Приключения, Фантастика № 6 (1992)

Я сидел у окна в баре отеля «Альтаир», рассматривал с высоты двадцатого этажа приземистое серебристое, сверху похожее на гриб-дождевик казино «Черная дыра» и соображал. где раздобыть денег, чтобы ограбить это богопротивное заведение. Не хватало мне круглым счетом тридцать тысяч. Сумма плевая, в хорошие времена я за вечер и больше просаживал в рулетку, по сейчас, когда небесный крупье все настойчивее повторял: «Делайте ставки, господа! Вас ждет крупный выигрыш!», мне как раз и нечего было поставить. Скажу больше ~ не было даже желания заработать их честным путем. Я фаталист. Если судьбе угодно, чтобы я ограбил казино, она позаботится о деньгах на эту операцию. А пока упругая пластинка кредитной карточки вертелась между большим и указательным пальцами и ударялась то маленькой, то большой гранью по матовой поверхности столика, и на молочно-белом экране вздрагивали серые тени от трехзначной цифры – остаток пособия, полученного при выходе на свободу.

Я постучал пластинкой по стакану с ахлуа – крепким напитком, чем-то средним между чистым спиртом и реактивным топливом, а поэтому хорошо прочищающим мозги. Кусочек льда, плавающий почти у донышка стакана, крохотным бесцветным островком отделился от стенки и плавно поплыл к противоположной. Звон стакана привлек внимание зевающей от скуки проститутки, сидевшей у стойки, и бармена – вышколенного типа с квадратной головой на тонкой шее, похожей на монитор на шарнире. Проститутка зазывно улыбнулась, бармен повернул монитор в мою сторону. Я показал два пальца и вставил кредитную карточку в прорезь в центре стола. Через секунду карточка, оплатив заказ, выплюнулась из прорези, а через минуту, пока я допивал ахлуа и совал пустой стакан в широкую трубу ножки стола, официант принес два полных стакана. Вообще-то, убирать грязную посуду – обязанность официанта, но таким способом я заметал следы.

А вели они к фаготексу по прозвищу Тук. Он висел на стене рядом со столиком и напоминал огромный темно-коричневый плевок табачной жвачки. Восьмиугольные пластинки на его теле сочленились, образовав панцирь, что обозначало полное отстранение Тука от мирских забот: вы – сами по себе, я сам по себе. Зоологи до сих пор не знают, к какому классу животных отнести фаготексов. Фаготексы едят как органику, так и неорганику; передвигаются всеми известными в животном мире способами, причем количество и форма конечностей зависит от потребности или прихоти, потому что очень любят передразнивать: пообщавшись со мной, Тук начал ходить на двух ногах, увидев собаку, перешел на четыре лапы, теперь боюсь его встречи с сороконожкой; они выживают при температурах от минус ста до плюс ста; могут впадать в спячку на несколько месяцев и столько же не спать; а также брызгать ядовитой слюной, кусаться, душить, лягаться и даже драться как человек, используя вместо кулаков пластинки; размер тела фаготекса – величина довольно переменчивая, он за несколько минут может увеличиться в несколько раз, съев что-нибудь или выпив, или вдохнув воздух, а может и резко уменьшиться, но лучше при этом не присутствовать; единственное, что у них постоянное – это количество костяных пластин на теле, но и они могут либо сочлениться, либо расползтись по всему телу на одинаковое или неодинаковое расстояние друг от друга, либо собраться в горку в какой-то одной части. Я бы сказал – в передней или задней, но у фаготекса такого понятия нет. Голова у него там, где нужна в данный момент. Что он сейчас и продемонстрирует.

Я опустил один из стаканов под стол. Тук сразу же высунул из-под панциря лапу, она скользнула почти по полу к столу, под ним изогнулась под прямым углом, добралась до стакана. В следующее мгновение ахлуа вместе со стаканом исчезло в лапе, а лапа – под панцирем. Стакан пойдет на закуску, а официант пусть думает, что я помогаю ему убирать посуду. Впрочем, фаготекс ест не все подряд. Я немного отклонился вбок, и в отверстие для грязной посуды полетел из-под панциря кусочек льда. Тук не любит слишком холодные блюда, он у нас теплолюбивый.

На этой слабости фаготекса я и сыграл, приручая его. Первый срок, два года, я отбывал в системе Оукон. прозванной в преступном мире «Семиярусной каруселью». В этой системе семь планет, первая из которых обращается вокруг солнца за год, вторая – за два и так далее. Условия жизни на всех планетах невыносимые, днем испепеляющая жара, ночью жуткий холод, и без скафандра можно гулять лишь несколько минут в начале и конце дня. Так как заключенным скафандр не полагается, то и сидишь в модуле от утренней прогулки до вечерней, и самым ужасным для тебя становится пропустить очередную. Модули находятся на порядочном расстоянии друг от друга, связь только со спутником-надзирателем, и более надежную и труднопереносимую камеру-одиночку вряд ли придумаешь. Срок я отбывал на «втором ярусе», родине фаготексов. Перед высадкой на планету меня проинструктировали, что фаготексы никогда не нападают, только защищаются, и дрессировке не поддаются. От нечего делать я решил проверить достоверность последнего утверждения и притащил в модуль самого, как я думал, маленького фаготекса. Представьте мое удивление, когда я, проснувшись утром, увидел, что почти вся комната занята «малышом», доедающим стул. Из мебели в модуле осталась лишь кровать, на которой я спал. Хорошо, что приближалось время утренней прогулки, и морозец уже слабел. Так – градусов десять-пятнадцать ниже пуля. Я выпрыгнул в пижаме в окно, обежал вокруг модуля, раня босые ноги об схваченную стужей землю, открыл входную дверь, вернулся к окну и, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, орал в него все известные мне ругательства, пока фаготекс не выпустил в сторону окна половину сожранного и не протиснулся в дверь.

Отплевавшись и отмывшись, я решил отомстить грабителю. Он сидел метрах в ста от модуля, сочленив пластинки, отчего напоминал половинку грецкого ореха, и с тихим скрежетом переваривал мою мебель. Сейчас ты у меня поскрежечешь, подумал я и метнул в панцирь увесистую каменюку. Она абсолютно не помешала пищеварению. Я еще больше разозлился и решил испытать фаготекса огнем. Плазменной зажигалкой я погрел швы, затем сами пластинки. Безрезультатно. И тут меня угораздило поднести огненную дугу к шипу – восьмигранному наросту в центре пластинки. Скрежет под панцирем затих. Сейчас фаготекс или двинет меня одной из пластин, или убежит. Меня больше устраивало второе. Не случилось ни того, ни другого. Я убрал зажигалку. Опять заскрежетало. Поднес – затихло. Набаловавшись и позабыв обиду, я пошел в модуль. Фаготекс заковылял следом. На двух ногах.

Бывают такие стометровки, которые переживаешь потом сотни раз, и отмахиваешь в памяти сто километров, пока чувство страха не притрется и не потускнеет. Я слышал раздававшиеся за спиной шаги «тук! тук!» и приказывал себе: только не вздумай бежать! Почему-то мне взбрело в голову, что фаготексы, подобно хищникам, инстинктивно набрасываются на убегающего. Не хватало, чтобы этот урод сожрал меня как стул. Я таки добрался до модуля, закрыл за собой дверь и, за неимением стула, опустился на пол. Вот так отомстил!..

Выйдя на вечернюю прогулку, я снова увидел фаготекса. Он висел на освещенной солнцем стене модуля. Можно было бы отменить прогулку, но отказываться от удовольствий – не в моих правилах. И страх – это ведь тоже удовольствие. Для избранных. И уж в любом случае лучше страшный конец, чем бесконечный страх. Поэтому я медленно пошел по бурой выжженной земле в сторону холмов – обычный маршрут прогулки. Дойти до ближайшего холма, выкурить на его вершине сигарету и вернуться в модуль – на это уходит столько времени, сколько помещается между невыносимыми жарой и холодом.

Странная планета. Жизненный цикл растений на ней длится сутки. Утром, когда земля отогревается и покрывается чем-то вроде росы, появляются зеленые тонкие круглые стебельки. Они стремительно высовываются из бурой грязи, на кончике стебля набрякает похожий на каплю бутон. С наступлением жары бутон клонится к земле и лопается, разбрасывая семена. К вечеру стебли уже лежат на земле, переплетясь между собой и прикрыв семена. Ночной холод превращает их в труху, которая идет на удобрения для следующего поколения. И в пищу фаготексам.

Я взошел на вершину холма, остановился. Фаготекс замер рядом. Если он до сих пор не сожрал меня, значит уже не тронет. Поэтому я позволил себе закурить сигарету и немного поиздеваться над новым приятелем – выпустил в него струю дыма. Откуда-то из середины фаготекса высунулась тонкая лапа и заколыхалась в струе, как шелковая ленточка, а затем приблизилась почти вплотную к сигарете/Не долго думая, я сунул в лапу зажженым кончиком. Сигарета исчезла в лапе, вынырнула зажженным концом наружу. Видно было, как через нее втягивается воздух. Затяжка была короткой и мощной, через пару секунд от сигареты остался красный стерженек, быстро покрывающийся пеплом. Стерженек, так и не успев превратиться в пепел, исчез в лапе, а лапа всунулась в раздувшееся раза в полтора тело, в глубине которого раздалось тихое, довольное урчание. Я закурил вторую сигарету. История повторилась. То же было и с третьей. Двадцатую я решил выкурить сам, а взамен погрел зажигалкой шип. Это удовольствие больше нравилось фаготексу. Он уже не требовал сигарету, а вертел шип на огне, поворачивая по часовой стрелке, чтобы досталось всем граням, причем, вопреки моему ожиданию, лапа не скручивалась жгутом, оставалась гладкой. Назад я возвращался бегом и, проклиная фаготекса, представлял в какую аккуратную сосульку превращусь, если не успею добраться до модуля. Фаготекс бежал следом и помогал мне подниматься, когда я падал. Пластмассовая ручка двери модуля обожгла мне руку, прилипнув лейкопластырем к коже, и если бы не помощь фаготекса, втолкнувшего меня в помещение и закрывшего дверь, так бы я и стал вечным жителем системы Оукон.

Но я спасся и обрел друга. Я выходил на прогулку, щелкая зажигалкой или звал «Тук!», и сразу же появлялся фаготекс. Иногда он прибегал на двух лапах, иногда приползал, похожий на увешанную костяными бляшками змею, иногда вылазил из-под земли, а иногда планировал с неба, похожий на обоюдовыпуклую коричневую линзу. Я так и не нашел у него ничего напоминающего глаза, нос и уши, но слышал, видел и чуял фаготекс поразительно. Видимо, раньше флора и фауна на планете были более разнообразными, потом климат резко изменился, поразительные способности помогли фаготексам выжить. Мы с фаготексом, получившем имя Тук, выработали систему сигналов, я обучил его многому, в частности, не жрать все подряд и внимательнно слушать мои разглагольствования на житейские темы, в результате чего у меня появился отличный товарищ по камере. И когда по окончанию срока я садился в корабль, Тук полез следом, несмотря на сопротивление надзирателей. Пришлось им уступить, потому что фаготекс грозно заурчал и все пластинки собрались в той части тела, что была обращена к людям. А я стал знаменитостью – первым человеком, приручившем фаготекса, и за это на следующем суде получил вместо третьего яруса «Карусели» второй.

В картотеке космопола я числюсь «кинслером» – своеобразной элитой преступного мира. Название это дано в честь крупной птицы с планеты Июка. Кинслер живет высоко в горах, добычу ищет, паря под самыми облаками, а выбрав крупного хищника, пикирует на него, поражая большим острым клювом в место соединения черепа с шейными позвонками. Питается исключительно мозгом. Я тоже граблю только хищников, за дела меньше стотысячных не берусь, так же как и за те, где не надо шевелить мозгами, потому что меня интересуют не столько деньги, сколько трудность задачи и риск. Любовь к последнему у меня, наверное, врожденная.

Родители зачали меня на планете Дегиз во время ее освоения. Там и сейчас не сахар, платят тройное жалованье, а тогда… Поэтому с детства я любил не сладости, а опасности, и даже младенцем засыпал только после того, как меня испугают или, хотя бы накричат. У меня есть собственная теория на этот счет. Видимо, организм мой еще в утробе матери приучился вырабатывать тельца, пожирающие адреналин и настолько втянулся в это дело, что теперь без адреналина, то есть, без страха, жить не может. Большую часть детства я провел в больнице – результат неудачных погонь за страхом. Домашний врач, заштопав меня после очередной авантюры, накаркал:

– Когда-нибудь (очень скоро!) тебя просто не из чего будет сшить!

Но что я мог поделать?! Ведь если не испытывать чувство страха, то тельца, антистрахины, как я их называл, начинают уплетать клетки, отвечающие за хорошее настроение, и я становлюсь глупым и снулым, и даже внешне напоминаю дохлую рыбу. Будем надеяться, что доктор не пророк. В одном он уж точно ошибся: я до сих пор жив – целых двадцать пять лет уже длится поединок со страхом. Правда, с годами я стал умнее и опытнее, в больницы попадал все реже и реже. Зато стал попадать в тюрьмы – не знаю, что хуже.

И сейчас в моей голове обсасывался планчик, за который можно надолго попасть на «Карусель». Я посмотрел на крышу казино, вздохнул тяжело, перевел взгляд дальше, на космодром, вздохнул еще раз. На огромное поле космодрома, разрисованное белыми полосами и кругами, садился корабль большой «грузовик», похожий на повисшую на кончике крана каплю воды. Неподалеку от места его посадки стояли серебристые сигары пассажирских лайнеров, чуть дальше – с остроконечным оперением, быстроходные патрульные корабли, еще дальше – маленькие, юркие, разноцветные, как стая колибри, частные прогулочные космояхты. Мне бы такую яхту грузоподъемностью тонн на десять, скоростную, маневренную! Я бы немножко переоборудовал ее – и сам черт мне не брат! Но такая яхточка тянет на полмиллиона. Плюс переоборудование тысяч сто…

В бар вошли два посетителя, заняли столик неподалеку от меня. Что-то не нравились они мне. Слишком похожи на переодетых полицейских, но не сыщиков, а тех, что приходят с ними, чтобы скрутить тебя и надеть наручники. Хотя я и «чистый», встречаться с такими типами не имею никакого желания. Тут еще разглядывают они меня так же «равнодушно», как и я их. Пора уходить.

Один из соседей, пошатываясь как пьяный, вышел в фойе. Через минуту вернулся и стал немного «трезвее». Вызвал машину… Видимо, раскопали какое-нибудь из старых моих дел. Срок давности истек на все, но нервы потреплют. Я дал знак Туку приготовиться к прорыву.

В бар вошел еще один посетитель, эдакий пятидесятилетний молодящийся пижон со смолисто-черной гривой, зачесанной волосок к волоску. Походка у него была вихляющая, как у наемного партнера для танцев или альфонса. Я так и ждал, что сейчас из какой-нибудь ниши выпорхнет столетняя старушка, увешанная бриллиантами, и повиснет на его шее. Он осмотрел зал и направился к моему столику. Клиент, догадался я. А эти двое «равнодушных» – его телохранители. Я дал отбой Туку.

– Разрешите? – Не дожидаясь ответа, он сел и сразу вставил кредитную карточку в прорезь в столе.

Ну-ка, чего ты стоишь? Двойной коньяк, самый дорогой. но не лучший. Значит, много денег и мало вкуса. С таких я меньше двухсот тысяч не беру.

Официант принес заказ, клиент отпил солидный глоток, спросил бархатным, томным голосом:

– Френк Нокхид?

Под этим именем я зарегистрирован в отеле, поэтому согласно кивнул головой.

– Лок Менрайт, – представился клиент и шепотом добавил: – Вас рекомендовал мне Дик Верини.

Еще один кивок, и все еще молчу. Дик Верини владелец адвокатско-посреднической фирмы. Он находит мне клиентов и получает проценты, если дело выгорает, или гонорар, если защищает меня в суде. Если этот тип от него, – а так оно скорее всего и есть: уж очень скользкий, значит…

– Ах, да! – Лок Менрайт хлопнул себя по лбу: проклятая эта память!

– Кинслер пикирует, – прошептал он.

Ну и заговорщик, подумал я. Кому надо, тот, как ни шепчи, услышит о чем мы говорим. Ладно, дело есть дело. Отхлебнув ахлуа, спросил:

– Что надо?

Лок Менрайт улыбнулся самой, наверное, обворожительной улыбкой, пригладил черные прилизанные волосы белой холеной рукой и начал голосом опытного соблазнителя:

– Как вы знаете, через месяц на планете будет фестиваль. Это событие…

– Короче, – оборвал я: не со старушкой разговаривает, пережевывать не надо.

Менрайт запнулся, недовольно похрипел, прочищая горло. На лице опять вспыхнула улыбка тысяч в десять экю. На меня такое не действует, делаю вид, что наслаждаюсь вкусом ахлуа.

– Я управляющий увеселительным домом «Елена и Парис», – деловым тоном сообщил Менрайт.

Значит, я не намного ошибся: он не альфонс, а сутенер, правда, высокого пошиба – управляющий публичным домом. Наверняка выходец из низов, поэтому и любит все дорогое.

– Нам нужна наяда с планеты Морея… – Он сделал паузу, ожидая моей реакции.

Я присвистнул про себя. Наяда – это водоплавающее животное, похожее на человека, только вместо рук и ног у него ласты, а тело покрыто короткой мягкой шерстью. На берег выходят только на время брачных игр, на суше у самок выделяется мускус из потовых желез, запах которого действует на человека похлеще любого искусственного возбудителя.

– Понимаете, наши клиенты… у них несколько своеобразный вкус…

– Сказал бы прямо, что извращенцы. Впрочем, меня это не интересует.

– За наяду прокатят не ниже «пятого» яруса, – как бы между прочим сообщил я. О том, что планета Морея почти вся покрыта океаном, а редкие острова хорошо охраняются, я умолчал, надеясь, что уж об этом он знает.

– За каждый ярус по сто тысяч, – не раздумывая пообещал Лок Менрайт.

– На корабль, снаряжение и запасы больше уйдет, – возразил я.

– Все расходы на операцию мы берем на себя.

Я зауважал. Не этого сутенера, а того, кто за ним стоит.

– Сто тысяч задатка, – выдвинул я последнее условие: адвокату ведь платить надо: мало ли что случится.

– Хорошо, – согласился Менрайт и выдвинул встречное требование: – Наяда должна… прибыть до фестиваля.

– Прибудет, – пообещал я, толкнув к нему свою кредитную карточку. Карточка пересекла стол и звонко поприветствовала рюмку с коньяком.

Менрайт приставил свою карточку к моей, набрал шестизначную цифру – и я сразу же повысился в цене в двести с лишним раз, и почувствовал себя способным преодолеть земное притяжение без помощи технических средств. Впрочем, это не помешало сделать вывод, что Менрайт собрал обо мне хорошую информацию, по крайней мере, знал, сколько я попрошу задатка, ведь такую сумму с собой обычно не носят.

Лок Менрайт достал визитную карточку, написал на ней адрес, протянул мне вместе с моей кредитной карточкой.

– Мастерская «Тонгейси и компания», отдадите визитку хозяину, и он снабдит вас всем необходимым для операции.

Я взял визитку и карточку, спрятал их в карман и принялся за ахлуа, давая понять, что разговор окончен. По опыту знаю, чем бесцеремоннее ведешь себя с такими типами, тем больше тебя уважают. Менрайт подтвердил мое жизненное наблюдение. Встав, он пригладил холеной рукой умело расфасованные на черепе волосы, привычно по-лакейски, наклонившись чуть вперед, произнес вежливо:

– До встречи.

Я небрежно махнул рукой: можете идти. Вслед за Менрайтом бар покинули и оба «равнодушных».

Мастерская по ремонту бытовой техники «Тонгейс и компания», оказалась, как я и предполагал, прикрытием. Хозяин, озлобленный сутулый изобретатель-самоучка, видимо успел намыкаться в жизни, пока не попал под крылышко «благодетеля», скорее всего, того же человека, которому служит и Менрайт. Тонгейсу дали возможность спокойно заниматься своими делами, а за это он с благодарностью выполнял редкие и большей частью уголовно наказуемые заказы, поступающие от шефа. Тонгейс повертел в руках визитку, презрительно фыркнул.

– Пойдем, – мотнул он головой в дальний конец мастерской, – длинной узкой комнаты, от пола до потолка заваленной испорченными приборами. В дальнем углу была маленькая дверь, выведшая нас в огромный ангар, в котором, будто на витрине, были выставлены новенькие приборы и механизмы. Почти половину ангара занимал космический корабль – элегантная прогулочная яхта с мощным двигателем. Тонгейс открыл входной люк, жестом пригласил войти в яхту.

Внутри она была такая же впечатляющая, как и снаружи. Владелец не пожалел денег, чтобы сделать ее комфортабельной и красивой. Лучшие материалы, удачно подобранные цвета, со вкусом обставленные помещения. В ходовой рубке я увидел датчики таких приборов, что понял: эта яхта не уступит по навигационному оснащению межгалактическому «грузовику», а по вооружению патрульному кораблю, и в ней можно лететь хоть к черту на рога и вернуться невредимым. Эта яхта будет моей. Любой ценой.

А вот Тонгейс ходил со мной с видом уставшего экскурсовода.

– Неужели не нравится?

Он пожал плечами:

– Примитивна. Несколько приборов – так-сяк, а остальное – выбросить на свалку: старье.

Ах ты, сноб от техники! Ничего, поработает над усовершенствованием яхты, полюбит ее.

Я вставил в бортовой компьютер дискету и на экране появились чертежи и схемы необходимых мне приборов, оружия и действующей модели наяды. Вчера, после свидания с Менрайтом, я пошел в фильмотеку, где в целях конспирации просмотрел фильмы о фауне нескольких планет. Первый смотрел с интересом, второй – о Морее – с повышенным, а во время остальных обдумал план операции. На экране компьютера и было то, чего мне не хватало, чтобы осуществить задуманное.

Тонгейс рассматривал схемы и чертежи с жадностью влюбленного в свое дело специалиста, и чем труднее было задание, тем ярче горели его глаза, а руки лихорадочней подрагивали и нервно хватались за корпус компьютера, словно боялись, что он сейчас развалится. Выбравшись из корабля он рванулся в свой рабочий кабинет, причем сутулость вдруг куда-то исчезла. Около двери кабинета он вспомнил обо мне и недовольно, точно я требовал делать подольше, буркнул.

– Через неделю!

Я улыбнулся. Люблю иметь дело с такими чудаками. Они тем надежнее, чем большего от них требуешь, и похожи на меня вечным стремлением к преодолению трудностей, только их организмы выделяют не антистрахинчики, а антипримитивчики. Главное – вовремя остановить такого чудака, иначе, перемудрит. Значит зайду к нему через пять дней.

В отель я добирался на самодвижущемся тротуаре. Мимо меня проносились, как лента, склеенная из фрагментов чужих жизней, витрины супермаркетов, светлые комнаты офисов, рекламные щиты, открытые террасы кафе, зеленые лужайки для прогулок. День был солнечный и безоблачный, в небе резвилась эскадрилья флайеров. Они исполняли замысловатые фигуры Высшего пилотажа, четко держа строй, иногда из хвостов вырывались разноцветные дымы, но ветерок был свежий, и рисунки смазывались. Готовятся к фестивалю.

Возле одного из шикарных ресторанов я сошел. Сделав заказ, позвонил Менрайту и поставил условие: платой за наяду будет корабль плюс аванс. Лок Менрайт начал было возражать, но я оборвал:

– Или корабль, или возвращаю аванс.

Менрайт, подумав, сказал, что даст ответ через полчаса.

Позвонил, когда я заканчивал обед.

– С кораблем ничего не получится, – вкрадчиво начал он.

– Куда перевести аванс?

– Ну, зачем же так сразу? – тон стал более вкрадчивым. – Все-таки яхта стоит больше пятисот тысяч…

– …а дело оказалось сложнее, чем я предполагал, – закончил я за него.

– Но ведь у нас же заключен договор, мы понадеялись…

Я засмеялся в трубку.

– Шестьсот тысяч вас устроят? – после паузы уже деловым голосом спросил Менрайт. Не дождавшись ответа, накинул: – Семьсот?

– Корабль и сто тысяч задатка. Или расстаемся, – жестко заявил я.

Я отлично понимал, что деваться им некуда, времени до фестиваля осталось мало, другого на такое дело вряд ли успеют подыскать, поэтому вынуждены будут принять мои условия. И еще я понял, что как деловой партнер на этой планете я превращаюсь в ноль, и имею шанс превратиться в ноль как человек. Плевать – корабль стоит риска.

Менрайт попросил еще десять минут на обдумывание. Я дал, а сам вернулся к блюду морских червей с местными грибами, похожими на набухшую плесень. Доев их, перешел к десерту – розовато-зеленой студенистой массе, приготовленной из «фальшивых цветов» – растений-хищников с яркими разноцветными листьями, напоминающими лепестки.

На половине десерта телефонные переговоры возобновились. Лок Менрайт, наверное, получил хорошую взбучку, потому что забылся и заговорил не от своего лица.

– Шеф недоволен вами.

– Плевать мне на твоего шефа и на его «доволен-недоволен»!

Для Меирайта подобные слова были неслыханным святотатством и отбили охоту дальше торговаться.

– Я бы не советовал, – предупредил он.

– Плевать я хотел и на твои советы, – чуть мягче произнес я. – Как я понял, мои условия приняты?

– Да.

– Товар обмениваю на документы на яхту. И без фокусов, ясно?

– Да. – Всего хорошего! Привет шефу!

Обед в сто экю, хорошая сигара, тихая музыка и удачные переговоры разбудили во мне мечтателя. Я имел полное право лениво развалиться в кресле – и повитать в облаках. Я понимал, что яхту просто так не отдадут, что за нее придется воевать, но ведь можно позволить себе хотя бы пару часов пожить так, как в реальности никогда не бывает. Особенно приятно сделать это перед трудным делом. Ведь хищник выбран, крылья сложены – и, пока медленно, но с каждым мгновением разгоняясь все сильнее, кинслер пикирует…

Через три часа я, бодрый и веселый, зашел в казино «Черная дыра». Время не игорное, людей в залах едва ли больше, чем обслуживающего персонала, в основном азартные игроки-неудачнники с пустыми карманами и глазами. Двое дернулись было ко мне, но узнав, опять прилипли к стенам у столов. Я побродил по залам, сыграл несколько раз по-маленькой. Почти все время проигрывал, но как раз это мне и нужно было. Ведь интересовала меня не игра (как ни странно, я абсолютно неазартен), а разменные автоматы – небольшие узкие ящики, вделанные в стены. На уровне моей груди в них была прорезь для кредитной карточки, чуть ниже – клавиатура и табло, где высвечивалась сумма заказа или сданных фишек, еще ниже – лоток, откуда забирались или куда ссыпались фишки. Я подходил к автоматам как можно чаще, брал несколько мелких фишек, быстро проигрывал, снова брал. И все время прислушивался к разговорам.

Мне повезло. Стоящие позади меня два неудачника обсуждали чей-то вчерашний крупный выигрыш. Кто-то сорвал куш в девятьсот тысяч. Деньги выплатили моментально, не то что в прошлый раз, шесть дней назад, когда пришлось ждать почти час. Шесть дней назад был вторник, а вчера – воскресенье. Автоматы работают на одну кассу, и если в них в воскресенье хватило денег, а во вторник нет, значит кассу снимают в понедельник, скорее всего сразу же по закрытию казино, в четыре часа утра. Я предполагал такое, но лишний раз убедиться никогда не помешает. Теперь можно уходить из казино. Я дал по четвертаку стоявшим за моей спиной болтунам и, выходя из зала, заметил, как торопливо они бросились к столу сделать единственную ставку. Торопливость – первый признак неудачника.

На стоянке у казино прилипли к земле два флайера – восьмиместное такси и красный спортивный «Стриж». Рядом со «Стрижом» стояла девушка – ноги, ноги, ноги, роскошный бюст, зеленые глазищи – одна из тех красавиц, которых вроде бы где-то видел, но никак не вспомнишь где, а расставшись, никак не вспомнишь лица. А может это я от злости так думаю, потому что девушка принадлежит не мне. Впрочем, может и мне.

– Красотуля, не подскажешь, как мне попасть туда, куда летишь ты?

Это своего рода тест, придуманный мной. Если смысл вопроса понимают позже, чем за три секунды, значит знакомиться не к чему. Красавице потребовалось две секунды.

Улыбка – два ряда великолепных зубов, приглашающий жест:

– Садись во флайер – узнаешь!

Я так и сделал. Вела она лихо: почти вертикально набрала высоту, заложила крутой вираж и стремительно рванула в сторону западной окраины – тихого района одно-двухэтажных особняков, заселенных состоятельными людьми. Пару раз красавица ругнулась в адрес флайеров, пересекающих ее путь, а когда на табло загорелась красная цифра «50» – штраф за нарушение правил полета, переключилась на автопилот. И тут же бесцеремонный взгляд уверенной в собственной красоте отыскал мои глаза. У меня с бесцеремонностью тоже все в порядке. Оценив друг друга с этой стороны, мы одновременно засмеялись.

– Почему ты не спрашиваешь, куда мы летим?

– Какая разница? – беззаботно ответил я и добавил затасканный комплимент. На оригинальный почему-то не хватало мозгов: – С тобой – хоть на край света!

– А вдруг я завезу в какой-нибудь притон?

Я чуть было не ответил, что мне как раз туда и надо.

– С красивой рай и в притоне!

Приземлились мы у бара «Альбонея», названного так в честь планеты, покрытой загадочным туманом. Этим туманом заполнен был и бар. Столики, оборудованные в нишах, похожих на полураскрытые устричные раковины, как бы лежали на дне изумрудно-зеленого моря, вода в котором была невесомой и текла сразу во всех направлениях. Переваливаясь через створки, она опускалась на наши головы, на столик, в бокалы и приносила с собой отдельные слова, звуки и осколки разноцветных огней, подбирала наши слова и свет оранжевой настольной лампы и уносила к другим столикам или к потолку. Вот около моего лица завибрировало чье-то «ну», рядом потрескивал и сыпал единственной искоркой огонек чьей-то сигареты, чуть дальше два аккорда из какой-то мелодии и разноцветная мозаика, украденная у светящейся где-то в зале рекламы. Даже когда сам говоришь, кажется, что видишь, как предложения дробятся на отдельные звуки, они вязнут в тумане, смешиваются с чужими и через секунду нельзя уже разобрать что ты сейчас сказал. Порой мне казалось, что туман ворует и мой мысли, – такой пустой вдруг стала голова.

Красавицу звали Иолия. Она снималась в рекламных фильмах. Неудавшаяся актриса. Работает здесь по контракту, который закончится в последний день фестиваля. Работа нравилась, потому что режиссер пожилой, примерный семьянин.

– …Не пристает режиссер, зато его жена устраивает сцены ревности! – с грустной улыбкой поделилась она. – А ты, наверное, летчик из патрульной службы?

– Да, – не моргнув, соврал я. – А как ты догадалась?

– Лицо у тебя мужественное и немного отрешенное, словно ты чуточку не от мира сего, – пошутила она.

Значит, есть какая-то польза и от четырех лет разговоров с самим собой.

– Служба, – многозначительно произнес я. – Полеты в одиночку, постоянное напряжение, риск…

Тут я выдал несколько приключенческих историй, будто бы случившихся со мной: о преследованиях преступников, перестрелках, удачных захватах. Впрочем, эти истории действительно происходили со мной, только я был не охотником, а добычей. Иолия слушала с интересом, даже позабыла о кроваво-красном фирменном коктейле. Туман воспользовался этим, заполз в бокал, и теперь там плавала парочка удивленно-восхищенных Иолиных «Да?!»

Жила она в маленьком уютном коттедже, утонувшем в цветущих деревьях. Они служили естественной оградой, отделившей ее жилище от всего мира, и лишь сверху могло человечество любопытным взглядом нарушить уединение. Сверху проникли и мы. Иолия посадила флайер на плоскую крышу и вышла из кабины, не забрав пусковой жетон. Не боится, что машину могут угнать.

Дальше все было по накатанной схеме – накатанной для меня и для нее. Чем она отличалась от прежних моих женщин – это уверенностью в красоте своего тела. Обычно в первый раз женщины не любят пристального, не страстного, а изучающего взгляда, стараются как можно меньше показывать тело полностью обнаженным. В их арсенале всегда найдутся фиговые листочки, чтобы была возможность для додумывания, для доведения хотя бы мысленно ее тела до идеала. Додумывать же Иолино тело – только испортить, и оно ждало даже не комплиментов, а восхищенного молчанья. Второй ее особенностью, не новой для меня в наш век эмансипации, было желание Иолии лидировать в сексе. Я мягко, ну, почти мягко, избавил ее от этого бремени.

Потом я притворился спящим, уткнувшись для этого лицом в подушку, чтобы по дергающимся векам не разгадала обман, и долго чувствовал уже на себе пристальный изучающий взгляд. Он был то агрессивным – в шею будто втыкались восковые кинжалы, то нежным – словно отогревали заботливым, теплым дыханием.

Было около часа ночи, когда я направил Иолин флайер в сторону отеля «Альтаир». Летел на автопилоте, чтобы обдумать последние события. Пока все идет хорошо. Даже слишком хорошо. Какая-то размягчающая обстановка на этой планете, привыкаешь к успехам и теряешь бдительность. Как бы потом не заплатить двойную цену. Надо срочно встряхнуться – самому поработать в предстоящем маленьком дельце.

У себя в номере я проверил «сиксота» – микроаппарат, снимающий на пленку непрошенных посетителей. Оказывается, у меня побывал гость. Он успел осмотреть первую комнату, порылся в вещах, потом заглянул в соседнюю. Там он испугался Тука и сбежал из номера. Человек Менрайта? Скорее всего. Жаль, что я запретил Туку проводить небольшую воспитательную работу. У него это забавно получается: жертва остается невредимой физически, но психически выматывается так, что без моей помощи не может выйти в коридор. Кстати, а где мой сторож? его не было ни во второй, ни в третьей комнатах, и лишь когда я заглянул в подсобку, почувствовал на плече ласковое, насколько это возможно сделать костяной пластинкой, поглаживающее прикосновение. Тук висел на стене над дверью – спрятался. Это он так играет.

Я погрел шип зажигалкой.

– Пойдем, Тук. Нас ждут неблагородные дела.

Человека, который мне нужен, я нашел на окраине города, противоположной Иолиной, в четвертом по счету баре. В каждом большом городе есть такая щель, куда забиваются не лучшие члены его населения. Почему-то они любят собираться стаями. Наверное потому, что существует критическая масса порядочности, без которой человек не может спокойно жить, и если не хватает ее у одного, то складываются несколько. А может это критическая масса непорядочности. В любом случае мне нужна самая крупная стая, В четвертом ночном баре-притоне я нашел такую.

Заведение было похоже на загон для скота: длинная полутемная комната с низким потолком, мебель простая и добротная, рассчитанная на потасовки. Посетители были под стать бару: с мрачными и запоминающимися лицами. Я сразу выделил одно. Есть такие счастливые особи, умственные способности которых едва достигли уровня удовлетворения природных инстинктов, а поэтому инстинкты обслуживаются еще и избыточной физической силой. Именно такая особь – груда мышц, нацепленных на двухметровый ширококостный скелет и заросших густой курчавой шерстью, – сидела в самом темном углу, окруженная десятком прилипал. Особь не пила, а сосала спиртные напитки из специальной чаши вместимостью чуть ли не в литр, приставляя ее куда-то в центр растительности на лице. Борода начиналась прямо от глаз и была такой густой, что нос казался застрявшей в волосах красной сливой. Не человек, а наряженый в костюм медведь. Такие признают только силу, и чтобы сделать его верным помощником, надо чтобы он боялся тебя так, как остальные боятся его. Можно было бы запугать его с помощью Тука, но я должен сегодня встряхнуться, иначе потеряю форму, да и антистрахинчики задолбают.

Я сел неподалеку от Медведя, заказал двойной ахлуа. Когда Медведь всосал из чаши очередную порцию, я громко и с издевкой захохотал, глядя на него. Чтобы не было никаких сомнений, выдавил сквозь смех:

– Ну и проглот!

Лобовая кость у Медведя, наверное, дюйма три толщиной, издевки он явно не понял, даже заулыбался как комплименту, но одна из прилипал с трудом растолковала ему разницу. Медведь будто стряхнул с себя соседей и столик они разлетелись в разные стороны – и попер на меня.

Я постучал Туку по одной из пластин: охраняй поединок. Прогулочной походкой отошел в угол между стойкой и стеной, чтобы обезопасить себя с тыла, повернулся лицом к надвигающейся, раскачиваясь, груде мышц. Тук замер метрах в трех от меня, в проходе, как раз напротив бармена, чтобы у того не появилось желание проверить на мне электрическую дубинку. Фаготекс оброс десятью лапами, причем три служили ногами, а остальные заколыхались над туловищем, напоминая толстый тростник над коричневым болотцем. Медведь на мгновение задержался перед Туком, соображая кто перед ним и насколько опасен. Было забавно смотреть, как двое животных изучают друг друга. Тук не проявлял агрессивности, поэтому человекообразное двинулось на меня.

Бил он от души и довольно технично, видимо, выступал когда-то на профессиональном ринге. Но и мы не лыком шиты, поэтому кулаки его нарывались либо на блоки, либо на стены. Ох и силен, Медведь! Мне казалось, что после каждого удара по стене, бар подпрыгивает вместе с обстановкой и посетителями. Подпрыгивал и я, но для того, чтобы ударить: высоковат противник. За пять минут я-таки измотал его. Он уже кидался на меня вслепую, бил реже и слабее. Два прилипалы хотели было прийти ему на помощь, но получили от Тука по чудненькому апперкоту и смирненько, как набегавшиеся за день детки, отдыхали на полу. Их позы благоприятно подействовали на остальных прилипал и на бармена, он прекратил возню под стойкой, где, видимо, спрятана дубинка, и даже отодвинулся подальше от Тукс, а следовательно и от меня.

Медведь уже плевался кровью. Розовая слюна запутывалась в черных кучерях бороды, и мне неприятно было бить по подбородку, в лоб же бесполезно. Поэтому обрабатывал нос, пока тот не превратился в груду перезрелых слив. Тут Медведь обезумел от ярости и, разогнавшись и низко наклонив голову, решил протаранить меня. Я этого ждал: бар подпрыгнул в последний раз, я ногами подправил оседающее тело, и оно, наконец-то, свернулось калачиком под стеной. Мир непобедимости твоей, Медведь! И свободе!

Пока Медведь оклемывался, я занял его столик. Бармен лично принес заказ, сделанный мной до драки, и даже протер столик. Лицо бармена отражало все имеющиеся в его запасе оттенки уважения – что-то около сотни, а напитка в стакане была тройная порция. Я заказал еще один для Тука и велел наполнить за мой счет чашу. Я выпил сам, напоил Тука и ждал, когда до столика доберется свергнутый тиран. Ждала и его свита. Они бы переметнулись в мой лагерь, но я ведь не приглашал, а робкую попытку одного из них предложить свои услуги отклонил настолько недвусмысленно, что никто больше не пробовал.

Медведь встал на четвереньки, долго мотал склоненной головой, подметая пол бородой. Затем голова поднялась, увидела меня, замерла настороженно. Я поманил пальцем. Медведь встал на задние конечности и, полусогнутый, доплелся до столика. Смотрел Медведь таким обожествляющим взглядом, как не смотрели на меня даже дикари на планете Нданга, куда я прилетал, чтобы украсть одного из них для частного зоопарка.

– Как зовут?

– Родроб, – проскрипел он, точно молол жерновами гранит.

– Садись, – приказал я и двинул к нему его чашу. – Пей.

Родроб опасливо опустился на краешек тяжелой скамьи. Разбитыми, окровавленными лапами он обхватил чашу и нерешительно посмотрел на меня узкими глазками, проглядывающими в амбразуру между свисающей на них чуприной и добравшейся почти до век бородой.

– Пей, – повторил я. Мне было интересно посмотреть, как он одолеет чашу. Я попробовал напиток. Это был ахлуа, смешанный с дурманящим напитком с планеты Цинто. Смесь была один к одному, хотя цинтяне утверждают, что больше пятидесяти грамм их напитка выпить невозможно.

Родроб высосал все до капли. После такой дозы он не свалился под стол, как я ожидал, наоборот, взгляд его даже просветлел. Я похвалил себя за то, что нашел больше, чем искал.

– Пойдешь со мной, – приказал я Родробу, поднимаясь из-за столика.

Родроб тенью поплелся за мной. Во флайере он сидел не шевелясь, громко сопел и пару раз отрыгнул, наполнив кабину таким жутким перегаром, что Тук недовольно защелкал пластинами.

В отеле я обработал раны Родробу и приказал:

– Жди меня здесь, никуда не выходи. Есть и пить можешь что хочешь и сколько хочешь. – Затем предупредил: – Тук будет тебя охранять, – и постучал по пластинке фаготекса: стеречь!

Родроб мутыкнул утвердительно и так и стоял посреди комнаты, провожая меня боготворящим взглядом и чуть наклонившись вперед, точно собрался отбить земной поклон, начал и вдруг передумал.

Иолия крепко спала. Простыня сползла с ее длинноногого тела, но казалось, что тело выползло из кокона, не в силах вытерпеть преграды, мешающей другим любоваться им. Особого желания любоваться у меня что-то не было, поэтому принял душ, завалился рядом с роскошным телом и сразу заснул.

Проснулся через два часа и с удивлением увидел, что длинноногая рекламная модель явно не имеет желания окунуться в суету начавшегося дня. Я всегда завидую людям, умеющим спать больше восьми часов в сутки да еще и с выражением блаженства на лице, но завидую скромно, поэтому будить не стал. Минут десять я нежился, обдумывая дела на сегодня. Внимание мое привлекло вделанное в потолок зеркало – приправа к постельным развлечениям. Ничего против него не имею, но именно эта «приправа» мне не понравилась. Я тихо встал, обошел все помещения коттеджа. Так и есть: в одной из кладовок стоял видеомагнитофон. На кассете было записано все, что происходило в спальне, начиная с нашего прибытия в нее, и даже мой внимательный взгляд, несколько минут назад устремленный на зеркало. Оказывается, когда думаю, выгляжу не слишком глупо. Ну что ж, сексуальных гурманок со слабой памятью я встречаю не впервые. Правда, ей незачем знать о моей ночной отлучке, поэтому я перемотал кассету немного назад и пошел в спальню, чтобы завязать Иолии на память о себе узелок побольше и позамысловатее.

Иолия упорно не хотела просыпаться. Обессиленными руками она боролась со мной, принимая за героя сновидения, губы ее приоткрылись, дыхание стало чаще и глубже, розовый язычок заскользил по нижней губе. Легонько всхлипнув, она открыла глаза. Томные и темные от расширенных зрачков, они медленно сужались, трезвея. Я не дал им отрезветь полностью, благодаря чему избавился от потуг на лидерство. И тут я продемонстрировал все, что умею, и сделал это с душой…

Иолия долго лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Потом ее рука нашла мою и сжала так, словно у меня была запасная. Я ответил взаимностью. Иолия вскрикнула и выдернула руку. В следующее мгновение она чмокнула меня в нос и быстро, будто боялась, что сделаю то же самое ей, убежала в ванную. Я сказал самому себе: «Браво!»

Рано я радовался. В ванную убежала одна женщина, а вернулась совершенно другая, будто вода смыла с Иолии все эмоции, осталась только милая улыбка. Настолько милая, что отдавала рекламным плакатом.

– Позавтракаем, милый? – буднично спросила она.

За это бездушное «милый» я чуть не избил Иолию. Нет, удержал я себя, мне нужна победа не над телом, а над душой.

– Не откажусь.

За столом она весело щебетала, перемывая студийные косточки. За полчаса намыла костей на стадо скелетов динозавров. Между сплетнями, наверное, чтобы получился более съедобный бутерброд, она клала прослойку комплиментов в мой адрес. Уж лучше бы ругала.

– Вечером свободен? Пойдем куда-нибудь? – спросила она, высаживая меня на крыше отеля.

– Конечно пойдем, – ответил я.

Она поцеловала меня в щеку и шепнула на ухо:

– Скорей бы вечер!

– Да, – в тон ей произнес я и, когда флайер взлетел, долго тряс пальцем в ухе, чтобы унять зуд от фальшивых слов.

В номере меня ожидал сюрприз. Даже два. Во-первых, Родроб и Тук сидели в обнимку, если Тука можно обнять и если слово «сидеть» можно к нему отнести. Во-вторых, Тук занимал две трети комнаты, причем увеличение его тела произошло и за счет посуды. Чтобы хотя бы примерно определить, сколько они съели, я решил расплатиться. Автомат радостно хрюкнул, почувствовав в пасти-прорези кредитную карточку и в долю секунды сделал меня беднее на тысячу семьсот экю. Теперь уже хрюкнул я, но совсем не радостно.

– Тук, а ты подумал, как я тебя такого втисну в корабль?

Тук с пьяной дружелюбностью обнял меня одной лапой и небрежно помотылял в воздухе другой: мол, не ругайся, старина, как-нибудь вползем, я же бесформенный. Это точно, а к тому же и бесхарактерный. Кстати и лап у него сейчас было двадцать четыре, наверное, по количеству распитых бутылок.

– Допустим, вползешь, но ведь на это уйдет не меньше часа, – ехидно заметил я. – Дай зачем нам в полете лишние пять тонн груза?

Тук, извиняясь, обнял меня сразу десятком лап и внутри у него забулькало.

– Нет-нет, и не уговаривай! – Я вырвался из лап. – Через три дня будем худеть, готовься.

Родроб внимательно прислушивался к нашему разговору, ничего не понял, а потому смотрел на меня с еще большим обожанием. Избитая его физиономия так и лучилась желанием сделать для меня что-нибудь приятное, а на Тука начал коситься: мол, прикажет – мигом выпотрошу тебя, собутыльничек.

Я безнадежно махнул рукой: – Отдыхайте и делайте, что хотите! Соседний номер оказался свободен. Туда я и перебрался, хотя в нем было две комнаты, как в модуле. На этот раз я плюнул на суеверие, ведь жить в нем не собираюсь, так – нора для коротких передышек. Однако, переступая порог, трижды постучал по голове Родроба, который следом нес мои вещи. Уже в номере у меня появилось сомнение: а не по бетону ли вместо дерева я постучал?

Следующие три дня прошли в своеобразной борьбе с Иолией. Мы мило улыбались друг другу, а за улыбками скрывалась желание победить, сломать. Ночью Иолия слабела и к утру, казалось, готова была сдаться, но вдруг набиралась сил у первых солнечных лучей, и начинала изводить меня притворной любезностью. Я ответно улыбался и говорил комплименты, чтобы скрыть собственную обессиленность. К счастью, Иолия воспринимала комплименты на полном серьезе и на какое-то время оставляла меня в покое. Зато когда она грубила мне, я опять наливался силой, ведь, имея дело с женщиной, надо обращать внимание не на слова и поступки, а на чувства, их порождающие. Так вот, несмотря на всю Иолину ночную нежность, днем у меня было больше поводов гордиться собой. Иолия догадывалась об этом и снова становилась приторно-милой.

Особенно мне досталось на третий день, когда заехали в бюро по прокату флайеров. Мне нужна была грузопассажирская машина с вместительным трюмом.

– Каков хозяин – такова и машина! – язвительно заметила Иолия и долго перечисляла какими качествами должен обладать владелец «этого катафалка».

– Я всегда беру с собой в рейс Тука…

– А не маму? – перебила Иолия.

– Нет, Тука – что-то вроде собачонки, – спокойно продолжил я объяснение. – Он очень любит купаться в море, вот и хочу свозить на побережье, чтобы не скулил в полете, – соврал я, хотя не имел понятия, умеют ли плавать фаготексы. На их планете самый крупный водоем – лужица росы. Впрочем, я уже убедился, что фаготексы умеют все. – Он так любит море, так скучает по нему в полете!

– И где ты думаешь утопить свою собачку?

– Вот здесь. – Я показал на висевшей на стене карте океанский залив. Ближний берег – курортная зона, придется лететь на дальний – гористый, безлюдный. Говорят, там красивые рощи реликтовых деревьев. Не хочешь слетать со мной?

– Еще чего! – возмутилась она и с издевкой нарисовала картину моего купания в океанских водах.

Я выслушал солидную порцию оскорблений в свой адрес и, когда насытился, быстренько вставил комплимент:

– Зато твои великолепные ножки восхитительно бы смотрелись на золотом песке пляжа!

– Да, ноги у меня красивые, – другим тоном, серьезным и спокойным, произнесла Иолия. Затем она принялась перечислять, какие комплименты слышала в их адрес.

Чем дольше она говорила, тем сильнее я убеждался, сколь бедна у меня фантазия. Что поделаешь – не все же одному, что-то должно и другим остаться!..

Потом я отвез Иолию в парикмахерскую, загнал взятый на прокат флайер в ангар отеля и отправился на деловое свидание. В моем распоряжении было часа два – столько, обычно, женщина проводит в парикмахерской. Причем время это не зависит от количества и качества волос. Что там можно так долго делать затрудняюсь сказать. По моим расчетам, за два часа можно завить все листья на всех деревьях центрального городского парка. Впрочем, грех жаловаться, ведь теперь мне не надо придумывать какую-нибудь причину, чтобы без свидетелей встретиться с нужным человеком.

Звали его Леб Девкальд. Он работал инженером-электронщиком в казино «Черная дыра». Типичный лодырь с манией величия. Жена ушла от него, и все свободное от работы время он просиживал в маленьком темном баре «Пещера привидений», поджидая свободные уши. Привидениями в баре, конечно же, и не пахло, если не считать призраками посетителей: все, как на подбор, толстые и бледные, будто никогда не попадались солнцу на глаза, и в зеленовато-синем освещении походили если не на потусторонние силы, то на вздувшихся утопленников – точно. Внешний вид Девкальда сначала сбил меня с толку, я решил было, что с ним ничего не выгорит, проверял по инерции. Вроде солидный мужчина – высокого роста, полный, лицо, хоть и бледное, но ухоженное и самодовольное, правда, волосы длинные и прическа «а ля Рембрант». Последняя деталь оказалась кончиками ослиных ушей, а я чуть было не прошел мимо них. Полвечера просидел я в баре за соседним столиком, не зная, как подъехать к Лебу Девкальду. Почему-то считал, что повод для случайного знакомства должен быть очень случайный, иначе Девкальд заподозрит. Такой повод не находился, зато официант указал мне на кончики ушей. Девкальд, получив заказ – дешевый и слабенький, дамский коктейль, принялся что-то рассказывать официанту. Тот слушал с профессионально-непроницаемым лицом, а когда проходил мимо моего столика, прошипел ядовито:

– Ну и враль!

Я тут же повернулся к Лебу Девкальду и пожаловался:

– Ох и обслуживание здесь! – О-о, я вам могу об этом баре такое рассказать! – многозначительно произнес обрадовавшийся Девкальд.

– Разрешите пересесть за ваш столик? С удовольствием послушаю вас.

– Конечно!

Я пересел к нему, представился первым попавшимся именем и сообщил, что работаю в патрульной службе. Это место работы внушает доверие всем, за исключением тех, кто не в ладу с законом. Девкальд не был похож на отчаянного человека.

– Лебиус Девкальдус, – зачем-то исковеркав на латинский лад свое имя, представился он. – Главный инженер и совладелец казино «Черная дыра», мультимиллионер.

Я изобразил легкое удивление: мультимиллионер – и в таком заведении!

– Иногда хочется побыть рядовым гражданином, отдохнуть от бремени власти и денег, – с видом уставшего сноба объяснил он. – Можешь называть меня просто Лебом – мне будет приятно. Договорились?

Ну, конечно. Мы еще много о чем договорились в тот вечер. Леб Девкальд, получив свободные и терпеливо слушающие уши, разразился таким потоком беззастенчивого вранья, что я чуть в нем не утонул. По крайней мере, ночью того дня я выдал Иолии такие комплименты, что она спросила, не пьян ли я. Нет, выпил я тогда мало, больше угощал «мультимиллионера», взявшего с собой не ту кредитную карточку. А он врал и врал. И не краснел.

Засомневаться я позволил себе только один раз: – Не может быть, чтобы у тебя были все электронные схемы казино! Ведь они хранятся в секрете даже от директора!

– Не веришь?! – На лице Девкальда появилась торжествующая улыбка: впервые говорил правду, а ему не верили. – Завтра, нет, послезавтра покажу их тебе. Прямо здесь!

– Если покажешь, весь вечер угощаю тебя, – в свою очередь пообещал я.

Сегодня я и шел с надеждой исполнить обещание. Зайдя в бар, увидел Леба Девкальда за тем же столиком и с торжествующей улыбкой на лице. Значит, придется поить его.

Обменявшись приветствиями, Девкальд сунул мне под столиком миниатюрный видеомагнитофон.

– На, смотри! Только осторожно, чтобы никто не заметил.

Никто не заметил. И в этот раз, и в следующий, когда через два часа я выволок в доску пьяного Леба в туалет и переснял схемы на свой видеомагнитофон. На это ушло всего три минуты, а предыдущие сто семнадцать ушли на спаивание. Для этого мне надо было заявить, что впервые вижу человека умеющего так много выпить, а потом делать почаще заказы и оплачивать их. Оказывается, хвастливость дружит с жадностью и обе у Девкальда одинакового размера – безразмерные. Сомневаюсь, что завтра он вспомнит с кем пил и сколько раз показывал схемы.

Иолия уже отбыла свой срок в парикмахерской и что-то пробурчала о вежливости королей – точности. Хотя я, по ее мнению, не король, но пригласил Иолию в самый лучший и дорогой ресторан города. Там она приложила максимум усилий, чтобы вызвать во мне ревность. Ее очень злило, что я в этом отношении, опять-таки по ее мнению, не на королевской высоте абсолютно лишен такого яркого чувства. Тут она ошибалась. Я ревновал ее даже к взглядам и так сильно, что стрелка моего «ревмометра» уже зашкалила, и Иолины отчаянные потуги не могли продвинуть стрелку ни на йоту дальше.

После такого вечера в ресторане и подобной ему ночи в коттедже, я вернулся в отель совершенно измочаленный. Тук и Родроб, предупрежденные мной, бодрствовали за ящиком бутылок с дешевой адской жидкостью, годной разве что для ведения химической войны. Эти двое нашли общий язык, состоявший из постукиваний и мычания, и, как я понял, болтали они без умолку.

– Родроб, возьми у меня в номере ящик с провизией, неси его во флайер, а ты Тук, – я постучал по пластинке. – выбирайся на крышу через окно.

Интересно было бы посмотреть с улицы, как Тук проделывает это. Эдакий пятнадцатиметровый червяк бесшумно полз по стене, словно нанизывая на коричневое тело бледно-голубые этажи отеля. Хорошо, что время – пять часов утра, а то бы на улице собралась толпа зевак. Во флайере он занял весь трюм, для Родроба не осталось места, пришлось дружкам разлучиться. Родроб сидел рядом со мной в кабине, восхищенно наблюдал, как я за четыре секунды вывел флайер на высоту десять тысяч метров. Он ожидал от меня еще каких-нибудь воздушных финтов, но я ввел в бортовой компьютер координаты точки приземления и переключился на автопилот. Родроб сразу же заснул, а я еще минут десять смотрел на восходящее солнце. Оно осветило клубящиеся под нами облака, сделав их розовыми, и казалось, что по красному столу размазали комковатую манную кашу. Каша медленно разжижалась, разжижалась, становилась все ближе и вдруг залепила мне глаза…

Проснулся я от прерывистого аварийного сигнала и не сразу понял, где нахожусь и что происходит. Флайер, завалившись на левое крыло, падал, вклинился уже в облака и собирался закрутиться в штопор. Я переключился на ручное управление. Флайер перекувырнулся через левое крыло, потом через правое, точно хотел намотать на свое серебристое туловище вату облаков, чтобы смягчить удар при падении. Вот он выпал из них. Под нами были горы. И Ни одной мало-мальски удобной площадки не только для посадки, но и для падения. Невероятными усилиями и лишь благодаря хорошей летной практике (летаю с детства) мне удалось выровнять машину. Теперь мы планировали над острыми и тупыми горными вершинами. Я, как загипнотизированный, смотрел на них и пытался угадать, какая будет наша.

Рядом послышалась возня – Родроб вылазил из кресла. Я и забыл, что он в кабине.

– Не покидай кресло, может придется катапультироваться, – предупредил я. – Остановился двигатель, нет подачи топлива.

– А Тук?

Я промолчал в ответ.

– Угу, – промычал Родроб и исчез в глубине флайера.

Прощаться пошел, подумал я. Напрасно: как раз Тук и останется невредимым. Я постучал в переборку, отделяющую кабину от трюма, приказывая Туку покинуть флайер.

Через минуту флайер накренился на правое крыло, выровнялся и, казалось, вздохнул с облегчением. Чуть позади машины планировала коричневая линза Тук пытался не отстать.

Прямо по курсу, во впадине между двумя карами, появилась небольшая долина, перерезанная посередине речушкой. Там я и хотел катапультироваться.

– Родроб!

Тишина. Интересно, не вывалился ли этот волосатый придурок вместе с Туком? Я попробовал повернуть влево или вправо, чтобы, описывая круги, спуститься в долину. Ничего не получилось. Значит, надо прыгать или врежемся вон в ту гору скорее всего, прямо в складку, похожую на плохо обработанный кремниевый нож.

Вдруг флайер вздрогнул и рванулся вверх – заработал двигатель. Я сразу переключил его на задний ход. Через какое-то время флайер замер на месте. Теперь – вниз. Машина медленно опускалась прямо на речушку. Ничего, перед землей толкну флайер немного вперед. И тут двигатель опять заглох, и я начал молить бога. чтобы речушка оказалась мелкой. Флайер все быстрее и быстрее падал на землю. Я еще раз позвал Родроба. Можно было бы и одному катапультироваться, но неудобно как-то оставлять в беде человека, который пытается спасти вас обоих. Что ж – не врезались носом, так шлепнемся брюхом – пока трудно сказать, что хуже.

Двигатель опять запустился, и падение замедлилось. Мы плавно опускались на речушку. Вскоре стали видны большие валуны, обмываемые потоками чистой воды. Я уже хотел переключиться на передний ход, чтобы пропланировать немного и опуститься не на воду, как двигатель опять заглох. Всё – теперь нам точно предстоит купание.

Не искупались. Выручил Тук. Он толкнул флайер в хвост, и мы более-менее удачно шлепнулись на зеленую травку между речушкой и склоном.

В кабину, вытирая руки о штаны, ввалился Родроб.

– Ты запустил двигатель?

– Угу.

– Разбираешься в них?

– Работал в мастерской но ремонту.

– А почему раньше не говорил? – возмущенно задал я дурацкий вопрос.

На что получил осмысленный ответ:

– Ты не спрашивал.

Пережевав полученный урок, я проверил системы флайера. Были неисправны топливная система и аварийный передатчик. Не работал и радиотелефон. Значит помощи ждать неоткуда.

Я выпрыгнул из флайера, завалился в густую траву. Когда лежишь на спине и смотришь в высокое небо, хорошо думается. А думать было о чем. Столько неисправностей – не случайное совпадение. Но зачем им убивать меня до выполнения задания? Нет, что-то тут не то. Значит, кто-то хотел, чтобы я разбил флайер, но остался жив. Судя по времени, авария должна была произойти над заливом. Никто ведь не знал, что я полечу в другую сторону. Ай да молодец я! Флайер стоит четыреста тысяч, ему бы дали утонуть, меня спасли, и хочешь-не хочешь – пришлось бы выкладывать наличные. Ай да Менрайт!

– Родроб!

– У-у. – Он стоял возле моей головы и жевал сэндвич.

– Сами отремонтируем флайер?

– Угу.

Ремонт занял двое суток. За это время Тук успел общипать всю траву в долине и порядком обмелить речушку. Он превратился в огромную тушу, передвигающуюся ползком. Хорошо, что в конце долины было глубокое ущелье. Когда мы взлетели, Тук темнокоричневым наростом метрового диаметра висел на переборке грузового трюма, а на месте ущелья появился невысокий холмик, над которым гудел большущий рой крылатых насекомых, такой плотный, что казалось, будто грозовая туча зацепилась за землю.

Механик прокатной фирмы, флегматичный мужчина с плоским и гладким, словно отутюженным, лицом, осматривал флайер с подозрительной дотошностью, не упустил ни одной вмятины на корпусе, ни одной сорванной гайки в механизмах. Его дотошность обошлась мне в двадцать семь тысяч экю – таков счет за ремонт.

– Ноги моей больше не будет в вашей фирме! И всем знакомым отсоветую! пригрозил я, оплачивая счет.

– Это право клиента, – нравоучительным тоном изрек механик.

Хотел я было высказать кое-что об их фирме и правах клиента, но решил, что попадать в полицию мне сейчас ни к чему. Чтобы успокоиться, к Тонгейсу отправился пешком. Когда идешь по самодвижущемуся тротуару, кажется, что живешь чуточку быстрее попутчиков, и это подзаправляет самоуверенностью, становишься на полголовы выше собственной мании величия, и настраивает на хорошее настроение.

В мастерскую Тонгейса я зашел веселым и довольным жизнью. Самоучка нехотя оторвался от ящика, напичканного радиодеталями, и сутулая спина Тонгейса стала похожа на вопросительный знак в конце фразы, написанной на лице: «Какого черта?» Поняв «какого», выбрался из-за стола и торопливо зашагал в дальний конец мастерской, к заветной двери.

Яхта стояла на транспортной тележке, готовая к перевозке на космодром. Тонгейс рассказал и показал, что сделал. На вопросы отвечал с недовольной миной, будто выдергивал и дарил мне на память по здоровому зубу.

Когда зубов набралось на ожерелье, я оставил его в покое:

– Все ясно. Хорошо поработали.

– Сегодня вечером корабль будет на космодроме. Вот жетон. – Он вручил мне пусковой жетон. Владельцем яхты значился Тонгейс.

На обратном пути владелец мастерской остановился перед кормовым отсеком корабля.

– Да, я тут одну штуковину поставил, – ткнул он пальцем в похожую на блюдце линзу из кристаллов. – В общем, отражает лазерные лучи.

Патрульные корабли, чтобы задержать нарушителя, поражают его в кормовой отсек, где расположен двигатель. Тонгейс, оказывается, изобрел надежный щит.

– А если выстрелят два одновременно?

– Линз четыре, каждая охраняет дугу в сто двадцать градусов.

– Отражение направленное?

– Да. В любую сторону, кроме обратного направления и «мертвой зоны» корпуса корабля.

Значит не напрасно я пришел не через пять дней, а через неделю. Представляю, что бы он натворил, задержись я в горах еще на несколько дней.

От Тонгейса я пошел в другую мастерскую, расположенную в квартале для бедняков. Она была маленькой, малопригодной для работы и без заветной дверцы в дальнем углу. Хозяин был таким же озлобленным изобретателем-самоучкой, как и Тонгейс, но покровителя не имел, поэтому делал любую работу, какая подворачивалась, и не задавал лишних вопросов. Я показал ему пусковой жетон яхты.

– Нужен второй. На имя Френка Нокхида.

Он повертел жетон в руке, презрительно хмыкнул.

– Сто экю. Зайдите через час.

Я пришел через полтора, просидев их в баре неподалеку среди молчаливых людей с озабоченными лицами и беззаботным ветром в карманах. Кое-кто из них прощупал меня взглядом на предмет облегчения от кредитной карточки, но мой звероватый облик отбивал охоту проделать подобную операцию. Зато хозяин мастерской с удовольствием сделал меня беднее на сто экю и вручил два жетона. Работа была отличная, не подкопаешься. Поэтому я достал из кармана дискету, вставил в его убогий рабочий компьютер старого образца. На экране высветились электронные схемы.

– Мне нужно еще и вот это.

Изобретатель рассматривал схему, причмокивая губами от удовольствия. Казалось, он обсасывает каждую деталь.

– Чье изобретение?

– Мое.

Оно было действительно моим – плод двухлетних стараний во время последней отсидки.

Хозяин мастерской посмотрел на меня подобревшим и немного завистливым взглядом. Потом опять уставился на схему и, радостно вскрикнув, ткнул пальцем в один из блоков.

– А это можно сделать проще! Тут убрать и соединить напрямую с этим блоком, – и, в подтверждение своих слов, сыпанул горстью формул. В теории я был слабоват, поэтому сказал: – Делай, как хочешь, но выходные данные должны быть не ниже запланированных. Прибор мне нужен через две недели.

– Не успею. Потребуются дорогие материалы и обработка схемы на мощном компьютере, а у меня… – он развел руками, показывая, что у него есть, точнее, что ничего нет.

– Я дам аванс.

– Но потребуется… – он запнулся, – …не меньше пяти тысяч.

Бедолага: пять тысяч для него – сумма, за которой начинается катастрофическое богатство.

– За работу я возьму всего тысячу, – добавил, как бы извиняясь, он.

Такая работа стоит не менее трех. Видимо, делает скидку как сопричастному к делу изобретательства. Я отыскал в ворохе деталей его кредитную карточку, заброшенную туда после получения ста экю, и перевел на нее двадцать пять тысяч. Сунув карточку под нос владельцу, произнес:

– Купишь хороший компьютер и лучшие материалы. Работать только в мастерской, о приборе никто не должен знать. Уложишься в срок – остаток денег и компьютер твои.

Он посмотрел на меня сомневающимся взглядом: сумасшедший или нет?

– Я по рекомендацию Дика Верини.

Дик Верини иногда бесплатно защищает интересных ему типов, пару раз помог и этому выпутаться из сомнительных историй, грозящих, как пособнику, несколькими годами. Имя рекомендателя успокоило хозяина мастерской, заставило поверить в свалившуюся на него удачу в образе новенького мощного компьютера и баснословной, по его мнению, суммы денег.

– Через две недели прибор будет готов, – как клятву в суде произнес он.

– Я могу опоздать немножко – годика на два-три. В любом случае договор остается в силе и о приборе никто не должен знать.

Хозяин мастерской догадывался с кем имеет дело, поэтому не удивился и ни о чем не спросил.

– Прибор будет ждать, – пообещал он.

Я ему поверил. Только в одном случае он не выполнит обещание – если умрет, чего ему не желаю. Хотя, если все станут такими честными, рискую остаться безработным. К сожалению, это мне не грозит: человечество никогда не научится прогрессировать только в лучшую сторону.

С этой грустной мыслью я отправился на свидание с Иолией. Вылет назначен мной на утро, корабль заправлен, оснащен и проверен. Тук и Родроб сидят в отеле, связанные строгим приказом не есть и не пить и указанием номерному их не обслуживать. Вроде бы все готово, все обдумано, но никак не верится в предстоящую операцию. Поверю тогда, когда корабль оторвется от стартовой площадки. Впрочем, тогда появится другое – легкое зудение и подрагивание каких-то неведомых мне жилок в мозге, в том его отделе, который заведует клеткой со страхом. Возможно, это не жилки, а прутья той клетки: зверь хочет на волю, зверь жаждет поединка. Скоро он получит и то, и другое…

Грот был глубоким, высоким и сухим. Светло-коричневые стены его, отшлифованные океанскими волнами, напоминали засохшее тесто. Звуки вязли в них, и человеческие голоса становились гуще и сливались с рокотом прибоя. Я лежал у входа, наблюдал за берегом. Когда-то здесь была бухточка. Со временем океан отступил, подарив суше маленький пляж, огороженный обрывистым берегом, склоны которого были изъедены большими и маленькими пещерами. Песок на пляже был белесым, точно выгорел на солнце. Метрах в пяти от воды темнела полоса сухих водорослей, выброшенных последним штормом. А когда океан разгуливался от души, добирался он и до нашего грота: в глубине грота было небольшое соленое озерцо, оттуда тянуло затхлой водой. Примерно посередине между мной и озерцом расположились Родроб и Тук. Первый спал, положив голову на живот искусственной наяды, а что делал второй – это знал только он. Но что бы ни делал, а сторож он отличный. Уже несколько раз давал мне знать о появлении животных около грота. Приходили они из глубины острова, бродили вдоль берега и снова исчезали в лесу. Где-то там, в девяти километрах от грота, спрятан корабль. Мы удачно проскочили мимо спутников охраны, воспользовавшись метеоритным дождем, удачно приземлились и вовремя замаскировались. Место посадки я выбрал до отлета, когда смотрел фильм о Морее. Приземлились мы на единственный безлюдный из больших островов, в северо-восточной части его, у подножия потухшего вулкана, похожего на старух, прокуренную трубку. Склоны вулкана уже обросли травой, кустарником и невысокими деревьями, особенно густая зелень была в складках, образованных застывшей лавой. В одну из складок я и посадил корабль. Деревья и маскировочный экран надежно спрятали его от человеческих глаз, а от богатой металлами лавы шея такой фон, что незачем было бояться электронных наблюдателей. В чем мы и убедились, когда через полчаса над островом пролетел флайер экоохраны. Правда, оттуда далековато до грота, но для этого я и привез с собой Родроба.

– Родроб!

– Ну? – Косматая голова лениво оторвалась от наядиного живота.

– Подежурь, я отдохну.

– Угу…

Сейчас он примется за еду и будет уничтожать тюбик за тюбиком, благо их еще с полмешка. Остальные полтора сожрал, почти без моей помощи, за восемь дней нашего пребывания в гроте. Пусть ест, ему предстоит тяжелая работенка.

Разбудил меня Тук. Родроб лежал у входа, мерно работал челюстями. Равнодушный взгляд его буравил песок на пляже. Я было решил, что опять какой-нибудь лесной хищник вышел на берег полюбоваться океаном, и закрыл глаза, но Тук во второй раз требовательно двинул меня шипом в бок.

На берегу, поблескивая на солнце влажными боками и спинами, резвились две наяды, самка и самец… Она лежала на животе и медленно вертела головой, наблюдая за самцом, а он описывая вокруг нее круги и время от времени тыкался мордой в ее тело, заставляя перевернуться на спину. Парочка была метрах в пятидесяти от нас, ветер дул с океана, и в грот залетал горьковатый запах мускуса. Я посмотрел на Родроба. У него даже волосы на бороде пригладились – настолько благотворно действовал этот запах. Я прижал к приглаженной бороде респиратор.

– Готовь наяду!

Самка уступила самцу. Перевернувшись на спину, она подставила солнцу выпачканные в песке живот и большие молочные железы. Самец взобрался на нее и подогнул к земле двойной, как у ласточки, хвост.

– Внимание!

Родроб, полусогнутый, стоял позади меня с искусственной наядой в руках. Держал ее хвостом кверху, и грива наяды подметала светло-коричневую пыль.

Я одел на спину переносной «зонтик» – прибор, создающий электронные помехи в радиусе пятнадцать метров, приготовил пистолет с нервно-паралитическими пулями.

Где-то в глубине леса взвыл хищник, затрещали ветки. Это спутник охраны стеганул испульсом любителя полакомиться морскими животными. Посмотрим, так ли надежно сработает спутник и против нас.

Наяды замерли, тела их расслабились. Самец будет в экстазе около минуты, самка – пять-шесть. Вот самец тяжело сполз с самки, медленно задергался в сторону океана. Едва он исчез в воде, я включил «зонтик».

– Вперед!

Самка была уже под «зонтиком», когда очнулась и услышала наши шаги. Поздно: теперь уже не пробьются к спутнику сигналы передатчика, установленного людьми на ее теле. Я выстрелил из пистолета в округлый серовато-белый бок, прямо в темное пятнышко прилипшего к шерсти песка. Песок обсыпался, тело наяды дернулось, чуть изогнулось, будто потягиваясь перед сном, безжизненно обмякло. Три часа она будет живым трупом.

Я надрезал бугорок на ее шее, вынул оттуда маленький передатчик, положил его в кармашек на теле искусственной наяды.

– Запускай ее, – приказал я Родробу.

Он потащил искусственную наяду в воду, а я занялся живой. Надо было упаковать ее во влагосохраняющий мешок, чтобы тело не пересохло от долгого пребывания на воздухе. Уже застегивая мешок у нее на шее, я услышал пиканье сигнализатора, висевшего у меня на ремне. На табло горели буквы и цифры: «СВ-98». С северо-востока к нам приближался флайер, дистанция до него 98 километров. Это около пяти минут лета.

– Родроб, за мной!

Куда там! Этот балбес все еще возился с моделью. Как тащил ее хвостом кверху, так хвостом вперед и хотел отправить в плавание, и никак не мог понять, почему она возвращается к берегу. Я подбежал к нему, развернул наяду и оттолкнул от берега ногой. Набежавшая волна накрыла ее, какое-то время я еще видел светлое пятно, быстро уплывающее в глубь океана.

– Хватай живую и бегом в грот!

Родроб бежал позади меня. Хвост наяды опять торчал кверху, а голова волочилась по песку. Ничего – отмоем. Главное – успеть спрятаться от флайера экоохраны. Сигнализатор на ремне буквально разрывался от громкого пиканья. Набегу я глянул на небо. Справа и чуть выше вулкана появилась маленькая точка. Казалось, она движется прыжками – в каждое следующее мгновение увеличивалась раза в два. До грота оставалось метров десять.

– Быстрее!

На входе в грот я споткнулся и влетел в него кубарем. Родроб перецепился через меня, и нет бы уронить на меня наяду, а самому пролететь дальше, так грохнулся на меня сам, а добыча полетела в Тука, сидевшего в проходе. Я вскрикнул от боли и пополз с Родробом на спине в грот.

– Дальше! – хрипел я потускневшим от натуги голосом.

В этот момент сигнализатор запикал самым высоким тоном – флайер над нами. Я выключил «зонтик», снял его и приготовил оба пистолета – с нервно-паралитическими и боевыми пулями. Если в экипаже не больше трех человек, как-нибудь справимся. Я постучал Тука по пластинке, давая команду приготовиться к бою. Родроба инструктировать незачем: драться он всегда готов.

Сигнализатор сообщил, что флайер достиг оконечности острова, развернулся и опять приближается к нам. Летит он, наверняка, на малой высоте, сейчас зависнет над пляжиком и заметит наши следы на песке. Они приведут к гроту. Если пилот опытный, то выстрелит в грот снаряд с усыпляющим зарядом, а потом спокойненько повяжут нас. Я подполз к входу, чтобы узнать намерения экипажа.

Зеленый флайер завис над темно-голубым океаном метрах в двухстах от берега, напротив того места, где к воде шли следы. А ведь они не похожи на человеческие, понял вдруг я. Вместо отдельных неглубоких ямок на песке выделялись несколько ложбинок, похожих на русла высохших ручьев. Выходит, глупость Родроба спасла нас, ведь волоча наяду головой по песку, он замаскировал наши следы под наядины.

Флайер повернулся к острову хвостом, набирая высоту, полетел вслед за искусственной наядой. Пусть летит. Аккумуляторов хватит на двое суток. Главное, чтобы наяда не выкинулась до вечера на какой-нибудь остров, тогда охрана сообразит, что имеет дело с фальшивкой. А ночью нас уже не будет на Морее.

Я подождал, пока угомонится сигнализатор, работающий на дистанцию сто километров, включил «зонтик», одел его на спину.

– Бери наяду, идем на корабль, – приказал я Родробу.

На этот раз Родроб нес наяду головой вверх. Тук замыкал шествие, ковыляя на четырех конечностях, причем задние были сдвоенные, как у наяды. Передвигаться на них было не очень удобно, создавалось впечатление, что кто-то подгоняет Тука ударами под зад. Шли звериными тропами, приходилось часто, нагибаться, пролезая под нависшими в полутора метрах над землей ветками, перелазить через стволы упавших деревьев. Родроб сопел позади маня все громче и громче. Респиратор искажал сопение, и оно напоминало урчание испорченного крана.

Через каждые два километра я делал привал. Родроб осторожно клал наяду на землю, а потом срубленным деревом валился рядом. Я мог только посочувствовать ему: сам нес сорок килограмм груза: «зонтик», сигнализатор, продукты и оружие.

В ста метрах от места последнего привала, когда я уже считал захват наяды удачно законченным, произошла непредвиденная задержка. Что-то тяжелое так долбануло меня по голове, что я полетел кверху ногами в ложбину, заросшую мелким колючим кустарником. Обдирая руки о колючки, я выбрался из ложбины и наткнулся на Родроба. Он стоял на четвереньках и мотал головой из стороны в сторону. Респиратор сполз на шею, а из набрякшего, как переспелая слива, носа капала кровь. Чуть дальше Тук сражался с делизером – шестилапым ящером с узкой пастью, заполненной десятисантиметровыми зубами, и с длинным, тяжелым хвостом. С этим хвостом мы с Родробом и познакомились.

Ящеру нужна была наяда. Едва Тук отступил немного, как делизер вспорол зубами мешок. Еще раз грызанет – и весь наш труд насмарку. Пришлось стрелять. К сожалению, под руку попал пистолет с боевыми патронами. Делизер выгнул спину, будто готовился к прыжку, на миг замер в этой позе и медленно завалился на бок.

Я осмотрел его. Оказывается, передатчиками снабжены не только наяды. Хорошо здесь работает экоохрана. Стоит мне удалиться с «зонтиком» на пятнадцать метров от делизера, как спутник охраны поднимет тревогу и через полчаса сюда прибудет флайер. Значит, без боя не взлетишь, а это человеческие жертвы и всегалактический розыск, причем преследование начнут прямо от Морей и закончится оно удачно для космопола. Да, одно дело – пять лет «Карусели», а другое – десять на Джедайге. Оттуда через десять лет возвращаются семидесятилетними стариками. Если возвращаются…

– Родроб, обработай рану наяде, – поручил я, а сам присел на корточки, прислонившись «зонтиком» к стволу молодого дерева. Подножка в начале забега делает меня злее и решительнее, чего не скажешь о падении перед самым финишем. Из уставшего тела выползала мудрость беззубого старца за пиршеским столом: зачем оно тебе нужно? яхта есть, деньги есть – плюнь на наяду и мотай на все четыре стороны! И действительно появлялось желание плюнуть на всё.

Ко мне подошел Тук и потерся одной теперь уже из шести лап. Сочувствует. Черт его знает, как фаготекс догадывается о моем самочувствии, но частенько Тук раньше меня понимал, что со мной происходит. Спасибо, малыш. Я погрел зажигалкой шип.

Ты смотри, у него и хвост появился. Ну, совсем делизер… А почему бы и нет? Хоть они с разных планет, а близкие родственники, по крайней мере, к одному отряду можно отнести.

Я вскрыл бугорок на шее делизера. Передатчик был похож на шляпку трубчатого гриба. Я поднес его к лапе Тука, потом вставил в шею делизера, опять вынул.

– Родроб, достань из аптечки скальпель. – Я погладил Тука по лапе, подбирая, где надрезать кожу. – Ну что, Тук, потерпишь?

По лапе пробежала судорога, лапа начала втягиваться в тело.

– Не хочешь, не надо…

Вместо этой лапы вылезла другая, с более светлой и мягкой кожей. Лапа замерла перед скальпелем, рядом с пластинкой вздулся бугорок.

– Спасибо, малыш. Я вскрыл бугорок, вживил в зеленовато-коричневое мясо передатчик, обработал рану. В награду погрел шип зажигалкой.

– Будешь идти в двадцати метрах позади нас, понял?

Тук помахал в воздухе раненой лапой.

Я обернулся к наяде и увидел, что Родроб собрался ее изнасиловать. Не хватало мне секса на звериной тропинке! Впрочем, обвинять Родроба не за что, сам виноват: не заставил его одеть респиратор, вот он и поплыл, надышавшись мускуса.

– Отойди от нее! – Я двинул Родроба ногой в бок. – Придем на корабль, там и поразвлекаешься. Ее надо быстро опустить в воду, иначе тело пересохнет, мешок ведь порван.

Оставшуюся часть пути одолели без происшествий. Наяду опустили в аквариум, и Родроб уселся возле толстого стекла наблюдать за «возлюбленной». Я запретил трогать ее раньше, чем через два часа. А сам переоделся и сидел в рубке, ожидая наступления ночи. Метрах в ста от корабля, в одной из заросших кустарником ложбинок, сидел Тук. Страдать ему в одиночестве до отлета.

А вот и зеленый флайер зоохраны. Он пролетел над кораблем, завис над фаготексом. Надеюсь, кустарник помешает им рассмотреть, кто перед ними. А рассмотрят, то увидят немного уменьшенную копию делизера, если Тука не заинтересовал какой-нибудь другой урод. Наверное, не заинтересовал, потому что флайер пролетел дальше и завис над тем местом, где я подстрелил делизера. Ящер похоронен под грудой опавших листьев, чтобы найти его, надо хорошенько покопать. Флайер повисел пару минут и полетел дальше. С час он кружил над островом, как стервятник над умирающим зверем, зависал то в одном месте, то в другом, так и не осмелился опуститься на жертву и улетел в северном направлении.

С вечера начался дождь. Пришлось мне помокнуть, когда ходил за фаготексом. Бедняга лежал в кустах, собрав все пластинки на спине, потому что не шибко любит дожди. Вернувшись со мной на корабль, он первым делом протянул мне лапу с передатчиком.

– Поноси еще, – попросил я.

Тук печально качнул лапой: надо – так надо.

Не дожидаясь прилета флайера экоохраны на поиски исчезнувшего из эфира ящера, я стартовал навстречу струям проливного дождя и изломанным, ослепляющим молниям. Электрические небесные разряды дополняли помехи, создаваемые «большим зонтиком» корабля. А над облаками я уже летел полным ходом, так что, если нас даже и засекут, то пока разберутся, корабль успеет выскочить из зоны наблюдения. Мысленно я сделал ручкой охране: благодарю за безупречную службу!

Вернулись мы за день до начала фестиваля. По рекомендации Менрайта я посадил корабль в самом дальнем секторе космодрома. Таможеник и карантинный врач, видимо, получили по толике от доходов заведения «Елена и Парис», осмотр произвели поверхностно, в грузовой трюм даже не заглянули.

Едва они покинули корабль, на борт поднялся Менрайт.

– С благополучным прибытием! – Он блеснул тридцатидвухзубой улыбкой и протянул мне холеную руку.

Я от души даванул ее, чтобы узнать, как быстро он глотает улыбки. Ты смотри – можно на чемпионат посылать!

Подув на ладонь, будто обжег ее, Лок Менрайт снова одел улыбку, но уже шестнадцатизубую.

– Привезли?

– Конечно. – Я сделал приглашающий жест в сторону грузового трюма. – Прошу.

Возле аквариума сидел на корточках Родроб. Он с жалостью смотрел на наяду, плавающую за толстым стеклом. Так же он сидел почти все время перелета. Я разрешал вынимать наяду из воды раз в сутки и всего на час. Родроб кормил ее и удовлетворял с ней страсть. И не только свою. Морское животное с гладкой короткой шерстью отвечало взаимностью на любовь сухопутного животного с длинной курчавой шерстью. Раньше я ставил Родроба ниже себя за неумение общаться с людьми, а теперь завидовал ему, ведь это неумение – обратная сторона умения сливаться с природой. Тук, обычно спавший во время полетов, на этот раз бодрствовал рядом с Родробом, в рубку заглядывал лишь изредка, наверное, чтобы не забыть, кто все-таки его хозяин. Теперь они оба недружелюбно встретили Менрайта, и если бы не мое присутствие, бордель остался бы без управляющего. Я посочувствовал Родробу, но на вопрос Менрайта, кто это такой, кинул презрительно:

– Вьючное животное: принеси-отнеси-пошел к черту. Перед отлетом рассчитаю его, – и приказал Родробу: – Займись дозаправкой корабля.

Родроб, понурив голову, побрел выполнять приказ. В коридоре он столкнулся с двумя рабочими, несшими ящик для наяды. Рабочие разлетелись к переборкам, а ящик стукнулся о потолок, а затем грохнулся на пол.

– Недисциплинированный слуга, – констатировал Менрайт, заходя вслед за мной в салон отдыха.

Я пожал плечами: мол, какой есть.

– Когда думаете улетать?

– Сегодня, – ответил я и налил в две рюмки коньяк – не самый дорогой, но самый лучший на этой планете.

– Отложите отлет на завтра, – вкрадчиво посоветовал Лок Менрайт и попробовал коньяк. Судя по выражению лица, он так и не сумел оценить напиток. – С вами хочет познакомиться шеф…

– А я не хочу с ним знакомиться, – перебил я.

– …приглашает на вечеринку в свой загородный дом, – продолжал, будто не слышал возражения, Менрайт. – Это в двухстах километрах от города, чудное местечко в предгорье: девственный лес, чистое озеро, водопад. Будет скромное неофициальное открытие фестиваля.

– Хорошо, я подумаю, – сказал я, понимая, что спорить бесполезно.

– Кстати, о корабле не передумали, может возьмете деньгами? Шестьсот тысяч сверх аванса.

– Мне нужна эта яхта, – отрезал я. – Документы принесли?

– Нет, – улыбаясь, ответил он. – Шеф подозревал, что это единственный способ зазвать вас к себе. Он хочет лично вручить документы и «пожать мужественную руку» – дословно повторяю его выражение. Простим старику маленький каприз.

Я недовольно гмыкнул.

– Боитесь, что обманут?

– Нет. Думаю, не в Ваших интересах, чтобы полиция узнала о наяде.

– И заявите на себя? – Менрайт посмотрел на меня с неподдельным интересом. Видимо, раньше не встречал отчаянных людей.

– Заявлю.

В глазах Менрайта мелькнула торжествующая злоба. Он провел холеной рукой по голове, пытаясь, наверное, уложить мои крамольные мысли в свои рабские извилины, а заодно проверяя идеально причесанные волосы.

– Ваш пусковой жетон отдам в обмен на документы, – предупредил я следующий его вопрос.

– Хорошо. – Менрайт допил коньяк, осторожно, словно боялся заразиться от стола, поставил рюмку. – Шеф предоставил в ваше распоряжение один из своих флайеров. Машина на стоянке у космодрома. – Он так же осторожно положил на стол пусковой жетон от флайера. – Перед отлетом с нашей планеты оставите жетон у дежурного по космодрому.

– До вечера, – попрощался он, но руку не подал.

– До вечера, – сдерживая смех, сказал я.

Ящик с наядой уже всунули в трюм грузопассажирского флайера, Лок Менрайт сел в машину, она поднялась в воздух и полетела в сторону борделя.

Я позвал Родроба в салон. Мой сообщник был вялым и словно стал ниже ростом и уже в плечах. Чтобы встряхнуть его, я пообещал:

– Не грусти, достанем тебе другую наяду: опыт у нас есть.

Родроб посмотрел недоверчиво. Мой уверенный вид успокоил его, Родроб сразу подрос на полголовы и раздался на полметра в плечах.

– Но для этого нам нужен корабль. Будешь стеречь его, как стерег наяду. Я сейчас куплю кое-что, пришлю сюда. Примешь товар у трапа и погрузишь на борт. На корабль никого не пускай. Тук все время должен быть рядом, я проинструктирую его. В три часа ночи взлетишь и посадишь корабль где-нибудь здесь, – я показал точку на карте, – замаскируешь, как я учил, и выпустишь Тука погулять. Пусть гуляет до моего прилета. Ждите меня до понедельника. Если не прилечу… – я замолчал, не зная, что ему посоветовать.

– Прилетишь, – буркнул Родроб.

Лучшего пожелания удачи не придумаешь!

– Постараюсь, – суеверно произнес я. – Вот тебе пусковой жетон корабля. Я дал ему жетон на имя Френка Нокхида. Настоящий жетон лежал у меня в нагрудном кармане. – Все, до встречи.

– До скорой встречи, – поправил Родроб и проводил меня до трапа.

На стоянке у космодрома я по номерному знаку отыскал предоставленный в мое распоряжение флайер. Новенькая машина последней модели. Я крутанул на нем несколько фигур высшего пилотажа над космодромом, чтобы привыкнуть к флайеру, а потом полетел в сторону бедной окраины города.

Хозяин мастерской ждал меня. Он все никак не мог поверить в свалившееся на него счастье, и только отдав прибор заказчику и не услышав требования вернуть деньги и компьютер, немного успокоился.

Я проверил прибор на стенде и еще раз убедился, насколько хорошо иметь дело с талантливыми.

– Надо отвезти его на космодром, а по некоторым причинам… – Я отвезу, – прервал мои объяснения хозяин мастерской.

Я рассказал кому отдать прибор и добавил:

– Это надо сделать сейчас.

– Только запакую его и сразу повезу, – пообещал он.

Из мастерской я полетел в ближайший супермаркет, заказал все, что мне было нужно, оплатил счет и доставку на корабль. Один маленький пакет я взял с собой и спрятал в холодильник во флайере, будто это сэндвичи для пикника. Теперь можно заняться личными делами. Я направил флайер в сторону западной окраины города.

Иолия встретила меня с обычной сдержанностью.

– Как слеталось?

– Отлично!

– Что будешь пить? – Что-нибудь покрепче. – Я бы начал не с выпивки, а с кровати, но видел, что Иолии не до этого. – А как у тебя дела?

– Тоже отлично. Съемки закончились, посмотрю фестиваль – и домой. – Она налила мне ахлуа, а себе сделала легкий коктейль.

– Со мной не хочешь полететь?

– Куда? – В путешествие по космосу. С сегодняшнего дня я владелец роскошной яхты.

– Я бы с удовольствием отдохнула месяца два-три на Яунии, – выдвинула она встречное предложение.

Яуния – планета-курорт. На ней, чтобы чувствовать себя человеком, надо тратить около ста тысяч в месяц. Три месяца на двоих обойдутся в шестьсот. Сумма подозрительно отдавала Менрайтом.

Я развел руками:

– Таких денег у меня нет.

– Продай яхту, – посоветовала Иолия и посмотрела на меня с надеждой.

Я отрицательно помотал головой, и надежда в ее глазах сменилась гневом. Так женщина смотрит на мужчину, разрушившего ее дом.

– Значит, нам больше не о чем говорить, – отрезала она. – Надеюсь, сейчас ты меня не прогонишь? – Теперь уже я смотрел с надеждой: многодневное воздержание давало о себе знать. Можно, конечно, сходить в публичный дом, но проститутка – это наполовину женщина.

– Оставайся, – после паузы ответила Иолия.

Прощание было запоминающимся. Иолия забыла о прежних потугах на лидерство, превратилась в рабыню, а точнее, в нормальную женщину, слабую и нежную. Случись это раньше, я бы почувствовал себя самым счастливым человеком на земле, а сейчас это напоминало об исполнении последнего желания перед казнью. И на том спасибо…

Обессиленная, она лежала на животе, спрятав лицо в подушке. Длинноногое тело ее отражалось в зеркале на потолке, и казалось, будто она отдается белому облаку, а рядом пролетает, падая на землю, отвергнутый любовник, то есть я. Действительно, пора бы мне вернуться на землю. Не дай бог опоздаю на «скромную» вечеринку – кому обремененные деньгами тузы тогда завидовать будут?!

Я встал с кровати, хотел сходить в душ, но Иолия глухим голосом попросила:

– Не возвращайся больше в эту комнату.

Я понял, что еще чуть-чуть, и она заплачет, но не хочет, чтобы я видел. Бедненькая: посылает на смерть и жалеет! Эти слезы и решили ее судьбу. Я собрал в охапку свою одежду и, прижимая ее к груди, пошел в душ, насвистывая веселый мотив.

Скромное неофициальное открытие фестиваля, стоило, наверное, столько, во сколько городу обойдется весь фестиваль. Полукруглая двухэтажная вилла с башнями на торцах сияла тысячами огней и была похожа на серебряную подкову на черном льду. Построенная на склоне холма, она как бы сдерживала напор девственного леса, росшего выше, и охраняла ухоженный парк, спускающийся от виллы к озеру. На берегу озера, рядом с причалом для скутеров, была площадка для флайеров. Машины были одна лучше и дороже другой, и стоянка напоминала рекламный павильон какой-нибудь межгалактической авиакорпорации. Я с трудом нашел место для своего флайера, припарковался. Что ж, пойдем покружимся над стаей хищников. Кое-кто из них вполне может стать моей жертвой. Или уже был.

Я потолкался между денежными тузами, слетевшимися на фестиваль со всех уголков Вселенной. Каждый из этих людей стоил не меньше ста миллионов, по крайней мере, я узнал несколько денежных «баронов» и троих «герцогов». Они разбились на группы, пили, ели и разговаривали. Скорее всего, о деньгах. Голову даю на отсечение, что за ночь здесь будет заключено сделок на такую сумму, какая не перебывает у меня за всю жизнь. Ничего, пусть нагуливают жирок: не мне, так моим коллегам крупнее добыча достанется.

Из многочисленных удовольствий, предложенных гостям, я выбрал самое простое и самое надежное – выпивку. В баре ко мне подсел мужчина моих лет, богатый наследник, поставивший себе цель умереть нищим, но так и не справляющийся пока даже с приращением капитала. Звали его Вим Снарп. Ему понравилось мое умение пить и презрение к деньгам.

– Френк, – еле ворочая языком, говорил он, – ты мне нравишься! Давай выпьем за знакомство!

Я выпил в десятый раз за знакомство. Снарп с восхищением смотрел, как я залпом проглотил очередную порцию ахлуа, попробовал проделать то же самое, но поперхнулся.

– Бр-р-р, гадость!.. Ничего, я научусь пить не хуже тебя! Ты прилетишь ко мне в гости, на мою собственную планету, и мы будем… – он полез во внутренний карман пиджака, позабыв досказать, что же мы будем. Из кармана он достал жетон с кодом от защитного экрана его планеты. – Вот, на, – сунул он мне жетон. – Жду тебя в любое время.

– Заскочу как-нибудь на днях, – пообещал я полусерьезно и спрятал жетон. Черт его знает, как повернется жизнь, а укромное местечко никогда не помешает.

Около полуночи меня отыскал Лок Менрайт. Он прямо истекал любезными улыбками, дарил их направо и налево и так легко гнул спину в поклонах, будто раньше его обязанностью было вылизывать гостям подошвы. Мои подошвы в число избранных не входили, поэтому Менрайт разговаривал со мной, одев на лицо будничную улыбку, причем восьмизубую. Значит, дела мои совсем плохи.

– Шеф ждет вас.

Аудиенция состоялась в большом кабинете, расположенном в левой башне. Кабинет был обставлен скромно, богатство хозяина выдавали лишь висевшие на стенах картины, каждая из которых была включена в Фонд Шедевров. Шеф, бодрый старичок с маленькой головкой, большими ушами и огромной лысиной, утопал в глубоком кресле. Он сплел пальцы рук перед грудью, оперся на них острым подбородком, и создавалось впечатление, что голова лежит на плахе. Позади кресла стояли две держиморды. На мое приветствие шеф медленно закрыл и медленно открыл глаза. Бесстрастный взгляд их прощупал меня от темечка до ногтей на ногах и, я думаю, оценил с точностью до одного экю. Такое я не умею, зато хорошо оцениваю степень порядочности, что и проделал. Оба были не в восторге от объекта изучения, оба попытались скрыть это, и оба не сумели.

– Садись, – тоненьким, изношенным голоском разрешил шеф.

Я погрузился в кресло, стоявшее напротив него.

– Что будешь пить? – Во время деловых разговоров не употребляю, – скромно заявил я.

– Качество, достойное подражания, – изрек шеф и укоризненно посмотрел на Менрайта.

Управляющий борделем сделал глотательное движение, точно хотел затолкать назад, в желудок, прилившую к лицу бледность.

Шеф улыбнулся уголками губ, повернул глаза в мою сторону и ласково, как добрый дедушка спрашивает любимого, но балованного внука, поинтересовался:

– Сынок, ты не удовлетворишь мое любопытство: почему ты предпочитаешь корабль деньгам, на которые можно купить лучший?

– Допустим я влюбился в яхту.

– Любовь, любовь… – старик хихикнул. – Эх, молодежь, у вас одно на уме… Я бы тебе, сынок, посоветовал…

– В советах не нуждаюсь, – оборвал я. Шеф долго хлопал ресницами, удивленный пренебрежением к его советам. Взгляд его, потеплевший было, опять покрылся корочкой бесстрастности, и я понял, что оттолкнул протянутую мне соломинку. По крайней мере, для шефа я уже перестал существовать. Пока только для шефа.

Он вынул правую руку из-под подбородка. Стоявший справа телохранитель вложил в нее документы.

– Договор дороже денег, – сообщил шеф таким тоном, будто именно он и только сейчас додумался до этого, и протянул документы Менрайту.

Управляющий взял их двумя руками и передал мне. Я вручил в обмен на них старый пусковой жетон корабля.

Шеф сделал едва заметный жест рукой – проваливайте! – и опять подсунул правую часть плахи под подбородок. Эх, топор бы мне!..

Лок Менрайт догнал меня в коридоре и возмущенно закаркал, перейдя вдруг на «ты»:

– Как ты мог, разговаривать с шефом таким тоном?! Это самый богатый человек на планете! Одно лишь казино «Черная дыра» приносит ему полмиллиарда в год!..

Ах, он, оказывается, хозяин «Черной дыры»?! Это судьба! Если бы у меня была совесть, она бы не мучала после того, что я сделаю. Потому что это будет ответ на будущий поступок шефа.

Менрайт, догадавшись, что слова его колышут только воздух, убавил громкость и возмущенность, спросил деловито:

– Пробудешь здесь до утра?

– Вряд ли. Поболтаюсь еще часика два-три и полечу в отель. Надо отдохнуть перед стартом.

– Счастливого пути! – с многозначительной улыбкой пожелал Лок Менрайт и затерялся в толпе гостей.

Вылетел я в половине третьего. Переключившись на автопилот, ждал ответа, каким способом попробуют меня убрать. О том, что это случится, я догадался, когда получил в свое распоряжение флайер шефа: об исчезновении этой машины никто не узнает и никто не заявит в полицию. Каким способом он исчезнет: взрывное устройство или собьет другой флайер? В любом случае это случится не около виллы. Скорее всего, между двумя грядами невысоких гор. Ближняя гряда была чуть выше дальней, и я решил этим воспользоваться. Вот и ответ: флайер без сигнальных огней догнал меня, пристроился в хвост и сбавил скорость. Нас разделяют минуты две полетного времени. Мне их хватит.

Я достал из холодильника пакет. В нем был наспинный летательный аппарат для любителей прогулок на свежем воздухе. Я одел аппарат и, когда флайер пролетел над ближней грядой и резко снизился, выбросился из кабины.

Угадал прямо на верхушку дерева. Ветки изрядно похлестали меня по лицу и рукам, досталось и телу. Зато преследователь, черной тенью промелькнувший надо мной, ничего не заметил. Я видел, как он быстро догнал мой флайер и произвел выстрел из электропушки. Заряд был мощнейший, флайер буквально вспыхнул электрической лампочкой и сразу же потух, словно перегорела нить накала. Через несколько секунд где-то внизу заскрежетало, точно тупым ножом вспарывали консервную банку. Наемный убийца выстрелил еще раз, видимо по обломкам, и исчез в направлении виллы.

Время три ноль-две. Мой (теперь уже мой) корабль две минуты назад стартовал с космодрома. То-то шеф будет озадачен исчезновением яхты. Ну, это его трудности. А мы займемся преодолением своих – посвятим на свидание с кораблем. Погодка, конечно, не прогулочная и одет я легко, но делать нечего. Особенно доставалось от холодного ветра. Он добрался до каждой косточки и словно тряс их, проверяя, надежно ли закреплены. Вроде бы надежно. Через час и три четверти я засек сигналы передатчика, вживленного в тело Тука. Еще двадцать минут полета, и карманный пеленгатор вывел меня на двуногого (в честь Родроба, наверное) фаготекса. Тук проводил меня к кораблю, замаскированного под скалу. В свете только что взошедшего солнца я проверил маскировку и счел Родроба достойным называться моим учеником.

– Ну что, Тук, не надоела тебе эта побрякушка в лапе? – спросил я, забравшись вслед за фаготексом в корабль.

Тук настолько быстро сунул мне под нос лапу с передатчиком, что сомнений быть не могло.

– Не волнуйся, сейчас снимем. Больше она нам не нужна.

Уже около часа сидели мы с Туком в подвале казино «Черная дыра». Постепенно затих над нашими головами шум последнего, третьего, дня фестиваля, даже самые азартные игроки вынуждены были оставить в покое рулетки и колоды карт: пошел пятый час понедельника, казино закрылось. Теперь шла сдача недельной выручки в банк. Переводили ее по многоканальному кабелю, вделанному в стену. Прямо передо мной в стене темнел проем, снятая панель лежала на полу. В проеме клопом присосался к кабелю прибор, изготовленный руками изобретателя-самоучки. Отсасывал здорово: цифры на табло еле успевали переплетаться из одной в другую. Вскоре они замерли, достигнув миллиона, и кредитная карточка выскочила из прибора. Я забрал ее и вставил следующую. На табло на миг появилась однозначная цифра, сменилась двузначной, эта, чуть медленнее, – трехзначной. Пошел отбор девятой доли. Всего их будет десять: я оценил покушение на мою жизнь в десять миллионов экю.

Неподалеку от казино, на стоянке среди жилых домов. замер невзрачный флайер, взятый напрокат. В нем поджидает нас Родроб. После трех суток бездействия на корабле он прямо рвался на дело и долго и обиженно сопел, когда я отказался взять его с собой. Слишком он громоздкий и шумный, а тишина в подвале казино как в холодильнике морга. Я и Тука заставил идти не на пластинах, хотя шума от них – всего ничего.

На табло уже горела шестизначная цифра. А ведь отнимается всего четвертая часть выручки. Да, здорово они тряхнули гостей фестиваля. Впрочем, если судить по схеме, позаимствованной у электронщика-хвастуна, сдавалась выручка из нескольких увеселительных заведений. В конце коридора была дверь, ведущая в одно из них. Наверное, подземный ход, соединяющий казино с каким-нибудь баром или рестораном неподалеку. С другой стороны коридор поворачивал направо, затем налево и заканчивался дверью, ведущей в подсобные помещения. Через эту дверь мы проникли в подвал. Оттуда сейчас и послышались звуки неторопливых шагов. Кого-то несли сюда черти. И, как всегда не вовремя.

Я отсоединил прибор, вставил панель на место. Теперь надо открыть дверь. Было же время просчитать код на замке, так нет, понадеялся на удачливость. Подключившись к замку, я понял, что карманный компьютер не успеет перебрать миллиарды комбинаций до подхода проверяющего. Я применился к двери спиной, осел на корточки и достал из подмышечной кобуры пистолет. На дистанции тридцать метров – а именно столько было до поворота коридора – я не делаю промахов. Жаль, что не удастся провернуть операцию без жертв: не люблю брака в работе.

Шаги становились все громче и громче. Кто-то уже миновал первый поворот, приближался ко второму. Шел медленно и шаркал ногами, будто прогуливался по аллее весеннего парка. Шаркать ногами осталось ему не больше минуты, а потом пойдет гулять его душа. Пробьется ли она через потолок подвала и полукруглую крышу? Я поднял голову, прикидывая путь души – и радостно, но беззвучно присвистнул.

В потолке поперек коридора проходила толстая труба. Одна половина ее была вделана в бетон, а другая выпирала набрякшей веной. И за ней можно было спрятаться. Правда, с помощью спецснаряжения, но ведь у меня есть Тук.

Шаги приближались к повороту, в моем распоряжении осталось несколько секунд. Я показал фаготексу, что от него требуется. Тук моментально подрос на четырех лапах, став похожим на стол. Я взобрался на него и в тот же миг прилип к потолку около трубы. Тук присосался к стене и трубе у меня в ногах, лишь одна его лапа прижимала мое тело.

Человек прошел поворот, двигался к нам. Он был изрядно пьян и что-то бормотал под нос. Вот он подошел к трубе. Сейчас поднимет голову и… Я плотнее сжал рукоятку пистолета и затаил дыхание. Мне даже почудилось, что слышу, как антистрахины радостно заработали челюстями, пожирая мощную струю адреналина.

Человек прошел под трубой. Заработало переговорное устройство в его руке, и он остановился. Сверху я видел небольшую плешь на его макушке, тщательно замаскированную зачесанными назад волосами. Я прицелился прямо в середину ее.

– Девкальд, отбой, – послышалось из переговорного устройства. – Из банка сообщили, что помеха исчезла.

Ба, да это оказывается мой старый знакомый Леб Девкальд – «совладелец и главный инженер казино»!

– Я же вам говорил!.. – начал было Девкальд, но собеседник исчез из эфира.

На его месте я бы тоже отключился, а на своем – вынужден был выслушать речь до конца. Это был монолог, посвященный собственной гениальности, и если бы слова превращались в маленькие камушки, их хватило бы на огромный памятник. Пусть из слов, но воздвигнув его, Леб Девкальд решил обмыть такое важное событие. Из кармана появилась плоская бутылка с ахлуа. Отпивая из нее, Девкальд запрокинул голову. Не пройди он вперед лишние полметра, сейчас бы уперся взглядом в ствол пистолета. Леб Девкальд оказался везучим: не только прошел эти полметра, но и смотрел под ноги, когда шел назад.

Едва он скрылся за поворотом, Тук опустил меня на пол. Я посмотрел на девятую кредитную карточку. Чуть больше ста тысяч. Хвастун уберег шефу почти два миллиона, но тот никогда об этом не узнает и не отблагодарит. Можно, конечно, добрать их, но жадность губит. Даже кинслеров. Иногда, обожравшись, они не могут взлететь и становятся добычей мелких грызунов.

Тем путем, что пришли, уходить теперь было опасно, поэтому я занялся дверью, ведущей неизвестно куда. Замок был с секретом, отнял у меня четыре с половиной минуты. За дверью начинался коридор метровой ширины. Чтобы не обтирать стены, я шел, выставив правое плечо. Впереди ковылял Тук. Он стал узким, будто побывал в огромных тисках, и обзавелся одиннадцатью лапами, почему-то расположенными на одной прямой. Хотел бы я знать, кого он сейчас изображает.

Коридор привел нас в «Елену и Парис». Я счел это указанием судьбы осчастливить Родроба. Аквариум с наядой, скорее всего, находится рядом с бассейном, который, как я слышал, расположен под крышей. Чтобы попасть туда, надо прогуляться по всему борделю. Что ж, рискнем.

По коридорам сновали женщины в прозрачных туниках, надетых на голое тело. Лица были такими уставшими, что казалось, будто косметика прокисла на них, свернулась и обсыпается при ходьбе: оружие отслужило и превращалось в прах. Но, как бы в подтверждение его былой силы, то тут, то там валялись мужчины, павшие на любовно-алкогольном фронте. Иногда я наступал на них, чтобы правдоподобней изображать пьяного. Впрочем, эта мера предосторожности была лишней: не только на меня, но и на Тука никто не обращал внимания. Я мог понять женщин. В пять часов утра, после трех суток бешеной фестивальной свистопляски, хочется одного – завалиться спать суток на трое.

Наяду мы нашли в комнате на последнем этаже. Она лежала на полу. Тело ее высохло и шерсть дыбилась, как наэлектризованная. Рядом валялся обнаженный мужчина с широким, женским задом. Перед тем как вырубиться, он успел обблевать половину комнаты. Я, придерживаясь второй половины, добрался до наяды и опустил ее в аквариум. Затем я выкурил сигарету и проинструктировал Тука. Придется ему действовать за двоих, у меня ведь руки будут заняты.

Наяда яростно сопротивлялась, ни за что не хотела выбираться из воды. Пришлось применить силу. В итоге моя голова познакомилась с ударами ее хвоста, а одежда – с водой из аквариума. Впридачу, шум привлек чьето внимание. Я крепче обнял завернутую в простыню наяду и прижался к стене возле двери. В дверь постучали, не дождавшись ответа, открыли. В номер ввалился охранник с пистолетом в руке. Увидев перед собой Тука, охранник замер, пытаясь сообразить, что это за чудо. Пока человек думал, фаготекс действовал. Пистолет бултыхнулся в аквариум, а охранник, тяжело охнув, осел на пол. Рана на его голове тянула на две недели госпиталя – Тук умеет бить. Такой же раной обзавелся и второй громила, охранявший служебный выход.

Через десять минут мы были возле флайера. Родроб радостно мычал, отнимая у меня наяду.

– Вези ее на корабль и сразу опусти в аквариум. Тука забирай с собой.

– А ты?

– Мне тут должок один заплатить надо, – ответил я и встал на самодвижущийся тротуар, понесший меня в сторону западной окраины города.

Начинался новый день, но улицы были пусты и флайеры не проносились над домами. Три дня праздника вымотали всех. Устали люди, устали машины, устали огни реклам. И дома были похожи на ступы, загнанные во время шабаша.

В Иолин сад я попал через забор. Ухоженные клумбы и газоны, подстриженные деревья, напоминающие геометрические фигуры, насаженные на карандаши. Из чувства протеста человеческому издевательству над природой я пошел не по дорожкам, а напрямую. Под ногами захрустели стебли цветов и ветки кустов, на серо-зеленом от росы газоне остались темные пятна от моих туфлей.

В коттедж проник через окно. Сначала заглянул в подсобное помещение и обесточил здание. Мало ли какими приборами оно напичкано, а мне лишний шум ни к чему.

Иолия лежала полураздетая на застеленной кровати. Одежда валялась на полу, а одна туфелька примостилась на трюмо между бесчисленным количеством флакончиков и баночек. Рядом с кроватью стояла почти пустая бутылка коньяка. Интересно было бы глянуть на лицо пьяной Иолии, но лежала она на животе, уткнувшись носом в подушку. Как она умудряется дышать?!

Ничего, мучиться ей осталось недолго. Я поймал на мушку подмышечную впадину, повел пистолет чуть вправо, туда, где грудь мыском выпирала из под тела. Чуть выше груди я и выстрелил.

Мне нравится тяжелое и грустное молчание Космоса. Я могу часами сидеть в темной рубке корабля и смотреть на звезды. Они наводят меня на печальные мысли о собственном ничтожестве, о недолговечности этого ничтожества, о скромности его возможностей и даже желаний. Двигатель корабля работает беззвучно, думать не мешает. Не мешают мне и Родроб с Туком. Они в грузовом трюме, болтают, как я думаю, о крепости мужской дружбы и, в доказательство слов, Родроб время от времени бросает Тука и развлекается с наядой. Не мешало бы и мне отдохнуть, но…

Я посмотрел на экран локатора. За нами гнались два быстроходных перехватчика. Через нисколько минут они выйдут на дистанцию применения оружия. Это не патрульные корабли Космопола, это привет от шефа. Наследил я двумя флайерами – взятыми напрокат и Иолиным, – отправленными на автопилоте в город. Кто-то засек их, прошелся контркурсом и засек старт корабля. Теперь предстоит бой.

Пора. Я ввел в бортовой компьютер указания о применении оружия и средств защиты, затем переключился на ручное управление. Знаю, что компьютер справится не хуже меня, но чувствую себя увереннее, когда сжимаю штурвал.

Три корабля завертелись в карусели фигур высшего пилотажа. Я старался развести нападающих подальше друг от друга, а они – догнать и уничтожить. Скорость у всех троих была примерно одинаковая, ведь я перешел с экономического хода на аварийный, пространства для отсупления – хоть отбавляй, так что бой мог затянуться если не до бесконечности, то до израсходования топлива – точно. А топлива у меня месяца на два. Перехватчики поняли это, и один из них попробовал перерезать путь к отступлению. Я «зевнул», давая ему это сделать. И тут же, «от страха», совершил вторую ошибку – подпустил обоих на дистанций выстрела.

Они выстрелили одновременно. Корабль легонько тряхнуло, на приборах задрожали стрелки и потускнела подсветка. В следующее мгновение были поражены двигатели на обоих перехватчиках. Это сработало изобретение Тонгейса. Каждый из перехватчиков получил отраженный от моего корабля выстрел своего напарника. Не зря, выходит, я опоздал к Тонгейсу на два дня. А ведь задержка произошла по вине шефа, получается, он сам себе навредил.

Добивать перехватчиков я не стал. Пусть поболтаются в космосе, пока кто-нибудь не подберет их. Может, поумнеют и поменяют профессию. Я переключил управление на автоматическое и пошел отдыхать.

Иолия, завернутая в покрывало, лежала в своей любимой позе – на животе. Она слышала, как щелкнул замок и открылась дверь, слышала и мои шаги, но не спешила узнать, кто ее похититель. Бутылка с тонизирующим напитком была наполовину пустая, значит, Иолия уже избавилась от паршивого состояния, которое возникает от нервно-паралитического заряда. Теперь надо взбодрить ее. Я вынул из бара бутылку ахлуа, наполнил две большие рюмки.

– Подымайся, выпьем за отлет.

Услышав мой голос, Иолия вздрогнула, легла на бок, лицом к переборке, а колени поджала к животу, словно защищала от удара. Никто ее не ударил. Она медленно села, обхватив руками колени, и старалась не смотреть на меня.

– Ты живой, – то ли утверждая, то ли удивляясь, произнесла она.

– Конечно. – Я протянул ей рюмку… – На, выпей.

Рюмка подрагивала в ее руке, а в лице было столько скорби, точно должна была выпить яд.

– Значит, ты живой… – теперь уже только утвердительно прошептала она.

Глубокомысленный вывод. А что будет, когда выпьет ахлуа?!

Иолия отпила полрюмки и буднично спросила:

– Куда мы летим?

Нет, дорогуша, я не дам тебе стать прежней, я сломаю тебя, и сломаю не наказанием, а наградой.

– В свадебное путешествие.

– Чье?

– Твое и мое. Она согнулась внутренне, но не сломалась, а предпочла отказаться от награды.

– Я не могу быть твоей женой.

– Потому что работала против меня на Менрайта? – как бы между прочим спросил я.

Она испуганно дернулась.

– Ты знал?!

– Конечно, – спокойно ответил я. – Мне всегда подозрительны случайные знакомства. И кроме тебя никто не знал, что я полечу прогуливать Тука на дальний берег залива.

– И тебя не смущает, что я… что ты мог погибнуть из-за меня?

– Погибнуть я мог только из-за собственной глупости, – сказал я и добавил: – Но надеюсь, ты больше никогда не будешь работать против меня. Одно дело – случайный знакомый, другое – муж.

И она сломалась.

Потом были слезы и объяснения в любви. Потом было еще кое-что. После этого «кое-что» мы лежали расслабленные в кровати, Иолия смотрела на меня счастливыми глазами и поила прямо из горлышка бутылки. Пить лежа неудобно, ахлуа стекало по подбородку, капало на грудь. Иолия весело смеялась и вливала еще и еще, не забывала и сама отхлебнуть. Когда расправились с бутылкой, она спросила:

– Где мы проведем медовый месяц?

– Только не на Яунии, потому что…

– …у тебя не хватит денег? – закончила за меня Иолия. – У меня есть деньги, хватит на пару месяцев.

– …потому что, – продолжил я, – у меня есть восемь миллионов, позаимствованных у владельца казино «Черная дыра», и надо на какое-то время затеряться, пока с жертвы не спадет пыл мстительности. Поэтому мы погостим годик у одного моего знакомого мультимиллионера, мечтающего стать нищим, поможем ему в этом тяжком деле. Тебя устраивает медовый месяц длиной в год?

– Полностью!

А меня частично. Кинслер спикировал, кинслер имеет право отдохнуть. Но сомневаюсь, что меня хватит на год спокойствия.

Мать была несчастна.

Она похоронила Мужа и Сына, и Внуков, и Правнуков.

Она помнила их маленькими и толстощекими и седыми и сгорбленными.

Мать ощущала себя одинокой березкой среди выжженного Временем леса.

Мать молила даровать ей Смерть: любую, самую мучительную.

Ибо она УСТАЛА ЖИТЬ!..

Но приходилось жить дальше… И единственной отрадой для Матери были Внуки ее Внуков, такие же глазастые и пухлощекие. И она нянчилась с ними и рассказывала им всю Жизнь, и Жизнь своих детей и своих внуков…

Но однажды Гигантские Слепящие Столбы выросли вокруг Матери, и она видела, как сгорали заживо ее праправнуки, и сама кричала от боли плавящейся кожи и тянула к Небу иссохшие желтые руки и проклинала его за свою Судьбу.

Но Небо ответило новым свистом разрезаемого воздуха и новыми вспышками Огненной Смерти.

И в судорогах, заволновалась Земля, и миллионы ДУШ вспорхнули в Космос.

А Планета напряглась в ядерной апоплексии и разорвалась вдрызг…

Маленькая розовая Фея, покачиваясь на янтарной веточке, уже в который раз щебетала своим подружкам о том, как много лет назад, пролетая на другой конец Вселенной, она заметила голубовато-зеленую, сверкающую в лучах Космоса небольшую Планету.

– Ах, она так чудесна! Ах! Она так прекрасна! – ворковала Фея. – Я весь день летала над изумрудными полями! Лазурными озерами! Серебристыми реками! Мне было так хорошо, что я решила совершить какое-нибудь Доброе Дело! И я увидела Мальчика, одиноко сидящего на берегу усталого пруда, и я подлетела к нему и прошептала: «Я хочу выполнить твое Заветное Желание! Скажи мне его!» И Мальчик поднял на меня прекрасные темные глаза: «У моей Мамы сегодня день рождения. Я хочу, чтобы Она, несмотря ни на что, жила вечно!»

– Ах, какое благородное желание! Ах, какое оно искреннее! Ах, какое оно возвышенное! – пели маленькие Феи. – Ах, как счастлива эта Женщина, имеющая такого благородного сына!

В оранжевом от звезд и комет Космосе мчались раскаленные куски разорвавшейся Планеты.

И на одном из черных обломков сидела Мать, застывшая в Отчаянии и Бессмертии…

В пятницу после обеда я наконец-то вплотную занялся очерком. То есть заперся у себя в каюте, распаковал пишущую машинку, вставил чистый лист бумаги и сверху крупно напечатал:

«ИЗ ЖИЗНИ ОТДЫХАЮЩИХ. ОЧЕРК.»

Название я придумал давно. Его, собственно, и придумывать не надо было. А вот с текстом вышла неувязка. Никак не придумывался текст. Кость в горле у меня этот треклятый очерк. Три дня осталось, а готово еще только одно название. Не идет текст, и все. Забыло меня вдохновение. Конечно, я славно проводил время и без этого капризного гостя, но, боюсь, редактор меня не поймет. Да я и сам виноват: нечего было предлагать. Обошелся бы он как-нибудь и без моей паршивой писанины. Я вздохнул тяжко и задумался. Надо было начинать. На размышление ушло всего минут пять. Я склонился над машинкой и бойко застучал по клавишам. Получилось следующее: «Шел по морю корабль. Корабль был туристический, и плыли на нем мы пятнадцать советских студентов. Счастливые победители конкурса, устроенного японской фирмой „Мун“ совместно с нашим Интуристом. Нам достался главный приз – двухнедельный круиз по экваториальной части Тихого океана». Я напечатал точку и остановился. Все это ерунда. Только первое предложение и можно оставить. Второе, правда, тоже куда ни шло, но меня в нем одно слово смущает. Черт его разберет, как правильно – «туристический» или «туристский». Я опять тяжко вздохнул и отодвинул машинку. Терпеливо просидев на месте еще пятнадцать минут и ничего не надумав, я поднялся, накинул на плечи пиджак и отправился на палубу подышать свежим воздухом. На палубе никого не было. Вернее, почти никого. Сгустившиеся тучи и накрапывающий дождик прогнали всех моих сотоварищей в каюты. Но я сказал «почти никого», потому что два героя все-таки остались. Укрывшись под тентом, Андрей с Борькой самозабвенно играли в шахматы. Они даже не заметили, как я подошел. Взглянув на доску, я сразу смекнул, что дела черных (то есть Борьки) плохи. Ему грозит мат в несколько ходов. В принципе, этого и следовало ожидать: Андрей с первых же дней нашего знакомства показался мне рассудительнее и серьезнее взбалмошного Борьки. Я закурил и стал наблюдать, как будут развиваться события. А события развивались даже быстрее, чем я предполагал. Андрей остроумно пожертвовал пешку. Борька, не мудрствуя лукаво, «съел» ее и тем самым подписал себе смертный приговор. Андрей в ответ двинул ладью, и я понял, что жить Борьке осталось не более двух ходов. Дальнейшее меня уже мало интересовало. Я покинул теплую шахматную компанию и не спеша пошел к себе, чтобы снова помучиться над очерком. У двери, ведущей вниз, я задержался, докурил сигарету, прицелился и бросил ее в урну. Она чудом повисла на самом краешке чаши. А уходить ох как не хотелось! Я подумал, что очерк еще пару минут подождет, облокотился о поручень и стал смотреть, как дрожит за бортом океан.

ОН НЕ ВИДЕЛ, КАК БРОШЕННЫЙ ИМ ОКУРОК, НЕ УСПЕВ ПОГАСНУТЬ, УПАЛ С УРНЫ, ВОПРЕКИ ВСЕМ ЗАКОНАМ ПРИРОДЫ ПОКАТИЛСЯ ПО ПАЛУБЕ И ПРОВАЛИЛСЯ В ВЕНТИЛЯЦИОННУЮ ЩЕЛЬ МАШИННОГО ОТДЕЛЕНИЯ.

Вдруг я услышал странный звук. Как будто какой-то исполин с силой сделал выдох. А через секунду где-то внизу загрохотало. Все последующее заняло считанные мгновения, но у меня перед глазами проходило точно в замедленной съемке. Палуба прямо передо мной внезапно вспучилась, ломая настил и переборки. Столик, за которым играли Андрей с Борькой, приподнялся, перекувыркнулся, разбрызгав по сторонам шахматные фигурки, и грациозно полетел за борт. Андрей, вцепившийся в свой стул, так верхом и последовал за ним. А растерявшегося Борьку здорово шмякнуло о спасательную шлюпку. В ту же минуту в спину мне ударила неведомая сила и швырнула вперед, прямо в черную дыру, разверзшуюся посреди палубы и выплевывающую обломки внутренностей корабля. Меня крутануло, подбросило и напоследок чем-то крепко стукнуло по голове. Больше я ничего не помню. Не знаю, сколько продолжался этот ад, сколько я пребывал в беспамятстве. Но очнулся я тоже от удара – уж не помню, которого по счету. Очнулся – это слишком сказано. Просто я вдруг почувствовал, что лежу весь мокрый на чем-то неровном, жестком и холодном. И понял, что живой. Чувства возвращались ко мне постепенно. Возникло ощущение, будто меня трясут за плечо. Потом я услышал голос – слабый и далекий. Он звал меня: – Виктор, Витька, ты живой? Вить!.. Голос становился все громче и громче, и я догадался вскоре, что это Борька-шахматист. Но я не мог пошевельнуться, я не чувствовал ни рук, ни ног. Я был даже не в силах открыть глаза. Потом я понял, что меня куда-то несут. Причем несут небрежно, будто бревно, а не человека. Умудрились даже стукнуть обо что-то. Кто-то застонал. Господи, да ведь это же я стонал! Странное это ощущение – мысль работает, а тело не повинуется. Будто парализованный. Неужели я на всю жизнь таким останусь? Эта мысль испугала меня. Я напрягся и неистовым усилием воли заставил себя пошевелить пальцами правой руки. Получилось! Но это движение отобрало столько сил, что я опять на некоторое время отключился. Когда сознание вернулось ко мне, я снова почувствовал, что лежу на чем-то твердом, но на сей раз гладком. В голове шумит, но в целом состояние сносное. Я осторожно приподнял веки. Солнечный свет безжалостно ударил по глазам и на несколько мгновений ослепил меня. Чуть попривыкнув к нему, я разглядел перед собой Борьку и… Андрея. Того самого, который вылетел за борт. Через четверть часа стараниями Борьки я уже знал в общих чертах, что с нами приключилось. Оказывается, нас троих после взрыва выбросило в океан, а уж он, потом, руководствуясь непонятно какими соображениями, выплеснул нас на почти круглой формы скалистый островок, имевший в поперечнике метров сто. Таким образом, мы остались совершенно без средств к существованию, зато живы и невредимы. Остальные же, несомненно, погибли. И мы-то спаслись чудом, только потому, что находились в момент взрыва на верхней палубе. Первым пришел в себя Борька. В двадцати шагах от него лежал Андрей. Борька привел его в чувство, а затем в противоположной стороне островка наткнулись на меня и перенесли подальше от воды. Так я очутился чуть ли не посередке острова, на одинокой, высоко поднятой, точно операционный стол, отполированной природой гранитной плите. Скалы отступили от этой плиты, создав вокруг небольшую ровную каменистую площадку. Единственной достопримечательностью острова был старый деревянный столб с перекладиной в форме буквы Г. Он торчал около самой плиты, напоминая чем-то виселицу. Непонятно, для каких целей его сюда воткнули, но ясно хотя бы, что когда-то на эти скалы ступала нога человека. Правда, было это давно и нет никаких оснований надеяться, что подобное повторится в ближайшее время. А значит, мы обречены. Пока Борька рассказывал мне обо всем, эта мысль неотвязно стучала у меня в мозгу. Когда он замолчал, я обронил задумчиво: – А вот успели ли они дать SOS? Андрей меня понял. – Вряд ли, – ответил он. – Взрывом разворотило весь корабль. Сразу. – Значит, в ближайшие три дня нас никто не хватится. За это время без пресной воды мы просто подохнем. – Может быть, будет дождь. Мы сделаем выемки в скалах, и они наполнятся водой, – предложил Борька. – Ты умеешь вызывать дожди? – ехидно спросил я. – Посмотри на небо. На небе не было ни облачка. Это сколько же мы пролежали без сознания, если ветер успел далеко унести пугавший на корабле дождик? – Если не пойдет дождь – будем умирать, – негромко сказал Андрей. Как-то уж слишком буднично прозвучали у него эти слова. Наверное, целый час просидели мы на гранитном «столе», не говоря ни слова друг другу и тупо разглядывая нагромождения скал. От этого пейзажа мне стало тошно. Захотелось пить и курить. Курить даже сильнее. Инстинктивно я принялся шарить у себя по карманам. Но пиджака, когда-то небрежно накинутого на плечи, естественно, не было, а сигареты я держал обычно в нем. Так что все мои старания были напрасны. Впрочем, нет. В заднем кармане джинсов я нащупал зажигалку и свернутую вчетверо бумажку. Я заботливо положил зажигалку рядом с собой (одежда-то на мне уже практически высохла на солнце, но внутри карманов было еще мокро; так что пусть-ка зажигалка подсохнет), а записку аккуратно развернул. Бумага была сырая и буквально расползалась в руках. Я положил ее на ладонь, разгладил и прочел:

«УБЕЙ НОЖОМ ДВОИХ – И ТЫ СПАСЕШЬСЯ».

Синяя паста. Корявый детский почерк. Та-ак. Нельзя сказать, чтобы я испугался. Я не сомневался, что эту глупую записку мне подсунули, пока я был без сознания. Сделать это могли только Андрей или Борька. Скорее, даже Борька – у него натура такая, взбалмошная. – Зачем ты это сделал? – небрежно поинтересовался я у него. Борька изобразил на лице удивление. – Вот это. – Я протянул ему бумажку. Он прочитал. – С чего ты взял, что это я написал? Да я в глаза этой бумажки не видел! – А ну, дай-ка, – попросил Андрей и взял у меня с ладони записку. – Чушь какая. – Я пойимаю, что чушь, но откуда она у меня взялась? – рассердился я. На корабле мне ее подсунули, что ли? – Вполне может быть, – равнодушно согласился Андрей. – Там же нож упоминается. А какой у нас может быть нож? Борька вдруг изменился в лице и стал лихорадочно ощупывать свои карманы. И вытащил из кармана брюк симпатичный складной ножик. Пластмассовая рукоятка изображала выгнувшуюся лису. – Однако, – глупо пробормотал я. – Нож появился, – скучающим голосом прокомментировал Андрей. – А нет ли у тебя там еще чего-нибудь случайно? – И вправду есть, – осипшим внезапно голосом сказал Борька и вытащил из кармана листочек бумаги, кое-как свернутый, измятый и промокший. Он развернул его и побледнел. Я отобрал бумажку и прочел:

«УБЕЙ НОЖОМ ДВОИХ – И ТЫ СПАСЕШЬСЯ»

Та же самая паста. Та же самая рука. Вот теперь я почувствовал себя неуютно. Одна записка еще ничего, но две… Андрей даже не стал читать, он и так все понял. Тень беспокойства мелькнула у него на лице, и он принялся тщательно исследовать содержимое своих карманов. Но не обнаружил ничего интересного. Кроме свернутой вчетверо бумажки. – Так я и знал, – не испуганно, а обреченно произнес он, передавая ее мне. Пальцы у меня дрожали, когда я разворачивал эту бумажку. Я уже знал, что на ней написано. И все же неприятный холодок пробежал по спине, когда я вновь увидел корявые синие буквы:

«УБЕЙ НОЖОМ ДВОИХ – И ТЫ СПАСЕШЬСЯ»

Я положил все три записки на плиту рядом с зажигалкой и ножом, который оставил там Борька. Три абсолютно одинаковых записки. Мистика? Наваждение? Или все-таки хитрая и неумная шутка? – Мужики, – сказал я, стараясь, чтоб в голосе у меня звучала уверенность. – Если эти записки написал кто-то из нас, пусть признается прямо сейчас. Про себя я могу сказать лишь то, что к ним непричастен – я дольше вас был без сознания, вы оба это подтвердите. – А меня Борька привел в чувство, так что… – Андрей развел руками. Мы уставились на Борьку. Он, конечно, сообразил, что подозрение падает на него и только на него, у него одного нет алиби. – Да вы что… – заикаясь от волнения и покраснев, пролепетал он. – Да вы… Да у меня… Да у меня и ручки-то нет! – Ручку можно выбросить, – заметил я. – Вон сколько места кругом. Целый океан! – Так что же, выходит, я эти проклятые записки написал? И себе написал, да? – Конечно, – согласился я. – Чтоб отвести подозрение… Но ты не волнуйся, мы поняли тебя. Ты же просто хотел этими записками отвлечь нас от мыслей о смерти, разве не так? Только это у тебя не очень ловко получилось. Неудачная шутка. – Да вы… – Борька соскочил с плиты. – Да не делал я этого, не делал, понятно? – Ладно, кончай валять дурака, – оборвал я его. – Будь доволен тем, что мы на тебя не сердимся. У Борьки было очень злое красное лицо. Никогда не видел я его таким. – Вы мне не верите! – истерически закричал он. – Вы… вы жалкие трусы, вот вы кто! – Шаблон, – по привычке отметил я. Борька хотел еще что-то сказать, но злость душила его. Он только махнул рукой и быстрым шагом направился в скалы, на другую половину острова.

Я наблюдал, как он скрылся за грядой высоких и острых точно клыки гигантских ящеров, скал, и мне было неприятно, что я так на него набросился. Андрей будто услышал мои мысли: – А может, он не виноват? – Тогда кто же? – Черт его знает. Вот именно, что черт. Не могли же они из ничего появиться. – А вдруг это действительно шанс? – задумчиво проговорил Андрей. – Убьешь двух человек ножом – ты, допустим, убьешь меня и Борьку – и спасешься. Жив останешься. Корабль тебя какой-нибудь подберет. – Ерунда, – ответил я. Записки уже подсохли, и я сгреб их в одну кучу. Потом чиркнул зажигалкой, и веселый огонек сожрал мятые листочки. – Так будет лучше, – объяснил я, смахивав пепел с плиты. – Иллюзии не помогут. – И нам остается только покончить с собой, – печально прокомментировал Андрей. Мне не понравились его слова. – Что-то он совсем приуныл. Я соскочил с плиты, испытующе поглядел на него, потом взял Борькин нож, лежавший на прежнем месте, и сунул к себе в карман. – Чтобы не было соблазна, – пояснил я, перехватив удивленный взгляд Андрея. – Пойду поговорю с Борькой. Андрей усмехнулся. Горькая же получилась усмешечка. Я повернулся и, не оглядываясь, зашагал к скалам-клыкам, за которыми скрылся Борька. Записки никак не выходили у меня из головы. А если они и вправду не врут? Тогда кто засунул их нам в карманы? Господь Бог? Сам дьявол? Но я материалист, а посему полагаю, что записку может написать, а тем более положить в карман только человек. Только! Волшебников не бывает. Чудес тоже.

«УБЕЙ НОЖОМ ДВОИХ – И ТЫ СПАСЕШЬСЯ»

Нож есть, в кармане. Поверить? Один шанс из миллиона. Нет, из миллиарда. Где-то я слышал, что чудо происходит, если в него веришь. А в нашем положении можно поверить во что угодно. Но чтобы чудо свершилось, одной веры мало. Нужно убить, как требует записка. Убить двоих. Человек. Две жизни в обмен на одну. Две смерти и одна жизнь. Или три смерти. В любом другом случае. Шанс? Я уже не мог так просто выбросить из головы эти три записки. Дойдя до клыков-скал, я обнаружил, что они образуют настоящую стену, закрывавшую противоположный край острова. Тот край, куда выбросило Борьку и Андрея. Тут не было песка и даже гальки, как на том, где нашли меня. Только скалы. Большие холодные скалы, изрезанные ветром и дождями, и крупные камни-валуны, окруженные толпой более мелких собратьев. Здесь очень удобно прятаться, внезапно подумал я. – Борька! Никакого ответа. Обиделся. Ясное дело. Забрался, наверное, куда-нибудь и делает вид, что ему на все наплевать. И не успел я так подумать, как что-то массивное мелькнуло у меня перед глазами и ударилось о землю возле самых ног. Камень!

В МЕНЯ КТО-ТО БРОСИЛ КАМЕНЬ!

Молниеносный прыжок – и я уже за ближайшим валуном. Конечно, это Борька. Я понял все сразу. Видимо, он не хуже меня проанализировал ситуацию и решил действовать так, как предлагает записка. Он решил спасти себя, погубив нас. И сейчас охотился за мной. А впрочем, что ему это даст? Ведь он должен убить меня ножом, а не камнем. И он не знает, что этот нож у меня в кармане. Наверно, он просто хочет сначала оглушить меня, как наиболее сильного противника, а потом, расправившись с Андреем, потихоньку прирезать меня. Ведь бесчувственные не могут защищаться. Он спятил, Борька. Его надо обезвредить. Мне вовсе не хочется умирать, мало ли что говорит его распаленная фантазия! Но где он прячется? Я осторожно выглянул. Метрах в пятнадцати прямо передо мной целый завал камней. Мой камень прилетел оттуда, это несомненно. Значит, Борька спрятался за этим завалом. А передо мной – голое место. Я у него как на ладошке. А если обойти? В принципе, это было реально – укрываясь за вон теми большими валунами, обойти его справа. Важно только, чтоб он меня незасек. Наиболее опасен самый первый отрезок, шагов шесть до ближайшего валуна. А там камни стоят рядом друг с другом, будет полегче. Я пригнулся и побежал. Ой-ой-ой, как я недооценил его реакцию. Стоило сделать только шаг – и в меня уже летит камень. Хорошо, что я отклонился, а то дело могло бы закончится похуже, чем просто царапиной. Но он пусть думает, что попал точно в голову и вырубил меня. Я упал на открытом месте, схватившись за голову. Лежа навзничь ногами к Борькиному укрытию и боясь шевельнуться, стал наблюдать из-под опущенных ресниц. Борька появился минуты через три. Сначала он просто выглядывал из своего убежища, потом вышел оттуда с камнем в руке. Больше всего я боялся, что сейчас этот камень полетит в меня. Для верности, чтоб уж точно выключить меня из игры. Но Борька, видимо, побаивался сам убить меня вот так, камнем. Иначе ведь нож не понадобится. А в записке говорилось про нож. Когда Борька подошел ко мне совсем близко, я изловчился, подцепил носком левой ноги его правую ногу сзади, а второй ударил ему под колено. Что-то хрустнуло, Борька нелепо взмахнул руками и упал на спину. Я вскочил, как дикая кошка, рванулся к нему и…

ОН НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО В ЭТОТ МОМЕНТ НОЖ ВЫПАЛ ИЗ КАРМАНА. ПРУЖИНА ОКАЗАЛАСЬ СЛАБА, И ОТ УДАРА О КАМЕНЬ ЛЕЗВИЕ РАСКРЫЛОСЬ.

…и напоролся на выставленную ногу. Я охнул и отлетел назад. Падение несколько оглушило меня. Он воспользовался этим, тут же навалился всем телом, подбираясь к горлу. Я увидел его красные, злые глаза, и мне стало по-настоящему страшно. Он сошел с ума! Он не понимает что делает! ОН УБЬЕТ МЕНЯ! Я извивался как червь, пытаясь освободиться, но ему удалось-коленом надавить на локтевой сгиб моей правой руки, и вспышка боли обожгла меня. Он начал меня душить. Вдруг левая свободная рука моя нащупала рядом со мной рукоятку ножа. Видно, он выпал в пылу борьбы. Я крепко сжал рукоятку и из последних сил ударил Борьку в бок. Хватка сразу ослабла, а мне на руку потекло что-то горячее. Кровь?.. Борька еще несколько секунд оставался в прежней позе, а потом повалился на меня. Я успел отвернуть голову, но все равно его сухие шершавые губы оцарапали мне ухо. Он был мертв. Как же так? Неужели нож раскрылся при падении на камни? Я оттолкнул Борьку от себя и вскочил на ноги. А он так и остался лежать неподвижно на камнях, и в боку у него в центре расплывающегося красного пятна торчал нож. С ручки ножа капала кровь. Мне бы отвернуться, уйти. В конце концов, все это произошло случайно, я только защищался. Но я не мог оторвать взгляд от ножа, почти до рукоятки вошедшего в человеческое тело. Это была первая смерть, которую я видел. Я почувствовал, что ноги не держат меня, и сел прямо на камни. Черт знает, сколько я просидел в такой глупой позе, неотрывно глядя на убитого мной человека. Сказать, что эта смерть поразила меня – значит ничего не сказать. Я начисто позабыл и о том, что дико хочу пить, и о том, что скоро мне предстоит умереть. Голова была совершенно пустая. Где-то у самого горла нервно колотилось сердце. И тут я вспомнил о записках. Не знаю, как всплыла эта мысль. Должно быть, я, сам того не замечая, обдумывал ее постоянно.

«УБЕЙ НОЖОМ ДВОИХ – И ТЫ СПАСЕШЬСЯ»

Убил. Ножом. Одного. Случайно – но убил. Теперь дело за вторым? За Андреем? Я вдруг ясно понял, что шанс спастись остался только у меня. Если, конечно, записки не врут. Если это действительно чудо. Итак, если я убью ножом Андрея, то останусь жив. Вопреки логике, вопреки судьбе. И никто не посмеет упрекнуть меня за это. Потому что не узнает. А если узнает? Это ничего не меняет. Могло бы погибнуть три человека, а погибли только двое. Арифметика в мою пользу! Итак, я должен зарезать Андрея. Он и сопротивляться не будет, подумал я. Он слабак. Он годен только на то, чтобы играть в шахматы или корпеть над учебниками. Мальчишка. Никому не нужный мальчишка.

И я его убью.

Я ЕГО УБЬЮ.

Я встал, вытер испачканную кровью руку о джинсы, точно заведенная машина нагнулся к убитому Борьке и вытащил из него нож. Из раны хлынула кровь. Я вытер нож о джинсы. Они теперь все были в красных пятнах.

ВПЕРЕД.

Я повернулся и пошел убивать Андрея. Выйдя из-за скал, я сразу его увидел. Он стоял во весь рост на знакомой гранитной плите и смотрел вдаль. Во всяком случае, мне так показалось. Моего появления он не заметил. Ладно, пусть смотрит, великодушно подумал я. Все равно бежать ему некуда. И, нисколько не скрываясь, с ножом в руке спокойно направился к нему. Андрей упорно не хотел меня замечать. Что он там высматривает? и лишь приблизившись наполовину, я сразу обо всем догадался. Ремень. Обыкновенный брючной ремень. Он был обмотан вокруг перекладины Г-образного столба и спускался вниз. Прямо к шее Андрея. Я рванулся к нему.

В считанные секунды я покрыл разделявшее нас расстояние, обежал гранитный «стол», обхватил Андрея и приподнял. Успел ли я? Внезапно моя рука прикоснулась к его кисти. Я отпрянул. Руки у него были уже холодные. Поздно. Я подоспел слишком поздно. Подул ветер, и Андрей покорно закачался на своей виселице. На пунцовом, набухшем лице его застыла улыбка. Наверно, он радовался, что так счастливо и быстро избавился от всего. Что ж, он имел на это право. Сам того не желая, быть может, он обманул меня. Пока я ходил, он вытащил из своих брюк ремень и повесился. И в результате мне некого больше убивать. Злость ударила мне в голову. Я зарычал и в бессильной ярости всадил в труп нож. Потом еще и еще. Крови было мало. А я хотел много крови!.. С большим трудом мне удалось взять себя в руки. Я отошел от Андрея и стал смотреть на океан. Кровь все еще кипела во мне, а безмятежное ворчание прибоя здорово успокаивало. Я смотрел на игру волн и думал, что я очень невезучий человек. И тут я опять вспомнил о записках. Чертовы записки! Теперь-то они мне на что?

«УБЕЙ НОЖОМ ДВОИХ – И ТЫ СПАСЕШЬСЯ»

Где они, эти двое? Одного, ладно, убил. Но второй-то сам с собой покончил. И остался только я. В единственном числе. Постой, сказал я себе. Ведь я тоже человек. А значит…

ЕСЛИ Я УБЬЮ НОЖОМ СЕБЯ, ТО ПОЛУЧИТСЯ ЧТО Я УБИЛ ДВОИХ.

Бред? Но спастись можно только так. Спастись? Кто же, интересно, спасется, если я, последний живой человек на этом острове, покончу с собой? Но ведь это чудо. Сказка. Значит, я могу спастись. По ее законам. В конце концов, это мой единственный шанс, терять нечего. Я все равно умру, только позже, мучаясь и проклиная все на свете. А так… Я плотнее обхватил рукоятку ножа. Решено. В одной книге я читал, что человек не может ударить себя ножом так, чтобы сразу проткнуть сердце. Не хватит силы. А я должен действовать наверняка. Я опустился на колени. Взяв нож чуть наискось, приставил острием к сердцу. Какой он холодный!.. Вот так. Теперь остается только упасть лицом вниз, тогда рукоятка упрется в камни и лезвие само войдет в грудь. И не надо бояться. Это же сказка. Я еще раз взглянул на океан, на небо, на котором стали собираться облака, набрал в грудь побольше воздуха и…

«Одна девушка в состоянии гипноза заявила, что является ассирийской невольницей древнеегипетской принцессы времен фараона Аменхотепа II, – писала газета „Советская Россия“ 29 ноября 1980 г. – В подтверждение она начала разговаривать на древнеегипетском языке. Надо отметить, что, хотя иероглифы Древнего Египта уже давно расшифрованы, никто не знает, как именно звучала речь античных египтян. Что же девушка – придумала этот язык сама? Но быстрота речи и ответы на задаваемые вопросы исключают такое предположение. Анализ ее ответов показывает, что „невольница“ хорошо осведомлена о подробностях жизни и быта в Египте три с половиной тысячелетия назад…». Примечательно, что времена фараона Аменхотепа II удалены от эпохи, в которой живет данная девушка, на 2 «семнадцативековые дистанции»…

4 мая 1936 г. специалисты Международного института психологических исследований в Лондоне прослушали сделанную ими граммофонную запись гортанного женского голоса, произносящего: «И уе тена». Оказалось, что это слова из древнеегипетского языка, которые означают «Я очень стара». Эту фразу произнесла учительница из английского города Блэкпул, будучи погружена в гипнотический транс. Ее способность говорить на древнеегипетском языке, да еще не от своего имени, а от имени некой египтянки, жившей во времена фараонов XVIII династии, проявились совершенно случайно. В школе, где она преподавала, служил учитель музыки по фамилии Вуд, большой поклонник парапсихологии, который и открыл в ней дар медиума. Как-то осенним вечером 1927 г. они сидели вместе, склонившись над письменным столом. Вдруг учительница (она отказалась обнародовать свое имя) быстро начала чертить на бумаге какие-то непонятные знаки. «Я сразу догадался, – говорил позже Вуд, – что имею дело с так называемым пишущим медиумом». Специалисты-египтологи из Оксфорда идентифицировали «каракули» учительницы как египетские иероглифы. Английским парапсихологам потребовалось около 3 лет, чтобы выяснить личность таинственной древней египтянки, общающейся с современным миром благодаря посредничеству английской учительницы. Это была Телика, четвертая жена фараона Аменхотепа III. В архиве клинописен, найденном археологами в египетском городе Тель-эль-Амарна, есть упоминание о том, что Аменхотеп III действительно женился в четвертый раз на сестре вавилонского царя, однако имя ее до сих пор не известно науке. «Телика» же в течение нескольких лет раскрывала подноготную личной жизни фараонов XVIII династии… Примечательно, что «семнадцати-вековая дистанция» укладывается 2 раза между комплексами событий. С одной стороны – рассказы учительницы из английского города Блэкпул, с другой – эпоха фараона Аменхотепа III и ей сопричастные события…

А вот еще «египтяне» – американские. Их 127. Они прибыли в Каир и «считают себя, – писала газета „Труд“ 13 апреля 1986 г., – потомками фараонов». Когда-то фараон Аменхотеп IV запретил своим подданным поклоняться всем богам, кроме Атона. Но пот спустя почти 3,5 тысячелетия (или 2 «семнадцативековые дистанции») в США появилась религиозная секта (около 3000 человек), члены которой поклоняются Атоиу и уверяют, что их предками были египетские фараоны. Ежегодно многочисленная делегация сектантов приезжает и Египет и посещает «святые места»: пирамиды Гизы, храмы Луксора и Абу-Симбела. Прибьш на место, сектанты устраивают пышные «богослужения», вызывая удивление и смех местных жителей. Зато туристические фирмы в восторге от «новой религии», приносящей им немалые доходы…

Сюжет замечательной сказки о Золушке, написанной Шарлем Перро в XVII в. и восхищающей детей уже много поколений, был известен еще древним египтянам. Приключения Золушки, написанные иероглифами на папирусе, пользовались большой популярностью в стране на Ниле тысячелетия назад. Золушку, правда, звали Родопис, а вместо хрустальной туфельки фигурировала золоченая сандалия. Однако сохранившиеся на папирусе рисунки, на которых чернокожий раб примеряет ее на ножку Родопис в присутствии самого фараона, не оставляет сомнения, что оригинальный сюжет был невольно «заимствован» Перро у современников строителей пирамид.

Изобретением губной помады «слабый пол» обязан древним египтянам. Этим косметическим средством охотно пользовались красавицы Древней Греции и Рима. Средневековье надолго вытеснило помаду из обихода жительниц Европы. Второе рождение помады состоялось, по мнению специалистов, во время Всемирной выставки в Амстердаме в 1883 г.

А что еще использовали модницы-египтянки?… Эти древние рудники затерялись в горах Джебель-Зейт на африканском побережье Суэцкого залива. Здесь в 2000–1200 гг. до н. э. добывали галенит – черно-серое кристаллическое вещество, называемое также свинцовым блеском. Джебель-Зейт представляет большой интерес для ученых: ведь рудные копи фараонов дошли до нас в своем первозданном виде. Расположены они в отдаленном и пустынном месте, в стороне от дорог. Галенит отсюда вывозили на ослах: верблюды, появились в Египте не ранее V в. до н. э., а лошадей древние египтяне использовали исключительно в военных целях. Египтологов заинтересовало: где же применялся минерал, добываемый с таким трудом? Внимательно исследовав предметы материальной культуры той эпохи, ученые предположили, что свинцовый блеск входил в состав карандаша для подкрашивания бровей, которым пользовались тогдашние модницы. Проведенные лабораторные анализы полностью подтвердили эту догадку. Примечательно, что именно в последние столетия, удаленные на 2 «семнадцативековые дистанции» от описываемой эпохи, возрос спрос модниц на косметику, и в мире развилась косметическая промышленность. Добычу же галенита на рудниках в 2000–1200 гг. до н. э. можно считать для своего времени проводимой в промышленных масштабах.

«Нынешняя молодежь привыкла к роскоши. Она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают пищу и изводят учителей». Нет, это цитата не из книги о проблемах воспитания современной молодежи. Эти слова и назидание потомкам повелел высечь на своей гробнице около 1419 г. до н. э. (2 «семнадцати вековые дистанции» назад) фараон Аменхотеп III.

Антарктида была открыта в 1821 г. В существовании Южного материка, современной Антарктиды, были убеждены все античные географы без различия направлений, и первые легендарные сведения о Южном материке, по современным данным, восходят к середине II тысячелетия до н. э.

На «семнадцативековую дистанцию» старше, чем «Тимей» и «Критий» Платона, древнеегипетский папирус «Рассказ путешественника, потерпевшего кораблекрушение». Папирус излагает историю о том, как из-за ужасной бури терпит крушение корабль. Спасаются несколько человек. Они добрались до острова, населенного драконами с голубыми ресницами. На острове в изобилии росли фрукты, воздух его был наполнен всеми ароматами земли, и жизнь там была счастливой. Перед тем как отпустить потерпевших кораблекрушение восвояси, царь драконов сообщил герою: «Ты больше никогда не увидишь этого острова, ибо он скоро погрузится в пучину».

Платон подчеркивал, что его душа помнит, как он жил еще двумя тысячелетиями раньше. Член-корреспондент АН СССР А. Г. Сниркин знаком с женщиной, знающей несколько языков, – Варварой Михайловной Ивановой, – которая претендует на то, что много веков назад она существовала в Португалии. «На человека иногда нисходят редкие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то пережитой момент», – писал И. А. Гончаров («Обломов»). А это уже Ч. Диккенс: «Мы все испытывали иногда посещающее нас чувство, будто то, что мы говорим и делаем, уже говорилось и делалось когда-то давно – как будто в смутном прошлом нас окружали те же лица, вещи и обстоятельства, как будто мы отлично знаем, что произойдет дальше…» («Давид Копперфильд»). Целое стихотворение посвятил феномену «уже виденного» А. К. Толстой, стихотворение, оканчивающееся словами: «Все это было когда-то, но только не помню когда!». Пифагорейцы усматривали в феномене «уже виденного» доказательство переселения душ: душа попадает в те же обстоятельства, которые окружали ее, когда она была в другой оболочке, и, естественно, узнает их.

…Солнечным июльским днем 1981 г. погонщики верблюдов и ослов, подрабатывающие на обслуживании туристов в районе пирамид, с изумлением наблюдали, как около 200 экстравагантно одетых людей всех возрастов (среди них были философы, социологи, врачи, профессора университетов…) стояли на коленях лицом к пирамиде Хеопса, воздев в экстазе руки и закатив глаза к небу. Перед ними извивалась облаченная в длинную зелено-голубую галабею танцовщица. Как выяснилось, коленопреклоненные люди были членами американской секты «Поднимающиеся атланты», а танцовщица изображала жрицу древнеегипетской богини Хатхор. «Поднимающиеся атланты» пересекли океан, чтоб посетить Египет, который они считают своей прародиной. «Атланты» верят, что они когда-то жили на Атлантиде, после гибели которой перебрались в долину Нила, где и заложили основы древнеегипетской культуры. Члены секты объединены верой в то, что некий сверхсекрет их цивилизации хранится в капсуле, зарытой под пирамидой Хеопса, отчего они и совершают к ней регулярные паломничества. Один из из «атлантов» заявил репортеру каирского журнала «Октобр» Хусни Абдель Муаты, что уже видел его 5 тысяч лет назад здесь же, у подножия Большой пирамиды. Американец был в то время фараоном Сети I, а кем был Хусни Абдель Муаты он не помнит.

Из истории знаем, что фараон Сети I правил Египтом в 1337–1317 гг. до н. э. А это значит, что один из «атлантов», претендующий на то, что «был в то время фараоном Сети I», «видел» Хусни Абдель Муаты 2 «семнадцативековые дистанции» назад. Но, может быть, он видел Хусни Абдель Муаты и «5 тысяч лет назад» (3 «семнадцати-вековые дистанции» назад) глазами какого-нибудь Пра-Сети?..

Нам хорошо известно о событиях, происходивших в истории нашей Родины в 1917–1922 гг. …Папирус Лейденский донес до нас информацию о восстании рабов в середине XVIII в. до н. э., в результате которого «свершилось невозможное»: был свергнут фараон. «Земля перевернулась подобно гончарному кругу», и «то, что было нижним, стало верхним». Если уйдем вглубь веков еще на «семнадцативековую дистанцию», то окажемся втянутыми в «водоворот движения племен» в долине Нила (середина IV тысячелетия до н. э.)…

Итак, 1772 года лежат между рождением Юлия Цезаря и Петра I. Обозначим это число Д₁ – период появления биогенных двойников или свершения «аналогичных» исторических событий для эпох в истории Римской и Российской империй, приближающихся к временному слою «рождение Цезаря – рождение Петра Г.»

1741 год лежит между рождением Корнелия Тацита и Александра Сергеевича Пушкина: Обозначим это число Д₃ – период появления биогенных двойников или свершения «аналогичных» исторических событий для эпох в истории Римской и Российской империй, приближающихся к временному слою «рождение Тацита – рождение Пушкина».

1784 года лежат между рождением Федра и Ивана Андреевича Крылова. Обозначим это число Д₂ – период появления биогенных двойников или свершения «аналогичных» исторических событий для эпох в истории Римской и Российской империй, приближающихся к временному слою «рождение Федра – рождение Крылова»…

(Предлагаем читателям соучаствовать в дальнейших рассуждениях, опираясь на адекватность экономической, политической, военной и т. д. деятельности, личных взаимоотношений представителей соответствующих классов Римской и Российской империй, сопоставляя комплексы «аналогичных» событий, идей, открытий, поступков, которые имели место в жизни, например, Траяна Марка Ульпия и Александра I, Нерона и Павла I, Агриппины Младшей и Екатерины П, Лжеагриппы и Е. И. Пугачева, Агриппы Постума и Петра III, Клеопатры и Екатерины I, Марка Антония и А. Д. Меньшикова, Спартака и С. Т. Разина, Евна и Ивана Болотникова, Тиберия Гракха и Бориса Годунова…)

Напомним, что первобытного человека приводила в изумление и восторг непреложная периодичность природных и небесных явлений, например, чередование весны, лета, осени, зимы и снова весны, чередование дня и ночи. Это удивление вызывает улыбку у нашего современника. Но если бы наш современник знал, что преподнесет очередной виток спирали познания, ему было бы не до улыбок. Такие же улыбчивые далекие потомки, для которых паша эпоха будет вроде бы как эпохой вымерших динозавров, отзовутся о нас примерно так: «XX век k-той цивилизации ij-того слоя» пространства-времени? Это когда на Земле строили железные дороги и пирамиды? Да человек тогда даже не знал, что существует микро-макро-биоспонтанная эволюция и деволюция разума, что можно двигаться со скоростями, на много порядков превышающими скорость снега. Человек XX века – это иррационалист, не разглядевший космического величия многих законов, таких как законы отрицания отрицания, единства и борьбы противоположностей, перехода количественных изменений в качественные. Человек XX века в своих научных изысканиях слепо опирался На закон сохранения энергии и эволюционное учение Чарлза Дарвина, что парализовало и часто заводило в тупик его научную мысль…

Вернемся к тому, что мы хорошо знаем: день и ночь – сутки. Сутки разбиты на 24 часа. Кинооператоры снимают фильмы со скоростью движения ленты 24 кадра в секунду. Ни больше, ни меньше…

7 дней в неделе. 7 нот в октаве. 7 цветов в радуге. 7 чудес света. 7 периодов периодической системы химических элементов Д. И. Менделеева. Число 7 часто фигурирует в пословицах, легендах, сказаниях, сказках, мифах, религиях…

Если, условно приняв за «сутки» Д₁, Д₂ или Д₃, разделить их на 24, получим соответственно «часы» Ж₁, Ж₂ и Ж₃ продолжительностью 74, 74,5 и 72,5 года – допустим, это средняя видовая продолжительность жизни человека на Земле для соответствующих эпох в истории Римской и Российской империй.

Среди людей встречаются долгожители. Много детей погибло и погибает от эпидемий, войн, недоедания. В одних странах средняя продолжительность жизни человека более 70 лет, в других – менее 70 лет. В том числе и по этим причинам мы не можем утверждать, что средняя видовая продолжительность жизни человека на Земле Ж равна 72,5 или же 67,5 годам. Давайте, как и предлагает современная медицина, среднюю видовую продолжительность жизни человека на Земле примем равной 70 годам.

Если «час» в 70 лет умножим на 24, то получим «сутки» Д продолжительностью в 1680 лет – наиболее вероятный интервал времени (период), через который появляются биогенные двойники, совершаются (свершаются) «аналогичные» исторические, природные и т. д. события, региональные катаклизмы и т. д.

Фридрих Энгельс отмечал, что продолжительность жизни любой цивилизации составляет 10 тысяч лет. Гераклит считал, что все течет и изменяется 10800 лет, а потом все начинается сначала. Календари древних египтян, ассирийцев, майя указывают дату случившейся с Землей грандиозной катастрофы – 11542 год, начиная с нее свое летосчисление. Зороастрийцы считали, что все повторяется через 12 тысяч лет…

Когда Солон путешествовал по Египту (около 570 г. до н. э.), жрецы богини Нейт рассказали ему о том, что за девять тысяч лет до них была война Атлантиды против Египта и Афин. Постараемся приблизительно вычислить время, когда произошла эта война.

Неделя – семь суток.

«Сутки» продолжительностью в 1680 лет умножим на 7, чтобы найти «педелю» – Т (период развития цивилизации), – и получим 11 760 лег.

Атомная эра в нашей цивилизации наступила в 1945 г. Из 1945 г. вычтем 11 760 лет. Получим 9815 г. до н. э., то есть можно допустить, что это – время начала атомной эры в цивилизации атлантов и противоборствующих сторон.

9815 г. до н. э… Можем ли мы утверждать, что именно в этот год цивилизация, предшествующая пашей, вступила в атомную эру? Конечно, не можем. Это понятно лаже и из того, что Д = 1680 годам – только наиболее вероятный период появления на Земле биогенных двойников, свершения «аналогичных» исторических, природных событий, региональных катаклизмов и т. д…

Когда же Атлантида, как писал Платон, «вознамерилась… все пространство земли поработить одним ударом»? Когда «происходили страшные землетрясения и потопы, в один день и бедственную ночь вся… воинская сила (эллинов) разом провалилась в землю»?..

Можно предположить, что эти события могли произойти около 9570 г. до н. э. (от времени путешествия Солона по Египту ушли вглубь веков на 900 лет). Нам понятно, что, когда речь идет о событиях девятитысячелетней давности, 9 тысяч лет имеют приблизительное значение: разброс может быть по крайней мере на десятки лет в ту или иную сторону. В нашей цивилизации за последние 40 лет неоднократно возникала напряженность в международной обстановке, грозящая перерасти в третью мировую войну и, следовательно, и термоядерную конфронтацию… Если к 9570 г. до н. э. прибавим 11542 года (то есть спроецируем «дату случившейся с Землей грандиозной катастрофы» на нашу цивилизацию) или 11 760 лет, то попадем соответственно в 1972 г. и в 2190 г. Что же получается, наше человечество еще два века будет сосуществовать с десятками тысяч термоядерных (ядерных) боеприпасов?..

Поскольку каждая цивилизация (типа нашей, Земной) на определенном этапе своей эволюции вступает и в космическую эру, то можно рассчитать время вступления k-той цивилизации в космическую эру:

где к – множество целых чисел, для нашей цивилизации к = 0,

Если k принять равным -2, то можно рассчитать, когда цивилизация праатлантов могла вступить в космическую эру:

то есть примерно в середине XXII тысячелетия до новой эры…

Теперь можно объяснить и происхождение «Черных камней Ики», и изображения древнеегипетских богов с головами представителей фауны, и изображения этих богов на стенах «Зала богов» пещеры Альтамира, и одновременное приобретение человеком, гориллой и шимпанзе белка альбумина (по исследованиям, которые провели английские антропологи Джереми Чертос и Джон Грибин), и массовые вымирания флоры и фауны 34, 65, 204, 245, 360, 420, 650 и т. д. млн. лет назад, и реальность существования Атлантиды, Лемурии, Пацифиды. Объясняется находка американского геолога М. Майкселла в 1961 г. в Калифорнии «чего-то вроде свечи зажигания, покрытой слоем окаменелостей». Объясняются находки фундаментов зданий, каменных кладок, орудий труда, приборов, инструмента, утвари, украшений и т. д., возраст которых исчисляется десятками тысяч лет и более. Объясняются находки черепов людей и животных, «простреленных» тысячи, миллионы лег назад. Объясняются время от времени доводимые средствами массовой информации сообщения следующего характера: «В бразильском штате Сан-Паулу найден окаменевший скелет динозавра длиной 10 метров. Как показали исследования, останки животного сильно радиоактивны». Объясняются: «байсунский феномен»; находка американского палеонтолога К. Н. Догерти в русле реки Пэлэкси Ривер в Техасе (США) в так называемой «Долине великанов» сотен окаменелых отпечатков лап (ног) динозавров и ящеров различных видов и повсюду рядом с ними встречающихся следов человеческих ног (стоп, ступней); находка американского геолога Г. Бурру в 1931 г. в нескольких милях к северо-западу от Маунт-Вернона 10 отпечатков человеческих ног в слоях, возраст которых составлял 250 млн. лет, а 250 млн. лет назад, как считают наши современники, не было ни млекопитающих, ни динозавров. Объясняется находка Вильяма Мейстера в 1968 г. в штате Юта (США) 2 четких отпечатков человеческих ног в ботинках (Пятка левой ноги наступала на трилобита, останки которого тоже окаменели вместе со следами. Хотелось бы. напомнить, что трилобиты – сходные с ракообразными морские членистоногие, существовавшие 400–500 млн. лет назад. Подобные следы были также обнаружены в угленосном пласте в штате Невада (США). Отпечаток подметки отлично виден, и на ней просматриваются следы приличной изношенности. Этот отпечаток датируется 15 млн. лет.). Объясняется находка Стофелла Коетзи в 1912 г. на плато Велд (провинция Трансваль, в 30 км от границы со Свазилендом) гигантского «следа на граните» левой ступни человека (ее длина около 130 см, ширина – около 60 см; отпечаток настолько отчетлив, что видны даже гребешки «почвы» между пальцами), находка такого же следа от правой ступни (остров Шри-Ланка, в 44 милях к востоку от Коломбо). Объясняются: происхождение и текст на 716 гранитных «тарелках», найденных китайскими археологами (руководитель экспедиции Ши Путай) в 1938 г. в пещерах горного массива Баян Хар Уул; карты Пири Рейса, Оронция Финея (Оронса Фила, Оронсиуса Финиуса); находки окаменелых представителей флоры и фауны в высоких северных и южных широтах; наличие следов оледенения на всех широтах. Объясняется, почему китообразные ушли с суши в океан, почему исследователи обнаруживают споры и пыльцу высших растений в гораздо более ранних слоях, а янтарь (лимонно-желтый, вишневый, темно-коричневый, телесного цвета, не прозрачный) донес до нас заточенными в себе множество животных: только членистоногих 3 тысячи видов (большинство животных имело те же формы, что и сегодня). Объясняется, почему система ПВО NORAD регистрирует ежедневно от 5 до 900 НЛО, а астрономы Флэгстафской обсерватории (Аризона, США) во главе с доктором Джеймсом Гринакром наблюдали в 1963 г. на Луне 31 подвижный объект гигантских размеров (5000 м. × 300 м.): объекты передвигались в строгом построении, между большими объектами передвигались маленькие – диаметром 150 м. Объясняется трехчасовой «воздушный парад» над Нью-Йорком 21 сентября 1910 г. Объясняется, почему астроном Еонилла 12 и 13 августа 1883 г. насчитал 1166 «маленьких эллипсов», прошедших перед солнечным диском, а И. У. Маундер и Дж. Р. Кэпрон (Гринвичская обсерватория) констатировали пролет 17 ноября 1882 г. примерно в 200 км. от Земли объекта длиной 110 км. и шириной 16 км., то есть огромного космического города. Объясняются обнаруженные «Викингами» на Марсе «двойники египетских пирамид и сфинкса», легенда о Фаэтоне, реинкорнация, гипермнезия… Объясняется, почему невозможно создать один «портрет» пришельцев (энэлонавтов, НЛО-навтов, уфонавтов, гуманоидов, инопланетян, иномирян…), а ростом они, по данным контактеров (контактантов, контакторов, наблюдателей, свидетелей, очевидцев и т. п.), от 15 см. до 15 м., и почему некоторые регионы планеты, например, Бермудский треугольник, «кишат» фантастическими событиями.

Объясняются безуспешные поиски «снежного человека» («бигфута», «хунгуреса», «мигё»…), комплексы аномальных явлений как в нашу эпоху, так и в предшествующие, в том числе полтергейст, психография, ясновидение… Объясняется многое другое, и в частности, картина мироздания: Сверхвселенная – система всевозможных альтернативных квантовых вселенных, сосуществующих в параллельных «слоях» пространства-времени…

В последние годы в научной, научно-популярной, научно-исследовательской литературе все чаще и чаще появляется информация, разрушающая укоренявшееся десятилетиями представление о динозаврах как о многотонных неповоротливых, значительно уступающих млекопитающим по развитию мозга, медлительных существах. В частности, заговорили о социальном поведении динозавров, о том, что некоторые виды динозавров были живородящими, передвигались довольно быстро, охотились в горах, бегали, прыгали, плавали, подобно млекопитающим… Заговорили о том, что большинство вымерших животных известно нам только по оставленным ими следам, а это означает, что о внешнем их виде мы можем только гадать…

Как могли выглядеть головы Больших (Пра)^к-Сфинксов в (Пра)^к-Египтах? Могли ли они иметь головы кроманьонцев и неандертальцев, синантропов и питекантропов, или же горилл и шимпанзе, либо других животных?

Если наши рассуждения верны, то были цивилизации пигмеев и эльфов, горилл и шимпанзе, баранов и циногнатусов (циногнатус – ящер, покрытый мехом; он имел размеры, соизмеримые с человеческими).

Интересно, как выглядели Большие Дино-Сфинксы? А дино-сиррухи? Могли ли они объединять элементы гарпий и грифонов, кентавров и химер, циклопов и прочих представителей многочисленного сонма сказочных чудищ? Какие дино-идолы ставили динозавры на островах Дино-Пасхи в то время, когда «снежные» динозавры-маугли оставляли отпечатки следов в «горах Бабатага» или «Долинах Великанов», а дино-уланы гарцевали на дино-лошадях в окрестностях современного селения Байсун?

За 160 миллионов лет «владычества на Земле динозавров» могли произойти тысячи ядерных конфликтов… могли быть построены в Сверхвселенной миллионы миров; и дино-атланты наблюдали за развитием дочерних цивизаций, причем последний дино-атлант начинал писать рукой очередного «первого» Дино-Моисея очередную «Дино-Библию», давал потомкам информацию о том, что через столько-то лет после сотворения Дино-Адама произошел Дино-Ноев потоп, «любезно» предоставляя потомкам возможность рассмотреть аналогии дино-библейским событиям.

Как видим, атланты-динозавры и (пра)^к-атланты-динозавры были более человекоподобными нежели динозавры-мутанты, деградировавшие до безмозглых рептилий, причем деволюция дино-людей к мезозаврам, плезио-, ихтио-, бронто-, тиранно-, супер- и прочим «заврам» и завроподам шла широким фронтом через всех представителей зооклассов, стоящих выше пресмыкающихся. Может быть, поэтому так сообразительны галки и вороны, а за человеком по уровню развития интеллекта идут дельфин и слон (и только потом – приматы).

Итак, опираясь на предыдущие рассуждения и факты, можно говорить, что Земля со всеми своими природными зонами и средами обитания – это не только колыбель цивилизации (как считает наш современник), но и комплекс ниш (в том числе экологических ниш) биологических, социальных, интеллектуальных, научных, космических и т. д. поли-био-техно-ноо-эволюций (деволюций) материи в целом и «отдельных лиц, целых народов и эпох», и цивилизаций в частности…

Наша цивилизация переживает и этап роботизации. Робот эволирует наряду с человеком, причем человек выступает в роли оператора и режиссера робота и его программ. Настанет время, когда наши далекие потомки выступят операторами и режиссерами биологического кино (то есть творцами новых цивилизаций), причем главные роли достанутся нью-спартанцам и Нью-Спартакам, Нью-Клеопатрам и Александрам Нью-Македонским-Невским-Суворовым-Пушкиным-Поповым-Казанцевым и другим. «В других Афинах другой Сократ будет рожден и женится на другой Ксапитипс» (неизвестный автор, III в.). В этом бесконечном повторении «опять начнутся новые войны и снова могучий Ахилл отправится к Трое» (Вергилий). «Зрители» же будут просматривать через иллюминаторы НЛО, оболочки светящихся шаров, «точки» («плоскости», «туннели» и т. д.) соприкосновения параллельных миров-пространств интересующих их Нью-Троянские и нью-мировые войны, Нью-Олимпийские игры и Нью-Куликовские битвы, Нью-Варфоломеевские ночи и нью-прилунения землян, нью-термоядерные-экологические-социальные катаклизмы и катастрофы на Нью-Землях-Фаэтонах-Марсах…

Что мы можем сказать о катастрофах и актах творения и цивилизациях (пра)^к-атлантов? Когда свершился первый акт творения?

Если рибосомы за 3,5 млрд. лет не претерпели, как преподносит нам современная наука, никаких эволюционных изменений, то не произошел ли первый акт творения 3,5 млрд. лет назад. Если это действительно так, то актов творения было:

3,5 млрд. лет: Т_Ц лет – 300 тыс. актов творения.

Число катастроф, по крайней мере термоядерных катастроф (и очень хочется верить и это), не равнялось числу актов творения, а было все-таки меньше. Но если допустить, что нрав академик В. И. Вернадский, отметивший: «Наша планета в своей геологической структуре выявляется в зоны лег, тысячи миллиардов (может быть, больше)», если допустить, что то, что происходит на Земле, происходило, происходит и будет происходить во Вселенной, С верх весле иной и «иных Мирах», то не означает ли это, что нет числа ни актам творения, ни катастрофам, что Вселенная и безгранична в многообразии проявлений, и измерима в конкретных своих проявлениях, что нет числа интеллектуальных, научных, космических одиссей, что самая почетная и прекрасная участь – участь первопроходца и первооткрывателя…

Путник шел по дороге, из-под ботфорт поднимались клубы пыли.

Сзади послышался стук копыт. Путник остановился и повернулся лицом в ту сторону, откуда доносился звук.

На дороге появился отряд всадников. По черным перьям на шлемах и красным грифонам на щитах, он узнал алькарес, племя, которое воевало с Городом.

Всадники догнали путника и окружили его. Десяток острых пик тут же был направлен ему в сердце.

– Ты ведь идешь в Город, путник? – спросил глава отряда, поигрывая плетью.

Путник молчал.

– Наткните этого горожанина на копье, как цыпленка на вертел, – сказал главный и захохотал, радуясь удачной шутке.

И тут путник исчез на глазах у изумленных воинов, словно растворился в воздухе.

– Упустили, растяпы! – гневно заорал главный и стеганул плетью ближнего из своего окружения. С ненавистью глянул он на стены города, виднеющиеся вдали. – Ненавижу эту обитель колдунов и волшебников! Я уничтожу ее! Но пока наше время еще не пришло, а потому прочь отсюда! – процедил он сквозь зубы.

Всадники повернули коней и поскакали обратно. Скоро они скрылись из виду, оставив над дорогой только облако пыли.

Он сидел в кресле, запрокинув голову. От незатушенной сигареты поднимался дымок и рассеивался в спертом воздухе комнаты.

«Черт! Тяжело, очень тяжело. Как же меня сейчас зовут? Алексей Чернов, Алексей Чернов, Алексей Чернов. Леша, значит».

Вчера он вернулся из Города.

Трудно жить сразу в двух измерениях. В Городе – он был могучим воином, здесь – простым студентом – Алексеем Черновым. Там – он сам руководил событиями, здесь – к его мнению вряд ли кто решил бы прислушаться.

Ему нельзя было уходить оттуда, ведь Город сейчас был на грани войны, но Алексею пришлось вернуться сюда, в настоящее.

Предчувствие, охватившее его вчера вечером, не обмануло. Где-то, где еще точно он не знал, произошел прокол пространства, тонкой астральной перегородки, отделявшей друг от друга два мира. И чужаки лавиной ринулись сюда, в настоящее. Чем это грозило Алексей не знал.

«Коронованная ведьма». Черт! Я прозевал момент, и трудно предсказать, что из этого получится.

Он еще раз прогнал в памяти весь вчерашний разговор.

Слезы на ее глазах, состояние близкое к истерике. Она не понимает, что с ней происходит, она не знает, что ей делать. Нечто диктует ей свою волю, но она не может понять, что это нечто не извне, оно находится внутри ее.

Как изгнать чужака?

Ведь если в Городе он Вершитель, то здесь в настоящем, лишь Созерцатель, Страж границы.

– Ты должен увести его. Он погибнет, если останется со мной… я «коронованная ведьма» и мое предназначение обращать свет в тьму, а он светлый!

После этого началось превращение. Глаза засверкали бешеным блеском. Губы сузились и обнажили заостренные зубы. Ногти вытянулись и превратились в когти.

Сейчас она вцепится ему в горло.

Она стала зверем, тем, кто жил в ее теле и диктовал ей свою волю.

– Это ты во всем виноват! Ты! – продолжала она выплевывать ему в лицо слова.

– Ты бросил мне Яну, как подачку, и я приняла ее. Но ты теперь не такой сильный как тогда. Ты ослаб! А я стала сильнее! Ты отбросил ее и она пришла ко мне. Ты скоро останешься генералом без армии.

Она была сейчас девчонкой и в то же время – «ведьмой», чужаком.

– Он светлый, уведи его от меня, я не хочу, чтобы он погиб! Я должна убить светлого человека, чтобы продлить свое существование, я не хочу, чтобы им был Мишка.

Она успокоилась, и вместе с этим лицо ее снова приобрело нормальные черты.

– Ну что, господин сказочник. Вы напишите сказку о ведьме, которая возлюбила светлого человека – охотника за ведьмами?… А теперь уходи и держись от меня подальше. От меня требуют, чтобы я убила тебя. Уходи!

Все. Дальше был лишь мрак.

Они хотят уничтожить его.

Да, враги знают своих врагов, но друзья не всегда узнают друзей.

Алексей посмотрел на часы. Пол-второго ночи. Нужно было выспаться, чтобы завтра…

Хотя, что будет завтра, он не знал.

Яна надавила на кнопку звонка, он глухо заверещал, но вдруг будто захлебнулся своей трелью и замолк.

Дверь распахнулась. Яну встретила сама «коронованная ведьма». Она провела девушку через темный коридор, и Яна вошла в комнату Милы Готовцевой.

Помещение изменилось до неузнаваемости. Окна были занавешены плотными черно-красными шторами. На тумбочке, полках, шкафу и просто на полу горели черные восковые свечи. На столе лежала огромная каменная плита, казалось, что ножки стола не выдержат и плита с грохотом упадет на пол.

Кроме Яны и «коронованной ведьмы» Милы Готовцевой в комнате находились еще четыре человека. Все они были одеты в черные накидки на голое тело. В руках у юношей были шпаги, клинки которых в свете свечей отливали кровавым цветом.

Воздух в комнате был душный и тяжелый, но, в тоже время, имел сладковатый привкус, от которого голова шла кругом, а в груди что-то щемило.

– Приготовьте ее, – сказала Мила нежным, почти младенческим голосом.

Две девушки, видимо исполнявшие роль жриц, подошли к Яне и начали ее раздевать. Ей было все равно, что с ней делают, она будто впала в транс.

Юноши сочными баритонами начали песнопение, коверкая текст Библии. «Коронованная ведьма» поднесла ей кубок с вином. Яна выпила. Вино было терпким и до приторности сладким. Голова закружилась еще больше.

– Ты пришла к нам, чтобы получить силу и власть? – мягко спросила Мила, ставя кубок на стол.

– Да, – коротко ответила Яна.

– Зачем они тебе?

– Чтобы отомстить человеку, осквернившему меня и мою веру, – в глазах девушки вспыхнул огонь ненависти.

– Согласна ли ты присягнуть богу нашему, Сатане?

– Да.

Девушки-жрицы подвели Яну к столу и помогли лечь на каменную плиту. Юноши подошли к ней и возложили шпаги на грудь девушки крест на крест. Мила снова наполнила кубок, на этот раз кровью, и тонкой струйкой стала лить ее на тело Яны.

Сладкая нега охватила девушку, грудь ее часто вздымалась, на коже выступили капельки пота. Веки отяжелели и опустились.

Дьявол соблазнял ее, и она отдалась ему. Она почувствовала острую, режущую боль в паху. Она открыла глаза и увидела перед собой лицо Милы.

«Ведьма» улыбнулась ей. Пухлые налившиеся кровью губы обнажили мраморной белизны зубки, при виде которых Яну охватила непонятная дрожь.

Готовцева поцеловала девушку, и сладкое томление снова растеклось по телу. Поцелуи Милы становились все яростней. Ее губы сновали по шее, то возвращаясь на лицо, то спускаясь ниже. Вдруг Яна почувствовала резкую колющую боль и потеряла сознание.

Когда она открыла глаза, то остатками своего разума почувствовала, что в ее тело вошел некто другой. Этот некто был концентрацией злобы, ненависти и злобы.

Яна легко спрыгнула с плиты. Девушки-жрицы надели на нее черную накидку. Разум покинул ее: сейчас тот, что был внутри, требовал крови и мяса, человеческого мяса.

Глаза Яны наполнились холодным, жестким светом. Рот ощерился в страшной улыбке, когда она увидела на плите маленький пульсирующий комочек с бледной нежно-розовой кожей. Из горла девушки вырвался дикий рык, и она набросилась на собственный выкидыш. Она больше не была Яной, теперь внутри нее был чужак.

Рано утром Чернова разбудил звонок. Кто-то ломился в дверь.

Алексей протер глаза и повел головой – раздался слабый хруст позвонков.

Неужто он вчера выпил столько, что мозги заржавели?!

Удары продолжали сыпаться на входную дверь, правда теперь они чередовались с долгими настойчивыми звонками.

Шлепая босиком по холодному полу прихожей, он пытался вычислить, кто бы это мог быть.

Но тут музыкальный авангард прекратился, в дверной замок всунули ключ, повернули и в квартиру ввалились отец, мать и сестра.

Алексей стоял посреди прихожей и пытался сообразить, что ему сейчас нужно сделать: то ли обнять мать, то ли вернуться в постель. Обычаи Города существенно отличались от этого мира.

Но за него уже все решила мама, она всучила Леше в руки тяжеленные сумки и проконвоировала его на кухню, по дороге заявив, что очень рада тому, что они наконец встретились. Алексей думал совершенно обратное. Присутствие родителей все осложняло, он надеялся, что их не будет минимум еще неделю. Физическая нагрузка сняла с парня остатки сна. И поставив сумки на стол, за что получил от матери хороший подзатыльник, Леха сказал:

– А я сегодня уезжаю.

– Куда? – насторожилась мать.

– В Питер, к Саше, я ему вчера звонил.

– Ну вот, не успели встретиться, опять разлетаемся. – сказал вошедший на кухню отец.

– Ладно, мне пора.

Чернов-младший прошел в свою комнату, оделся, покидал в сумку все, что могло ему пригодиться и направился в общежитие, к спившемуся рыцарю Ляпину.

Некогда Ляпин был большой знаток магии и окультизма. Он был на курс старше Алексея. Сошлись они два года назад, после спора из-за «Семьи вурдалаков» А. К. Толстого.

Ляпин открыл Лехе секрет перехода в другие миры, секрет возникновения новых миров, разные прочие разности.

Год назад был такой же прокол пространства. В битве с чужаками погибла невеста Ляпина, сам он поседел и стал пить. Сейчас Ляпин работал ночным вахтером в институтской общаге.

За стеклом фанерной конуры сидела какая-то бабка.

– Куда? – сделав неприступную мину на лице, выпалила она дежурную фразу.

– В сто вторую, к Ляпину.

– Опять, – буркнула вахтерша себе под нос и потеряла к Чернову всякий интерес.

Алексей буквально взлетел по ступенькам на третий этаж, пинком распахнул дверь и шагнул в комнату.

Обстановка внутри представляла собой то, что Ляпин называл рабочим беспорядком, а комендант общежития и того проще – бардаком.

На столе стоял трехлитровый баллон, на шестую часть заполненный пивом. На одном конце койки, у окна, лежала куча одежды, на противоположном босые ступни Ляпина, все остальное закрывало одеяло. В ответ на шумный приход Чернова, куча белья развалилась, и из нее вылезла лохматая голова спившегося рыцаря.

– Чего случилось-то? – недружелюбно спросила она.

– Чужаки прорвали пространство, – спокойно ответил Леха, вываливая на стол свои пожитки.

Ляпин минут пять тупо смотрел на Чернова, затем изрек:

– Дерьмо! – и голова его снова исчезла.

Последней из сумки выпала записная книжка Инги и раскрылась на странице, заложенной ручкой.

«Господи, совсем забыл отдать».

То, что он увидел заинтересовало его. На-листке было нарисовано два квадратика. Один – белый, другой – заштрихованный. И под тем и под другим стояли инициалы. Под светлым – его и Майкла, под заштрихованным тех, кто, видимо, был захвачен чужими. Во главе списка стояли инициалы вчерашней «коронованной ведьмы» – М. Г.

«У нас строгая иерархия», – вспомнил Леха ее слова.

Он пробежал глазами по списку и нашел буквы И. В. Алексей выругался так, что зашевелился уснувший было Ляпин. Это были инициалы Инги.

Чернов захлопнул книжку, сунул ее в задний карман брюк. Взглянул на часы. Двенадцать часов дня. Самое время выловить на тусовке Майкла.

Леха на прощанье окинул взглядом койку, на которой, укрытый кучей одежды и одеялом, спал Ляпин и вышел из комнаты.

Местом тусовки, а проще сказать сборища всей неформальной и творческой молодежи и не только ее, было кафе от какой-то столовой; какого-то треста, како… а в простонародье называлось «Генерал».

Тусовка бурлила и жила своей обычной насыщенной новостями жизнью.

– Помнится…

– Фил, тебе эквалайзер нужен?

– Я в Питер уезжаю, ты, не желаешь?

– Ну, только с поезда слез и…

– Никто не знает, когда…

– Свет, – окликнул Леха блондинку с нашитыми на локтях куртки английскими флажками, – Майкла не видела?

– Нет, а ты у Дэна спроси, он здесь с утра. Дэн, Дэнушка…

К столу подошел молодой человек в поношенном джинсовом костюме и бейсболке.

– Дэн, ты Майкла не видел? – спросил у него Алексей.

– Нет, ты знаешь, его сегодня не было, – сказал парень растягивая, будто смакуя, слова. – Может быть, после обеда…

Леха не дослушал и вышел на улицу. В институт. Если этого «охотника за ведьмами» не было здесь, то он был там, больше Майклу податься некуда.

Душный трамвай, с извечными толкающимися и возмущенными всегда и всем бабушками, доехал до нужной остановки. Чернов выскочил на улицу, почти бегом преодолел расстояние до института и успел-таки перехватить Мишку у входа в здание.

– Майкл, – крикнул он, – тормози, дело есть.

Мишка остановился. Они обменялись рукопожатием.

– Когда ты был последний раз у Готовцевой? – сразу же без подготовки начал Алексей.

– Ну, дня три назад.

– О чем вы говорили?

– Это допрос? – рассердился Мишка.

– Нет. Ну, нужно, Майкл, нужно. Ты же знаешь, я в чужие дела без великой надобности не суюсь.

– Ладно, не извиняйся. По мелочам разговор был.

– Было что-нибудь о «коронованных ведьмах» и прочем…

– Ну, говорили. Она черная ведьма на самом деле.

– О Яне что?

– Готовцева показывала ее рисунки. Все сплошь черное. Страх и тьма. Один – рука из темноты, на другом – Эн, Сатана.

– Черт! – вырвалось у Лехи.

– Что-то случилось? – насторожился Майкл.

– Случилось, и очень многое. Помнишь историю с Ляпиным?

Мишка кивнул.

– Сейчас история повторяется.

– Опять чужаки?

– Да. Смотри, что я нашел у Инги, – Леша достал записную книжку и открыл ее на листе, заложенном ручкой.

«Охотник» долго изучал список черных сил.

– Ну, допустим, половину из них я знаю, – сказал он. – А это что? Майкл ткнул пальцем в несколько инициалов, написанных посередине.

– Не знаю, возможно люди, которые вскоре могут стать чужаками, люди еще не нашедшие свое место в этом мире.

– Инга дома? – спросил Мишка.

– Наверное, во всяком случае должна быть. Мы договаривались, что я к ней зайду.

– Чернов, елы-палы, так чем гадать пойдем к ней.

Они встали с газона, на котором сидели во время беседы и зашагали к дому Инги, благо от силы здесь ходьбы было минут пятнадцать.

Дверь открыла Ингина мать и окинула друзей недружелюбным взглядом. Работники милиции всегда недолюбливали тусовщиков.

– Здравствуйте, Инга дома?

– Инга-а, – крикнула мать и исчезла в своей комнате.

Инга вышла из гостиной, радостно сверкнула глазами и проводила парней в комнату. Они устроились на диване и усадили девушку посередине.

– Вопрос можно? – вместо приветствия начал Майкл.

– Это что, допрос? – улыбаясь ответила вопросом на вопрос Инга.

Майкл чуть было не поперхнулся, ведь пол-часа назад это же самое он сказал Лехе.

Чернов вытащил записную книжку и открыл ее на месте, где находился список.

– Что это?

Улыбка сползла с лица девушки.

– Откуда у тебя она?

– Ты забыла у меня, а я, как истинно любопытный человек засунул сюда свой нос. Дак, что это за список?

– Это черные силы, – Инга ткнула ногтем в черный квадрат. – А это светлые – указала она на другой.

– Оригинально, по-моему, Майкл, до этого мы с тобой и сами дошли. Сколько человек находятся с чужаками внутри?

– Какие чужаки? – глаза Инги стали медленно расширяться от страха.

– Я ничего не говорил, – спохватился Алексей, а про себя подумал: «Так, значит, они и не подозревают, что захвачены выходцами из другого мира. Или не все, кто есть в списке захвачен чужаками?»

– Итак, что это за «нью-ведьмин клаб»? Ты можешь объяснить? – спросил Мишка.

– Ну, это… что-то вроде игры, ну, я не знаю, – девушка немного растерялась. – Год или полтора назад, Готовцевой по нумерологли насчитали три шестерки и сказали, что она «коронованная ведьма», Инга замолчала, внимательно посмотрела на Чернова и вдруг взорвалась.

– Слушай, неужели ты этому всему веришь. Всей этой чепухе. Она обыкновенная баба, да еще привыкла к главной роли во всем. Если нравится пусть играет, но если хочешь знать мое мнение, то ей мужик нужен, а не магическая клизьма…

– Подожди, – прервал словоизлияния Инги Леха. – Год назад… год назад… а последнее время с ней ничего не происходило?

– В последнее время? – Инга задумалась. – Пожалуй, три дня назад, она говорила, что у нее открылись способности к… ну, как это называется-то?… ну, к передвижению предметов на расстоянии… Правда она хвасталась еще, что может как-то влиять на людей, но я в это все слабо верю.

– Еще что-нибудь?

– Н-не знаю, стоит ли мне об этом говорить, но Мила мне жаловалась, что ее в последнее время тянет на сырое мясо… – промямлила Инга.

– Последняя стадия перерождения… Черт! Черт! Черт! И еще три раза черт возьми! – Чернов вскочил с дивана и нервно заходил по комнате. – Она мутирует…

– Ты объяснишь, что происходит? – снова взорвалась Инга, на глазах ее выступили слезы.

– Сейчас нет. Последний вопрос: этот список в твоей книжке писала Готовцева?

– Нет, – сквозь слезы ответила девушка. – Это я писала, здесь люди, с которыми мне, возможно, придется контактировать в следующем году.

– Все! Хватит! – Майкл откинулся на спинку дивана. – Чай в этом доме есть?

– Сейчас, – Инга, размазывая слезы по щекам, отправилась на кухню.

Алексей пошел за ней. Инга поставила чайник на плиту и зажгла газ. Леша обнял ее.

– Леша, что происходит? Я ничего не понимаю.

– Я тоже, – тихо ответил Алексей.

– Я боюсь, Леша, я боюсь, – горячо выдохнула она ему в лицо.

– Успокойся, – он провел рукой по волосам и поцеловал ее. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Свисток чайника залился трелью. Чернов выключил газ. Инга разлила чай по чашкам, поставила их на поднос, добавила к ним розетку с вареньем и чайные ложки.

– Подожди, – Алексей взял полотенце и вытер девушке глаза. Улыбнулся. Ладно, пойдем, хозяйка.

Они попили чаю. Майкл и Леха оделись.

– Я тебе позвоню завтра, – сказал Чернов и поцеловал Ингу.

– Ладно, счастливо, – девушка улыбнулась на прощанье.

Парни спустились по лестнице и вышли во двор.

– Лично я ничего не понял, – сказал «охотник на ведьм», когда они вышли из подъезда.

– Я понимаю ровно столько, чтобы хоть что-то понимать, – Леха закурил.

Они шагали к трамвайной остановке.

– Чтобы стало ясно все хотя бы по минимуму, нужно иметь две вещи: дневники Яны, у этого человека есть особенность записывать все весьма подробно, и полный список людей, захваченных чужаками – он, возможно, существует в голове у Готовцевой. И к первому и ко второму доступа у нас нет… Ладно, до завтра.

Чернов заскочил в подъехавший трамвай – пора было возвращаться в общагу.

Но судьба распорядилась по-иному. На следующей остановке в вагон вошла Света Светлицкая. Ее русые волосы будто были наполнены светом, словно подтверждая право девушки на ее имя и фамилию. Алексею показалось, что когда она вошла, в трамвае сразу же стало както светлее, уютней и теплей.

– Светлана, – негромко окликнул девушку Чернов.

Она обернулась и улыбка украсила ее и без того прекрасное лицо.

– Ой, – сказала Света, – привет! Я тебя так давно не видела. Давай рассказывай.

– Что? – опешил Леха, а в мозгу его пронеслось «Неужто уж полгорода знает».

– Что было, что есть, что будет, – засмеялась девушка, но, увидев его серьезные глаза, остановилась.

– Что-нибудь случилось? – спросила она. И Алексей рассказал ей все, что знал о прорыве астральной перегородки, о чужаках, о «коронованной ведьме» Готовцевой.

Трамвай остановился на конечной, они вышли.

– Ты знаешь, честно говоря, мне трудно во все это поверить, – сказала Светлана, выслушав рассказ парня.

– Но ты же веришь в Бога, – Алексей был готов к тому, что скажет Светлицкая.

– Да, но…

– Света, в тебе сокрыта огромная сила, ты должна помочь нам, ты одним махом можешь выпроводить чужаков в их мир и закрыть туннель.

Девушка вздохнула и грустно улыбнулась.

– Если все было так просто, как ты говоришь, то я бы с удовольствием помогла вам и всем. Но ты страж Границы и плохо представляешь себе, что такое светлые силы. Я могу оградить от недугов и опасности лишь близких мне людей. Мы можем залечить душевные раны, мы можем поднять город из пепла, из развалин. Но мы не можем обратить свою силу против силы противоположной нам. Тогда наша сила переменит знак и мы перейдем в царство тьмы. Вот так! – Светлана вздохнула еще раз.

– Ясно, все опять делать простым смертным, – Леху не устраивал исход беседы.

– Страж… – начала было Света, но Чернов оборвал ее. – Какой уж страж!.. Дворник и ни рангом выше.

– Не горячись, – мягко сказала девушка, она оттянула ворот свитера и вынула крестик на тонкой цепочке. – Возьми.

– Не надо, – Алексей смутился. – Каждый молится своим богам. Лишь тогда, когда человек верит в Бога, тот помогает ему.

– Ты не веришь…

– Я не верю ни в Бога, ни в черта, я не могу сражаться за добро, – я не могу сражаться за силы зла. Я стою на границе и в мою обязанность входит только сохранять равновесие между ними.

– Тогда я буду молиться за тебя, – за беседой они дошли до дома Светлицкой.

– Спасибо, – Леха улыбнулся. – Только тогда тебе придется начать прямо сейчас.

Светлана улыбнулась в ответ.

– Мне пора, – она шагнула в подъезд, сказав на прощанье: – Желаю удачи. Страж Границы.

Чернов повернулся и зашагал к трамвайной остановке, но не успел сделать десяти шагов, как почувствовал на себе чей-то взгляд. Алексей обернулся.

Метрах в семи-восьми от него темнел силуэт существа в два с лишним метра ростом. То, что это не человек, Чернов понял сразу.

Два льдисто-голубых глаза с черными провалами зрачков смотрели на парня. Луна вышла из-за тучи и осветила чужака.

Тело твари было словно свито из одних жил, кое-где прикрытых роговыми наростами. Голова, начисто лишенная какой-либо растительности, была обезображена бородавками, которые выделяли какую-то маслянистую дрянь, из-за чего череп чудовища блестел, будто был кем-то начищен. Огромную, похожую на собачью, пасть украшали белые острые клыки. Чужак твердо стоял на асфальте на двух тигриных лапах.

Панический страх охватил Чернова. Неудивительно, что у Ляпина от таких ужасов крыша поехала, – подумал он.

Чудовище сделало шаг к нему. В мозгу парня вспыхнул неизвестно откуда взявшийся приказ: «Не двигаться!»

– Ну, нет! – сказал Алексей вслух. – Это чтоб вы меня сожрали, господин чужак?

Тварь сделала еще один шаг, и Леха сорвался с места.

Он несся по ночным улицам, петляя, забегая в подворотни, проносясь через подъезды с черными ходами, парень делал все, чтобы избавиться от чужака. Но ничего не получалось, он отчетливо слышал за своей спиной мягкие прыжки чудовища и скрежет когтей об асфальт. Наконец марафон кончился. Леха уперся лбом в трехметровый забор. Сзади слышалось частое дыхание пришельца из другого мира. Алексей обернулся: выродок был совсем близко. Перед глазами парня мелькнули острые загнутые клыки, красный, свешивающийся из пасти, язык.

И тут Леха совершил невозможное: одним махом он перелетел через забор и приземлился, на тротуар, недалеко от трамвайной остановки. Да, видно и правда, что в экстремальных ситуациях человек может вытворять такое…

Из-за забора послышалось злобное рычание, доски затрещали. Парень подбежал к подошедшему трамваю и буквально влетел внутрь. В этот момент забор рухнул и на свет фонарей выскочил чужак. Он дико вращал глазами и водил носом, пытаясь уловить запах своей жертвы.

Увидев отъезжающий трамвай, тварь разочарованно сплюнула на асфальт черной вязкой слюной и исчезла в темноте придорожных кустов.

Вернувшись в общежитие, Чернов долго не мог успокоиться. Он ходил взад-вперед по комнате Ляпина и курил сигарету за сигаретой. В горле саднило от табачного дыма. Чернов чувствовал, что его сейчас вырвет, но продолжал курить. Прикуривал сигарету, делал две-три за, тяжки, отбрасывал ее в сторону, прикуривал новую.

Наконец он успокоился. Сел на кровать, разделся и забрался под одеяло. Сон пришел, как ни странно, сразу же. Сон странный и страшный.

Чернов очутился на вершине высокой башни: на запад и восток от нее расходилась крепкая и толстая стена.

Внизу, у основания башни, находились ворота. Это была граница. С одной стороны стены находилось добро, а с другой – зло. И сейчас с этой, другой стороны, несколько существ в черных плащах и сверкающих доспехах пытались тараном пробить ворота, рядом спокойно стояли их черные кони, а вдали виднелись знамена огромного воинства сил зла. Удары тарана били по перепонкам, дикий ритм кружил голову. Алексей хотел было окликнуть воинов, но тут налетел холодный колючий ветер и стал стегать пария с нещадной силой. Площадка, на которой стоял Чернов, показалась ему ужасно маленькой. Он сжался в самом центре в тугой комок. Удары ветра стали еще больнее и жестче. Где-то в вышине послышались раскаты дьявольского хохота.

И тут Леха увидел перед собой волшебницу Нистеру, одну из семи правителей Города.

– Ты всегда хотел быть героем, страж, – сказала она, – а когда пришло время, ты испугался.

Алексей хотел возразить ей, но Нистеру уже исчезла.

А сквозь сон парень услышал звон разбитого стекла и почувствовал, как нечто впилось в лицо острыми когтями и облепило голову кожистыми, скользкими крыльями.

Сон как рукой сняло.

Леха отцепил тварь от лица и отбросил ее от себя, – она снова взлетела. Это был нетопырь, раза в два больше обычного, с острыми, как бритва, когтями и омерзительной обезьяньей мордочкой.

Взмыв к потолку, тварь снова ринулась в атаку. Алексей отбежал к двери, намереваясь выскочить из комнаты, но та распахнулась, и в комнату вошел Ляпин.

Спившийся рыцарь сразу же увидел нетопыря. Реакции его могли бы позавидовать многие спортсмены.

Когда нетопырь был в полуметре от них, Ляпин схватил его, свернул твари голову и выбросил ее в окно.

– И давно это с тобой? – спросил он.

– С сегодняшнего вечера, – ответил Чернов и сел на кровать, но посмотрел на окно и хотел было встать, чтобы прикрыть его хотя бы занавеской.

– Не вставай, – остановил его Ляпин. Он подошел к окну, выглянул наружу, затем воткнул в раму несколько серебряных игл, которые достал из коробочки, лежавшей на подоконнике. Соединил концы игл, перечеркнув окно каким-то магическим знаком, неизвестным Алексею.

Рыцарь поморщился и сел на кровать – пружинная сетка жалобно пискнула под его скромным весом.

– Что ты утром говорил по поводу прорыва? – спросил он.

– Я еще ничего толком не знаю, но чужаки прорвались через астрал. Одного из них я видел позавчера, с другим познакомился сегодня вечером. Нечего сказать, милые создания, – Леха грустно усмехнулся.

– Дела… Инга беременна?

– А ты откуда знаешь? – Чернов насторожился.

– Ты сам только что сказал. Что говорит врач?

– Есть возможность выкидыша, – хмуро ответил Алексей.

– А ты знаешь, что год назад Ольге было сказано то же самое? Да… Ляпин вздохнул, встал, прошелся по комнате и присел на табуретку в углу.

Волна холода пробежала по Лехиному телу и сжала сердце, липкий противный страх свился в тугой комок и подступил к горлу. Ольга – невеста Ляпина умерла в больнице.

– Что мне делать? – Чернов залез в кровать с ногами и набросил на плечи одеяло. Его бил озноб.

– Не знаю, не знаю, – спившийся рыцарь, а ныне ночной вахтер достал из пачки «беломорину», покатал между пальцев и закурил. – Чужаков никто не изучал и поэтому неизвестно, как с ними бороться, – Ляпин на минуту прервался, затянулся и огонек его папиросы вспыхнул в темноте комнаты. Чужаки начали делать попытки прокола пространства задолго до твоего появления на свет, даже рождение твоего отца не оговаривалось в ближайшем пятилетнем плане. По сути все верования, основанные на человеческих жертвоприношениях, были завезены эмиссарами из потустороннего мира. Раньше чужаки занимали лишь живое тело и назывались коронованными колдунами и ведьмами, а те уже подбирали для остальных крепкие молодые тела недавно умерших людей. Отсюда пошли легенды о мертвецах, выходящих из могил и сосущих кровь.

На протяжении веков людьми было подмечено, что они боятся чеснока, святой воды, серебра и креста, ну и остальное по мелочам. Чужаков можно было загипнотизировать с помощью некоторых камней, но секреты эти в большинстве своем утеряны.

Пока Ляпин говорил, огонек папиросы погас. Вахтер выругался и зажег ее снова.

– Особая активность их наступает в полнолуние, – он окинул Леху сочувственным взглядом. – Ну ладно, тебе спать пора, а мне работать.

«Юноша с глазами старика», – подумал Чернов.

Уже от двери, обернувшись, Ляпин сказал: – Может случиться так, что меня здесь не будет. Ящик со всем, что нужно у меня под кроватью. Ну все, спокойной ночи.

Он прикрыл за собой дверь.

– Уснешь здесь, – проворчал Леха, с опаской глянул на разбитое окно, сквозь которое в комнату пробирался ночной холод. Нарисовал в воздухе знак запрета – крест, обведенный в круг – и, завернувшись в одеяло, уснул, на этот раз без сновидений.

Когда Алексей открыл глаза, в окно било солнце. Он встал, дошел до стола и хлебнул из чайника. На столе, рядом с подставкой, лежала тетрадь в толстом кожаном переплете и записка: «В тетради все, что я сумел узнать по интересующему тебя вопросу, Ляпин».

Леха оделся, кинул тетрадь в сумку, глянул на спящего Ляпина и вышел.

На часах было полпервого. В час должна была состояться встреча с Майклом-охотником.

Еще летнее солнце, уже пожелтевшая кое-где листва на деревьях, чириканье воробьев… Леха шел и наслаждался тишиной и спокойствием хорошего солнечного дня. И ему не верилось, что где-то по городу, в поисках пищи, носятся отвратительные и жестокие существа из потустороннего мира, с одним из которых ему пришлось столкнуться вчера вечером.

Гул и грохот колес трамвая – и снова город, с его спешащими куда-то людьми, шорохом шагов, шуршанием метел дворников. Он любил этих людей, не желающих смотреть по сторонам и замечать очевидное, зациклившихся на домашних делах и проблемах, забыв, что существуют другие – дела и заботы всего Человечества. Но, несмотря на это, он любил их.

Леха подошел к «Генералу». Майкла еще не было и он углубился в изучение ляпинской тетради.

Первые страницы он пропустил, так как там шло то, о чем вчера рассказывал ночной вахтер. Но вот парень добрался до раздела: «Что есть ведьмовский шабаш и черная месса?» и уткнулся в странное четверостишие:

Снизу было приписано, уже другой рукой: «Бодлер. „Маяки“».

На этом месте Чернов захлопнул тетрадь – читать дальше не было ни сил, ни желания.

– Вот в чем дело, – сдавленно проговорил он – слова просачивались, протискивались через комок, вставший в горле.

– Именно, – раздалось у него за спиной. Леха обернулся и увидел Майкла, тот подошел сзади и вместе с Черновым читал тетрадь.

– Все сходится, – Леха достал сигарету и прикурил.

– Что все? – спросил Мишка, отобрал у Алексея сигарету и затянулся.

– Не так давно, одна подруга, по пьяни, рассказала мне очень забавную историю. У Яны был выкидыш, причем не дома и не в больнице. Он исчез. Теперь Инга. Врач говорит, что есть возможность выкидыша. Они давят на нее, – Леха мучительно поморщился, его пронзила острая боль, словно кто-то неведомый сжал руками виски.

Чернов достал новую сигарету, прикурил и стал жадно втягивать в себя табачный дым.

«Черт! Сумасшедший дом на выезде: выходцы из потустороннего мира, ведьмовские шабаши, кровь выкидышей, нетопыри… Дьявольщина какая-то! Этого не может быть, – думал он. – А как же тогда Город? Отказываться, так сразу же от всего!» – возразил ему внутренний голос.

– Ты Инге звонил? – прервал его размышления Майкл.

– Черт! Чуть не забыл. – Лешка стал судорожно шарить в поисках двушки по карманам.

– На! – «Охотник за ведьмами» с готовностью протянул ему двухкопеечную монету.

Чернов набрал номер и, когда трубку на том конце сняли, выпалил:

– Алло! Инга, ты?

– Ну чего ты орешь, – ответил спокойный Ингин голос.

– Что ты сегодня делаешь?

– Ничего, кроме того, что еду к Готовцевой.

– Зачем? – Алексей нахмурился, а про себя подумал: «Этого еще не хватало».

– Просто так – ответила Инга, и Леха даже представил, как она там пожимает плечами. – Помочь ей готовить и прочее… Возможно останусь у нее ночевать.

– Час от часу не легче! – Чернова охватил озноб. – Инга, слушай меня внимательно: ты должна позвонить Готовцевой и под любым предлогом отказаться. Ты поняла?

– И не подумаю! – У Инги была ужасная особенность – становиться чрезвычайно упрямой в самый неподходящий момент. – Он пропадает где-то, потом заявляется, устраивает допросы, да еще имеет наглость звонить и отдавать приказы, с надеждой, что я тут же ринусь их исполнять. Как на войне…

– Это война, Инга. Это война – не мы ее начали, не нам ее заканчивать. Я тебя прошу, сделай так, как я сказал.

– И не подумаю, – повторила девушка. Дело осложнялось – Инга встала в позу, и Алексей не выдержал.

– Ты сделаешь так, как я сказал, твою мать! – гаркнул он в телефонную трубку так, что стоявший рядом Майкл вздрогнул и испуганно покосился на него.

Телефонная трубка недоуменно замолчала, а затем из нее раздался голос Инги;

– Ладно, – неохотно сказала девушка.

– И последний вопрос. Готовцева уезжала куда-нибудь до того, как ЭТО началось?

– Н-не помню… Вроде бы она ездила в Ростов, к родственникам… Да, точно… С девятнадцатого она уехала и вернулась через два дня.

– Ладно. Все. Пока. Целую. – Чернов повесил трубку.

– Ну что? – спросил Майкл.

– Что – что… Работать давай! Во-первых, нужно узнать, было ли что-нибудь в Ростове с девятнадцатого по двадцать третье число этого месяца.

– А чего узнавать-то, смерч там был.

– Что? – глаза Лехи округлились. – И ты молчал!?

– А ты не спрашивал, – спокойно ответил «охотник».

– Точнее ты можешь что-нибудь сказать?

– Точнее… – Майкл задумался. – Не помню… Было в нем что-то такое, что об этом все газеты писали… Погоди. – Парень сосредоточился. Сейчас-сейчас… «Смерч внезапно обрушился на восточные окраины города, прошел через весь центр и так же внезапно исчез, дойдя до западной его границы…» Примерно так. Хотя не помню… Может окраины перепутал.

– Ладно, там разберемся. Майкл, объясняю: я сейчас же отъезжаю в Ростов, твоя задача в том, чтобы заблокировать всех, кто был в том, так сказать, черном списке. Возможно, что не все они захвачены чужаками и возможно не только эти люди имеют внутри себя пришельцев, но нужно вывести из игры хотя бы этих.

– Вопрос как?

– А как вампиров: кресты, серебро, цветы чеснока, можно использовать знак запрета. – Леха нарисовал в воздухе круг и внутри него крест. Блокируй окна и двери, можно писать мелом или углем.

– И последний вопрос, – «охотник» немного сконфузился, – что делать с Ингой?

– То же. Чужаки, особенно если их несколько, могут каким-то образом гипнотизировать людей, притягивать их к себе.

– Ну все, пора разбегаться. Ни пуха!

– К черту!

Парни хлопнули друг друга по руками разошлись. Один – чтобы остаться, другой – чтобы уехать.

Колеса электрички, как маленькие молоточки, стучали на стыках рельсов. Вагон степенно раскачивался.

Алексей сидел у окна и листал тетрадь Ляпина, рядом стояла сумка, в которой находилось хозяйство этого человека, унаследованное теперь Лехой. Сзади расположились малолетки-металлисты и слушали что-то сугубо мрачно-металлическое – то ли «Э. С. Т.», то ли «Коррозию металла»… Леха не заметил, как уснул. Сон опять был не из приятных. Мрачный, сырой подвал в отблесках огня. Алхимик, как две капли воды похожий на Ляпина, царил среди столов, уставленных пробирками, ретортами, колбами, мензурками, тигельками, в которые он время от времени бросал щепоть какого-то зелья и пламя взвивалось вверх, меняя свой цвет, а в воздух вырывался клуб дыма, нехотя рассеиваясь в спертом, душном воздухе подземелья…

…Гремел над всем этим чей-то голос. Наконец, человек, видимо, добился своего. В одной из колб жидкость сменила свой цвет с синего на красный. Алхимик поджёг жидкость, выпил и стал превращаться в чужака. Кожа облупливалась, как старая краска, и под ней обнажилось мясо с узлами жил. Губы налились кровью, стали большими и ярко-красными. Взгляд стал пронзительным и холодным, словно ищущим неведомую цель.

…Бормотал все тот же голос. Алексей вздрогнул всем телом и проснулся весь в холодном поту.

Магнитофон металлистов надрывался из последних сил.

Леха глянул в окно – электричка подъезжала к Ростову.

«Конечная остановка – Ростов. Электропоезд прибывает на первый путь», прохрипело радио.

Алексей спрыгнул с подножки в сумерки надвигающейся ночи. Времени оставалось чертовски мало. Конечно, можно было верить преданиям о том, что нечисть появляется после полуночи, но вряд ли чужаки придерживались того же мнения.

Ростов – город маленький, но все же запад или восток? Если он ошибется, то может не успеть. Что делать?

Что делать? Что… Не может быть, чтобы чужаки оставили вход в тоннель среди новых стандартных коробок…

Нет, они любят рухлядь, старье, сырость… Н-да, даже у таких бездушных сволочей могут быть свои слабости.

Нужно искать старый район Ростова. Но этот город весь состоит из памятников архитектуры и старины.

– Черт, черт, черти еще три раза черт возьми! – сказал Леха вслух. Проходивший мимо мужчина остановился и попросил прикурить.

– Может, я смогу чем-нибудь помочь? Куда вам падо? – спросил он.

– В том деле, которое у меня, ты, отец, вряд ли поможешь. А куда мне надо, я и сам не знаю…

Человек пожал плечами и пошел дальше.

«Ладно, – решил Леха, – доберемся до кремля – там видно будет.»

Парень подхватил сумку, прошел через здание вокзала и вышел на улицу. Сумерки сгущались быстро, была почти осень. В домах зажигали свет, там было тепло и уютно, а здесь… Чернов застегнул молнию на куртке.

Лишь трехцветные глаза светофоров пытались сопротивляться надвигающейся тьме. Фонари не торопились зажигаться… Внезапно из темноты возник громадный монолит стены кремля. «А дальше?» – возник вопрос в голове Чернова. Парень закурил и стал нервно ходить у бледной стены этого памятника старины, поглазеть на который ежегодно съезжалась уйма народа, но он-то приехал сюда не для того.

Два шага вперед – два шага назад… Он словно ждал кого-то, кто подскажет, направит его к цели. Чернов ходил у этих стен, не зная, что делать, чужой в этом маленьком городишке, чужой…

На глаза ему попалась тропинка из белого песка, и, скорее по наитию, чем по расчету, он ступил на нее, а там ноги сами вывели его на берег озера Неро.

– Вот оно, – прошептал он. Но был поражен не красотой озера – на берегу, метрах в ста от Алексея, возвышался остов огромного четырехэтажного дома…

Пустые глазницы окон были чернее тьмы надвигающейся ночи. Обветшалые стены…

Полодиннадцатого. У него еще достаточно времени, чтобы подготовиться как следует.

Парень сделал шаг с тропинки в сторону дома, и нога резко ушла вниз, в топкую, вонючую грязь, покрытую ковром каких-то болотных растений. Леха дернулся назад.

– Н-да, дом Ашеров, окруженный Гриппинской трясиной… Нормально. сказал Чернов, и тут же услышал за спиной шум крыльев, обернулся и еле успел отпрянуть – острые когти нетопыря, направленные ему в лицо, разорвали куртку и оцарапали плечо.

Леха покачнулся от неожиданного нападения, сделал шаг назад и его снова затянула зыбкая почва.

Нетопырь нападал непрерывно, не давая подняться. Куртка на спине была располосована вдоль и поперек. В глазах животного светился холодный, расчетливый огонь, от которого Чернову стало не по себе. Обезьянья мордочка оскалилась в дикой усмешке…

Наконец Алексею удалось встать, но тварь атаковала его в лицо, ударив крыльями по глазам – острые когти рассекли лоб. Удар был сильный; Леха покачнулся, но остался стоять. Перед глазами прыгали разноцветные круги, все плыло, лицо заливала кровь.

Нетопырь взмыл вверх с намерением повторить нападение. Чернов харкнул кровью на белый песок тропки и достал из кармана из кармана тонкую, но прочную серебряную цепь.

Когда нетопырь подлетел почти к самому его лицу, он захлестнул цепочкой шею твари и резко дернул концы ее в разные стороны… Что-то хрустнуло, сломалось – голова нежити отлетела, будто срезанная бритвой.

Тело упало под ноги и еще билось в предсмертной агонии: коготки скребли по песку, кожистые крылья то сокращались, то расправлялись.

– Хранитель! – Леха с отвращением спихнул с тропки остатки летучей мыши, и коричневая торфяная жижа поглотила их в один момент.

Он стащил с себя разорванную куртку. Снял то, что некогда именовалось рубашкой. Оторвав от нее лоскут, парень стер кровь с лица и кое-как со спины. Рана на плече была наиболее глубокой, и кровь ручейком струилась из нее, стекая по руке и капая на тропку. Найдя более-менее длинную полосу ткани, Чернов перевязал плечо. Повязка тут же стала красной. Леха с жалостью посмотрел на остатки своей одежды и расстегнул сумку Ляпина, достав оттуда куртку.

Куртка представляла собой настоящее произведение искусства, над ее изготовлением Ляпин трудился два года, собирая серебро и изготовляя из него пластины, покрывавшие сейчас куртку. На груди, слева и справа, имелось по шесть небольших кармашков, в которых находились толстые серебряные иглы. Локти были украшены большими и колючими стальными «ежами».

Леха надел куртку. Теперь нужно было добраться до дома. Он огляделся и увидел, чуть дальше по тропке, раскидистый тополь. Отломал ветку и осторожно, проверяя путь этим шестом, ступил на зыбкую почву «Гриппинской трясины».

Шаг за шагом медленно, но неуклонно, оступаясь и падая, он продвигался по хлюпающей – и чавкающей трясине к своей цели, пока не почувствовал, что под ногами твердая земля. Усталость нахлынула не него. Раны горели. Леха поднес часы к глазам. Полдвенадцатого. Осталось совсем немного времени.

Он сел и достал остатки снаряжения: полусапожки, со стальными шипами на носах и перчатки с шипами помельче, а на указательных пальцах обеих рук были вделаны прямо в перчатку перстни из серебра. На правой с кровавиком камнем магов и чернокнижников, а на левой – с гиацинтом; на лацкан куртки он прицепил брошь с кобошоном. Вроде все.

Шатаясь от усталости, вступил внутрь проема, бывшего когда-то дверью.

Алексей оказался внутри пространства, ограниченного четырьмя стенами. От дома ничего не осталось, кроме этих стен, испещренных дырами окон. Ни крыши, ни переборок между этажами. По двору гуляли маленькие, фосфоресцирующие вихрики. Да, тоннель находился именно здесь.

Кровавиком Леха вычертил магический круг на земле, прошептал заклинание и перчаткой с гиацинтом нарисовал в воздухе несколько магических знаков. Затем снял брошь с кабошоном и поднял ее вверх… Свет Луны отразился на полированной поверхности камня, и темноту пронзили три луча, пересекавшиеся на округлом сапфире.

Крутанул брошь, и лучи будто острой бритвой пронзили смерчики, те согнулись и растворились в сыром воздухе.

– Так, тоннель закрыт для входа из того пространства.

Леха зашел внутрь круга, сел на землю и закрыл глаза. Приятная истома разлилась по телу, он даже забыл о ранах, нанесенных нетопырем.

Когда открыл глаза, то увидел в тумане, поднимающемся с болот и надвигающемся с озера, неверные огоньки. Алексей ущипнул себя. Нет, они двигались, то появляясь, то исчезая!

«Началось», – мелькнула в голове мысль. Леха вскочил на ноги.

Туман уплотнился и стал похож на сплошное белое полотно, но огоньки были все так же хорошо видны. Они приближались, было их двенадцать или тринадцать.

Наконец, из тумана вышло двенадцать фигур в саванах, со свечами в руках. Все они были мертвенно-бледными, походили на скелеты, обтянутые кожей. Скелеты с пустыми, черными глазницами.

Мертвецы встали рядом с магической чертой и стали, завывая, медленно двигаться по кругу.

Леха стоял пораженный столь небывалым действом.

Он был уверен, что нетопырь был единственным хранителем тоннеля, он был уверен, что закрыв тоннель магическим кругом, он выполнил свою миссию… На такой поворот событий он не рассчитывал.

Заунывное пение действовало на барабанные перепонки, мертвецы сливались в глазах в одну белую стену.

У Лехи закружилась голова и он уже готов был заорать им, чтобы они прекратили, но в этот миг процессия остановилась. Алексей повернулся по ходу их движения и чуть было не упал.

Мертвецы повернулись лицом в круг и воздели руки к небу. Тьму ночи разорвала вспышка молнии, ударившая в сухой кустарник у стены. Куст вспыхнул, и из огня вышла коронованная ведьма – Милка Готовцева. Она была босая, из одежды только плащ-накидка, на голове возвышалась корона, сделанная из неизвестного минерала.

Она взмахнула руками, и мертвецы разошлись в стороны. Девушка подошла к кругу, ощупала руками стену, созданную неведомыми силами, затем сосредоточилась, брови ее сошлись на переносице, прошептала что-то и медленно, словно в руках ее была великая тяжесть, стала поднимать их вверх.

Стена, основой которой был магический круг, стала видимой, она радужно переливалась во тьме.

Коронованная ведьма снова подняла руки, и в радужный столб стали ударять молнии, но ей не удалось пробить даже малейшей бреши в стене, лишь магический круг вспыхнул, и сияние стены стало еще сильней.

«Я не могу сидеть здесь вечно. Если чужаки не найдут дверь, то они ее просто вышибут», – думал в этот момент Чернов.

Он шагнул через пламя, обозначившее магический круг. Мила от неожиданности отскочила от стены. Лицо ее исказилось гримасой злобы и презрения. Ведьма издала ужасный рык, который эхом отразился в стенах дома, и тут же она стала преображаться, так же, как во сне преображался Ляпин. Через несколько мгновений перед Алексеем стоял чужак, голову которого украшал роговой нарост в виде короны.

С мертвецов их сухая кожа отслаивалась большими кусками.

Тринадцать выходцев из чуждого человечеству мира, стояли перед Черновым, – выходцев из мира злобы и ненависти.

– Как ты смеешь, человеческий выродок, мешать нам, хозяевам двух измерений?! – прохрипел чужак, с короной на голове, его глаза сверкали холодным льдистым блеском.

– Рано ты почувствовал себя здесь хозяином, а для гостя ты ведёшь себя слишком нагло, – Леха выхватил из кармана серебряную иглу и метнул ее в говорившего.

Игла звякнула о роговой нарост на плече и отскочила.

Твари, как по неслышной команде сдвинулись с мест.

Алексей вынул все иглы и пустил их веером. Четыре из них достигли цели, и четыре чужака забились в агонии.

Тела их светились фосфорическим светом. Четыре вспышки – и на месте пришельцев из другого измерения остались лишь кости давно сгнивших мертвецов, тела которых они заняли. Гибель своих заставила чужаков остановиться, но ненадолго.

Круг сужался. Леха обернулся и увидел за спиной безобразную фигуру чужака. Путь обратно, под защиту магического круга, был отрезан.

Он прыгнул в сторону ближайшей твари и ударил ее сапогом в живот. Чужак согнулся, и в ту же секунду остальные набросились на Чернова. Леха махал кулаками направо и налево. Одному он заехал шипастым кулаком в грудь – тот взвыл, откатился в сторону, другому стальной «еж» распахал лицо. Из ран, нанесенных человеком, хлестала черная, густая слизь, попадая на тело Лехи, она нестерпимо жгла кожу. Повязка с плеча съехала, я открылась рана. Чернов стал уставать. И вот он оказался рапростертым на земле, придавленный к ней тигриными лапами чужаков.

«Все. Это конец.» – мелькнула в голове мысль, – «Гриппинская трясина, дом Ашеров, а теперь еще эти Минотавры – полный набор…»

Тут мысли его были прерваны до боли знакомым голосом.

– Эй, ты, козел трехрогий, ты что ли здесь главным будешь?

Это был голос Майкла.

Леха, повернул голову, увидел худую и длинную фигуру «охотника», всего перепачканного грязью – с брюк его еще капала вода.

Коронованная ведьма повернулась и метнула в Мишкину сторону молнию. Тот отпрыгнул, и заряд попал в кучу щебня, на которой он стоял.

«Охотник» сделал еще прыжок, попав ногой по морде одной из тварей, державших Леху. Та – отлетела, остальные – отступили.

Чернов вскочил на ноги.

– Ты откуда здесь? – спросил он Мишку.

– Не отвлекайся. Мы здесь, чтобы дело делать, а не трепаться, – ответил Майкл и всадил обломок кирпича оказавшемуся поблизости чужаку между глаз. Тот пошатнулся, но остался стоять. Одной из своих четырехпалых конечностей он схватил Майкла за горло и сжал его железной хваткой.

– Голову! – крикнул Леха.

Мишка запрокинул голову и Алексей что было сил ударил чужака в морду. Серебряные шипы грозно блеснули. Кулак просвистел у самого Мишкиного лица. Пришелец взвыл от боли, сжался в комок и отскочил в сторону.

– А серебро на них лучше действует, чем кирпичи, – крикнул Майкл, уворачиваясь от нового противника.

– Это тебе не с гопниками во дворе воевать, – ответил Леха и всадил острый шип сапога в ногу нападавшего.

– Держи, – Алексей снял с левой руки перчатку и бросил Мишке. Тот поймал ее на лету и надел.

В живых оставалось четыре чужака и их предводитель.

Чернов, нашел глазами Коронованную ведьму и бросился вперед. Хлопок – и она исчезла,

Холодное, свистящее дыхание обожгло шею парня.

Он едва успел обернуться и… Струя пламени вырвалась из пасти чудовища и опалило лицо.

Чернов открыл глаза – перед ним никого не было, пришелец вновь оказался за его спиной.

– Черт! – выругался Леха. В два прыжка он добрался до стены, прижался к ней спиной. Теперь чудовище двигалось прямо на него.

– Тебе помочь? – крикнул Майкл, разделавшийся со своими противниками.

Тварь повернула к нему безобразную морду и издала крик, похожий на крик летучей мыши, усиленный в тысячи раз. От этого крика стены дома раскололись и обрушились вниз. Звуковая волна подхватила «охотника», как сухой лист и ударила об обломок бетона. Мишка потерял сознание.

– Помощник, – презрительно прохрипело чудовище и повернулось к Алексею.

Он выставил перед собой правую руку. Серебряные шипы засверкали, отражая свет горевшей травы и кустарника, радужные переливы тоннеля.

Чужак выпустил новую струю пламени. Огонь на мгновение окутал руку. Леха почувствовал дикую боль – расплавленный металл тек по коже перчатки, которая прилипла к руке и тлела. В некоторых местах серебро прожгло перчатку и попало на тело.

В глазах потемнело. Он чуть не пропустил момент, когда пришелец бросился на него. Острые зубы клацнули над самой шеей. Брызги слюны обожгли кожу, а те, что попали на куртку, отскочили от нее, как от раскаленного утюга.

Прижимая обожженую руку к боку, здоровой Алексей сорвал брошь с кабошоном и вскинул руку вверх – три луча тут же пересеклись на камне.

– Да погибнут враги рода человеческого, исчадия ада! – воскликнул он.

Чужак на мгновение остановился, с опаской глядя на сверкающие лучи, но снова продолжил путь.

Чернов направил лучи на пришельца и крутанул брошь. Лучи прошли сквозь него, как раскаленный нож сквозь масло. Чужак издал ужасный рев; от которого затряслась земля и стали рушиться стены дома. Сделал по инерции еще один шаг и стал распадаться на части.

Гул нарастал. В глазах Алексея потемнело и он упал на останки своего противника.

Чернов открыл глаза.

Беленый потолок, зеленые обои, книжный шкаф напротив его кровати. Это его комната. Но как он здесь очутился?

Алексей отчетливо помнил свой поединок с коронованной ведьмой, начавшееся землетрясение – дальше была темнота. Леха сел на кровати. Послышались шаги и в комнату вошла Инга. Она улыбалась, но, увидев Леху сидящим на кровати, сделала строгую мину.

– Ты что? С ума сошел? А ну ложись! – сказала она.

– Где Мишка? Как я здесь очутился? И вообще… – Леха взмахнул правой рукой и осекся. За счет намотанных на нее бинтов рука стала больше раза в полтора.

– Лучше ляг и молчи, а я все расскажу… Как только ты уехал. Мишка прибежал ко мне и сказал, что всех, кто есть в моем списке, необходимо заблокировать, что ты в большой опасности, и что мы все в большой опасности, и…

– Сволочь, – сказал Леха.

– Кто? – спросила Инга.

– Кто кто… Майкл сволочь. – Чернов вздохнул. – Ну, поехали дальше, не отвлекайся.

– Ну вот, – продолжила девушка. – Он мне показал, что и как нужно делать, а самолично навешал мне кресты на окна и двери, да еще две серебряные булавки воткнул в изголовье кровати. Я всю ночь не спала, а утром заявляется он, черный как черт. Я его спрашиваю: «Ты, что из преисподней вылез?» А он мне: «Может, и оттуда», Затащил тебя, а ты… на глаза Инги навернулись слезы – Ну что ты, Господи, в самом деле.

– Не подох же, – Леха погладил здоровой рукой девушку по голове. Она утерла рукавом слезы.

– Ну, вобщем, позвонили Ляпину, а он вызвал такси.

Ты бредил сильно, таксист принял тебя за пьяного…

– Ясно, – прервал Ингу Чернов – а что в городе творится?

– Ой, сколько всего страшного случилось. Как раз в ту ночь. Милка Готовцева с ума сошла, а Яна выбросилась из окна, только говорят…

Тут Инга будто споткнулась.

– Ну, говори, что там еще?

– Говорят, что не сама она. А милиция тебя ищет, – из глаз ее снова брызнули слезы. Девушка зарыдала и бросилась к Лехе на грудь.

– Леша, ведь ты не виноват, правда. Скажи, что не ты! Скажи!.. – Она кричала, захлебываясь слезами и лупила кулачками по его груди. Леха поморщился, рана еще болела.

– Не говори глупостей, а помоги лучше одеться. Инга сразу же успокоилась.

– Куда ты снова собрался? Никуда не пущу!

– Инга, прекрати, – Леха встал. Взял со стула брюки и кое-как натянул их. Она помогла надеть ему рубашку и куртку.

Внизу раздался скрип тормозов. Инга выглянула в окно и увидела внизу милицейскую «Волгу».

– Леша, а может, объяснишь им все?

– Ага. И на всю оставшуюся жизнь стать пациентом психбольницы. Нет уж, увольте! – огрызнулся Алексей и распахнул занавески, непонятно почему висевшие посреди стены. За ними оказалась рама, вделанная в кирпич. За стеклом была видна картина. Высокий замок на горе, темный густой лес, луга вдали с пасущимися стадами единорогов.

Леха распахнул створки.

– Я вернусь за тобой, обязательно вернусь, – сказал он и поцеловал ее, затем встал на карниз и… исчез. В это мгновение Инге показалось, что она ощутила легкое приятное дуновение ласкового ветра.

В дверь постучали. Девушка вытерла слезы, закрыла окно, задернула занавески и пошла открывать.

P.S. На данный момент дело по самоубийству Яны прекращено за отсутствием состава преступления.

Майкл, «охотник за ведьмами», исполняет почетные обязанности в рядах ВС.

У Инги родился сын. Его назвали Алексеем в честь отца.

Спившийся рыцарь Ляпин окончательно спился и находится на принудительном лечении в ЛТП.

Мила Готовцева находится под присмотром врачей психиатрической клиники.

Местонахождение Алексея Чернова неизвестно.

ПРИНИМАЮТСЯ ЗАКАЗЫ:

– Полный комплект журнала ПФ за 1991 год (6 книг по 170 стр.) – цена 220 руб.

– Комплект газеты мистики, прорицаний и загробной жизни «Голос Вселенной» (публикации: «Полтора года в аду. Записки воскресшего», «Вампиры и вурдалаки. Хроника преступлений» и др.) – цена 65 руб.

– «ПФ-измерение». Фантастический детектив о внедрении на Землю иногалактического резидента-убийцы, вершащего цепь жутких злодеяний – цена 12 руб.

– Тома серии ПФ: «Бойня», «Измена», «Западня», «Чудовище», «Сатанинское зелье», «Прокол» – цена по 50 руб.

– Историко-мифологическое исследование о двенадцатитысячелетней истории русичей-протоиндоевропейцев – создателей европейской цивилизации «ДОРОГАМИ БОГОВ» – цена 40 руб.

– Талисман-оберег от сглаза, порчи, нечистой силы, черного оговора, злых наветов, зомбирования. Предохраняет также от вселения бесов, психовоздействия демонов, колдунов, ведьм, черных экстрасенсов, «инопланетян» (инструкцией) – цена 57 руб.

«Классификатор инопланетных пришельцев. Космо-антропологический отчет Комиссии по Контактам». – 49 руб.

Для получения заказа Вам необходимо выслать почтовый перевод по адресу:

111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю. Д.

Точно и четко указывайте Ваш полный адрес! Телеграфные переводы не принимаются! Только почтовые!

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

В результате неслаженных действий работников связи десятки тысяч наших подписчиков не смогли продлить подписку на журнал «Приключения, фантастика» на 2-е полугодие 1992 г. – подписку у них принять отказались в отделениях связи, несмотря на то, что официально подписная кампания на наш журнал была продлена по 18 июля 1992 г.!

Всем безвинно пострадавшим от работников связи редакция готова выслать недостающие номера (4, 5, 6).

Для их получения необходимо выслать почтовым переводом 60 руб. по адресу:

111123, Москва, а/я 40, Петухову Ю. Д.

Полное Прорицание о Грядущем Конце Света

Уважаемый читатель! Впервые в мировой практике в результате ряда гиперэкстрасенсорных сеансов связи с Высшими Сферами Мироздания получено и дешифровано Паяное Прорицание о Грядущем Конце Света. Прорицание с документальной точностью воспроизводит цепь событий, которые приведут к гибели Земную Цивилизацию. Скрупулезное описание всех катастроф, эпидемий, войн, казней, преступлений должностных лиц, землетрясений, наводнений (с точнейшими указаниями мест и дат), инфернопроникновений и разъяснения подлинной сути таких аномальных явлений, как телекинез, полтергейст, вампиризм, зомбирование… от наших дней вплоть до 2000-го года изложено в первом Полном тексте Прорицания, полученного Свыше. Несмотря на (пространный, большой объем Прорицания все события в нем изложены предельно четко, ясно, доступно – никакого тумана, полунамеков и недомолвок, свойственных лжепророкам и горе-вещунам. Одновременное принятие текста Прорицания тремя экстрасенсорами четвертого предела повергло психоприемников в шок, До сих пор не установлено, что именно заставило Высший Разум Вселенной направить землянам данную информацию – страшную, жестокую, но, судя по всему, объективную. Столь мощный и направленный информационный психоимпульс наблюдался в XX веке лишь однажды – за четыре дня до падения Тунгусского «метеорита». Предлагая Вашему вниманию текст Прорицания, Комиссия категорически не рекомендует его лицам с неустойчивой психикой и ослабленной нервной системой. Ознакомление вышеозначенных с хроникой грядущих событий может привести к тяжелым последствиям.

Вы можете заказать Прорицание, выслав почтовым переводом 41 руб. по адресу: 1

11123, Москва, а/я 40, Петухову Ю. Д. или 109417, Москва, Метагалактика.

Внимание! В целях пресечения спекулятивного распространения текста высылается не более одного экземпляра по одному адресу.

Художники Сергей Атрошенко и Роман Афонин.

Перепечатки материалов только с разрешения редакции.

Рукописи не возвращаются и не рецензируются.

Адрес редакции. 111123, Москва, а/я 40

Главный редактор Ю. Д. Петухов

Формат 84 x 108/32. Заказ № 1999

Типография издательства «Пресса»

Тираж 200 000 экз.

Индекс 70956