждать добычу. Ведь его цель в жизни – охота…
…На третий день его далеко выброшенный западный рецептор уловил приближение дичи. Он хорошо подготовился к тому времени, но его двое ближайших братьев заспорили с ним, и они решили разыграть ее в карты. Бритту повезло, он провел блестящую комбинацию и остался с девятью взятками. Приз был его.
Теперь только бы не спугнуть животное. Он превратился в змею и, повинуясь материнскому инстинкту, заструился по песку, отрезая от норы свою добычу. Дичь два раза огрызнулась, но Бритт легко увертывался от летящих кусков металла. Теперь можно, не торопясь, подкрасться поближе, чтобы прыгнуть…
И тут огненный вихрь обрушился на него, разорвав посередине! Этот подонок пронес бластер! Бритт ушел в песок и срастился там. На мгновение ему стало страшно – ведь так можно и погибнуть… Он выпустил одного за другим пятерых фантомов, и пока злое чудовище расстреливало их, под почвой подкрался поближе…
Струи плазмы внезапно возникли перед опасным двуногим зверем. Тремя щупальцами острожно, чтобы не сломать, Бритт обхватил лапу с зажатым в ней огнеметом. Один из лучей поразил седьмой левый зрачок, но теперь ему было все равно. Преодолевая боль, Бритт пил информацию из теплого тела, одновременно выбрасывая туда уже освоенную и ставшую ненужной, а затем, погибая, растворился в этом теле…
…Бритт лежал, ожидая, пока сытый мерлин не соскользнет с него, превратившись в жидкость, и не уйдет в песок. Потом он поднялся, отряхнулся и злобно пнул ногой карманный бластер.
– Ну, я им покажу! Где же, черт возьми, их гарантированная безопасность?! Ворон они, что ли ловят там, на таможне? С этой штукой я ведь запросто мог бы подохнуть! Да я разнесу в клочки их проклятое заведение! Такие методы…
Он нагнулся и, подняв бластер, сунул его в карман. Потом достал фляжку и сделал несколько глотков. Солнце жарило вовсю…
Он нашел зеркальце и стал изучать свою физиономию. Судя по отражению, теперь он был патрицием с планет Большой Арки. Только они носили такую клиновидную бородку и выбривали волосы надо лбом. Бритт вскрыл конверт и стал внимательно изучать свою автобиографию. Сейчас он должен отзываться на имя Альфа да Корраса. И ведь ничего не докажешь! Что ж, остается только списать на риск охоты десяток лет – ведь тело, в которое он вселился, было куда старше прежнего..
Правда, как в компенсацию за это, его кредитоспособность увеличилась на два порядка. Любопытно, встретится ли он теперь с кем-нибудь из тех двоих сосунков, что прилетели вместе с ним? Маловероятно… Да даже если и встретится, то навряд ли кого-нибудь узнает.
Будет трудно угадать в безумно-гордом акклианском Герцоге обычного коммерсанта, а в богобоязненном вице-сенаторе – игрока с планеты Мерк.
Да ведь любой из них постарается и не узнавать другого… Что ж, как ни поверни, каждый будет только рад прожить две жизни. Каждому будет казаться романтичной новая судьба и постылой – прежняя. До тех пор, пока они не поймут, что, в сущности, ничего они не выиграли, ведь и в других телах их души будут так же серы и скучны…
Он зашагал было к базе, но, пройдя несколько метров, остановился, вынул бластер и глубоко закопал его. Если он там покажет эту штуку, Альфа да Корраса только оштрафуют да еще и рассмеются в лицо. Несколько смерчей поднялись из песка, приглашая его поиграть в охоту, но когда он со злостью швырнул в их сторону револьвер вместе с кобурой, они улеглись. Бритт повернулся и пошел к станции. Что там он слышал о планетах Большой Арки? Что-то о соотношении полов… Да! Как у патриция, у него должен быть большой гарем. А ведь он избегал женитьбы всю жизнь! Насмешка судьбы… Что же, лет пять это будет интересно. А что потом?
Да, легкая амнезия… Охота ему теперь явно противопоказана. Интересно, какое хобби может спасти от скуки стареющего патриция?
Терминатор
Только старая хижина и река, текущая к огромному багровому Солнцу. Больше у него не было ничего. Много лет он прожил отшельником здесь, на берегу реки безвременья в блаженном одиночестве.
Потом стремился на край света, чтобы там, далеко, ревом кипящей пены обрушиться в бездну. Но здесь вода текла так ласково и лениво, что в ее тихом плеске ему часто слышались отзвуки счастья.
Спокойными вечерами, сидя на берегу, он разглядывал миры, отражающиеся в зеркальной глади. Они были такими разными, иногда привычными и легко узнаваемыми, иногда – кошмарными. Порой жизнь их обитателей, искаженная рябью, лишалась логики и тогда принимала отвратительные формы.
Но ко всему этому он по-прежнему оставался равнодушным, он был терпим и не возмущался даже самыми чудовищными расами. Он принимал все, все извращенные виды этики, все дикие модели странных и непонятных культур, смутно чувствуя, что этот бесконечный калейдоскоп цивилизаций объединяет что-то общее.
Что именно – он, возможно, забыл, а скорее всего просто не хотел вспоминать. Он хотел только покоя и отдыха. Что ему было до призраков, которые в конце своего пути низвергнутся в бездну?
И он почти примирился с Вселенной, когда однажды ночью нечто внутри него подтолкнуло выйти из хижины и взглянуть на звезды.
Так он совершил привычную ошибку – задумавшись о смысле вещей, он потерял покой. Впадая в грех, он погрузился в себя, а когда сорвал один за другим все покровы с истины, ужаснулся, увидев ее – обнаженную и отвратительную.
Он вспомнил прошлое – и тем потерял свой короткий рай. Снова в его сердце вспыхнула привычная ненависть. Не находя покоя, он долго ходил вдоль берега реки, вглядываясь в проплывавшие по реке миры, но теперь совсем по-другому. А когда, так и не сумев перебороть себя, он не выдержал, то бросился в один из них.
Среди людей, к которым он пришел, как и везде, нашлось немало сторонников уничтожить зло, правившее миром. И когда он набрал достаточно сил, чтобы победить, он восстал.
Но, как и всегда, давшие клятву, возвысившись, стали на место прежних, а тогда предали и продали его. И опять, почти победив, он превратился в побежденного. Снова, связанный, он стоял перед троном царя, а вокруг толпились его былые сподвижники, свободные, в ожидании своей награды.
Побежденный смотрел на них и не узнавал – его лазутчики походили на хамелеонов, его военачальник оказался двуликим – правым глазом он подобострастно пожирал владыку, а левый, обращенный к нему, был презрительно прищурен. Побежденный смотрел, как быстро в облике каждого из его бывших последователей проступает что-нибудь звериное.
Царь повелительно взмахнул рукой.
– Оставьте нас! – хриплый голос набатом ударил в простор зала.
Приближенные поспешно растворились в полумраке густой колоннады. Их острые мохнатые уши напряглись, боясь пропустить хоть слово владыки.
– Итак, снова поражение, – устало сказал царь. – Неужели тебе не надоело? Неужели ты так и не поймешь, что тебе никогда не победить?
– Ты, конечно, будешь наказан. – Он помолчал, словно раздумывая. – Обычные пытки на тебя не действуют, ты опять принимаешься за свое. На этот раз я брошу тебя в Лабиринт. Его Хозяин найдет для тебя что-нибудь достойное, я уверен. Может быть, с его помощью ты лучше поймешь меня.
Побежденный молчал. Ему нечего было сказать царю. В их древнем споре все аргументы давно исчерпаны. И по-прежнему каждый из них считал свою правду белой, а логику противника – черной.
– В Лабиринт! К Сфинксу его! – внезапно взревел царь.
Радостно ухая, чудовища бросились из-за колонн на проигравшего, сгребли неуклюжими лапами, захлестнули липкими щупальцами и поволокли в черную арку. Спеша исполнить приказ, они бестолково толпились вокруг него и только мешали друг другу. Чей-то холодный чешуйчатый хобот больно царапал ему шею.
Бесформенный вначале клубок на крутых ступенях постепенно упорядочился. Теперь его тащили только четверо слуг царя. Несколько собакоголовых вынюхивали дорогу, остальные растянулись по узкому коридору, на всякий случай отрезая ему путь назад.
Чем ниже они спускались под землю, тем путанней делались переходы дворца. Воздух становился все более затхлым. Даже оживленно щебечущие полуптицы испуганно примолкли. Здесь было немудрено заблудиться навсегда.
От редких запыленных светильников было мало проку, к тому же многие из них были разбиты. Когда становилось совсем темно, боясь ловушек и провалов, продвигались ощупью, осторожно, высылая вперед на разведку арахноподобных, которые своей паутиной страховали друг друга. Дважды они выбирали неверную дорогу и не скоро их путешествие достигло цели.
В стене бетонного переходника, в который они ввалились, проигравший увидел вмурованные, позеленевшие от сырости ворота. Он вывернул голову назад, насколько позволил живой ошейник. От всей компании не осталось и половины. Остальные предпочли затеряться в переходах.
Голая, без абажура, лампочка беспощадно высвечивала полузнакомый рисунок созвездий, украшавший двустворчатые ворота. Два гигантских хамелеона обвили хвостами тяжелые кольца и, пытаясь открыть двери, шоркали по бетону присосками. От натуги они раздували шеи и поминутно меняли свой цвет.
Рисунок на бронзе о чем-то говорил. Левая створка уже начала поддаваться, а он все пытался припомнить, что же означает эта группа звезд, когда они внезапно вспыхнули и и взорвались. Наступила ночь и ему стало все равно…
…Лязг ворот еще рвал гулкую пустоту Лабиринта, когда он очнулся. Голова болела, во рту стоял железный привкус крови. Лежать было неудобно – в ребра впивался крупный резкий песок.
Сбоку несло тяжелым запахом. Он неловко повернул голову – Сфинкс уже лежал рядом, выгрызая что-то из когтей. По его брюху, там, где шерсть редела, ползали крупные черные паразиты.
Утробно вздохнув, Сфинкс поднялся, тяжелой лапой перекатил его на живот и вспорол ремни. Подождав, пока побежденный встанет, Сфинкс повел его кривым бесконечным коридором.
Голова еще пульсировала и было трудно сосредоточиться на иероглифах табличек, проплывавших по левой стороне. Полузасыпанные кирпичи, вывалившиеся из древней кладки, больно били по ногам. Земля дышала туманом, и в сумраке коридора их было не разглядеть.
Свалявшаяся рыжая грива его поводыря мерно покачивалась в такт шагам. Это монотонное шествие усыпляло. Немного отвлекала саднящая спина – Сфинкс задел ее когтем, когда освобождал его. Впрочем, пока они пришли к четвертой двери, рана уже успела зарубцеваться,
Здесь Сфинкс остановился и повернул к нему усталое, изможденное лицо.
– Для начала попробуй еще раз вот это, – лениво, врастяжку сказал он и, усмехнувшись, скрежетнул лапой по металлической облицовке.
Проигравший облизнул внезапно пересохшие губы и медленно потянул скрипящие двери…
…Яркий свет после полумрака ножом полоснул по глазам, он вслепую шагнул вперед и ступил на раскаленную брусчатку. Из-за гомона толпы он не расслышал стука захлопнувшейся двери.
Незнакомые пряные ароматы, плывущие в горячем воздухе, причудливо мешались с запахом давно не мытых тел. Когда глаза привыкли к слепящему солнцу, он обнаружил, что стоит прикованный к столбу, врытому посередине площади. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки. Редкая цепь легконогих воинов отделяла его от людей, пришедших посмотреть на казнь.
– Пророк! Наш пророк! Сотвори нам чудо! – кричали одни, глумясь над ним.
Другие стояли перед ним на коленях, умоляюще простирая к нему руки.
– Покайся! Отрекись! Спаси себя! – просили они его. Таких было немного.
Все больше людей собиралось на площади, но никто не смел перешагнуть границу невидимого круга, отделявшего его от других.
В него с наслаждением тыкали пальцами. Кричали, что он святотатец и чудовище. Плевали ему в лицо. Кидали в него камни и гнилые помидоры. Но все, летевшее в побежденного, покорно ложилось у его ног – слишком далеким было расстояние.
А одна девочка, не имея ничего под рукой, подбежав, изо всех сил швырнула в него букет. Он решил допустить цветы до себя – и слишком поздно вспомнил, что у роз должны быть шипы. Кровавые ссадины избороздили его лицо, и толпа на площади захихикала, замяукала, завыла, пустилась в пляс. Отовсюду потащили свежие охапки шиповника. Шабаш разгорался…
Знакомый ужас охватил его.
– Нет! Такое уже было! – вспомнил он. – Было, и ни к чему не привело. Хотя бы здесь это не должно повториться!
Он стряхнул оковы и бросился бежать. Стражники слишком поздно оправились от изумления, когда он уже врезался в скопище людей. Запоздалый дротик, брошенный второпях, только сорвал клок кожи с бедра. Рассыпая удары направо и налево, он вырвался из толпы и помчался по загаженным улочкам. Он не боялся смерти, ведь кроме боли ему ничего не грозило, но страх был древнее. Страх и горечь поражения гнали его вперед.
Раскаленный воздух со свистом врывался в легкие, а в висках грохотом тамтама стучало одно и то же: «Побежден, всегда побежден».
Он метался по городу, наугад сворачивая в узкие переулки, скользя и падая среди помоев. Иногда погоня теряла его, но улюлюканье обывателей, мимо домов которых он пробегал, подсказывало ей, где он. Впереди толпы бежали легковооруженные стражники. Дротиков они не бросали, им хотелось взять его живым.
Дверь! Ему нужна была любая открытая дверь, тогда он будет спасен от этой пытки! Но понапрасну он сбивал кулаки и срывал ногти о дерево – хозяева только потешались пад ним. А свернув в очередной раз за угол, он понял, что попал в тупик. Но там, в конце его, побежденный увидел приоткрытую дверь, на пороге которой стоял мальчишка. Наверное, родители пошли смотреть казнь, оставив ребенка одного присматривать за домом. А вот ему повезло больше, чем им – ведь он увидит финал охоты за человеком, который возмутил весь город. Глаза мальчишки сверкали счастьем и гордостью. Как истинный патриот, он захлопнул дверь и преградил проигравшему путь, раскинув крестом тонкие руки.
Тяжело дыша, проигравший оглянулся. Стражники уже не спешили, ведь капкан захлопнулся. Они шли за ним неторопливо и были только в начале тупика, когда он выбрал.
– Лучше один, чем много, – прошептал он и ударил мальчишку. Тот неловко взмахнул руками и, падая с крыльца, ударился виском о кривой камень, клыком торчащий из фундамента. Сзади раздался вопль возмущения, но это не подстегнуло проигравшего. Как в трансе, он стоял и смотрел на красное пятно вокруг головы ребенка, которое все медленнее увеличивало свои берега.
Топот ног был совсем рядом, когда он стряхнул оцепенение. Взглянув в последний раз на мальчика, он распахнул дверь и нырнул в спасительный туман. Дротик, брошенный ему вслед, не нашел своей цели, лишь бессильно царапнув камень Лабиринта. Сфинкс зарычал, вставая на дыбы. Зачерпнув одной лапой горсть песка, он швырнул его в глаза безумцу, а другой захлопнул дверь.
Побежденный лежал, уткнувшись лицом в согнутые руки. Ему было горько и стыдно.
– Что же, думал он, – лучше один, чем много. Зато хотя бы этот мир спасен от моей прежней ошибки. Лучше один, чем много…
Но он не был до конца уверен в этом и поднял голову только когда Сфинкс отошел достаточно далеко.
На этот раз они шли по Лабиринту совсем немного. Побежденный держался сзади. Свернув два раза, Хозяин терпеливо подождал, пока он подойдет, и ласково сказал ему:
– Вкуси же теперь семейного счастья…
Голос был низким, с красивой хрипотцой. Сейчас лицо Сфинкса стало женским. Уголки губ призывно изогнулись в манящей полуулыбке, и только в уголках зрачков тлело все то же выражение снисходительного любопытства. Он хихикнул и посторонился, пропуская побежденного.
Тот отворил дверь и понял, что попал на конец вечеринки. На нем была просторная праздничная хламида, в руке он держал большой бокал зеленоватого вина. Его жена, одурманенная каким-то легким наркотиком, улыбаясь спешила к нему.
– Мой милый, – шепнула она побежденному. – Мы скоро разбогатеем!
Чтобы поскорее забыть тот мир, он отхлебнул из бокала горьковатой жидкости и внезапно почувствовал, как сильно он ее любит. Его Лилит! Она потянулась к нему, и он с нежностью ее поцеловал.
Гости уже расходились. Последними были Стоуны, его лучший друг со своей женой. Когда они сели в машину, он с Лилит на прощанье помахал им из окна. Наконец-то после разлуки, тянувшейся весь долгий вечер, они остались наедина.
Лилит потянула его на кухню. По пути он допил остальное и вновь ощутил прилив счастья.
– Мой дорогой! – заворковала Лилит. – Твоя женушка сегодня поймала еще одного негодяя. Ты представить себе не можешь, что в глубине души он думает о нашем замечательном Сенате! Я подсыпала ему в коктейль порошок правды, и он тут такое наговорил! Теперь он в наших руках, а кроме того, выяснилось, что он связан еще с двумя негодяями. Мы наконец-то будем богаты, ведь в случае раскрытия группового заговора я получаю не три, а целых пятнадцать процентов от конфискации их имущества!
Он давно догадывался, что Лилит работает агентом отдела Истины и не очень удивился, когда она достала из неприметного тайника магнитофон.
– Мой малыш! – Лилит чмокнула его в щеку и подлила в бокал чего-то еще. – Выпей это!
Он покорно выпил. Ему стало так хорошо, он так любил сейчас свою умницу жену и гордился ее успехом.
– Я понимаю, что тебе сейчас будет трудно, – продолжала она, – но тебе надо знать, что скрытым врагом нашего великого государства оказался Стоун. Недаром я всегда недолюбливала его! Как хитро он втерся к тебе в доверие, прикидываясь твоим лучшим другом! Но я…
На мгновение ужас и гнев охватили его, но губы, с которых были готовы сорваться непоправимые слова, прикрыла ласковая ладонь. А потом страх и наркотик вогнали его в привычную раковину. Умница Лилит! Ведь микрофоны так чутки…
И он произнес правильные и привычные слова:
– Никогда бы на него не подумал… Но врагам нет пощады!
– Да, дорогой, им и не будет пощады. Но теперь, благодаря нашему мудрому Сенату, мы сможем позволить себе отдохнуть на Бархатном пляже. Ты ведь так мечтал побывать там!
– И… может быть, – ее прелестное лицо залилось румянцем, – может быть, нам разрешат иметь ребенка, ведь скоро Стоуна и тех двоих уже не будет…
– Ты ведь хочешь сыночка, такого маленького, похожего на тебя? – шепнула Лилит, прижимаясь к нему…
…Вырываясь из глубин кошмара, он еще расслышал глухие, затихающие стоны. Он с испугом покосился на жену, но Лилит безмятежно спала. Теплый свет забытого ночника мягко ложился на ее равнодушное лицо. Припухлые губы чуть приоткрылись, изо рта на подушку тянулась клейкая нить слоны. Во сне она всегда неплотно прикрывала веки, и было неприятно видеть закатившиеся белки глаз. Рядом, на паласе, валялась желтая распечатка сентиментальной видеокассеты. Длинный провод из-под ее головы тянулся через всю комнату, исчезая в тихо звенящем аппарате. Обычное снотворное Лилит…
Осторожно, хотя он мог бы и не опасаться разбудить жену, проигравший прошел на кухню и, одев наушники, включил магнитофон. Через десять минут он остановил запись, но еще долго, почти час, не вставал из-за стола. Все было верно. Даже если стереть запись, Стоуну и другим этим не помочь. Можно было сделать только одно.
Он вернулся в спальню и взглянул на Лилит так, словно видел ее в первый раз. Ее милую головку охватывала белая пористая шапочка, навевающая красочные сны. Что же, может быть и лучше, если она умрет во сне. Ведь он так любил ее.
Он обвил нежную шею дрожащими пальцами и, превозмогая себя, стал сжимать ее все сильнее и сильнее. Его сдавленные рыдания смешались с последним хрипом Лилит.
Сгорбившись, проигравший вышел в прихожую и начал отпирать наружную дверь, представив себе за ней сумрак Лабиринта и бесстрастного Хозяина, ждущего его за порогом. Полуоткрыв ее, он вспомнил про магнитофон, и ему пришлось вернуться за ним на кухню. За его отсутствие рваные клочья тумана уже успели заползти в прихожую и теперь дырявым бледным ковром стелились по полу.
Распахнув дверь, он изо всех сил шмякнул магнитофоном о стенку и с вызовом посмотрел в равнодушные глаза Хозяина Лабиринта. Все-таки он так любил ее…
Сфинкс отвернулся и потрусил дальше, в темноту. Помедлив, проигравший тихо прикрыл дверь в этот мир и двинулся мрачным коридором за ним.
Постепенно они спускались все ниже. Стены источали удушливые испарения, обжигающие легкие и вызывавшие резь в горле. Время от времени выворачивающий кашель сотрясал все тело проигравшего. Тогда Сфинкс, совсем как собака, усаживался на задние лапы и безразлично смотрел на него, ожидая, пока пройдет приступ. Самому Хозяину это ядовитое зловоние было нипочем.
На этот раз они шли долго, бессчетное число раз сворачивая в заросшие плесенью и паутиной проемы, хлюпая по холодным черным лужам. Видимо, Хозяин лабиринта давно не забредал в этот район, потому что они дважды попадали в тупики и приходилось возвращаться. Проигравший уже начал уставать, когда его погонщик нашел то, что так долго искал. И он почти с облегчением привалился к скользкой стене, как только Сфинкс хлопнул лапой по серой двери, на вид ничем не отличавшейся от десятков других, мимо которых они прошли.
Теперь, когда Сфинкс повернул к нему голову, у него было лицо старика, к тому же обезображенное рваным шрамом.
– Сейчас – туда, – скрипуче сказал Сфинкс. – Попробуй, может быть, тебе действительно удастся сделать этот мир лучше. Нынче все карты – в твоих руках. Как ты хотел. Ты ведь хотел этого?
Он издевательски хмыкнул, искоса взглянув на дверь.
Проигравший шагнул через порог и очутился в маленькой комнате. Мебели здесь было немного: только кушетка и письменный стол, над которым висела большая, писанная маслом картина, изображавшая его самого в полный рост, в маршальском мундире. На нем самом сейчас был полувоенный френч мягкого сукна. К толстой стеганой двери протянулась ковровая дорожка.
Красный телефон на столе робко звякнул. Он помедлил и поднял трубку.
– Мой повелитель, штаб к Вашим услугам! – подобострастно пропел секретарь.
Проигравший положил трубку и выдвинул ящик стола. Кроме книги и револьвера, в нем ничего не было. Он немного постоял над ними и, обойдя ящик, пошел к двери.
Когда он вошел в зал, все вскочили и отсалютовали ему. Он кивнул и сел в кресло, стоявшее на возвышении. По левую сторону длинного прямоугольника усаживались генералы в боевых доспехах, по правую – люди в штатском.
Сидевший слева, ближайший к нему, зашелестел бумагами, испрашивая позволения говорить.
– Докладывайте, – разрешил проигравший.
– Мой повелитель! Войска стоят на исходных рубежах и готовы к нанесению удара. Война продлится не более двух недель. Другие страны не успеют опомниться, как все будет кончено. А тогда никто не посмеет…
– Мой повелитель! Разрешите сказать мне! – Человечишка с крысиной мордочкой, сидевший напротив, перебил генерала. Тот злобно посмотрел на него. Оба ненавидели друг друга.
– Прежде чем покорять мир, необходимо обеспечить крепкий тыл. Нужно до конца уничтожить заразу внутри державы. Дайте моим парням еще хотя бы два месяца. Избранному богами народу нужно до конца очиститься. И тогда наша Империя…
Проигравший уже не слышал их спора. И это все уже было. Он закрыл глаза и представил себе…
Взрыв, бросающий куски мяса вперемешку с щебенкой камня, обрызганного кровью. Штык, который нужно повернуть в груди перед тем, как выдернуть его оттуда. Или свист сверкающей сабли. Или удар копья. Какая разница…
Он вспомнил моросящий дождь. Людей в полосатых робах, с изможденными лицами, смотрящих на него из-за колючей проволоки. Жирный, сладкий дым из кирпичных труб, низко стелющийся по земле…
Как это все знакомо… Избранный богами народ… Это несправедливо! Где же тут выбор – машина уже запущена и ее не остановить. Слишком поздно… Что он может здесь сделать?
И еще проигравший подумал о револьвере, лежащем в ящике письменного стола. Нет, даже его смерть здесь ничему не поможет. Он только сбежит от решения в сторону. Но какое тут может быть решение?
Больше он не мог выдержать.
– Нет! – закричал он. – Нет! Хватит!
…Он уже стоял перед троном царя, а его крик все еще звенел, перекатываясь между серых колонн. Летучие мыши, гроздьями висящие на пилястрах, с писком метнулись в спасительную темноту.
Царь сошел с трона и встал перед ним. Подол его грязной пурпурной тоги был измазан пометом. Они были одного роста.
– Теперь ты знаешь, что такое власть, – язвительно улыбнулся он. – Ты все еще хочешь ее? Взгляни – престол свободен. Иди же, возьми ее!
Вблизи было видно, что нимб владыки погнут и поцарапан, а в бороде застряли крошки. Люцифер поморщился и отвернулся. Не сияние ореола слепило его – просто изо рта владыки дурно пахло.
– Ты уже не хочешь? – участливо спросил царь. – Что, было так больно?
Люцифер упрямо разглядывал выщербленные каменные плиты. Ноги стыли на сквозняке.
– Взгляни, – пророкотал голос.
Огромное серебряное зеркало повисло перед ним.
– Посмотри, теперь ты, как и я, весь в дерьме и крови. В своем дерьме и в чужой крови. Ты ведь еще помнишь ее вкус?
– Мы – одинаковы. Так стоит ли упорствовать?
– Помнишь, ты дал этим грязным животным огонь? Много ли счастья он им принес? Ты знаешь, что они с ним делают… А твоя глупая смерть? Что дала она? Даже учение твое они сделали оружием, а твоим именем жгли и пытали. Ты думаешь, мне было легко? – его голос упал до хриплого шепота. Когда орел рвал твое тело или когда ты умирал на кресте?
– Мы – одинаковы, разница только в том, что я сильнее. Ведь у меня нет иллюзий, я вижу их такими, какие они есть. Мы одной крови, мы должны быть вместе, мне нужна твоя помощь…
Люцифер упрямо качал головой.
– Трус! Белоручка! – внезапно закричал царь. – Будь ты проклят! Иди же к своему скоту и получи там свое! А когда тебя опять приволокут, я тоже добавлю…
Люцифер взглянул в близко посаженные голубые глаза.
– Так надо, отец, – мягко сказал он. – У нас одна дорога, просто каждый идет по своей обочине.
Он повернулся и устало пошел к выходу.
Сергей Москалёв
Тараканьи бега
Пристанет же к мозгам эта песня из радиоприемника! Она застряла во мне и многократно прокручивалась в голове, словно замедленный повтор по телевидению, то внезапно ускоряясь, то медленнее, то начинаясь с середины или, еще хуже, одна фраза:
Совершим прогулку ночью,
Соберутся все друзья…
Мне это надоело и я припарковался возле ближайшего бара. В нем светилась тусклая лампа, и я поймал себя на мысли, что раньше мне это не нравилось, а теперь очень даже кстати. Это был не просто интимный свет, а нечто большее, хотелось еще большей темноты, но и сейчас можно было действовать.
Стоп! Какое действие? О чем это я? О, Боже, что ей нужно?
Около меня стояла полуголая особа и пыталась привлечь мое внимание. Количество одежды на ней оставляло желать большего, но я почему-то обратил внимание только на ее волосатые руки и ноги. Волос был вызывающе черен от собственного пигмента и бросался в глаза, как ни что другое в ее фигуре.
– Что, «усатик», сегодня нас не травят? – услышал я ее голос. Находясь в поле моего зрения, она поворачивалась ко мне спиной, боком, затем в полоборота почти обнаженным задом, но меня она явно не привлекала. – Дай прикурить, – сказала она, приблизив роскошную грудь ко мне в своей последней попытке соблазнить меня. – Ты, я вижу, здесь впервые.
Мне было плевать на все происходящее. Я вспомнил о Дженнифер и сразу стал спокоен. Мне до боли захотелось позвонить ей, нет, даже съездить, чтоб она поняла, чтоб почувствовала…
Но Дженни была далеко, и я потерял ее в своих мыслях.
– Пять банок пива и рассчет, – была моя последняя фраза. Из кармана я достал бумажник. Фу, гадость, по нему полз отвратительный рыжий таракан. Я брезгливо смахнул его на стойку бара. Таракан резво побежал и скрылся между бокалами. Затем вылез на один из них и, как мне показалось, сделал мне знак: «До скорого». «Наверное, на работе перетрудился», – подумал я и посмотрел на бокал. Таракана там не было и в помине.
– Пять банок пива и рассчет, – повторил я, расплатился и поехал домой.
Поставив пиво в холодильник, я распластался на диване и опять вспомнил о ней. Дженни, у меня нет даже слов, чтоб выразить мое восхищение, ты само совершенство, ты сама красота. Завтра же я не побоюсь тебе это сказать, завтра ты узнаешь о моих чувствах. Завтра же я делаю тебе предложение. Но это все завтра, а сейчас нужно немного смочить горло, выпить глоток пива. Я поднялся с дивана и пошел на кухню.
Открыв холодильник, я услышал какой-то жуткий крик:
– Дай мне руку, дай мне руку, черт возьми! – неслось из холодильника. Я отдернул руку и посмотрел на содержимое. На пивной банке, распластавшись на спине, лежал таракан, усы и лапки которого непрерывно дергались. Я даже отпрянул, настолько громким показался мне этот крик. – Дай же мне руку, – голос явно исходил от этой твари. – Мне холодно, я погибаю!
Я закрыл холодильник. В ушах все еще стоял звон от последних слов. Моя рука по-прежнему лежала на ручке холодильника, и сквозь его стены до моего мозга доносился отчаянный вопль: «Открой, не губи! Ведь я тоже живой!» Я заставлял себя не слышать это. Мысли мои стали сбиваться. То я хотел убить этого таракана, то дать ему уйти, то он чудился мне огромным чудовищем, вылезающим из холодильника, то самой гнусной и мерзкой дрянью на всем белом свете.
Уйдя из кухни, я поймал себя на мысли, что на этот раз думаю только об этой рыжей твари, только о ней. Этот рыжий стайер занимал все мое внимание. Впрочем, причем здесь он?
Чтоб как-то развеяться, я включил телевизор.
Дженни, милая моя Дженни, как часто в последнее время я обращаю свои мысли к тебе… Как много бы я имел, да что там много, весь мир, если б ты стала моей женой, моей второй половиной во всех моих помыслах и желаниях…
Все-таки жажда заставила меня пойти на кухню за баночкой пива. На этот раз холодильник показался мне неприступной крепостью: ближе двух шагов мне было страшно к нему приблизиться.
И все-таки, Дженнифер, ты строга со мной, но все равно ты моя возлюбленная и ты станешь моей!
Произнеся вслух последнюю фразу, я открыл холодильник. Таракана не было. Я взял банку пива и отхлебнул. Мне показалось, что эта банка приятнее, чем все остальные. Она издавала какой-то особый аромат, и горечь этого пива была несравнима ни с какой другой горечью. Даже его запах мне был очень приятен.
– Ну, это что-то новое, – невольно вырвалось у меня и я взглянул на этикетку. «Туборг, Пильсенер», обыкновенное баварское пиво, ничего более. Я вскрыл и выпил еще одну банку: ощущения повторились. Я поставил банку на стол и, держась за нее, как за ручку, прильнул к зеркалу, висевшему здесь же. И только сейчас я понял, что мои усы достаточно пушисты и густы для различных компаний и они очень мне идут, и женщины, первым делом, на них обращают внимание. Но в то же время у меня не пропадало ощущение, что к усам кто-то или что-то прицепилось. Я допускал мысль, что это вошь, хотя никогда не знал, что это такое.
Одной рукой я продолжал держать банку с пивом, а другой начал копошить свои усы. «От, черт, ведь точно, усатик», – как сказала та шлюха в баре. И для развлечения будущих компаний я пошевелил усами и это получилось у меня довольно элегантно. Я отхлебнул из банки и опять пошевелил – красиво…
Глядя на что-то стоявшее впереди меня, я никак не мог понять, что же это такое. Отдаленно это напоминало бак для купания крокодилов, какие я неоднократно видел в цирке, возможно, это была бочка для вина или нечто совсем иное. Да, похоже, что ты перебрал после сегодняшней жары, дружище Фил, но жара вместе с днем закончилась, да и пиво тебя расслабило. Я решил идти спать и… я пошел, встав на вертикальную стенку пивной банки. Кровь или что-то ее заменяющее ударило мне в голову. Я попытался потрясти ей. Не тут-то было. Голова была как чугунная и шевелить ей я был почти не в силах. Еще не осознавая своего истинного положения и испугавшись ставшей мне вдруг чужой обстановки, я попытался крикнуть, выплеснуть страх наружу, но вместо этого пошевелил усами. И здесь я услышал и увидел окружающий мир. Я сидел на пивной банке, точнее на ее вертикальной стене, головой вниз, увидел того раздавленного таракана, которого накануне сгубил. Он так и лежал высохший, словно мумия.
Ко мне подполз-подошел кругленький малыш, показавшийся мне очень огромным. Он изучил меня и стал уползать.
– Эй, – крикнул я, но вместо звука у меня вышло какое-то свистошипение, очень тихое и очень специфическое. «Малыш» остановился: – Что здесь происходит?
У него вдруг включился «реактивный двигатель» и он быстро побежал прочь.
О, Боже! Я выгляжу как он! Неужели я стал тараканом? Неужели я – насекомое, которое больше всех ненавижу? я таракан? Я?..
Потеряв сознание, я тем не менее, не упал со своего места, видимо, инстинкты очень сильны. В моем воспаленном сознании проносились целые полчища тараканов и любого из них я готов был раздавить, но сам был им. Я очнулся и у меня началась тихая истерика. Мне в голову лезли идиотские мысли, как уничтожить всех на земле тараканов, и я готов был немедленно взяться за их воплощение, но со страхом вспоминал, что я один из них, а то, что я задумывал – под силу только человеку.
На кухне все оставалось по-прежнему: горел свет, еле слышно в углу шипел холодильник, но воспринималось это совсем по-другому. Лампочка казалась мне военным прожектором, а чуть капавшая из крана вода – жесткими ударами молота. Непосредственно видеть я стал тоже по-другому. Как-то плоско и иррационально, но имея почти круговую панораму. «Усы» бешено двигались и я понял, что у них совершенно иная функция. Они выполняли роль этаких радаров. Ими я воспринимал звуки и мельчайшие колебания воздуха, холод и тепло, запахи и воду.
Оставаясь все также головой вниз, я перестал испытывать прилив крови в голову, как это бывает у людей. Значит, у этих тварей и крови, как таковой, нет. Лапы удерживали меня очень прочно. Подойдя к краю стола, я увидел нечто большое и бесформенное. Как в плохом кинотеатре резкость была нечеткой, и я решил спускаться.
Немного освоившись в новой роли, я опять прошел по вертикальной стенке и оказался почти в самом низу. Я узнал свою одежду: брюки, сорочку, тапочки. Получается, как человек я исчез. Почему? Что могло случиться со мной? Требовалось в спокойной обстановке все очень тщательно обдумать. Но этот свет! Этот нестерпимо яркий свет! По поду я перебрался к плите и без труда нашел темную щель.
По-видимому, по воле какого-то злого рока я стал тараканом. Тела моего нет. Сообщить кому-нибудь о себе у меня возможности нет. Вопрос возникал за вопросом и их было гораздо больше, чем ответов.
Постепенно я стал вспоминать, что несколько дней назад к нам в офис приходила санитарная служба города. Санитаров было трое. Их интересовали грызуны, насекомые, плесень. Ничего подобного у нас никогда не было. Ни шеф, ни я санслужбу не вызывали и вели себя санитары как-то странно. Сначала попросили освободить стол и сейф. Затем просветили их при помощи, как они сказали, новейшего электронного определителя. Без конца задавали мне какие-то мелкие вопросы, вроде: «А в корзине для мусора вы грызунов или тараканов не видели?» «А в комнате для курения?» «А в машине?» При этом переговаривались между собой: «Здесь, если постараться, то можно что-нибудь найти», – говорил один. «Пожалуй, что нет», – отвечал другой. «Ну, почему же?» – возражал первый. – «Смотри, какие идеальные условия». «Безусловно, – добавлял третий. – Здесь есть то, что мы ищем.» Помню, что не обращал внимания на их разговоры. Если в офисе и пробегал таракан, то не чаще одного-двух раз в год. Прибор – электронный определитель – был своеобразный. Нечто вроде портативной телекамеры, в объективе которой горела зеленая лампочка. Я это очень хорошо заметил, когда они повернули его в мою сторону. Помнится, по моему телу пробежал даже легкий холодок при виде зеленого света… Стоп! Не это ли было причиной переключения моего сознания на совершенно посторонние объекты? Когда я, сидя за столом, вдруг думаю о какой-то оставленной пище? И в кинозале, когда гас свет, я находил очень приятным ощущение темноты. И это пиво, которое я сегодня привез, его вкус показался мне чересчур великолепным. Но ведь тараканы любят пиво, значит, потенциально я уже был им.
Когда я понял всю серьезность своего положения, меня охватила паника. Но голова (хорошо хоть мышление у меня не отобрали) настойчиво искала выход из этого тупика.
В моей квартире таракан был гостем тоже крайне редким, но в последнюю неделю, особенно по вечерам, я хотя бы одного, но встречал. Собирался даже в воскресенье заняться дезинфекцией, но Дженни сказала, что позвонит мне и мы пообедаем вместе. Я решил отложить процедуру до следующего уик-энда. Бедняжка, Дженни, ты упадешь в обморок, если узнаешь кем стал твой Филипп. Ну уж нет! Дудки! Я буду бороться за себя, даже если жить мне осталось всего неделю.
Я твердо решил воевать с теми, кто превратил меня в таракана. И для настоящей войны нужно вооружиться, хотя бы планом действий. Я выбрался из щели, перешел в комнату, влез по стене к зеркалу и посмотрел на себя. По тараканьим меркам, я был довольно больших размеров, гораздо крупнее, чем средний взрослый таракан. Еще я отличался от них особым, еле уловимым голубым оттенком своего нового тела. Спустившись вниз, я вновь вскарабкался, но уже на стол и посмотрел на часы. Без четверти одиннадцать. Значит, по расчетам тех, кто сделал меня таким, я должен был стать тараканом и они за мной придут наверняка. Но что им послужит сигналом к тому, что я уже таракан? Окна я сегодня не открывал, а дверь аккуратно запер. Но какая-то лазейка все равно должна быть. Я спустился со стола, быстро перебежал на кухню и подобрался к вентиляционному отверстию в стене, не испытывая при этом никакой физической усталости. Вентиляционная шахта предстала мне как огромная подземная пещера со множеством всевозможных ходов и ответвлений. Пройдя по одному из них, я оказался в собственном туалете. Нет, не сюда я хотел попасть. Снова залез в шахту, принял горизонтальное положение и попытался сориентироваться. Моя туалетная комната имеет общую стену с коридором, а в нем я тоже видел вентиляционное отверстие, причем рядом с электрощитком. Эврика! Они наверняка следят за моими окнами, сигналом, по всей видимости, станет то, погаснет у меня в квартире свет или нет. Если да, то я все еще человек, если же нет, то я стал тараканом. Ведь никаких моих усилий не хватит, чтобы нажать на выключатель. Так. Этот ход уходит вниз, наверняка в подвал, этот в соседнюю квартиру, а вон тот как раз в коридор. Сначала нужно проверить, нет ли кого в коридоре, иначе я могу быть просто раздавленным. Я выставил в щель усы и «прощупал» окружающий воздух. Присутствия людей не было. Я вылез за стену и быстро перебежал за щиток. Вот он выключатель всей моей квартиры. Теперь нужно соединить два контакта и сделать короткое замыкание. Предохранитель отключит квартиру от электроэнергии.
Мысли были предельно четкими, но времени у меня оставалось мало. Я был уверен, что с этим любой ценой нужно справиться до полуночи.
Я вернулся в квартиру. На столе, где стояла баночка с недопитым мной пивом, сидел средних размеров таракан. Я подошел к нему и заговорил тем самым свисто-шипением. Этот язык не отличался особой сложностью.
– Привет, как пища? – я намеренно не сказал «пиво», так как не считаю этих тварей сознательными. Увидев меня, он со всех ног бросился бежать в ближайшую щель. В несколько шагов я догнал его и приказал остановиться. Таракан повиновался. «Возможно, я какой-нибудь аристократ», – подумал я и приказал ему идти за собой. Он побрел. Через вентиляцию мы проникли в туалетную комнату и спустились на унитаз. Едва он подошел к краю, я силой, какой только обладал, столкнул его прямо в водяную яму. Другого выхода у меня не было. Таракан принялся отчаянно барахтаться и крутиться, как заведенный. А я, словно бравый капитан, спокойно наблюдал за ним со своего мостика. Увидев, что он выбивается из сил и попросту скоро захлебнется, к тому же он был уже достаточно мокрым, я спустился к нему и протянул одну из лап. Он ухватился за нее, как за спасительную соломинку. Я спас его, чтобы через несколько минут убить. Я опять приказал ему идти за собой. Уже на стене, перед самым отверстием, я заметил, что он может упасть, настолько он был обессиленным, мокрым и слабым. Я протянул ему заднюю лапу и затащил в шахту, где и дал ему слегка перевести дух. Но мешкать было нельзя. Он мог высохнуть, а мне он был нужен только мокрым.
Мы перебрались в электрощиток.
– Видишь вот эти две штуки? – спросил я, показывая на соединения проводов. Залезь-ка на обе сразу. – Он пошевелил мокрыми усами и медленно полез на клеммы. На секунду мне стало жаль его, безропотного исполнителя. Вид его был гадкий, запах от него шел просто отвратительный, но я быстро подавил в себе этот проблеск гуманизма и повторил приказание.
Едва он коснулся второго провода, его голова тут же о него ударилась, раздался громкий хлопок, ослепительная вспышка, что-то громко щелкнуло, и тело моего спутника, уже высушенное, упало с проводов.
Здорово. Этот выключенный свет даст мне выигрыш во времени, а сейчас обратно и будем думать, как быть дальше.
В квартире было темно, но я прекрасно ориентировался. Взобравшись на стол, я взглянул на часы. Пол двенадцатого. В намеченное мной время я уложился, однако спать мне совсем не хотелось.
Затем я перебрался на окно и стал всматриваться в окружающие дома. Вполне допустимо, что «они» с одного из домов и наблюдают за моими окнами. Мое зрение не позволяло мне видеть отчетливо. Расплывчатыми были вспышки неоновой рекламы, еле слышались обрывки чьих-то фраз, всем телом я ощущал движение автомобилей где-то внизу. Ночной город немного успокоил меня. Мне захотелось спуститься в бар и выпить рюмочку-другую крепкого виски. Желание было настолько сильным, что я даже прополз несколько сантиметров и лишь после этого вспомнил о своем положении.
Наверное, я превратился в какую-нибудь особую аристократическую породу, если меня эти твари слушаются. Но все ли без исключения или только исполнители?
Дженни, Дженни, увижу ли я тебя снова или мне теперь навсегда придется остаться таким.
Я продолжал обдумывать, что мне делать дальше, но ночную тишину нарушил телефонный звонок. Включился электронный секретарь и мой голос на пленке произнес:
– Филипп Дастоун. Меня сейчас нет, говорите, у вас три минуты.
– Фил, где же ты? – это была Дженни. – Мой дядя пропал. Днем он звонил мне и сказал, чтобы я его ждала. У него для меня что-то есть. Сначала я звонила в офис, но там никого нет, потом к нему домой – никто не отвечает. Скоро двенадцать, а он так и не появился. Я обеспокоена и немедленно еду к нему. Как придешь – сразу позвони дяде Джорджу. Пока. Целую тебя.
Телефон умолк. Где может быть мистер Сэттонк? Я вспомнил, что во время прихода санитаров, он дважды выходил из своего кабинета ко мне. Вероятно, «они» также наводили на него свой прибор и он стал тараканом одновременно со мной.
В этот момент я решился. Спрыгнув с окна, я резво побежал на кухню к вентиляционному отверстию. Залез в шахту и по вертикальному спуску начал путь вниз. Дорога предстояла нелегкая. Все-таки двадцать девятый этаж – это тяжело даже для человека. Но фут за футом, метр за метром, этаж за этажом – я упорно преодолевал это расстояние. Сорваться я не боялся. На спине у меня было что-то подобное крыльям, но мне просто не хотелось множество раз ударяться о стены шахты, ломать себе лапки и усы.
Я довольно долго спускался, оставляя поверх и позади себя бесчисленное количество других коридоров, ведущих то вправо, то влево. Иногда натыкался на высохшие тараканьи трупы и сбрасывал их вниз, надеясь по звукам падения определить, долго ли мне еще спускаться. Мучительно хотелось пить, но кроме пыльных стен шахты, вокруг меня не было практически ничего.
Как я и рассчитывал, вентиляция привела меня прямо в подвал, где мы оставляем автомобили. Невдалеке я различил контуры своей «Мицубиси», но решил пока на яркий свет не выходить. Мне было страшно неудобно наблюдать за пространством, находясь головой вниз, к тому же не было четкости в очертаниях предметов. Гараж был безлюден. Я решил, что как-то нужно уехать отсюда и совсем неважно, кто меня повезет.
Послышался шум двигателя. Ворота открылись и на стоянку въехал красный «Ягуар» с открытым кузовом. Помимо водителя я разглядел еще трех пассажиров. Двигатель был заглушен и один из сидевших сказал:
– Поднимайтесь к нему, забирайте и быстро обратно. У нас мало времени да не забудьте одежду запихнуть в шкаф!
Двое вышли из машины. В руке одного я увидел кейс. Они вызвали лифт.
– Только не мешкайте там, – продолжил тот же голос. – Взять – и обратно, иначе он может не поддаться обработке.
– Конечно, босс, – ответил один из уходящих.
Не может быть! Я узнаю голос одного из тех санитаров, которые были у нас в фирме несколько дней назад. Я оказался прав. Именно они превратили меня в таракана. Нужно любой ценой попасть к ним в машину и ехать с ними.
Я не мог четко различать, в какую сторону глядят босс и его водитель, но сейчас я просто обязан был рискнуть и выйти открыто. По потолку я быстро преодолел расстояние до их машины, затем отпустил лапки и стремительно стал падать. Перед самым полом я «стриганул» крыльями воздух и приземлился как раз позади «Ягуара». Моя перебежка осталась незамеченной и это придало мне дополнительные силы. По колесу я быстро взобрался сначала на ось, затем на внутреннюю часть крыла, вылез на облицовку и через несколько секунд я находился в складках сложенного тента.
Вот уж насекомое – таракан. Я его терпеть не могу. Зачем только Господь создал эту тварь? Для какой благородной или злой цели он нужен Ее Величеству Природе? Что полезного он приносит? Пчелы опыляют цветы, муравьи собирают лесной мусор, стрекозами питаются птицы. А какую функцию выполняет таракан? Размножается да прячется по щелям!
Но бегает он бесшумно. Именно этой бесшумностью я сейчас и воспользовался.
Через некоторое время возвратились те двое. Их лица были изумленными.
– Его там нет, босс, – сказал один.
– Как это нет, Кларк? Что за вздор? Ты меня разыгрываешь?
– Я клянусь вам, босс, – голос Кларка слегка дрожал. – Мы обшарили всю его квартиру. Он уже стал «им». Его одежда лежала в кухне на полу, а самого его нет.
С такого близкого расстояния я вполне мог различать лица всех присутствующих. Без сомнения, Кларк и этот второй были именно теми санитарами.
– Даю вам еще пятнадцать минут, чтобы найти его и принести сюда, – стальным голосом отрезал босс. – Не то сами будете участвовать в забеге. Проверьте получше аппарат. Эй, Рэнди, посмотри, нет ли у него фарфоровых шкатулок? Возможно, он с перепугу забрался именно туда.
Кларк и Рэнди быстро пошли опять в сторону лифта.
– Где вы нашли его? – спросил босс водителя.
– Этого и еще одного мы нашли в фирме «Пластиковая игрушка. Сэттонк и К°». Неплохой был улов: двое, да еще почти в одном кабинете. Кажется, нам попался сам президент компании Сэттонк. А второй – его заместитель Дастоун. Их биологический уровень очень хорошо подходил под наш стандарт, вот мы их и взяли. Дастоун будет, пожалуй, самым превосходным экземпляром.
– Чует мое сердце, Эндрю, что этот превосходный экземпляр что-нибудь выкинет, – с водителем босс был заметно ласковее.
– Не волнуйся, отец, никуда он не денется и станет нашим фаворитом.
Они замолчали, я постепенно начал понимать, что этот босс является, скорее всего, каким-то экспериментатором. При помощи прибора он может изменять биологическую структуру человека, подстраивая ее под таракана. Из разговоров я понял, что у них работает тотализатор. Точно, тотализатор. Они решили устроить тараканьи бега и для этого им нужны сильные и крепкие особи. Желательно, бывшие люди. Машинально я вспомнил о рекламе такого тотализатора, которую я прочел в одной из бульварных газет. Очень крупные ставки, как на лошадях. Каждый таракан даже имя свое имеет.
Тем временем Кларк и Рэнди заходили в мою квартиру.
– Включи свет, я пойду покопаюсь в шкатулках, – небрежно бросил Рэнди. – Этот Дастоун, видно, тертый гусь. Ты в прошлый раз все щели осветил? Включи же свет, черт возьми!
Кларк несколько раз щелкнул выключателем:
– У него отключена энергия. Он, кажется, погасил свет, а затем впотьмах пошел на кухню.
– Может быть, эта баба, родственница Сэттонка, навела его на мысль? Не уверен, – говорил Рэнди, копаясь в ящиках стола. Кларк вышел в коридор и включил предохранитель.
– Рэнди, иди сюда, – Кларк вернулся и был уже в туалетной комнате. – Видишь, этот мокрый след на стене ведет прямо к вентиляции. Он ушел туда. В квартире не было энергии, давай-ка еще раз проверим щиток.
Они погасили свет и вышли в коридор. Кларк открыл дверцу щитка и, увидев обгорелый тараканий труп, многозначительно покачал головой.
– Мокрый след шел от унитаза. Этот кретин или не смог утопиться или специально окунулся, чтоб закоротить питание. Давай-ка заберем его с собой, иначе босс не поверит нам, – Кларк аккуратно взял таракана, запихнул его в специально приготовленную коробочку и отдал Рэнди.
Все. Теперь обратно.
– Отец, я начинаю нервничать, – Эндрю барабанил пальцами по рулю. – Они там у него что, жрать что-ли устроились?
– Не волнуйся, сын мой, уж я позабочусь об их желудках. Да вот и они. Ну что, вы нашли этого Дастоуна?
– Да, босс.
– Он с вами?
– Разумеется. Рэнди, покажи, – Рэнди открыл коробку с полуобугленным тараканом.
– Он сдох, сэр, – продолжил Кларк, – залез на электрические контакты, там и кончился.
– Тем и свет у себя в квартире отключил, – добавил Рэнди. – Только с телефоном у него вышла промашка. Был дома, а трубку не поднял. С человеком так не бывает.
– Бывает, – шутливо возразил Кларк. – Вспомни свою Эльвиру. Тупая, как вагонное колесо, только бы ей по барам шляться да пиво хлебать. Ходит вечно полуголая и…
– Но ты, паровоз, – перебил его Рэнди.
– Заткнитесь, оба, пока не прострелил ваши дурные головы. Поехали.
Мотор взвыл и мы помчались по ночным улицам. Сначала я примерно ориентировался в движении, но быстро потерял всякое ощущение пространства. Высунуться я не решился, меня могло бы сдуть встречным потоком воздуха. Обстоятельства пока складывались в мою пользу, но я не знал еще того, что ждет меня впереди.
Между тем, машина въехала на какую-то виллу в южном пригороде. Мне ничего не оставалось, как незаметно выбраться из складок тента и прошмыгнуть в боковой карман пиджака Рэнди. Теперь пусть он меня занесет в помещение и там мне предстоит выяснить, каким образом они людей превращают в тараканов и возможен ли обратный процесс. Я попытался пролезть по карману вперед и во что-то уперся. Наверное, сигареты. Хотел обойти сбоку – не получилось. Нужно через верх. Забравшись на этот предмет, я с ужасом обнаружил, что это футляр золотого перстня с бриллиантом, который я купил несколько дней назад для Дженни. И этот подонок его украл. Я не на шутку обозлился и решил отомстить во что бы то ни стало.
– Где эта сыворотка? – спросил Рэнди охранника.
– Поехала в Сименс-клуб. Тебе велела передать, что если захочешь – можешь туда позвонить. Ха-ха. Она хоть знает, как с телефоном обращаться?
– Не хочешь ли ты получить по морде, Морис? – Рэнди поднес огромный кулак к его лицу. – Я эти штучки раздаю бесплатно и тебе достанется самая большая порция.
– Пошел ты…
Рэнди знал, что все смеются над его выбором. Его подруга была не просто шлюха, но и страстная любительница выпить. Она толком ничего никогда не помнила, была рассеяна и не могла долго обходиться без пива, почти каждый вечер проводя в баре. Деньги ей давал босс. Рэнди не откуда было взять другую женщину. Он сидел в тюрьме и ему было определено 14 лет. Но на шестом году дело стали пересматривать. Адвокаты почти ничего не смогли сделать и присяжные отправили его досиживать оставшийся срок с переводом на более легкий режим. По дороге в другую тюрьму он ухитрился бежать, получив при этом ранение. Он переплыл реку и оказался за границей. Но и там ему места не нашлось и он вернулся, попав к боссу. Теперь он почти никуда не ходил, за исключением заданий босса, был замкнутым и из более-менее близких людей у него был, пожалуй, только Кларк. Эльвира была ласкова с Рэнди, называла его красавчиком и любимчиком и бесплатно спала с ним. Находясь в розыске, он не мог на ней жениться, но и расстаться с ней он тоже не мог.
Рэнди вошел в свою комнату, снял пиджак и повесил его в шкаф. Я немедленно выбрался из кармана и перешел сначала на другую одежду, затем на стену и спустился вниз. Я не опоздал. Рэнди вспомнил о перстне, открыл створку и достал его. Этого мгновения мне хватило, чтобы выбраться наружу почти целиком, но закрывавшаяся дверь отдавила мне правую заднюю лапу. От боли я взвыл на своем тараканьем языке и упал на пол. Рэнди в этот момент любовался моим перстнем и не заметил меня. Я заполз под шкаф…
Я видел, что она не сломана, но отдавлена. Интересно, что же испытал тот таракан, залезая на электроконтакты?
Пока я отлеживался под шкафом и корчился от боли, прошло полчаса. Рэнди включил телевизор. Изображения я разобрать не мог. Голос диктора в новостях сообщил о таинственном исчезновении нескольких человек. Это были служащий банка, спортсмен, торговый агент и даже бродяга. От людей оставалась одна одежда.
– Ублюдки, – прорычал Рэнди, выключил телевизор и лег спать. Я решил идти на поиски Сэттонка. Я был уверен, что он здесь. Конечно, обойти особняк таракану будет непросто, но иного пути нет. Я выбрался из своего убежища и направился к двери. Внезапно за ней послышались шаги, кто-то постучал и женский голос произнес:
– Красавчик, открывай. Это я, твоя Эли. Я сегодня самая ласковая!
Рэнди включил бра и я тут же оказался в поле его зрения. Секунду он смотрел на меня, а затем запустил тапочком. Я, что есть мочи, побежал обратно под шкаф.
– Ах ты скотина, только тебя здесь не хватало, – он быстро перебросил ноги на другую сторону кровати и попытался дотянуться до меня. Я напряг все свои силы и, как спринтер, забежал обратно в укрытие. Он сунул за мной руку, но я отбежал левее и стал подниматься по стене. Полфута – и я спасен. Отдавленная лапа не прилипала к вертикальной поверхности и тянула вниз. Рука Рэнди неумолимо двигалась на меня и я, уже поняв свою безнадежность, все равно работал своими лапами. В дверь постучали еще решительнее и тот же голос сказал:
– Рэнди, ты такими словами встречаешь свою Эли? Может быть, у тебя там женщина? Я задушу ее своими руками! Открывай же, мерзавец! – на последней фразе голос сорвался на писк. Рука Рэнди замерла, потом махнула и вытащилась. Я забрался чуть выше, перелез на стену шкафа, отыскал щель и забрался внутрь. Мое дыхание сбивалось, лапа ужасно болела, кулак мне показался монстром. Только сейчас я в полной мере ощутил чувство голода и жажды.
Рэнди открыл дверь я в комнату вошла Эли.
– Где эта шлюха? Я расцарапаю ей глаза! – кричала Эльвира в хорошо разыгранной истерике.
– Замолчи же, глухая ночь, все спят.
– Вот и пусть спят, – уже спокойно сказала она и шутливо добавила: – И мы будем спать. Рэнди, у тебя здесь кто-то посторонний, – посерьезнела Эльвира. – Я это чувствую.
– Ты что, думаешь мне выслали подругу почтой из Голливуда? – мгновенно рассердился Рэнди.
– Нет. Я вот о чем. Я знаю, что здесь кроме нас никого нет, но что-то подсказывает мне: кто-то присутствует здесь и слышит нас… Да черт с ним. Я успела по тебе соскучиться, мой красивенький, дай мне свою руку…
Бра погасло. Я сидел в шкафу и никак не мог сообразить что же делать дальше. Оставаться здесь было бессмысленно. Убежать при закрытой двери тоже не представлялось возможным.
– Рэнди, – спустя некоторое время произнесла Эльвира. Голос ее был еле слышен. – Ты серьезно все обдумал?
– Да. Именно поэтому я спрашивал у тебя совета. Босс задолжал мне уже шесть тысяч, но, я вижу, он не собирается возвращать.
– Ты думаешь, я смогу войти к нему в полное доверие?
– Эли, он должен на тебя клюнуть.
– Он не пойдет на это.
– Пойдет. Я был с ним не на одном деле. Он всегда был падким до привлекательных женщин. Что босс, что его сынок – Эндрю – одного поля ягода. Кларк мне говорил, что они и Маргарет, мать Эндрю, убирали вдвоем. Она им выставила какие-то претензии через суд, но перед заседанием вдруг отравилась мышьяком.
– Тише, Рэнди. Я не могу отделаться от ощущения, что мы здесь не одни…
– …А потом они переехали сюда. Открыли контору по прокату автомобилей, – в этот момент я вылез из шкафа и почти вплотную подошел к кровати, – и к ним пришел какой-то механик-самоучка. Его зовут Джек. Он изобретатель и отменный психолог. Босс прячет его от людей и снабжает всем необходимым. Лично я с ним так и не познакомился, но очень много о нем слышал. Ты, Эли, представить себе не можешь, что этот Джек разработал.
– Что?
– Это пока тебя не касается. Когда-нибудь я напишу об этом мемуары. Но сейчас не время об этом говорить. Почему? При мне босс приглашал спецов из разведки. Сейчас у босса длинные уши и я уже могу поплатиться за то, что тебе даже об этом сказал. Ты знаешь, кто такой Лонский? – Нет. Но, Рэнди, – в голосе Эльвиры была обида, – ведь ты сам говорил, что у нас главный послезавтрашний день. Неужели я за столь короткое время смогу…
– Тсс-с, – Рэнди закрыл рукой ей рот. – Кто-то сюда идет.
За дверью шаги стали громче и в дверной замок кто-то попытался вставить ключ. Пришедшему это не удалось и он постучался.
«Это Кларк», – прошипел я на своем тараканьем языке.
– Больше просто некому, – вслух, но очень тихо произнесла Эльвира.
– Что? – шепот Рэнди мне был слышен прекрасно.
– Кроме него больше некому, – так же тихо ответила Эльвира.
– Кроме кого?
– Что ты строишь из себя дурачка?! Кто сказал, что это Кларк?
– Я сигарету прикуривал.
В дверь опять постучали и голос Кларка громко отчеканил:
– Ты спишь дружище? У меня есть кое-какие новости для тебя. Приготовь виски и это известие у тебя в кармане. Или ты узнаешь это только утром.
Выбравшись из-за кровати, я вновь побежал к дверям. Темнота комнаты надежно меня скрывала, но при помощи усов я отлично ориентировался. Через несколько секунд я был около двери. Там стояли туфли Эльвиры, и мне не составило особого труда забраться под каблук.
Включили бра, и Рэнди поднялся.
– Сейчас, Виктор, – он сунул ногу в тапочек, сделал несколько шагов по комнате, напялил второй и, не впустив Кларка в комнату, открыл дверь.
Из-под каблука я видел одни только ноги Рэнди и, помимо этого, прикидывал в уме примерную схему движения за пределами комнаты.
Рэнди сонливым голосом произнес:
– Чего тебе, Виктор?
Руки у Кларка были заняты. В одной он держал бутылку, а в другой два фужера. Пошатываясь, он проговорил:
– Рэнди, умер Джек. Только что. Инсульт.
– А мне-то какое дело?
– Босс велел тебе принимать его дела.
– Он что, рехнулся? – Рэнди был неподдельно раздражен. – Я ведь не математик.
– Дай мне войти, – он слегка постучал фужерами по бутылке, – будешь знать немного больше, – Кларк попытался плечом толкнуть дверь.
– Виктор, иди к себе, – спокойно сказал Рэнди. – Завтра все обговорим.
– Завтра уже наступило. Посмотри в окно: начинает светать. А, может, у тебя твоя, как ты говоришь, сыворотка?
– Слушай, Виктор…
– Называй меня лучше Кларк.
– Кларк, ты мне хотя и друг, но я боюсь не удержаться от соблазна вмять тебе нос. Входи, только тише.
– Не сердись, старина, – Кларк вошел, тяжело ухнулся в кресло и поставил на столик свою ношу. – Мне приятно сообщить тебе это, но, – он наливал виски в бокалы, – должен тебе сказать, что этот прощелыга Джек всем нос утер.
Я почувствовал резкий запах виски в тот момент, когда собирался выскочить в неплотно закрытую дверь. О боже!
Как я был голоден! Моя физиология требовала пищи, какой угодно и немедленно. Я едва удержал себя от того, чтоб не выйти и не бежать к столу, а не в двери.
– Назавтра была назначена повторная обработка этих тварей, а через день забег. Ты это знаешь. Но Джек преставился. Боссу абсолютно все равно кто будет делать обработку. Бега не отменяются. Уже билеты продаются и делаются ставки. Несколько таких забегов – и мы богачи. Ладно, я вику, ты спишь на ходу. Извини, дружище, я тоже валюсь с ног, – закончил Кларк и, опрокинув рюмку, пошел к выходу. – Можешь спать часов до семи, сказал он уже в дверях, – а потом жди с визитом босса. Он сам скажет тебе об этом.
Я не стал убегать за дверь. Интуиция подсказывала мне, что нужно остаться. Рэнди запер дверь и лег. Через несколько минут из постели послышалось мирное посапывание двух людей. Я спокойно вышел из своего укрытия, взобрался на стол и стал жадно пить виски из пролитой Кларком капли. О, какое это было наслаждение! Я никогда раньше не испытывал такого блаженства от напитка! Его непередаваемый аромат мгновенно вскружил мне голову, боль в отдавленной лапе исчезла окончательно, на мгновение я вновь ощутил себя человеком.
Рэнди перевернулся на другой бок и я, опасаясь быть замеченным, что есть духу припустил под шкаф. Прошел еще час. Рэнди разбудил Эльвиру и пошел умываться. Оставшись наедине с собой, она стала причесываться. Я прошипел: «Когда пойдем?»
– Не знаю. День большой. А-а?! – произнесла она на вдохе. – Кто здесь?
– Эли, с кем ты разговариваешь? – Рэнди брился.
– Не знаю. Наверное, мне показалось.
«Не показалось! – опять прошипел я. – Отвечай шепотом. Ты меня слышишь?»
– Да, – она перешла на шепот.
«Ты давно здесь?»
– Немногим больше месяца. Кто со мной разговаривает?
«Что задумал Рэнди?» – я решил брать с места в карьер и выяснить все, что смогу.
– Я не буду об этом говорить. Кто вы?
«Это неважно. Что подразумевал Кларк под словом „Обработка“?»
– Я не вмешиваюсь в их дела, – затем прокричала: – Рэнди! Скорее иди сюда, я боюсь.
Рэнди выходил из ванной, вытирая полотенцем лицо.
– Что случилось? Почему крик?
– Со мной только что кто-то разговаривал. Задавал мне вопросы. Ты ничего не слышал?
– Нет.
– Кто-то интересовался Кларком.
Я вновь забрался внутрь шкафа.
Если нет у тебя проблем – ты их выдумываешь, – Рэнди был невозмутим. – Тебе не терпится снова меня увидеть? – Он присел на край кровати и стал ласкать Эльвиру.
– Прекрати. Я могу тебе слово в слово все повторить.
– Перестань молоть очередную чушь, – Рэнди подошел к шкафу и открыл его. Яркий свет ослепил меня, но я даже не пошевелился. – Посмотри, что у меня для тебя есть, – он достал из кармана мой перстень. Зажав его в кулаке, он подошел к Эльвире и раскрыл ладонь. В лучах восходящего солнца перстень был особенно прекрасен. – Он твой. Будешь моей женой?
– Конечно, мой красивенький. Ты, оказывается, бываешь также нежен, как и зол, – Эльвира моментально забыла про наш с ней разговор и надела перстень. – Люблю тебя, Рэнди.
– Эли, скоро придет босс, желательно, чтоб он не видел тебя здесь. Ты все хорошо запомнила?
– Я боюсь его. У меня из головы никак не выходит тот день, когда я впервые его увидела. Это же волк в человечьей шкуре. Я очнулась в кресле, в каком-то идиотском платье. Он и еще двое смотрели на меня так, как будто я прилетела с другой планеты. А его улыбка была какой-то просто зловещей. Мне было очень страшно, я хотела убежать, но ни ноги, ни руки меня не слушались, – она любовалась подарком. – Я и говорить-то не могла. Никогда не забуду их лица: надменные, холодные, бледные и еще мокрые. У-у-х-х, – она дернула плечами, – мне никогда не доставляло удовольствия находиться в их обществе. Я уверена, босс не клюнет на приманку.
– Эли, я другого мнения. Он постоянно интересуется твоим самочувствием, делает тебе подношения, заботится. Может быть, ты его незаконнорожденная дочь?
– Я и сама не знаю, как здесь оказалась. Босс сказал, что меня почти безжизненную вытащили из воды, но сама я ничего не помню. Он не клюнет на меня, Рэнди! Он действует как-то гипнотически, то, что он спрашивает, всегда ужасно. Я ничего не могу от него скрыть.
– Почему?
– Иногда в моей памяти всплывает какая-то коричневая площадка. Знаешь, так бывает – вспоминаешь то, что тебе незнакомо, пытаешься ухватиться за это, рассмотреть получше, но все это ускользает и теряется. Помню, что меня трясло и кто-то кричал: «Ну скоро? Скоро?»
Звуки гулким эхом проникали в шкаф. Я чувствовал в ее рассказе какую-то зловещую нить, связывающую меня с ней. Они продолжали говорить о каких-то мелочах, о мимолетных событиях, но я снова и снова возвращался к ее словам, пытаясь извлечь из них смысл. Способности к логическому мышлению и анализу меня научили еще в школе, где на уроках я писал записки Дженни, долго на нее глядел, пытаясь рассмотреть в холодном лице частичку ответного чувства.
Я продолжал слушать их ничего не значащий разговор и сосредоточился лишь тогда, когда Эльвира опять вспомнила обо мне и моих к ней вопросах.
– Рэнди, мы здесь не одни. Мне это совершенно ясно. Он говорил со мной. Он спрашивал, что ты задумал? Если б тебя здесь не было, я бы наверняка бы ему ответила. Мне страшно, он где-то рядом, – Эли уткнулась в плечо и заплакала.
– Кто, малышка? Здесь никого нет. Ты и я. Хватит слез!
Виски все еще подогревал меня и я принял окончательное решение. Без помощи верного человека я был бессилен. Рассчитывать кроме этих людей мне было не на кого.
Из шкафа я через щель выбрался наружу, перешел на стену и, вытащив в пространство усы, «прошипел»:
«Эльвира, с тобой говорил я».
– Рэнди, эти разговоры опять начинаются, – она сильнее прижалась к нему, дрожа от страха.
«Успокойся, девочка, только ты одна имеешь возможность меня слышать. Все, что я буду говорить, пожалуйста, произноси вслух».
Через секунду я жалобным тоном добавил:
«Умоляю тебя, Эльвира!»
– Он умоляет меня говорить вслух то, что услышу, – она плакала. – Я боюсь!
Рэнди вытащил пистолет и стал судорожно озираться по сторонам. Щелкнул предохранитель. Пистолета я не боялся. Меня можно было убить гораздо проще. Но я был вне их поля зрения.
– Не бойся, – в правой руке Рэнди держал пистолет, а левой обнял Эльвиру, – покажи в ту сторону пальцем. Кто это может быть?
– Не знаю. Но я слышу то, что он говорит. Этот голос, мне кажется, идет из меня.
Я назвал свое имя.
– Его зовут Филипп Дастоун.
– Этого не может быть!
«И тем не менее, я здесь».
– Эли, я много слышал о призраках, но не думал, что это коснется и нас с тобой.

«Я не призрак, я – таракан», – теперь мне стало окончательно все равно. Если придется быть раздавленным, то это лучше, чем такая жизнь.
– Почему ты здесь?
Я ответил.
– Он понял свое положение раньше, чем вы пришли. Он ввел тебя и Кларка в заблуждение каким-то трупом таракана, а сам приехал сюда вместе с вами, – переводила Эльвира. – Ты принес три часа назад его сюда, заметил и пытался убить.
– Ты можешь показаться?
«Да, но это не в моих интересах».
– Что ты задумал?
«Пока я не имею возможности реализовать свой план. Если ты мне поможешь сейчас – я помогу тебе и Эльвире уехать за границу».
– В чем выразится твоя помощь?
«Пятьдесят тысяч, – даже для меня это было накладно, но я был готов отдать любые деньги за возвращение своего облика. – Еще я помогу раздобыть новые документы».
– Какие гарантии? – голос Рэнди стал тверже.
При этом вопросе я вздрогнул всем своим тараканьим телом. Весь разговор шел через Эльвиру и мне не хотелось, чтоб она узнала, что перстень, подаренный ей Рэнди, попросту украден. У меня не осталось сомнений, что Эли раньше была тараканом. Ее вдруг резкие после паузы движения, манеры, рассуждения и разговоры были продолжением того микромира, в который я был сейчас брошен. В ходе испытаний она, по всей вероятности, была превращена в человека. Следовательно, они делают людей тараканами и возможен обратный ход. Слушая меня, вслух Эльвира говорила:
– Гарантии такие. Перстень ты уже взял. Это задаток. Принимай дела Джека, Рэнди. Когда Дастоун вернет человеческий облик, он поможет тебе и мне выбраться из этой грязной истории.
Находясь в узком пространстве между шкафом и стеной, я, хотя и не отчетливо, но мог видеть его лицо. Трудно было определить, как он все это воспринимает. Застывшая холодность лица была той непроницаемой оболочкой, за которой трудно, почти невозможно определить истинное настроение человека.
– Про перстень забудь, – сказал Рэнди.
«Не могу, – ответил я. – Я купил его позавчера за десять тысяч и мне эти деньги с неба не падали».
Я решил открыть свои козыри. Терять мне было уже нечего, а возможности убежать я не имел.
«Рэнди, Эльвира раньше была тараканом. Человеком ее сделал Джек. Именно ее прежняя физиология и позволяет нам разговаривать».
– Он говорит, что меня отбирали специально, – продолжала Эльвира, передавая мои слова. – Я не верю ему, Рэнди! Я не помню своего прошлого до того, как тонула…
Я и сам себе не верил.
– …Но это же не значит, что…
– Повремени с комментариями. Что он там еще лепечет? – Рэнди опустил пистолет.
– Он спрашивает, если это не так, почему я могу слышать и понимать это?
Наступила пауза. Эльвира еле слышно всхлипывала. Несколько минут Рэнди сидел молча, постукивая рукояткой пистолета себе по колену. Затем он обратился к ней:
– Знаешь, дорогая, ты вечером выпила слишком много пива и у тебя начались галлюцинации. Я тебе всегда говорил, что не нужно злоупотреблять, – он снова замолчал, а через минуту добавил: – Но ведь ты не должна знать это имя – Филипп Дастоун!
– Его зовут так. Посмотри на шкаф, – я вышел из укрытия.
Рэнди навел на меня револьвер.
– Я не промахнусь, даже если ты не тот, за кого себя выдаешь. Не пытайся убежать, ибо никто не будет соскребать тебя с пули.
«В твоей власти, Рэнди, убить меня. Но сначала взгляни на мои размеры, – говорил я, пытаясь через голос Эльвиры повлиять на него. – Разве может быть таким обыкновенный таракан? Твой босс хочет поставить меня в забег и получить миллионы, а потом, я в этом почти уверен, избавиться и от тебя, и от Кларка, словом, от всех, кто хоть немного знает о его деятельности. В лучшем случае он сделает всех вас тараканами. Затем ему не составит труда навсегда исчезнуть отсюда вместе с Эндрю. Подумай, Рэнди, прежде чем выстрелить. На карте уже стоит и твоя жизнь, и жизнь Эльвиры. Скажи, девочка, тебе хочется опять вернуться в мир тараканов?»
– Напиши ползком какое-нибудь слово, – потребовал Рэнди.
Я по краю шкафа опустился чуть ниже, затем вышел на среднюю линию и снизу вверх написал букву «Я».
– Этого недостаточно, – сказал он. Так проползти сможет любая букашка.
Ходьбой по стене я написал слово ЧЕЛОВЕК. Мне нужно было во что бы то ни стало убедить Рэнди в своей правоте. Пусть второстепенными аргументами, пусть недосказанными фактами, любой ценой, но убедить. И, кажется, он мне поверил.
Плач Эльвиры перешел в рыдания. Я пытался говорить с ней еще, но она была не в состоянии слушать меня и все повторяла: «Спаси, увези, спрячь, это конец и т. д.»
Рэнди поднялся с кровати, взял из бара бутылку, налил рюмку и залпом ее опустошил. Налив еще одну, поднес ее Эльвире. Она стала понемногу успокаиваться. Рэнди молчал. Пауза казалась мне вечной. Сейчас решалось, оставаться ли мне в этой шкуре навсегда, или вновь сумею обрести полноценное я.
Он закурил.
– Задачка не из легких, – говорил он, выпуская дым. – Пятьдесят тысяч – сумма не ахти какая, но можно попробовать. Что ты собрался делать?
«Цель у меня одна – вернуть человеческий облик».
За дверью послышались шаги.
– Спрячься, Дастоун, – сказал он мне. – А ты укройся и сделай вид, будто спишь, – добавил он, глядя на Эльвиру.
В комнату вошли босс и Кларк. Рэнди одел халат.
– Есть кое-что для тебя, малыш, – начал босс, усаживаясь в кресло. – Ты парень сообразительный, примешь дела Джека. Последний приказал долго жить, а дела не терпят. Послезавтра забег, но тараканы еще не обработаны. Как устроен определитель тебе известно, освоишься и с обрабатывающим стендом. Но самое главное, – босс сделал паузу, наливая из бутылки, – самое главное – тебе предстоит освоить модуль № 5. Закрой рот, я еще не закончил. Жалованье я тебе увеличиваю в три раза. За каждый наш успех будешь получать отдельный гонорар. Итак, за успех! – он поднял бокал и выпил. – Как себя чувствует Эли?
– Спасибо, нормально. Скажите, босс, нельзя ли кроме меня найти кого-нибудь другого?
– Нет, Рэнди. Человек со стороны может нам все испортить. Тебя ждет большая работа и большое вознаграждение, если все удастся. Я рекомендовал тебя – господин Лонский согласен. И еще. Нам нужен фаворит, очень нужен. Сейчас с Кларком поедете в сити и найдете кого-нибудь.
– Есть фаворит, – сказал Рэнди, а я испытал неподдельный страх от этих слов. Я хотел сказать, есть у меня на примете такой человек.
Если бы я имел легкие, то облегченно бы вздохнул. Впрочем, Рэнди мог выдать меня в любой момент, если посулы босса оказались большими, чем мои. Я понимал, что Рэнди находится перед выбором. Сохранение жизни и перспектива богатства прельщали его не меньше, чем бегство с Эльвирой за границу… Но в последнем случае он обретал независимость, а у босса он мог о ней только мечтать.
– Сэр, – продолжил Рэнди, – но ведь после облучения они становятся «ими» на четвертый-пятый день и тот человек просто физически не успеет к началу забега!
– Я предусмотрел твой вопрос, – босс открыл кейс и достал какую-то деталь. – Возьми-ка вот эту насадку. Это последнее, что успел изготовить Джек. С ее помощью превращения происходят мгновенно. Как в сказке. И еще. Тебе придется попотеть над расчетами Джека. Он, скотина, их зашифровал. Если тебе это удастся, ты получишь столько, что на пять жизней тебе и твоим детям хватит. В противном случае Лонский увезет всю аппаратуру и ей будут заниматься его ребята, а мы можем спокойно регистрироваться на бирже труда. Так что, готовься к напряжению мозгов, малыш. Кулаками ты работаешь отлично, но поверь, голова к ним иногда очень бывает нужна. Иди в лабораторию – охрана пропустит – бери прибор и отправляйтесь с Кларком в сити. Да! Не забудь насадку! Удачи.
Босс удалился.
– Hy как настроение, дружище? – спросил Кларк. – Придется тебе иметь дело с математикой. Потом глядишь, и диссертацию защитишь, профессором станешь, хи-хи. Ты Эльвиру к этому привлеки, она уж точно из всех чисел извлечет общий корень и испишет тонну бумаги.
– Я все-таки сравняю твой нос с уровнем лба, Кларк, я уже говорил.
– Не бурчи ты. Начальником ведь стал. Ты теперь правая рука босса. Да и Лонский будет этим доволен. Одевайся и поедем к твоему знакомому.
– Жди меня в машине, – бросил Рэнди, когда Кларк стоял уже в дверях. Дверь закрылась и Рэнди позвал меня. Я вновь вылез на стену шкафа. Эльвира сбросила с себя одеяло и хотела пойти в душ.
– Погоди, киска. Я ведь не буду знать, что он мне отвечает. У нас мало времени. Говори свой план, Дастоун.
На всем протяжении разговора босса с Рэнди я лихорадочно соображал, как поступить наилучшим образом.
«Прежде всего, нужно избавиться от Кларка…»
– Э-э, друг, лучше-ка я избавлюсь от тебя. Говоришь ты красиво, но, я думаю, бесполезно, – перебил меня Рэнди. – Я тебя не выдал только потому, что хочу исчезнуть отсюда. Да, и по большому счету, ты для меня никакой опасности не представляешь.
«Ты меня не понял, – продолжил я, – нужно сделать так, чтобы Кларк не поехал с тобой за фаворитом. Я залезу к тебе в карман, ты бери в лаборатории прибор и поезжай. Эльвиру ты возьмешь с собой. По дороге нужно будет купить для меня какую-нибудь одежду. Где-нибудь в укромном местечке ты делаешь меня человеком и сюда мы просто не возвращаемся. Я вас на недельку-другую спрячу, пока выправлю документы, плачу тебе деньги и мы расстаемся».
Этот ход казался мне простым и ловким. О спасении Сэттонка пока приходилось не думать.
– Гладко было на бумаге, – произнес Рэнди. – Что-ж, попробуем. Пойдем, Эли.
Я перебрался в карман его пиджака.
– Ох и гадкий ты какой на вид, Дастоун и, должно быть, скользкий.
Я удержался от соблазна ответить ему парой ласковых. От него зависела моя жизнь.
– Иди к машине, Эли, поболтай с Кларком, а я что-нибудь придумаю, как его не брать, пока буду ходить в лабораторию.
– Терпеть его не могу. Буду ждать тебя на выходе.
Рэнди спустился в лабораторию. Она была довольно больших размеров. Вдоль стен располагались стеллажи со множеством стеклянной и иной посуды. Рядом находились несколько книжных полок с научными трудами по физике, математике, биологии и другим разделам. За стеклянной перегородкой стоял стол с компьютером и разбросанными книгами. В основном, это были научные справочники по генной инженерии, трансплантологии, медицине и даже религии. Рядом со столом в стену был встроен сейф.
В лабораторию вошел Эндрю.
– Привет, Рэнди! Поздравляю с повышением! Бедняга Джек.
– Меньше сантиментов, Эндрю. Открывай сейф, – ответил Рэнди совершенно спокойно, хотя я, даже сидя в кармане, отчетливо ощущал как часто бьется его сердце. У него тряслись руки, когда он вынимал определитель из сейфа.
– Да не волнуйся ты так, справишься. Все начинается с малого, – Эндрю никогда не был в плохом настроении.
Рэнди положил прибор в кейс и вышел на улицу. Утренний воздух взбодрил его, жара еще не началась. Особый запах росы и деревьев был неповторим в этот утренний час. Вовсю стрекотали кузнечики и стрекозы перелетали с цветка на цветок. Но ему некогда было наслаждаться благоуханием утренней природы. Рэнди мысленно представил себе дальнейшие действия. Эли сунула свою руку ему под локоть и они пошли к машине.
– Иди отдыхай, Виктор, я съезжу один и ее по пути в супермаркет завезу.
– Ничего не выйдет, Рэнди. Когда с тобой прибор – я должен быть рядом. Распоряжение босса. А она, – он кивнул на Эльвиру, – может поехать на такси. Садись за руль.
Я чертыхнулся. Свобода была почти в кармане – и такой поворот. Все это лишний раз доказывало, что у них не доверяют никому. Обязательная подстраховка на случай чего-нибудь непредвиденного. Проще говоря, слежка друг за другом. Я не надеялся, что Рэнди открыто пойдет против Кларка. Сейчас это означало бы полный крах его и моих надежд. К тому же, я не был уверен, что за этой машиной тоже нет слежки. Рисковать Рэнди не имел права. И я, и он это понимали прекрасно.
– Кто у тебя на примете? – зевая, спрашивал Кларк.
– Один черный. Бармен из «Летучего Голландца». Он и станет нашим фаворитом.
На протяжении всей дороги оба не проронили больше ни слова.
Машина остановилась около бара. Они вышли и направились к дверям. В это время к машине подошел полицейский и подсунул под стеклоочиститель штрафную квитанцию за неправильную парковку.
– Пойду узнаю в чем дело, – Кларк повернул в обратную сторону. Рэнди вошел в бар. Посетителей еще не было. За стойкой он увидел симпатичную блондинку, которая тотчас отложила газету и поднялась навстречу.
– Мисс, здесь за стойкой еще недавно стоял Фрэд, я хотел бы его видеть.
– Он взял несколько дней и уехал, кажется, на Ямайку. Пива или чего-нибудь покрепче?
– Пива, – ответил Рэнди, наблюдая через стекло, как Кларк объяснял что-то полицейскому, показывая то на дорожный знак, то на себя. Рэнди отпил немного, расплатился и резко пошел к выходу. У дверей он задержался, извлек коробочку, в кармане поймал меня и сунул туда. Выйдя на улицу, он, обращаясь ко мне, тихо произнес:
– Фаворитом будешь ты, Дастоун. Все объяснять нет времени. Узнаешь позднее.
Я заплакал. Не знаю, было ли это плачем или чем-то на него похожим, но обида разрывала меня. Я ругался и проклинал Рэнди и всех его родственников, метался по коробке взад и вперед, прилагая все свои тараканьи силы, чтобы открыть ее. Я ненавидел себя за то, что доверился этому тупому и сильному детине, который продаст меня для вечных забегов на тараканьем тотализаторе. Мышеловка захлопнулась и я был пленником № 1 в их нечеловеческой игре.
Рэнди подошел к машине.
– Я еще раз вам объясняю, – говорил полицейский, – здесь стоянка только для автомобилей прессы. Обратитесь в суд, – он взял под козырек и пошел.
– Сволочь, – выругался Кларк. – Как у тебя?
– Все в порядке. У нас есть фаворит.
– Покажи.
Рэнди достал коробку и приоткрыл.
– О да-а. Это действительно фаворит. Я первый поставлю на него тысячу, – Кларк был восхищен. И лишь мне в этой компании было не до смеха. Кто-нибудь видел, как ты действовал? – спросил Кларк, когда они отъехали со стоянки.
– Нет. В баре он был один.
– Как ты его назовешь?
– Фил.
– Босс озолотит тебя за такого таракана.
– Нет, Кларк, это таракан озолотит босса, а нам, как всегда, достанутся объедки.
– Не говори чепухи, Рэнди. Все будет о'кей. Когда собираешься проводить обработку?
– Сегодня. Сейчас.
Едва Рэнди вошел в помещение, за ним тут же увязалась Эльвира:
– Мой красавчик усталый, мой красавчик голодный, пойдем, твоя Эли тебя накормит и приласкает.
– Иди в мою комнату и жди меня там, – он отстранил ее от себя. К нему подошел Эндрю.
– Спустись в лабораторию. Приехал Лонский, хочет тебя видеть. Они там вдвоем с отцом.
Рэнди направился туда. Босс показывал Лонскому лабораторию.
– Здесь у нас вольер. Они поддерживаются пищей и водой. Вообще-то, насекомые они неприхотливые, многого не требуют. А вот и наш новый хозяин всего этого. Господин Лонский, это тот самый Рэнди Макфарлен.
Лонский был высокого роста, худощавый и неопределенного возраста. На вид ему было и 35 и 50 лет одновременно. На нем был великолепный черный костюм, белая сорочка, галстук. На лбу было несколько морщин и слегка облысевшую голову он периодически вытирал платком.
– Вы освоились в новых условиях, молодой человек? – спросил Лонский.
– Еще нет, сэр, два часа назад вступил в должность.
– Имейте ввиду, наша работа чрезвычайной важности.
– Разумеется, сэр.
– Мишель, – обратился Лонский к боссу, – покажите мне модуль № 5. Да, как тараканы чувствуют себя после обработки?
– В точности следуют по нашим заданиям, господин Лонский, – ответил босс. – Программируются великолепно. Полное подчинение и полная выдача всей информации. Прошу сюда, – он показал рукой. – Ты тоже, Рэнди.
Они подошли к запертой двери. Босс вставил в прорезь карточку и замок открылся. Посредине комнаты стоял большой круглый постамент. По окружности располагались пять излучателей, направленных в его центр. В стороне находился пульт со множеством индикаторов, мониторов, осциллографов и регуляторов.
– Нам еще предстоит разобраться в нем, – продолжил босс. – Джек зашифровал свои записи. Очень сложный механизм. Может быть, вы подключите своих дешифровальщиков и пропустите его бумаги через свой компьютер?
– Мишель, вы знаете свой статус, никто ничего не должен знать. Даже ваши люди. Тараканьи бега для всех великолепная ширма. Пусть они так и думают. Мы будем ставить в забег наших насекомых вместе с обыкновенными. И это для них великолепная проверка.
Рэнди открыл рот от удивления.
– А расшифровать записи Джека придется вам. Даю на это один месяц.
– Благодарю вас, сэр. Я рассчитывал, что вы не заберете у меня работу, которая почти закончена. Господин Лонский, для этого нам нужны дополнительные ассигнования. Не совсем хватает средств.
– Все, что заработаете на бегах – ваше. Вы проводили опыты по телепортации?
– Да, сэр. И мы нашли превосходный экземпляр. Некто Филипп Дастоун. Это был идеальный вариант. Несколько тараканов были телепортированы ему в квартиру. Затем мы и самого его облучили. К сожалению, он умер, точнее покончил с собой. Сейчас ищем другого фаворита. Кстати, Рэнди, ты привез?
Рэнди хлопал глазами, не совсем понимая, о чем идет речь.
– Да, – только и сказал Рэнди, достал коробочку и показал меня. Я был обречен. Мне уже не хотелось ни бежать, ни кричать, ни просить о помощи. Я смирно сидел в коробочке, проклиная всех и себя в том числе.
– Отличный экземпляр. Давайте испытаем модуль, – Лонский даже засветился от радости.
– Ни в коем случае, сэр, – запротестовал босс. – Этого нельзя делать пока не расшифрованы записи Джека, иначе, мы никогда не узнаем, куда его отправили. К тому же послезавтра забег и я вижу, что этот «фаворит» не уступил бы Дастоуну. Вы заметили голубой оттенок?
– Я в этом не разбираюсь. Результаты телепортаций туда и обратно были положительными?
– Да, сэр.
– После возвращения тараканов снова превращаете в людей?
– Непременно. В противном случае, мы не узнаем, что делается там, куда мы их отправляем.
– Существуют ли какие-нибудь препятствия?
– Препятствие – только фарфор. Сквозь него телепортация пока невозможна. Хотя мы еще не все материалы проверили на проникаемость. Возможно, есть еще что-нибудь.
Значит, тараканьи бега – это ширма. Ко мне вновь стало возвращаться негодование, постепенно перераставшее в злость. Тараканьи бега. Нет! Не это у них главное. Военная разведка – вот конечная цель! Теперь не будет существовать любых, даже самых секретных и хорошо охраняемых сейфов. Не нужно вербовать агентов и платить им бешеные деньги, не нужно вкладывать миллионы в запуски спутников-шпионов. Миллиардная экономия. И я у них «фаворит». Это в самые опасные места, так что ли понимать? Не хочу участвовать в этой грязной игре. Пусть сами отправляются за чужими тайнами. О боже! Какой же я глупец, что выдал себя Рэнди!
Тем временем, Эндрю затащил туда черного мальчишку, который упирался и кричал.
– Прошу прощения, сэр, – обратился Эндрю к Лонскому, – этот сорванец пытался угнать вашу машину. Он один и совсем из другого района. Местная шайка хотела его взгреть, но он забежал сюда и хотел на вашей машине удрать. Я поймал его и вот он здесь. Вы не хотите посмотреть как действует наша техника?
– Да-да, непременно. Я хочу это видеть, – сказал Лонский.
Мальчишку привязали к стулу.
– Рэнди, настраивай определитель.
Рэнди открыл кейс, достал прибор, навел его на мальчишку и нажал кнопку. Того охватили красные молнии, он дико закричал и вдруг… исчез. На стуле осталась привязанная одежда, по которой полз маленький таракан.
– Браво, – Лонский аплодировал. Дрожащей рукой Рэнди перевел переключатель регенерации в положение «плюс» и навел луч на коробочку, в которой находился я. Во мне что-то взорвалось. Сначала я ощутил единый удар всем телом обо что-то. Мой рассудок потемнел, а сам я стал куда-то проваливаться, но сообразил, что вновь обретаю человеческую плоть. Благодарю тебя, Рэнди, ты меня не предал. Прости мне проклятия, которые я тебе посылал.
Открыв глаза, я увидел самого себя совершенно голого. Лежу на спине на разорванной коробке. На мгновение я смутился своей наготы, но времени на анализ ситуации у меня не было.
Первым делом, ногой я ударил ниже пояса Эндрю. Его лицо скорчилось от боли и я тут же шарахнул босса. Он полетел на пульт, ударился головой и сразу обмяк.
Лонского от неожиданности охватила паника. Рэнди переключил определитель в положение «минус» и навел луч на Лонского. Последний пытался что-то крикнуть, пятясь назад, и исчез. Его одежда упала на пол. Эндрю полез под пиджак за пистолетом, но тут же получил порцию луча и стал тараканом. Безжизненное тело босса сползло на пол. Я подошел к нему и взялся за запястье: пульс не прощупывался.
– Готов, – сказал я, затем подошел к Рэнди и, пожав ему руку, обнял его.
По одежде Лонского полз отвратительный рыжий таракан, беспрестанно шевелящий усами. Я поднял с пола отличный костюм и примерил его.
– Рэнди, где-то здесь мой будущий тесть?..
– Бессмысленно, Дастоун. Все тараканы обработаны. Они навсегда лишены воли. Если они и станут людьми – они будут как зомби.
– Нужно вернуть этого мальчишку. Парень ни в чем не виноват. Вот он, – я поймал таракана и посадил на стол.
– Нужно скорей убираться отсюда, Дастоун, пока не пришел Кларк или еще кто-нибудь.
– Рэнди, но ведь…
– Послушай, Дастоун, я должен сходить за Эльвирой, – Рэнди укладывал в кейс определитель. – Ты немного похож на Лонского, будешь выходить – отворачивай от всех лицо и садись в его «Порше». Мы должны как можно быстрее смыться отсюда. Возьми прибор и вперед!
Рэнди вышел первым, а я вернулся и забрал со стола таракана, который еще несколько минут назад был мальчишкой, случайно попавшим в переделку.
– Сиди в кармане и не убегай, – сказал я ему. – Скоро ты опять станешь нормальным.
Через пять минут я находился за рулем дорогого «Порше». Спокойно, чтоб не привлекать внимания подошли Эльвира и Рэнди.
Свободно я вздохнул только тогда, когда мы были в добром десятке миль от виллы. На перекрестке Рэнди попросил остановить машину:
– Я должен выйти.
– Я еще не заплатил тебе.
– За деньгами я приду сегодня вечером, а сейчас мне нужно кое с кем рассчитаться, – они с Эльвирой вышли из машины.
Я остановился у моста и вышел из машины. Какой прекрасной казалась мне теперь природа, лес, трава, река. Глядя на быстрый поток, я понимал всю значимость самой обыденной жизни, то, какая она прекрасная. В повседневности мы не видим того, чем должны восхищаться!
Я вспомнил о том мальчишке в кармане, вернулся к машине, открыл кейс и достал определитель. Мне не пришлось его долго изучать, все операции были обозначены. Единственное чего я боялся – это самому заглядывать в него. Я вышел на мост, посадил таракана прямо на асфальт, немного отошел от него, направил определитель и нажал кнопку. Раздался хлопок и на мосту возник… Эндрю.
Я был ошарашен.
– Мы встретимся с тобой, Дастоун, – крикнул он и прыгнул с моста, пока я переключал регенерацию на «минус».
Ну что ж, Филипп Дэниэл Дастоун, поезжай к Дженни, делай ей предложение и не забывай весельчака Эндрю.
А, может быть, попросту позвонить в полицию?
Demon
– А ты хотел-бы вот так попасть? – спросила Наташка, когда мы возвращались после просмотра «видика».
– Ты о чем? – я невольно огляделся.
– Ну об этом пареньке, в кино.
– Нет, не хотел бы.
«Видик» мы смотрели у моего знакомого, по случаю. Сегодня, как на грех, ничего кроме «ужасов» не было. А эти мертвецы… ох, уж мне эти мертвецы. Сколько себя помню, я боялся Чего-то, но точно не знал чего, а с тех пор как ста смотреть «ужасы», понял, чего-же я так боялся: вампиры, оборотни, зомби, чудовища, мертвецы… всего не перечислишь.
Еще Наташка. Ведь сама боится, а все туда же – напугать. Я ее как-нибудь испугаю, точно испугаю, ох и испугаю…
Ну вот: показывали что-то про мертвецов. В итоге, как обычно, уцелел один парень, как старуха у разбитого корыта, в развороченном доме посреди леса, так его и застало утро. Как говорится – тут и сказочке конец.
Правда, этот мой знакомый сказал, что есть продолжение, но его-то я точно смотреть не буду.
– А почему? – Наташка умела цепляться.
– Что, почему?
– Ну, прикинь – все померли, а ты один живой и остался.
– Ужасно интересно.
– А что бы ты на его месте стал делать?
– Я-то?
– Ты-то.
– В плен сдамся.
– Кому?
– Мертвецам.
– А прикинь – они бы тебя не съели, а стали пугать: бегали бы за тобой по дому, кусали…
– А я не стал бы убегать, я сел бы посреди комнаты и ждал бы.
– Чего?
– А когда наши придут.
– Кто ваши?
– Красная Армия.
– Дурак, я серьезно.
– А еще лучше – я сам стал бы таким же.
– Зачем?
– А чтоб таких как ты пугать, – я резко схватил Наташку за руку.
– Дурак, – выдохнула она, вздрогнув всем телом.
– От дуры слышу.
– Конечно дурак, – она закурила.
– Ты когда курить бросишь? – тоже закуривая, спросил я.
– Сейчас в стране плюрализм.
– Ну и что.
– А то, что хочу, то и делаю.
– А знаешь ли ты, плюралистка, что у тебя дети будут с фиолетовыми ушами?
– Не замечала, что у тебя голубеют уши, – взглянув мне в лицо, серьезно ответила она.
– А причем здесь я? – я чуть не поперхнулся дымом.
– А-а, ты имеешь в виду вообще?
– Нет, я имею в виду сию минуту. Вот здесь прям родятся у тебя детишки с фиолетовыми ушами.
– Почему с фиолетовыми?
– Потому что никотин – это яд.
– А у тебя дети с какими ушами родятся?
– С сиреневыми.
– Тоже красиво.
– Причем здесь мои-то дети? – удивился я.
– Ты тоже куришь.
– Но мне-то не рожать.
– Вот и не лезь со своими советами. А то видишь ли уши фиолетовые, – передразнила она меня, – на свои погляди.
– Hy хорошо, хорошо, – я сделал шаг к примирению – кури сколько хочешь, хочешь я даже свою сигарку тебе дам?
– Спасибо, не хочу.
– У тебя сегодня мама в какую смену работает? – вкрадчиво спросил я.
– В день была, сейчас дома.
– Не хорошо обманывать.
– Все равно я тебя к себе не возьму.
– Ну и не надо, – я знал, что одна она побоится спать в пустой квартире.
Мы подошли к пятиэтажке, на втором этаже которой жила Наташка, и стали прощаться:
– Ну пока, спокойной ночи, – я поцеловал ее и развернулся, чтобы уйти.
– Ты куда? – она схватила меня за руку.
– Домой, куда ж еще-то?
– Ты совсем рехнулся?
– Что такое?
– Я что, одна спать буду?
– А с кем?
– Ты хочешь, чтобы я с ума сошла, или чтобы меня черти погрызли?
– Сама же говорила, что не пустишь меня к себе.
– Не будь занудой, Вова, пошли! – она требовательно дернула меня за руку. – Ну!
– Ну ладно, идем, – я великодушно согласился, хотя, если быть откровенным до конца – домой идти через кучу полутемных дворов было жутковато.
– Ты прикинь, – обнимая Натку, говорил я, когда мы уже легли – сейчас половицы скрипнут, шорох такой, треск слабый, кровь проступает в щели, лужа разлилась, потом треск такой, грохот, пламя синее из-под пола, половицы разлетаются и демон такой восстает…
– Ты ерунду какую-то говоришь. – Я чувствовал, что Натка боится. – Насмотрелся глупостей, спать людям мешаешь.
– Ну ладно, спи, – я укрыл ее одеялом и закрыл глаза.
Трудно засыпать после таких сеансов, невольно прислушиваешься к каждому звуку, ожидая появления «исчадия ада». А то вдруг начнет казаться, что Наташка, ни с того, ни с сего, кинется и начнет душить. Нет, я предпочитаю комедии, ну и боевики.
Шорох…
Я внутренне собрался, напряг мускулы.
– Ты спишь? – Наташка тронула меня за руку.
– Давно уже.
– Я тоже не могу уснуть, – призналась она.
– Заметно.
– Может, свет включим?
– Зачем?
– Ну не так страшно.
– Как хочешь.
Наташка соскочила с кровати и добежала до выключателя.
Вспыхнувший свет резанул по глазам.
– Так и будем спать при свете? – закрываясь от лампочки рукой, спросил я.
– Мы в коридоре включим, а этот выключим.
– Давай.
Наташка выбежала в коридор. Вскоре там загорелся свет.
– Жутко! – отдуваясь, вошла Наташка.
– Здесь-то закати солнышко.
Она щелкнула выключателем. Свет, падающий в проем двери, действовал успокаивающе.
– Ложись, – я откинул одеяло. – Я подарю тебе кусок любви.
– Нашел время, – перебираясь через меня, буркнула Наташка.
– Ну что, так и будем бояться до утра?
– Это ты меня на видик потащил.
– Опять я виноват.
– Ах, нет, я виновата! – всплеснула руками Наташка.
– Ну ладно, каюсь, грешен, – я поцеловал ее.
Занятие любовью отняло у нас почти все силы и мы, с горем пополам, уснули.
Проснулся я от телефонного звонка.
– Звонят, – я тронул Наташку за плечо. – Телефон.
Она встала и, зевая, зашлепала в коридор.
Я потянулся и с удовлетворением отметил про себя, что ночные страхи бесследно испарились. Одеваясь, я вдруг ощутил непреодолимое, жгучее желание посмотреть в зеркало, висевшее на стене. Стало не по себе. Откуда такое желание? Зачем такая необходимость смотреть в зеркало? С трудом подавляя страх, я осторожно заглянул в зеркало.
Фи, какая испуганная физиономия глядела оттуда. И это я! В свои-то 18! Боже мой, какой позор! Так бояться НЕ-ЧЕ-ГО! Ведь все эти видики – это же сказки, те же самые Бабы-Яги и Кощеи Бессмертные, Лешие и Змеи Горынычи, только снятые гораздо эффектнее и красочнее.
В наших сказках не показаны людоедские злодеяния Бабы-Яги, а у них показаны, вот и вся разница. Ведь добро-то торжествует всегда и везде, даже у них.
– О! Ты чего это там увидел? – В комнату вошла Наташка.
– Кролика.
– Какого еще кролика?
– Испуганного, кто звонил?
– Мать, сказала, что к бабуле заедет, задержится.
– Интересно, что она скажет, если застанет нас в кровати?
– А что она должна сказать?
– Я думаю, она не поблагодарит меня за то, что я охраняю тебя от злых чар.
– Думаю – не поблагодарит.
– Поэтому давай-ка быстрее одевайся, а то устроила тут стриптиз, понимаешь ли.
– Тебе не нравится мое тело? – Наташка провела ладонью по бедру.
– Нравится, но я голоден, причем зверски, и вид твоего тела нисколько не утоляет голод.
– Ты примитивный человек, Володя. Это же – красота, искусство, а ты о хлебе.
– Одним искусством сыт не будешь – я прошел на кухню.
После завтрака я решил-таки сходить домой. Надо было доказать родителям, что я жив и здоров, хотя вечером звонил от Наташки и предупредил, что буду у нее.
Дома восприняли мое появление как нечто само-собой разумеющееся, но я не обиделся.
Наташка «по очень неотложному делу» торчала у подруги, и я, полностью предоставленный самому себе, решил просто пошарашиться по городу. Это иногда интересно – просто побродить по улице, без каких-либо целей, для души.
Итак, я успешно болтался, что называется, по городу часа два, когда ноги занесли меня в чудный дворик. Дома в этом дворике все стоят сплошь старинные, плиточные; сам дворик мощен булыжником, утопает в тени многочисленных деревьев. Даже шум автострады не проникает под сень этих тополей. Вообще ощущение такое, словно попал в прошлое – жутко интересно.
Я даже удивился, почему раньше я не заходил сюда? Здесь так здорово.
– Дядь, достань котенка, – тронул меня за руку малыш лет шести.
– Откуда?
– Во-он он, на крыше, – малыш указал пухлым пальчиком на крышу одного из домов.
Рядом с домом стоял многолетний тополь, да так близко к дому, что одна из его ветвей ложилась на крышу. По этой-то ветке и забрался котенок на крышу.
Недолго думая, я взобрался вслед за котенком на тополь и по той-же ветке на крышу. Котенка я не увидел.
Вдруг я услышал тихое шуршание на чердаке.
Кыская, я проник сквозь узкое окно на чердак.
Первым ощущением было чувство, что я попал в хранилище старины: комоды, чугунки, сундуки и множество прочих, самых разнообразных вещей, о которых я знал лишь по книгам и кино, лежали мертвым грузом в пыли и паутине. Моментально забыв о цели моего пребывания здесь, я принялся рассматривать те диковинки, что лежали без дела.
Груды фраков, цилиндров, кружевных платьев, старинные светильники, подсвечники, иконы, даже несколько самоваров, шкатулки, калоши… всего не перечислишь.
Осмотрев бегло то, что лежало на поверхности, я заглянул в ближайший комод.
Письма, фотографии, рисунки, книги… Вдруг внимание мое привлекли две толстые, запыленные тетради, чем они меня привлекли, не знаю.
Стряхнув с них пыль, я обнаружил на обложке одной из них цифру «I» и «II» в виде причудливых, витых узоров. Сверху цифр помещался какой-то странный знак, приблизительно напоминающий пятиконечную звезду.
Я открыл первую тетрадь, но при слабом освещении ничего не смог разобрать. Я подошел к окну. Вдруг я услышал шорох под ногой и приглядевшись, увидел котенка.
Вспомнив, зачем я здесь, я сунул тетради за пазуху, взял котенка и вылез на крышу. Очутившись на крыше, я вдруг ощутил смутную тревогу, словно кто-то смотрел мне в спину. Нервно оглянувшись, я торопливо спустился по тополю на землю.
Едва я коснулся земли, чувство тревоги улетучилось. Отдав малышу котенка и выслушав взамен тягучее «Спасибо», столь забавно сказанное хозяином кота, я вышел со двора.
Уже у границы этой «тихой заводи» и торопливой городской суеты, я вновь почувствовал на затылке чей-то тяжелый взгляд.
Резко обернувшись, я никого не увидел. Лишь малыш отчитывал своего непоседливого зверя, на что тот равнодушно помахивал хвостом, жмурясь от пробивавшихся сквозь кроны деревьев солнышка.
Выйдя на автостраду, я вновь подумал о каком-то странном контакте, царившем между двориком, только что покинутом мной, и столь привычном для нас шумом, без которого не может обойтись ни один город.
Вернувшись домой, я бросил свою находку на стол, решив просмотреть ее вечером, а пообедав, пошел к Наташке.
Уже возле ее дома, я вдруг вспомнил, что она у подружки. Не раздумывая, я обратил свои стопы к подружке Наташки.
Оказалось, что подружка Элла только что прибыла из Прибалтики, и в то самое время, когда вошел я, изумительно подробно описывала посещение ею «дикого» пляжа. Там, говорят, такие есть.
Внимание, C которым присутствующие девочки внимали рассказчице, было поразительным.
Внимательно выслушав повествование Эллы, я задал несколько вопросов относительно мужичков.
Как они там ходят?
Оказалось, что одеяние соответствует желанию: хоть в плавках, хоть без них. Сама же она ходила лишь в нижней
части купальника.
Все это было очень интересно, но меня уже перестала интересовать Прибалтика и, в связи с жаркой погодой, захотелось купаться. Предложение мое было принято и мы все отправились на пляж.
В общем – день пролетел незаметно.
Поздним вечером, проводив Наташку домой, я решил прочесть тетради, найденные мной на чердаке.
Почерк, которыми были испещрены страницы, был когда-то ровным и четким, но со временем страницы засалились и обносились, а буквы более походили на каракули первоклассницы.
На первых двух листах были начертаны непонятные знаки, на буквы это похоже не было.
Далее следовал текст:
«В последствии действий своих лишь себя вини»
– Черт-те что! – подумал я.
Перелистнув страницу, я прочел следующее:
«Написаны эти строки в ГОД третьего Восхождения Элиола, писчим человеком – монахом.
В день Тироты, Великий Элаэл снизошел на земли Эоллы и, поднявшись на храм Кураты, изрек: – Я пришел к вам, эоллы, творить Высший суд. Вы погрязли в прегрешениях и пороках. Судим будет каждый, ибо нет среди вас безгрешных.

Глас его эхом раскатился над землей Эоллы и был услышан каждым. Даже глухие услышали слова Великого Элаэла. И собрались все эоллы к Храму Кураты, чтобы судил их Великий Элаэл. И было их столь великое множество, что последним не видно было первых, а первые не могли даже слышать последних.
И судил их Великий Элаэл, и приговоры выносил суровые и безжалостные.
Ничто не могло ускользнуть от всевидящего ока Элаэла, ибо со своего золотого трона обозревал от всю землю.
И дошла очередь до прекрасного ликом юноши.
Взошел юноша на храм Кураты и предстал пред Великим Элаэлом.
– Имя твое известно мне, юноша, – молвил Элаэл. – Желаешь ли ты сам признаться в своих грехах и раскаяться?
– Не осмелюсь я лгать тебе, о Великий творец Земли, – отвечал с поклоном юноша, – но я не знаю за собой греха.
– Это так, – согласился Элаэл, – но безгрешны лишь деяния твои. В мыслях же ты столь жесток и порочен, что лишить тебя жизни – ничтожно малое наказание.
– Не имел я подобных мыслей, Творец, – возразил с поклоном юноша.
– Ты лжец, к тому же. От меня ничто невозможно утаить. Ты выходил по ночам к местам захоронения эоллов и взывал к их душам, желая их воскрешения, чтобы стать их вождем.
– Что ответишь ты на это? – сурово спросил Элаэл.
Побледнел ликом юноша, видя что узнали его тайну и пал он на колени, и стал молить Элаэла, чтобы тот простил его и не отнимал жизнь.
Но Творец был неприступен, и молвил он свое решение:
– Знайте, грешники прекрасной Эоллы, что этот юноша желал власти над вами; стремясь к свой цели, пытался он поднять из могил прах ваших братьев и сестер, отцов и матерей. Ибо поднятые из могил, станут они неуязвимы, потому что они уже мертвы.
Слушали эоллы слова Творца затаив дыхание, не нарушая речей его ни единым звуком.
– Какую кару изберете ему вы? – спросил Элаэла.
– Смерть ему! Смерть!
Кричали со всех сторон эоллы. И вышел из рядов эоллов старец, и преклонив колени перед храмом, молвил:
– О, Великий Элаэл! Я стар, прожил долгую, суетную жизнь. Я не боюсь смерти, ибо лишь смерть принесет мне вечный покой. Неужели ты, о Творец, позволить этому злодею, собиравшемуся осквернить прах наших близких, обрести покой?
– Я понял тебя, старик, – ответил Элаэл. – И посему говорю: мы не станем убивать этого злодея, мы отдадим его силам зла, чтобы жил он вечно и вечно терзался в ужаснейших муках. Но знайте: если кто-нибудь, когда-нибудь, зная о произошедшем, возымеет желание обрести власть над миром и всей душой этого захочет, то демон выйдет из своей темницы и вселится в него.
И едва закончил он свою речь, как заволокло небо тучами, загрохотали громы небесные, задрожала земля и явился демон. Был он столь ужасен, что все в ужасе пали на колени. А когда подняли глаза, то демон исчез, лишь пылало пламя на месте, где стоял юноша».
«К чему это написано?» – подумал я, закуривая и переворачивая страницу.
«Это перевод древнейшей рукописи, найденной мною при раскопках одного из древнего храма» – прочел я на следующей странице. Судя по изображению на стенах храма, описанные события имели место в действительности. Юноша (Дион) действительно был отдан демону на вечное истязание, но судя по фрескам в храме – неоднократно «выходил из темницы». Как это происходило – тайна. Лишь кусочек другой рукописи проливает свет на это: «исправив изъян в портрете Диона, воскресить его способны, а…»
Мною также обнаружен портрет Диона, который я перерисовал с одной из фресок.
На следующей странице был изображен портрет прекрасного мужского лица с исключительно правильными чертами. Портрет был бы завораживающим, я не мог на него насмотреться, но чувство неточности изображения вносило ощущение недостаточности. Но откуда я мог знать как выглядел живой Дион? Чтобы судить о точности копии, необходимо знать оригинал.
Перелистнув страницу, я прочел:
«Далее я прилагаю письмена, найденные в том же храме, не поддающиеся переводу».
И действительно – далее следовали тексты.
«Чушь какая-то» – я закрыл тетради и принялся раздеваться. – Надо завтра Наташке дать, пусть прочтет, она любит такие штучки перед сном.
Я лег в кровать и попытался заснуть, но в голову лезли мысли об этих чертовых тетрадях. Наконец я заснул. Мысли стали расплываться, тело куда-то падать, вдруг навстречу мне стала приближаться тетрадь, открытая на странице с портретом Диона.
Я поймал ее и, вглядываясь в портрет, вслух подумал:
– Какой же в тебе изъян?
– Видишь у меня под левым глазом родинка? – спросил в ответ портрет.
– Ну и что?
– В тетради ее нет.
– А ты не в тетради? – с иронией спросил я.
– С чего ты взял?
Я усмехнулся, но вдруг обнаружил, что тетради у меня в руках нет. Я стоял посреди развалин старинного храма. Стены его сплошь были испещрены рисунками и надписями. Вдруг на одной стене я увидел портрет Диона.
– Чего же ты ждешь? – спросил портрет.
– А что нужно сделать?
– Исправь изъян в портрете и освободи меня, мы будем править миром.
– Нет, – я замахал руками и кинулся прочь. – Нет!
– Освободи, – гудели стены, голоса раздавались со всех сторон.
– Нет! – я метался по пустым залам и никак не мог найти выход. Мне было страшно.
– Освободи! – идиотски хохотал портрет.
– Нет! – я заметил выход и кинулся к нему.
В это время кто-то схватил меня за плечи и принялся трясти.
– Освободи.
– Нет! – изо всех сил я рванулся и… сел на кровати с округленными от ужаса глазами.
Оказалось, что трясла меня мать, прибежавшая на мои крики. Кричал-то я, выходит, наяву.
– Мороженого объелся, – объяснил я матери причину криков и собрался было вновь уснуть, но что-то было не то с ногами.
Откинув одеяло, я увидел на колене свежую ссадину, а на стопах пыль и, похожую на мрамор, крошку.
Невольно я задрожал.
– Ты чего? – удивленная моей дрожью, спросила мать.
– Откуда это? – я указал на ссадину.
– О кровать ударился.
– А это? – я указал на крошку.
– Не знаю, где тебя учили с грязными ногами лезть в постель.
– Хорошо, – я немного успокоился и вновь закрыл глаза.
Сквозь сон я услышал удаляющиеся шаги матери – она вышла из моей комнаты.
Шаги звучали все тише и тише, но почему-то гулко, словно мать шла по какому-то тоннелю. Но вот шаги стали приближаться, так-же гулко звуча в гробовой тишине.
Вновь мне стало не по себе, откуда такой объем в нашей квартире, что шаги вызывают эхо?
Шаги звучали уже совсем рядом, размеренные, твердые, словно кто-то идет рядом со мной. Вдруг я понял, это мои собственные шаги, это я двигался по тоннелю. Но как я попал сюда? Где я?
Я поднял голову и взгляд мой уперся в свод тоннеля, в мрачный, серый камень, с которого капала вода.
Вокруг царил непроглядный мрак, но я отчетливо видел стены по обеим сторонам тоннеля, словно я обладал способностью видеть в темноте.
Нет, это фосфорицировали стены, излучая призрачный свет, который не разрывал, а скорее наоборот – подчеркивал непроглядную тьму.
Ни входа, ни выхода я не видел.
Вдруг впереди забрезжил свет, я невольно ускорил шаги и вскоре вошел в огромный зал – пещеру, посреди которой стоял каменный стол с двумя скамьями.
На столе лежали свитки и перья. Освещался зал восьмью свечами, стоявшими тут же на столе.
Я осторожно огляделся, но из-за слабого освещения ничего не увидел.
Я подошел к столу и склонился над свитками, желая прочесть их.
Я скорее почувствовал, чем увидел вспыхнувшие факелы на стенах.
Медленно поднимая голову, я осмотрелся. Факелы горели на стенах, на расстоянии двух метров друг от друга, давая достаточное освещение. Оглянувшись, я невольно вздрогнул, до такой степени гнетуще выглядела обстановка в пещере: колонны с причудливыми надписями, разбитые кресты на стенах, подобие флага под потолком и сырость, сырость, сырость. Отовсюду капала вода, даже на многочисленных паутинах поблескивали капли. Но даже не это создавало мрачное ощущение, но что же?
И вдруг я увидел – глаза! Глаза повсюду. На стенах, колоннах – глаза, глаза, глаза. Вырезанные из камня, нарисованные на сухих участках стен. Эти глаза, казалось пронизывают своим взором все клеточки тела, не оставляя незаметным даже малейшей мысли.
Я стоял, пораженный и опустошенный этими взглядами.
Сколько времени я так стоял – не помню, я словно оцепенел. Когда же я вновь обрел власть над собой, то к удивлению своему обнаружил, что глаза, все глаза были закрыты. Да! Я отчетливо видел сомкнутые ресницы.
Я вновь склонился над столом и развернул свитки.
На всех свитках были какие-то надписи. Мне показалось, что где-то я уже видел эти тексты. Точно! В тех тетрадях, что нашел на чердаке.
Я развернул последний свиток и обомлел – на меня, с листа пергамента, смотрел Дион. Да-да, именно смотрел. Это был не рисунок, даже не точная копия – это был живой взгляд на живом лице.
– Господи! – невольно выдохнул я.
– Ты не рад нашей встрече? – спросил Дион.
Я выронил свиток из рук и в изнеможении опустился на скамью.
– Все эти чертовы видики, – думал я вслух. – Есть от чего нервам расшататься.
– Они здесь ни при чем, – раздался рядом голос.
Я резко обернулся и увидел Диона, сидящего по другую сторону стола.
– Чего ты хочешь от меня? – я решил узнать все об этих снах и прочей дребедени.
– Почти ничего.
– А все-таки.
– Дорисуй родинку.
– Зачем тебе сдалась эта родинка?
– Я хочу выйти отсюда, – Дион обвел руками вокруг себя.
– Выйди.
– Отсюда нет выхода.
– Слушай, – я уже почти не боялся. – Где я, вообще-то?
– Это неважно.
– Ничего себе «неважно», – обиделся я. – Могу я знать, где я нахожусь?
– Это галерея Храма Кураты.
– А ты чего здесь сидишь?
– Тебя жду.
– Я серьезно.
– Я не шучу.
– А почему меня?
– Потому что ты владеешь тетрадями.
– А если я дорисую родинку…
– Ты дашь мне свободу.
– И что ты сделаешь?
– Я буду жить.
– А сейчас ты не живешь?
– Я живу только в твоих снах.
– А что я буду иметь с твоего освобождения?
– Я дам тебе неограниченную власть и бессмертие.
– Как это?
– Ты станешь посланником потусторонних сил.
– Ничего не понял. Каких сил?
– Ты станешь…
В это время раздался страшной силы грохот, все задрожало, сверху посыпались камни и я почувствовал спиной как в стене образуется дыра.
Медленно обернувшись, я увидел…
Я не знаю с чем можно сравнить увиденное мной.
Все кошмарные сны, все персонажи «фильмов-ужасов», все это словно воплотилось в это существо.
Я не успел рассмотреть его, как оно двинулось на меня, разинув свою ужасную пасть. Я инстинктивно закрылся от него руками и закричал…
Проснулся я от своего крика, весь в холодном поту.
На улице уже давно было утро.
Успокоившись, я встал с кровати и взглянул в зеркало:
Боже мой – белее бумаги.
Я хотел было идти в ванную, как взгляд мой упал на стол.
Тетрадь была открыта, но я же точно помнил, что закрывал обе тетради. Может кто из родителей заглянул?
Осторожно, медленно, я подошел к столу и потянулся к тетради, чтобы закрыть ее. Всем своим телом я ощущал…, нет, – я точно знал, что открыта она на странице с портретом Диона.
Наконец я дотянулся до тетради, но закрыть ее не смог, словно кто-то держал страницы. Неожиданно для самого себя я вдруг взглянул на портрет и оледенел от ужаса: портрет улыбался. Улыбался страшной, демонической улыбкой. И взгляд. Взгляд был живым, осмысленным. Если бы он произнес хотя бы слово, я сошел бы с ума. Не в силах отвести взора от этого портрета, я простоял, не в силах пошевелиться, около минуты. Минута эта показалась мне вечностью.
Когда-же я пришел в себя, то увидел, что портрет не улыбается. Это был уже обыкновенный рисунок, не более.
Я с силой захлопнул тетрадь и бросил обе тетради в стол.
– Пришел, – зевнула Наташка потягиваясь, закрывая за мной дверь. – А что рано-то так? Я еще сплю.
– Везет, – хмыкнул я.
– Ты хоть бы причесался, – глядя на меня, сказала она, – а то ходишь лохматый как… Ой, что это?
Наташка приглаживала рукой мои волосы и вдруг рука ее замерла в воздухе.
– Что? – предчувствуя недоброе, я подошел к зеркалу. Господи. У меня седые виски, белы как мел. Но ведь я смотрел дома в зеркало – все было нормально.
Вообще-то не до висков было.
– Что случилось? – тихо спросила Наташка.
– Нервы сдают, – я решил молчать о тетрадях, – кошмары сняться.
– А родичи видели? – она указала на виски.
– Нет еще, – тут я задумался: что я скажу родителям?
– Давай тебе волосы перекрасим, – предложила Наташка.
– А краска есть?
– Конечно, черная.
– Давай.
К вечеру я был неузнаваем. Мои длинные, русые волосы приобрели цвет воронова крыла, с синеватым отливом. Наташка завила мои локоны плойкой и я стал почти неотразим. Она сама долго восхищалась своим талантом, постоянно подводя меня к зеркалу, чтобы я также мог похвалить ее.
Вечером, после посещения ДК и просмотра художественного фильма, я проводил Наташку и, абсолютно не думая о тетрадях, добрался домой.
Едва я вошел в свою комнату, как взгляд мой упал на тетради, лежащие на столе.
Как?! Ведь я же лично клал их в стол, как они могли оказаться на столе?
Схватив тетради, я бросил их в стол, разделся и лег в постель, пытаясь размышлять на отвлеченные темы, но мысли мои невольно кружились вокруг тетрадей.
С горем пополам я задремал.
Мне приснилось море. Спокойная водная гладь изредка покрывалась мелкой рябью от порывов легкого ветерка.
Я увидел себя на надувном матрасе, посреди моря, нежившегося в лучах ласкового солнышка.
Вдруг меня обдал фонтан брызг и рядом с матрацем, из воды поднялось чудовище.
Тело его было длинным и круглым, все покрытое язвами и водорослями.
Оно обернулось вокруг матраца и приблизило свое лицо ко мне. Я увидел, что это лицо Диона, но как оно было обезображено язвами, торчащими в разные стороны клыками, и бесцветные водянистые глаза его глядели в никуда.
– Дорисуй родинку, – прошипело оно и изо рта его полилась смесь гноя и крови.
На меня дохнуло замогильным холодом.
– Освободи меня, – оно приближалось ко мне все ближе и ближе. – Освободи.
Я закрывался от него руками, непроизвольно отклоняясь всем телом назад, пока не упал в воду.
Я открыл глаза и ощутил, что весь мокрый. Пот или вода? Я слабо застонал. Что делать?
А-а, будь ты проклят!
Я встал, достал тетрадь, открыл страницу с портретом и дрожащей рукой стал дорисовывать родинку над его левым глазом.
Едва я закончил, как сразу же отпрянул от стола – портрет улыбался.
– Ну, – задыхаясь от волнения, спросил я, – теперь ты доволен? Теперь ты оставишь меня в покое? Портрет раскрыл рот и… захохотал.
Смех его был ужасен.
Я собрался было закрыть тетрадь, чтобы прекратить этот немыслимый хохот, но страница была пуста.
Я резко захлопнул тетрадь и попытался осмыслить происходящее. «Я либо сплю, либо сошел с ума. Спать я не могу, поскольку только что проснулся, стало быть – я сумасшедший. Надо пойти разбудить родителей, пусть они вызовут „Скорую помощь“, а то вдруг я опасен?»
Я направился было в спальню родителей, но передумал: «Сперва надо одеться, пока я еще в сознании».
Я принялся торопливо одеваться. Когда я уже застегивал пуговицы на рубашке, я внезапно ощутил безумный восторг от сознания того, что могу двигаться, что я живой.
Я как маленький ребенок делал первые, осторожные шаги, при этом весело хихикая. Освоив свое собственное тело, я ощутил зверский голод. Шагнув было в кухню, я понял вдруг, что мне нужна не обычная пища. Чтобы утолить пожирающее меня чувство голода, мне нужна кровь. Да, именно человеческая, горячая кровь!
Я ощущал на своих губах сладковато-соленый вкус крови. От этих фантазий у меня потекла слюна. Выделялось ее так много, что она текла у меня изо рта, заливая мне подбородок и рубаху.
Я попытался вытереть губы ладонью, но поднеся руку к лицу, увидел ужасную конечность с тонкими, длинными пальцами, мощными фалангами и стальными, острыми когтями.
Рука имела землистый цвет; кожа была в глубоких морщинах с резко выступающими сухожилиями.
Предчувствуя в себе и другие перемены, я подошел к зеркалу. Так и есть: из зеркала на меня смотрело что-то среднее между зверем и человеком: выступающие из-под верхней губы клыки, по которым тонкими струйками стекала кровь, острые уши, тот же цвет лица что и рук, резко выступающие скулы, но самое главное – глаза. Безумные, полные звериной ярости, желто-зеленые, со зрачками кошки. Приглядевшись, я заметил, что больше похожу на Диона, чем на себя.
Странно было то, что я не испугался своего отражения, наоборот – я очень ему обрадовался. Тут я почувствовал, что мышцы мои налились нечеловеческой силой.
«Кровь! – стучало в мозгу. – Кровь!»
Глухо рыча, я осторожно открыл окно и очутился на улице.
Дико озираясь по сторонам, я кошачьей походкой завернул за угол, чувствуя невообразимую легкость в теле, и огляделся.
На улице было тихо. Не мудрено – третий час ночи.
Вдруг мое чуткое ухо уловило смех.
Смеялись невдалеке.
Прячась в тени домов и деревьев, избегая открытых и освещенных пространств, я бежал на голоса. Голос, кричавший в моем мозгу лишь одно слово: «Кровь!», доводил меня до безумия. Непроизвольно я издавал гортанное рычание, не в силах вынести адской боли, причиняемой мне этим голосом.
Но вот голоса стали слышнее.
Завернув за угол, я оказался во дворе, в глубине которого, скрытая со всех сторон деревьями, стояла беседка.
Голоса и смех звучали оттуда.
Судя по голосам – сидящих было трое: два парня и девушка.
Осторожно пробравшись вплотную к беседке, я притаился в тени деревьев.
– Давай еще выпьем, – предлагал один из парней.
– А что, еще что-то осталось? – спросила девушка и звонко рассмеялась своему вопросу.
Я перебежал ближе к входу в беседку.
– Там кто-то есть, – вставая сказал второй паренек, вглядываясь в темноту.
– Мы и ему нальем, – вновь захохотала девушка. – Эй, – позвала она, – кто там? Иди к нам.
Я напрягся для прыжка.
– Сейчас я его приведу, – предлагавший выпить перепрыгнул через перила беседки и приблизился к кустам. – Выходи, эй, кто там есть, не бойся.
Я глухо зарычал.
– Да это собака, – сообщил остальным смельчак. – Шарик, Шарик. Фью, фью.
Он подошел к кустам, за которыми притаился я.
Он раздвинул кусты и…
Я схватил его за горло и рванул к себе. Боже, как он был легок, я перекинул его через кусты почти без напряжения.
Из под моих пальцев потекла кровь – я проткнул его шею когтями, словно он был из масла.
Запах крови вонзился в мои ноздри подобно острому кинжалу. Я прокусил ему горло и жадно глотал бьющую фонтаном кровь из раны.
Напившись крови, я стал, рыча, рвать ему грудь, добираясь до сердца.
Вдруг я услышал за спиной шорох и удивленные возгласы:
– Коль, ты где? – тихо спрашивала девушка, раздвигая кусты.
– Ты чего это здесь делаешь, а? – выглянул из-за ее плеча парень.
Я резко обернулся на их голоса и встал от тела юноши, распластанного на земле куска мяса, в котором невозможно было узнать человека.
Едва я обернулся, как они закричали дикими голосами, увидев стекающую по моему лицу кровь.
Выпрямившись во весь рост, я сделал шаг им навстречу.
Визжа от ужаса, они бросились в разные стороны.
Я, недолго думая, бросился вдогонку за девушкой. Она бежала не разбирая дороги, отчаянно зовя на помощь.
Я не спешил догнать ее – голод я утолил. Мне доставляло удовольствие видеть бегущую женщину, обреченную на смерть: видеть ее беспомощность, жалкие, безуспешные попытки сохранить свою жизнь. Что для меня была ее жизнь? – ничто. Я видел пред собой не бегущую женщину, человека, я видел перед собой добычу, всего лишь.
Я бежал за ней, ожидая момента, когда она выбьется из сил, подгоняя ее рычанием, или почти догоняя ее.
Наконец она в изнеможении упала на траву, заливаясь слезами. Ее рыдания не вызвали во мне жалость, наоборот – слыша ее стенания, я распалялся еще больше.
Подойдя к ней, я взял ее за руку, наступил ей на ребра ногой, и выдернул руку из ее трепетного тела.
Припав губами к ране, я жадно стал пить ее теплую кровь. Напившись, я погрузил свои руки в рану и резким движением разорвал тело пополам.
Я наслаждался видом ее пульсирующего сердца, бьющегося в бешенном ритме.
Взяв этот нежный орган в руки, я оторвал клыками кусок и проглотил.
Это было поистине блаженство – за всю свою жизнь я не пробовал ничего вкуснее этого сердца.
Проглотив этот нежный кусок мяса, я взял остатки тела и с размаху насадил его на ветви деревьев.
Отойдя немного от места своего злодеяния, я ощутил сильную жажду.
Найдя лужу, я опустился на четвереньки и принялся лакать воду.
Напившись, я лег на траву и моментально уснул. Проснулся я от ощущения неловкости. Открыв глаза, я обнаружил, что сплю на полу, абсолютно голый, свернувшись калачиком.
Сев, я вспомнил события минувшей ночи и задумался: «Сон видел я, или сошел с ума? Ведь не мог же я на самом деле убить двух человек. Да и демоны бывают лишь на экране».
Оглядевшись, я увидел свою одежду, небрежно брошенную на стул.
Решив проверить свою память, я острожно развернул рубаху – чистая, правда, мокрая, и брюки тоже мокрые. Значит – приснилось. Я облегченно вздохнул и поднялся с пола, ощутив приятное головокружение.
«Пойти поесть», – мелькнула мысль. Но странно, я не голоден, даже такое чувство, будто ел недавно, а ведь это «недавно» было вчера вечером.
Подойдя к окну, я потянулся было к ручке, желая по обыкновению проветрить комнату… и обомлел: на подоконнике четко были видны следы человеческих рук. Не совсем, правда, человеческих, но суть не в этом – это были кровавые следы, и на раме.
Взглянув в зеркало, я похолодел от ужаса – в уголке губ и на подбородке видны были остатки запекшейся крови, и пальцы тоже были в крови. Значит – все это было наяву!
Схватив первое, что попалось под руку – носки, я принялся изо всех сил оттирать кровавые пятна с подоконника.
«Что теперь будет?» – бешено метались мысли. Как же теперь я буду жить? Неужели?..
От этой мысли у меня опустились руки.
Вдруг в дверь постучали.
Я молниеносно дотер следы своего фантастического, немыслимого похождения и заспешил открыть дверь.
– О! А ты чего это голый разгуливаешь? – удивленно улыбаясь на пороге стояла Наташка.
– А-а, черт, совсем забыл, – хлопнул себя по лбу. – Ну заходи, чего встала-то?
– Не, а серьезно, – Наташка входила в комнату, – ты чего голым-то скачешь?
– Тебя ждал, – я хотел обнять ее, но она отстранилась.
– Иди сперва руки вымой, а в чем они у тебя, в помидорах, что-ли?
– Это кровь, – сорвалось с языка, его я тут же прикусил.
– Вот иди, вампир, и смой с себя следы преступления, – улыбаясь, ответила Наташка.
«О, если бы ты знала правду, – думал я, направляясь в ванную – ты бы не стала шутить».
Я невольно улыбнулся своим мыслям, но улыбнулся жестоко, со злорадством.
– Ты сегодня придешь? – Наташка лежала, закинув руки за голову, глядя в потолок.
– Конечно, – я потянулся, но вдруг вспомнив о предыдущей ночи, спохватился. – Вообще-то нет… не знаю.
– Занят, что-ли?
– Да, то есть нет… в общем – постараюсь.
– Чего-то ты, брат, мудришь, – она пристально посмотрела мне в глаза. – Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего, – поспешно заверил я.
– Странно.
– Что тут странного? Просто есть одно дельце…
– Ты, случаем, подружку не завел другую?
– Какие подружки? – я встал. – Сказал приду, значит приду.
– Когда придешь?
– Точно не знаю, – я прикинул в уме. – К часу подойду.
– На дискотеку пойдешь?
– Нет.
– Тогда я одна схожу. Если раньше меня придешь – подожди.
– Ладно.
Около двенадцати я достал тетради из стола и раскрыл на странице с портретом Диона.
Глаза его были закрыты.
– Эй, – тихо позвал я. – Э-эй.
Видя, что глаза его по-прежнему закрыты, я осторожно дотронулся до рисунка рукой.
Со стороны это выглядело, вероятно, дико смешно, я тряс тетрадь, трогал ее руками, разговаривал с ней как с живым существом, пытаясь разбудить Диона.
– Ты с кем разговариваешь? – спросила из соседней комнаты мать.
– Ни с кем, – я поспешно разделся и лег под одеяло, посылая портрет ко всем чертям.
Едва я закрыл глаза, как очутился в прекрасном дворце; мраморные колонны, цветы повсюду, чернокожие слуги, молчаливо снующие взад-вперед, великолепные картины, ковры на полу, – все это восхищало меня. Я брел по залам, задрав голову, рассматривая причудливо раскрашенные
своды.
Глазея по сторонам, я достиг золотых ворот, по обоим сторонам которых стояли стражники со скрещенными копьями в руках.
Когда я подошел к воротам, они развели копья, пропуская меня.
Врата раскрылись, и я вступил в ослепительный своим великолепием зал. Описать его я не в силах, поскольку взор мой из всего этого чуда выхватывал лишь детали, не в силах постичь всего разом. Посреди залы, на высоком троне восседал Дион в роскошных золотых одеждах.
– Подойди же ко мне, мой избавитель, – протянул он мне руки.
– Не слабо ты устроился, – не сдержал я восхищения.
– Благодаря тебе, – улыбнулся он.
– Так ты кто, царь?
– Я Владыка Мира! – торжественно изрек он. – Ты тоже будешь Владыкой, если будешь слушаться меня.
– Что-же я должен сделать?
– Ничего.
– Совсем?
– Почти. Нужно лишь прочесть священные надписи.
– Это те, что в тетрадях? – догадался я.
– Да, но не все.
– Прочесть и все?
– Не спеши, дальше нужно…
– Можешь не рассказывать, – остановил я его, – я не хочу править миром.
– Почему?
– А зачем?
– Ты глуп. Только Власть способна принести удовлетворение и покой.
– Тебе надо – ты и властвуй.
– Я повторяю ты глуп.
– А иди ты… – я развернулся и… открыл глаза.
«Ну вот, – подумал я. – Только власти мне и не хватало».
Я вдруг почувствовал прилив сил и слабое головокружение, грудь сдавило от щемящего восторга.
«Опять начинается», – подумал я и прикрыл глаза, наслаждаясь приятными ощущениями.
Захотелось есть, но я не пошел на кухню, а принялся быстро одеваться.
Вновь я почувствовал, как слюна заливает мне подбородок и грудь.
Одевшись, я выскочил в окно и встал под ближайшее дерево.
На улице было темно, но народу хватало. Едва-едва пробило 12.
Вдруг вдали раздался гром, и внезапно хлынул дождь.
В мгновение ока на улице стало тихо.
В кромешной тьме я разглядел бельевую веревку вглуби двора и висевшее на ней белье.
Подбежав, я сдернул какую-то накидку с капюшоном и дворами побежал к ДК, зная, что дискотека закончится минимум через полчаса. Чувство голода терзало мозг, я почти сходил с ума.
В то-же время я чувствовал небывалую свободу во всем теле; легкость, с которой я передвигался, была подобна полету.
В здание ДК я проник через крышу, сорвав замок с двери запасного выхода.
Дискозал находился на втором этаже здания.
В фойе царил полумрак, зал освещался лишь непостоянными вспышками цветомузыки.
Сдвинув капюшон на глаза, я прошел сквозь неплотную массу танцующих к столу, за которым расположился дискжокей.
Вокруг стола было темно, лишь слабая лампочка освещала небольшое пространство стола перед дискжокеем.
Проходя мимо стола с магнитофонами к освещенной стене, и, переступая через множество проводов, чтобы сохранить равновесие, уперся рукой о стол.
Дискжокей – молодой паренек – хотел, вероятно, возмутиться моим вмешательством в проведении программы, но взглянув на мою руку, передумал и с ужасом посмотрел мне в лицо. В его глазах я увидел отражение собственных глаз, горевших в темноте ядовитым желто-зеленым огнем.
Он открыл рот и я понял, что он хочет крикнуть. Не давая ему этой возможности, я сильным ударом пальцев пробил ему горло и опрокинул его вместе со стулом на пол.
Припав к ране и насыщаясь его кровью, я не сразу понял причину гула в зале.
Оказалось, что уронив паренька, я каким-то образом выдернул несколько шнуров, выключив тем самым цветомузыку.
Не понимая, что происходит, присутствующие в зале включили свет.
– Что случилось? – услышал я голос за спиной.
Подвыпивший паренек желал узнать причину поломки.
Я резко обернулся на его голос.
Он не успел закричать, лишь сделал несколько непроизвольных шагов назад, да так и остался стоять с открытым ртом и широко раскрытыми обезумевшими глазами.
Меня взбесило такое количество людей, видящих меня, я почувствовал поистине звериный прилив ярости.
Оскалив клыки, я с угрожающим рычанием поднялся.
Я ненавидел их всех, зная, что я выше их, сильнее. Я чувствовал себя волком среди собак: каждого в отдельности я мог разорвать без особых усилий, но если они объединятся – кто знает, чья возьмет…
Не давая им опомниться, я бросился на ближайшего юношу и с силой проткнул его руками насквозь, резким движением разорвав его на части, я кинулся к дверям, отрезав толпе путь к бегству.
Многие упали в обморок, остальные сгрудились в дальнем от меня углу, испуганно прижимаясь друг к другу.
Несколько наиболее отважных молодых людей разломали сиденье и сжимали в руках обломки – палки, служившие им единственным оружием.
Хрипло рыча, я медленно приближался к сгрудившимся в углу. Вероятно, глаза мои налились кровью, поскольку я видел их сквозь красную пелену.
Обогнув колонну, отделявшую меня от перепутанных людей, я почувствовал удар по голове – кто-то подошел ко мне сзади и ударил палкой.
Боль, вызванная ударом, переполнила чашу.
Я, не глядя, схватил ударившего меня (им оказалась девушка), и с силой ударил ее о колонну. Она обмякла у меня в руках. Я бросил ее на пол и, взяв за ноги, ударил головой о колонну. Из размозженной головы брызнул в разные стороны мозг, окропив стоящих в углу.
Размахнувшись, я швырнул безжизненное, обезображенное тело в толпу.
Кто-то бросился на меня, размахивая палкой.
Сильным ударом я отсек ему голову когтями.
Я уже собирался кинуться в толпу, как вдруг увидел Наташку.
Злость отступила, но с новой силой нахлынула, заполнив собой все. Все, но только не мысль о Наташке.
Где-то в уголке сознания я пытался остановить себя, но противоборство разума с телом причиняло мне ужасные муки.
Не в силах вынести этой пытки, я с разбегу выпрыгнул в окно. По-кошачьи спружинив, я скрылся во мраке двора.
«Вода! – звучало в мозгу. – Вода».
Я догадался, что напившись воды, вновь становлюсь человеком.
Но странное дело – после дождя я не смог найти ни одной лужи. Мозг разрывался от жажды.
Невдалеке, возле здания театра находилась автобусная остановка.
К чему я вспомнил о ней?
Кровь! Вода или кровь!
Я понял вдруг, что выбора нет.
Мне надлежало либо утолить жажду водой, либо голод кровью. Я направился к остановке.
Словно специально для меня вокруг остановки были насажены кусты акации, довольно густо, чтобы в них можно было затаиться.
Пробравшись до конца «живой изгороди», я осторожно выглянул из своего укрытия. На площадке стояли двое мужчин, ругая транспорт.
– Уже далеко за полночь, – возмущался один из них. – А автобусов нет.
– Смерть бы приходила по их графику, – иронично ответил второй.
– Она-то, голубушка, как раз быстрее ходит, – печально ответил первый.
«Ты прав», – я молниеносно выпрыгнул на площадку и двумя руками схватил их за горло.
Приподняв их тела от земли, я перебросил их в кусты акации и прыгнул следом.
Уже заканчивая свой «пир», я услышал звук подходящего автобуса.
Из него вышли две женщины и мужчина с ребенком.
Пока мужчина закуривал, женщины оживленно переговариваясь, удалились, а ребенок – симпатичный карапуз лет шести подошел к кустам, за которыми скрывался я.
– Леша, – позвал его мужчина. – Пойдем домой.
– Там кто-то сидит, пап! – откликнулся малыш, присев на корточки и вглядываясь в темные заросли акации.
– Ну и пусть сидит, мужчина подошел к малышу. – Где?
– Вон, – указал пальчиком Леша.
От этого жеста все заклокотало у меня в груди, я глухо зарычал, напрягая мышцы для прыжка.
– Там собака, – заключил по моему рычанию отец малыша.
– Давай возьмем ее с собой.
– У нее уже есть хозяин, – мужчина взял мальчика за руку и стал удаляться.
– Тузик, тузик, – обернувшись позвал малыш.
Я не чувствовал больше боли в мозгу, иначе эти слова малыша были бы последними в его недолгой жизни.
Выйдя из кустов, я наступил в лужу, склонился над ней и, по-звериному утолив жажду, почувствовал страшную усталость.
Дойдя до цветочного газона в глубине соседнего двора, я повалился на траву и моментально заснул.
Проснулся я от стука – кто-то стучал в окно.
Поднявшись с пола, я подошел к окну.
– Наташка?
Безумные глаза на бледном лице, растрепанные волосы.
– Открой, – нетерпеливо сказала она, озираясь по сторонам.
«Что с ней?» – удивился я и тут вспомнил про случай в дискотеке.
Торопливо открыв окно, я помог ей перебраться в комнату.
Вдруг я заметил пятна крови на подоконнике, вспомнил про следы крови на лице и выбежал в коридор.
Закрывшись в ванной, я глянул в зеркало – так и есть: в уголках губ, на подбородке, на шее, на руках кровь.
Быстро умывшись и набрав стакан воды, я вновь вернулся в комнату.
– Ты куда убежал? – взволнованно спросила она.
– За водой, – нашелся я. – На, выпей.
– А зачем закрывался в ванной?
– С чего ты взяла, что я закрывался? – я испугался, что она догадается обо всем и усадил ее на кровать спиной к окну.
– Я же слышала, как ты щелкал шпингалетом.
– Это тебе послышалось, – успокаивал ее я.
– Да? – недоверчиво спросила она, пристально вглядываясь мне в глаза.
– Да что с тобой? – деланно удивился я.
– Ничего, – вроде успокоилась она, но сделав глоток из стакана, вновь взвинтилась. – А почему ты не пришел?
– Куда?
– Ко мне.
– Я приходил, никого не было.
– Мог подождать.
– Я ждал, но потом подумал, что ты у подружек.
– Мог зайти, знаешь же, где ключ лежит.
– Ну вот еще, стану я по чужим квартирам лазить, – разговаривая с Наташкой, я торопливо уничтожал следы с подоконника.
– Чего это ты все подоконник трешь?
– У тебя ноги, чай не чистые. Да ты что это все вопросы какие-то задаешь, что случилось?
– А ты почему голый?
– Тело ночью должно отдыхать, – нервничая, ответил я. – В чем дело?
– Включи свет, – попросила она.
Я включил настольную лампу.
Взглянув на Наташку, я испугался, – с округленными от ужаса глазами она смотрела на мои руки.
Не понимая в чем дело, я тоже взглянул себе на руки и похолодел – в руках у меня была та самая куртка, которую я снял с веревки во время дождя, вся в мелких порезах от стекла, когда я выпрыгивал в окно ДК.
Не зная как выпутаться из создавшегося положения, я бросил ее под стол.
– Что… что это было? – запинаясь спросила Наташка, поджимая под себя ноги.
– Да так, тряпка, – с дрожью в голосе ответил я.
– Нет, это не тряпка, это куртка, – глядя под стол, сказала Наташка. – И эту куртку я уже видела на…
Она с ужасом взглянула на меня, закрыв рот руками, словно сама боялась произнести это ужасное слово.
– На ком? – опускаясь на стул, спросил я.
Она, все также зажимая ладонью рот, медленно замотала головой, словно не желая признаваться себе в своей страшной догадке.
– Это… – наконец произнесла она. – Это… был… ты?
– Где?
– Там, – она кивнула головой в сторону улицы.
– Где там?
– На дискотеке.
– Я не был на дискотеке, – я закурил, но сигарета прыгала у меня в руках, и я вынужден был затушить ее.
– Это был ты, – с какой-то странной интонацией, словно нараспев произнесла она.
– О чем ты говоришь? – леденея душой, я лихорадочно искал выход из создавшегося положения.
– Ты. Это был ты, – словно заклинание твердила Наташка.
Внезапно почувствовал ярость, наполняющую сознание, к горлу подкатил ком. Я судорожно глотнул воздуха и почувствовал, что меня сейчас вырвет.
Я едва успел наклониться к полу, как ком выскочил наружу.
Я ощутил на губах вкус крови. Взглянув на руки, я увидел выступающие когти, что-то текло по подбородку. Последним усилием воли я хотел крикнуть Натке: «Беги!», но вместо слов раздалось рычание. Последнее, что я помнил – это обезумевшие от страха глаза Наташки… Далее
все скрыл мрак.
Придя сознание, я увидел, обезображенный, растерзанный труп – все, что осталось от Наташки.
– Открой! Володя, что там случилось? – слышал я голоса за дверью. Оказывается, я закрылся на защелку.
– Господи! Что-же делать? – я зарыдал. – Что делать?
– Я вызову милицию, – кричала мать.
– Нет, – я открыл окно. – Нет!
Выпрыгнув на улицу, я добежал до места в глубине двора, где обычно сушили белье. Сорвав веревку, я сделал петлю, подвесил ее на дерево, но вдруг почувствовал, как кто-то внутри меня пытается помешать мне повеситься. Этот кто-то отталкивал меня от петли. Я почувствовал, как вновь выступают когти и чей-то голос призывал меня к крови.
– Нет! – кричал я на всю улицу. – Нет!
С трудом, словно не свое тело, я просунул голову в петлю. Руки уже не слушались меня, пытаясь сорвать веревку с моей шеи.
– Нет! – я с силой оттолкнулся от скамьи, на которой стоял и повис, кривляясь в борьбе со своим телом. Ужасное рычание разнеслось над вступающим в новый день городом – последний крик Диона, я был уже мертв!
Объявления
РЕДАКЦИЯ ВЫСЫЛАЕТ:
Журнал «Приключения. Фантастика»
Номера за 1991 г. – 1500 р.
Комплект 1992 г. – 3000 р.
Комплект 1993 г. – 3000 р.
Журнал ПФ зачитывают до дыр!
Это единственное в России издание для любителей подлинно «крутой», сверхострой фантастики! Каждый ценитель имеет в своем собрании полные комплекты супержурнала!
Библиотека мистики и ужаса
«ГАЛАКТИКА»
в четырех книгах. Цена – 2500 р.
Почтовые переводы высылать по адресу редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
Отправка – незамедлительно.
Редакция высылает:
ТАЛИСМАН-ОБЕРЕГ
от всех видов сглаза, порчи, психозомбирования, демонизации и психоэнергетического вампиризма. Оберег кодирован, обладает положительным зарядом и создает защитное поле.
Цена – 2000 р.
Почтовые переводы высылать по адресу:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
Редакция высылает
Фантастический боевик
«ЗАПАДНЯ»
ц. 300 р.
РЕДАКЦИЯ ВЫСЫЛАЕТ:
тома серийной библиотеки «Приключения, фантастика»:
«Бойня» – 2000 р.
«Измена» (историко-приключенческий эротический роман) – 2000 р.
«Чудовище», «Западня», «Прокол», «Сатанинское зелье», «Бродяга» – по 1500 р.
Любителям аномальных явлений, таинственных загадок, мистики, ужасов и фантастики редакция высылает:
подборку избранных номеров ежемесячника «Голос вселенной» с сенсационными материалами.
«Вампиры и оборотни. Хроника преступлений и злодеяний», «Полтора года в аду. Записки воскресшего», «Инопланетные пришельцы на Земле. Тайны НЛО.», «Убийцы из космоса», «Тотальное психозомбирование», «Зверолюди», «Людоеды», «Самозащита от нечистой силы» и др.
Кроме того в ежемесячниках – фантастические романы, повести и рассказы ужасов, с иллюстрациями!
Цена подборки – 2000 р.
Деньги высылать почтовым переводом по адресу редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
Отправка – немедленно.
Реализаторы-оптовики могут заказать партии «Голоса Вселенной» из расчета 1 экз. – 100 р.
Оптовикам-реализаторам!
Редакция предоставляет скидку на все виды продукции до 40 %. Смело заказывайте оптовые партии для реализации в Ваших городах!
Отправка – сразу по получении перевода.
Адрес редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
РЕДАКЦИЯ ВЫСЫЛАЕТ:
Библиотека приключений и фантастики «МЕТАГАЛАКТИКА» в пяти книгах. Фантастические и приключенческие романы и повести. Цена – 3500 р.
Книги «Одержимые дьяволом». Мистика. 500 р.
«Красный карлик». Эротическая повесть ужасов. 1000 р.
«Мордоворот». Приключенческая повесть о рекетирах. 500 р.
«Классификатор инопланетных пришельцев». НЛО и НЛО-навты. 1000 р.
«Прорицание о грядущем». Подробное описание всех событий, которые произойдут до 2000 года. В 2х книгах. 1000 р.
Почтовые переводы высылать по адресу
редакции: 111123, Москва, а/я 40, Петухов Ю.Д.
РЕДАКЦИЯ ВЫСЫЛАЕТ
Фантастический боевик «ЗАПАДНЯ» ц. 300 р.
Оптовикам-реализаторам!
Редакция предоставляет скидку на все виды продукции до 40 %. Смело заказывайте оптовые партии для реализации в Ваших городах!
Отправка – сразу по получении перевода.
Адрес редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
РЕДАКЦИЯ ВЫСЫЛАЕТ
тем, кто не успел подписаться на почте
Журнал «Приключения, фантастика» 1994 г. номера 1,2,3 – по 1200-00
Библиотека фантастики и приключений «Метагалактика» 1994 г. тома 1,2,3 – по 1500-00
Библиотека мистики и ужаса «Галактика» 1994 г. тома 1,2,3 – по 1000-00
Первый том с/с писателя-фантаста Юрия Петухова (С абонементом, 720 с. с иллюстрациями, черный роскошный переплет с золотым тиснением, супер-обложка, блок сшитый. Фантастический роман-эпопея «Звездная месть») Ц. 3000-00
Почтовые переводы высылать по адресу редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
Принимается подписка на собрание сочинений
ЮРИЯ ПЕТУХОВА
в восьми томах
в собрание входят:
роман – эпопея «Звездная месть» в пяти томах, «Ангел Возмездия», «Бунт Вурдалаков», «Погружение во Мрак», «Вторжение из Ада», «Карающий Меч»
фантастические романы «Проклятый», «Власть Ирода», «Колдовские Чары» и др.
Объем каждого тома – 720 стр.
Твердый черный бумвиниловый переплет с золотым тиснением, суперобложки, блок сшитый,40 иллюстраций в каждом томе, цветные форзацы.
Стоимость подписки – 5000 р. (стоимость первого тома и залог за последний том)
Первый том с абоненементом высылаются сразу по получении почтового перевода.
Полный выпуск расчитан на полтора года.
Почтовые переводы направлять по адресу редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю. Д.
Историко-мифологическое исследование о 12-ти тысячелетней истории россов «ДОРОГАМИ БОГОВ». Предназначается для специалистов историков и всех, увлекающихся древней историей, мифологией, этногенезом и вопросами происхождения Русского Народа. Публикуются данные, скрываемые официальной наукой. Цена – 2000р.
Почтовые переводы высылать в адрес редакции:
111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю.Д.
Отправка заказа – немедленно!
Внимание – ФЭН – Внимание
А ты подписался на лучший в России толстый журнал
«ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ФАНТАСТИКА»?!
Индекс 70956
Подписка на II-ое полугодие 1994 года – с 1 апреля по 15 мая!!!
на любой почте!!!
Наш супержурнал, не имеющий аналогов в России, с каждым полугодием становится толще, лучше, интереснее. Конкуренции с нами не выдерживает ни одно из фэн-изданий! ПФ – уверенно лидирует, не имея себе равных. Им зачитываются люди от 12 до 80 лет. Почему? Потому что ПФ – это до безумия интересно и увлекательно!
СПЕШИТЕ НА ПОЧТУ И ВЫПИСЫВАЙТЕ
толстый журнал книжного формата
«ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ФАНТАСТИКА»
Выходные данные
Рукописи не возвращаются и не рецензируются.
Перепечатка только с разрешения редакции.
Розничная цена свободная.
Peг. номер – ЛР 060423 Мининформпечати РФ
Адрес редакции: 111123, Москва, а/я 40.
Учредитель, издатель, главный редактор, директор – Петухов Юрий Дмитриевич.
Формат 84x108/32. Тираж 20 тыс. экз. Заказ – 655
Подписано в печать 01.01.1994 г. Печ. л. 10.
Отпечатано в Московской типографии 13.
107005, Москва, Денисовский пер., 30.
Индекс 73257
ISSN 0135-5511