Содержание
Журнал «Приключения, Фантастика» № 5 (1998)
Надежда Никитина
Империя зла
Часть 1. Непреложные факты
Прошло три дня, как Серафина Хожиняк похоронила тетушку. Никого, кроме тети Клавы у нее больше не было, и она осталась на свете одна одинешенька. Тетушка умерла внезапно, не проболев и недели после того, как занозила ногу на огороде. Это-то и удручало Серафину больше всего – если бы не этот случай, тетушке еще жить бы да жить. Как она дальше будет жить одна, Серафина плохо себе представляла. Тетушка заботилась о ней с детских лет, и до сих пор она чувствовала себя как за каменной стеной под тетушкиной защитой, а вот сейчас стена эта рухнула, и Серафине казалось, что и весь мир рухнул со смертью тети Клавы.
Однако, как ни скорби об утрате, а жизнь продолжалась, и на следующее утро Серафина отправилась на работу, так как отпуск, данный ей на похороны, уже истек. Вот уже три года после школы она работала на фабрике детской игрушки. Профессию она сама не выбирала. Сразу же после школы поступала в политехнический институт, но провалилась и решила поработать до следующих экзаменов, а тем временем подготовиться к ним получше.
Но и на другой год она провалилась, и на третий – слишком большим был конкурс на месте. Было ясно как дважды два, что пытаться еще раз без денег и соответствующей помощи просто смешно. И она сдалась. Так и осталась на фабрике.
В этот день в бригаде она была встречена сочувственно. Ее не расспрашивали, да ей и не хотелось говорить – Серафина не была любительницей смаковать житейские мелочи. Всю смену она привинчивала головы куклам и даже не слышала звонка на обед – лишь когда конвейер встал у нее перед носом, подняла голову.
– Симка, ну ты идешь? – выглянул из-за стеллажей наладчик Никита, которого все звали просто Мики.
Он работал здесь всего второй месяц, и с первых же дней все заметили, что он неравнодушен к Серафине.
Впрочем, Серафина относилась к ухаживаниям Мики довольно прохладно, чему никто не удивлялся. Мики нельзя было назвать уродом, но и красавцем тоже – он был обыкновенным двадцатишестилетним парнем чуть выше среднего роста, со светлыми волосами и серыми глазами, правда, довольно стройный и мускулистый.
Серафина же была красавицей. На улице не только мужчины, а и женщины с восхищением оборачивались ей вслед.
– Ну что тебе еще? – кисло спросила Серафина.
– В столовую сегодня пойдем, или без обеда решила?
Серафина медленно встала, стянула халат и бросила на спинку стула. Они вышли на улицу и направились к двухэтажному зданию столовой. Но аппетита сегодня у Серафины не было. Она вяло повозилась ложкой в супе, поковыряла жаркое и отставила тарелку.
– Ты что не ешь? – встревоженно спросил Мики.
– Гадость какая, тьфу! – сморщилась Серафина. – Варят, как для свиней!
– А лучше на найдешь – не в Америке живешь, – усмехнулся Мики, но первое есть тоже не стал – действительно, суп годился больше для свиных, чем для человеческих желудков.
– Что ты делаешь в воскресенье? – спросил он.
– Не знаю, – пожала плечами Серафина.
– Поедем купаться?
Серафина хотела буркнуть обычное «да ну тебя», но, вспомнив о мрачной комнате, из которой только что вынесли покойника, неожиданно для себя согласилась.
Мики обрадовался – он и надеяться не смел на такую благосклонность. Весь обед он расписывал ей прелести загородной прогулки, Серафина слушала и даже позволила чмокнуть себя в щечку при прощании.
По дороге с работы домой Серафина зашла в магазин купить что-нибудь на ужин. Талоны на харчи она где-то посеяла в суматохе последних дней и теперь уныло оглядывала пустые полки в универсаме. Положив в сумку буханку хлеба и батон, она направилась было к выходу из магазина, но тут народ сломя голову ринулся к одному из прилавков. Серафину едва не сбили с ног. Она оглянулась – там, где раньше продавались мясо и колбаса, что-то выбросили. Вмиг выстроился хвост. Очередь шумела, переругивалась – две бабы поспорили из-за места у самого прилавка и чуть не вцепились друг другу в волосы.
Серафина подумала немного и пристроилась в хвост очереди – домой идти не хотелось.
Давали консервы. Этикетки на жестяных баночках гласили «Консервы мясные – свинина». Желающие не прочь были набрать побольше, но установили норму – две банки в руки. Прошло больше часа, пока Серафина получила свои две банки и вышла на улицу. Из магазина выходили женщины, громко ругаясь и понося местные власти.
…Придя домой, Серафина включила телевизор, чтобы не было так страшно и одиноко, поставила чай и стала чистить картошку для супа. Вооружившись ложкой, вытряхнула содержимое консервной банки на тарелку и, помешав, хотела сунуть в рот кусок.
Но вдруг что-то в тарелке привлекло ее внимание. Наклонившись, она покопалась в миске и вытащила на стол какой-то странный предмет. В следующий момент дыхание остановилось у нее в груди, и ноги подкосились – на клеенке лежал кусок отрубленного человеческого пальца с ногтем. Кожа на пальце была сморщена, а около ногтя виднелся длинный, перпендикулярный ногтю шрам.
Но не от этого чуть не умерла от ужаса Серафина, увидев эту страшную находку. Нет! Это был палец ее тетушки, да, той самой тетушки, которую три дня назад отвезли в крематорий.
Ни на мгновение не засомневалась Серафина в своей находке. Она знала даже историю этого характерного шрама около ногтя. Тетушка не раз рассказывала, как ей чуть не оторвало руку на фрезерном станке – чудом пострадал лишь средний палец. Но боже, как попал палец умершей тетушки в консервную банку?
Серафина смотрела то на тарелку, то на палец. Ей стало так страшно, как будто в комнату снова внесли мертвеца. «Как попал тетушкин палец в банку со свининой?» – спрашивала себя Серафина и не находила ответа.
Она еще раз рассмотрела палец – сомнений не было. При жизни он принадлежал покойной тете Клаве – ее шрам, ее ноготь с белыми пятнышками… Ужас обуял Серафину – она выскочила из дома и даже не закрыла за собой дверь.
Куда бежать? В милицию? Нет, в милицию ее и хлыстом не загонишь. Серафина до тошноты боялась милиции. Это началось у нее с тех пор, когда однажды года четыре назад на танцплощадке подрались, и милиция хватала всех подряд – вернее, тех, кто, наивно не полагая за собой вины, не пожелала вовремя удрать. Прежде чем тогда Серафина успела опомниться, она угодила в машину, а потом в вытрезвитель.
Она сопротивлялась, возмущалась, но из-за этого ее только избили. Каких унижений она там наглоталась! Нет, с тех пор опорный пункт охраны порядка Серафина обходила стороной. Что если и сейчас им вздумается отправить ее в сумасшедший дом?
Вдруг Серафина вспомнила, что в записной книжке у нее есть номера телефонов подруг. Вернувшись домой, она нашла книжку – при этом старалась не смотреть на стол, где валялись жалкие останки ее покойной тетушки.
Но тщетно она набирала номер за номером – закон подлости: одной подруги не оказалось дома, второй телефон и вовсе не отвечал. Тогда Серафина набрала номер Мики – ей просто необходимо было рассказать кому-нибудь о своей ужасной находке.
На другом конце провода Мики обалдел от радости – даже мембрана, казалось, зазвенела.
– Ты где? На площади? Жди там, я сейчас приеду! – крикнул он в трубку.
Серафина, расхаживая взад-вперед по тротуару – стоять она не могла – увидела, как Мики бегом бежит через дорогу.
– Слушай, Мики, ты покупал «мясные консервы из свинины»? – не дав другу опомниться, страшным голосом спросила она.
– Что? – опешил тот. – Какие еще консервы? Шуточки шутишь?
– Какие тут шутки! – вид у Серафины был такой озабоченный, что Мики прикусил язык.
– Ты вот таких консервов не ел? – шепотом спросила она и вытянула из сумки вторую купленную сегоня банку, держа ее двумя пальчиками, словно какую-то гадость.
– Не ел. А что? – Мики заметно встревожился. – Ты ими отравилась?
– Я нашла в банке тетушкин палец, – словно о чем-то обыденном, сообщила Серафина.
Мики подпрыгнул как ужаленный.
– Ты не сошла с ума? – в ужасе спросил он.
– С ума? Как бы не так! Он валяется на кухонном столе со шрамом у ногтя!
– Кто?
– Палец! Вот кто!
– А ну, пошли посмотрим! – изменившимся голосом сказал Мики.
В дверь собственной квартиры Серафина вошла с опаской, словно там мог кто прятаться. Палец лежал на столе, консервы стояли в тарелке.
– И правда, палец! – изумился Мики.
– Тетушкин, – уточнила Серафина. – Видишь шрам? Производственная травма.
– А где она, твоя тетушка? – совсем уж глупо спросил Мики. – Ее похоронили?
– Похоронили! – фыркнула Серафина. – Сожгли в крематории – знаешь же, как сейчас хоронят. Гроб привозят в крематорий, опускают в бункер и…
– Нужно идти в милицию! – заявил Мики.
– Нас упрячут в сумасшедший дом! – крикнула Серафина.
– Но почему? – возмутился Мики.
– Потому что смешно. Мы придем и заявим, что консервы недоброкачественны, потому что туда случайно попал палец от мертвого тела?..
Серафина вдруг запнулась и с ужасом глянула на стол мысль о том, что в тарелке консервы из ее собственной тетушки, приводила просто в ужас.
– Надо посмотреть, что в той, другой банке, – сказал Мики.
Открыли и эту банку, но ничего нового не обнаружили.
– Консервы из человечины? Не может быть! – вслух сказал Мики.
– Из мертвечины, – добавила Серафина. – Тебе не приходилось в последнее время покупать консервы?
– Нет, не приходилось. Их не было в магазинах, – задумался. – Ты хочешь сказать, люди не соображают, что едят?
– Ну вряд ли здесь одна мертвечина, скорее всего, подмешали, – брезгливо разглядывая то, что лежало в тарелке, сказала Серафина. – Попробовать-то, надо думать, мы не решимся!
– Я придумал! – решительно заявил Мики. – Завтра мы узнаем, что здесь такое – надо только поставить миску в теплое место и дать этой гадости протухнуть.
– Прямо здесь?
– Ну зачем здесь! Вынесем в сарай. Сарай-то есть? На улице тридцать градусов, к утру протухнут, как миленькие.
Серафина достала ключ от сарая, и они поставили миску в старую тумбочку, чтобы не растащили кошки.
На улице смеркалось.
– А с этим что делать? Похоронить разве в газоне, – глядя на злосчастный палец, предложил Мики.
Так и сделали – прихватили палец бумажкой и закопали под окном – все же какая-никакая, а могилка тетушке.
Но так или иначе, а мысль о консервах из трупного мяса была столь чудовищна, что ни Мики ни Серафина не могли с нею смириться.
– Я боюсь идти домой, – захныкала Серафина. – Как я буду теперь ночевать!
– Да, вот это история, – смущенно сказал Мики. – Хочешь, я составлю тебе компанию? Да нет, ты не так подумала! Я могу лечь на диване или вовсе на полу…
– Ну… ну ладно… – неуверенно согласилась Серафина.
Она улеглась на своей кровати, Мики на диване, но обоим не спалось. Серафина ворочалась, что-то сопоставляла, прикидывала.
– Мики, слушай, – приподнявшись на локте, сказала она, ведь для такого производства нужен целый арсенал.
– Ясно, нужен, – согласился Мики. – Ну и что? Мясокомбинат рядом с кладбищем.
– Так ведь не могут же это делать у всех на виду. Где-то там подпольный цех, и вход в него со стороны крематория, сказала Серафина.
– Еще же ничего не известно! – не соглашался Мики.
– А палец усопшей тетушки случайно оказался в консервной банке? – желчно заметила Серафина. – И мы все это едим!
– Ну, я не ел! – воскликнул Мики. – Мы уже год не покупали консервов, клянусь головой!
– И я сегодня в первый раз купила. Если бы не палец, так бы ничего не заметила, – от такой перспективы Серафина даже подпрыгнула на постели и вся передернулась, – бр-р-р!
…Утром они бросились в сарай и открыли тумбочку. На них пахнуло резким застоявшимся трупным запахом…
Эта история имела свое продолжение. До сих пор Мики и Серафина не могли решить, куда обращаться в связи с этой историей – на эту тему у них было немало споров. Этот же вопрос они обсуждали и на пляже, куда поехали в ближайшее воскресенье.
Раньше Серафина попросту игнорировала Мики, теперь же она не возражала против его общества. Сама она прекрасно знала, что тому причиной, и от этого чувствовала себя ужасной дрянью. Мики, конечно, понимал это еще лучше, но принимал все как есть.
– …Ну так я пойду поплаваю, – сказал Мики и стал надевать водолазный костюм. – Не скучай!
– Давай, – махнула рукой Серафина – голова ее в этот момент была занята другим.
Городская молодежь облюбовала себе пляж гораздо выше по течению реки, потому что ближе к городу воду засорял местный мясокомбинат. Мики отсутствовал где-то примерно около получаса. Внезапно подняв голову, Серафина увидела, как метрах в ста от нее из воды выскочила черная фигура и помчалась по берегу, на ходу стягивая дыхательную маску. Мики! Он плюхнулся рядом на траву и крикнул:
– Я только что видел целое кладбище скелетов на дне реки!
Немного успокоившись, он начал рассказывать. А произошло вот что.
Доплыв до поворота реки ниже по течению, Мики вдруг почувствовал сильное встречное течение – его буквально сносило к противоположному берегу. Здесь, на дне реки, была большая яма – никто тут никогда не купался. Мики стал спускаться на глубину, где течение почти не чувствовалось. Ему стало интересно, насколько глубока яма, и он начал опускаться на дно, включив перед собой подводный фонарик. Омут оказался очень глубоким. Мики и не подозревал, что в этом месте может быть такая глубина. Но все же он достиг дна и, встав на ноги, огляделся, посвечивая себе фонариком. Здесь, в яме, в тихой заводи, скопился всякий мусор, когда-либо выбрасываемый в реку, со дна поднимались сваи, разбросана была какая-то арматура. Но не это повергло в ужас храброго пловца.
На дне ямы валялось много костей разной величины и формы, полузанесенных илом и мусором. Наклонившись, Мики поднял со дна белый круглый шар – это был отполированный водой белый человеческий череп. Поискав, он нашел еще один. От страха, казалось, кровь у него стала холоднее воды в реке. Он пробкой выскочил на поверхность.
– Откуда идет течение? – выслушав рассказ, деловито спросила Серафина.
– С берега. Явно, там сброс – труба, ну, может быть, еще что! – Мики все еще никак не мог отдышаться, по спине его бегали мурашки.
– Все ясно – там мясокомбинат? – Серафина встала и начала сворачивать одеяло. – Впрочем, нет, мясокомбинат ближе к городу, а с той стороны кладбище.
– Ты что задумала? – встревоженно спросил Мики.
– Хочу проверить одну свою гипотезу, – загадочно сказала Серафина и запихнула свернутое одеяло в кусты. – Потом заберем. Давай посмотрим, откуда идет труба.
Мики в водолазном костюме и Серафина в купальнике пошли по берегу, старательно обходя загорающих. Дошли до поворота. Здесь река сильно расширялась и была, по-видимому, очень глубока.
– Это с той стороны, – сказал Мики. – Давай сделаем так ты плыви на тот берег, а я вынырну там, где труба, и отмечу это место. Ты, Симка, в одном права – в милицию надо являться с вескими доказательствами, чтобы самим не оказаться за решеткой.
Мики одел маску и погрузился в воду, Серафина с обрыва прыгнула прямо в омут и профессионально, крупными саженками, поплыла к противоположному берегу. Плавала она как рыба еще в школе занимала первые места в соревнованиях, и ей хватило пяти минут, чтобы оказаться на другом берегу.
Мики долго не показывался. Серафина в нетерпении ходила взад-вперед по берегу – минуты казались ей часами. Наконец, через полчаса, Мики появился.
– Что так долго? Я уже думала, ты утонул! – с досадой воскликнула Серафина.
– Не сразу нашел эту трубу! – отдуваясь, проговорил он. Сброс бывает не постоянно, а время от времени. Труба широкая, прямо над ямой.
Мики сел рядом с Серафиной на траву.
– То, что мы задумали, очень опасно, – задумчиво проговорил он. – Но другого выхода нет – нужны непреложные факты.
– И мы их добудем! – стукнула кулаком по колену Серафина.
Мики как-то странно посмотрел на нее и встал.
– Отдых испорчен. Идем домой!
Оделись, забрали одеяло и пошли через лес напрямик, пока не вышли на кладбище.
– Видел, как здесь удобно расположено, – заметила Серафина. – Там, ниже, мясокомбинат, а вот крематорий. Это должно быть где-то здесь! – она топнула ногой по асфальтированной дорожке.
У крематория сгружали очередного покойника.
– Зайдем посмотрим?
Замешавшись в толпу родственников усопшего, оба вошли в низкое серое здание и встали у стены, наблюдая за церемонией. Играла тихая траурная музыка. Четверо служащих крематория в это время приняли гроб с телом у родственников и поставили на конвейер. Короткое прощание – и гроб поехал по конвейеру в распахнувшееся в стене узкое черное жерло. Через четверть часа вынесли урну с прахом и отдали родным покойного.
Церемония закончилась.
– Вот так! – сказала Серафина уже на автобусной остановке.
Это был страшный, рискованный план. Сначала Мики ни за что не соглашался взять с собой Серафину. Он долго говорил ей об опасностях предстоящей авантюры.
– Зря стараешься, – выслушав, спокойно сказала Серафина. – Вместе начинали – вместе и закончим, – и видя, что Мики хочет еще что-то сказать, сурово добавила: – В жизни мне не забыть консервов из собственной тетушки!
…Один день потратили на то, чтобы установить периодичность сбросов. Мики нырнул, чтобы разведать подступы к трубе. Через несколько минут он вынырнул на середине реки. Туда отнесла его струя воды из трубы. Потом сидели с часами на берегу, по очереди ныряя, чтобы проверить, не начался ли сброс. Первый сброс произошел через четыре часа, второй через три сорок пять. Этого времени вполне было достаточно, чтобы обследовать, куда ведет эта загадочная труба.
Через день снова были на том же месте. На шее у Мики висел фотоаппарат, завязанный в целлофановый пакет. Только что закончился выброс из трубы. Лучше было не терять ни минуты.
Прежде чем нырнуть вслед за Мики, Серафина огляделась, и только сейчас ей стало ясно, что за опасную авантюру они затеяли. Она обвела взглядом лес, реку, небо – словно прощаясь – потом тайком перекрестилась и прыгнула в воду. Открыв под водой глаза, заметила черное жерло над головой и, ухватившись за края, оказалась в трубе. Водяная струя из нее только что иссякла. Сначала Мики и Серафина пробирались по колено в воде, потом воды стало меньше и, наконец, осталось только по щиколотку, да и то не везде. Воздух в трубе был сырой и затхлый, как в подвале, но все же его присутствие доказывало, что где-то труба имеет выход наружу. Это обнадеживало.
Мики зажег фонарик. Труба оказалась достаточно широкой, чтобы идти по ней согнувшись, и это убыстряло движение вперед. Обоих друзей не нужно было подгонять, они спешили как можно скорее миновать этот мрачный темный ход и дойти до любого, но конца его.
Так шли примерно около чала. Внезапно шедший впереди Мики остановился.
– Здесь два хода – прямо и налево, – обернувшись, сообщил он. – Ты сиди здесь, я проверю боковой.
Серафина присела на корточках на мокром полу. От долгого продвижения согнувшись в три погибели у нее болели шея и спина, и она с великим удовольствием вытянулась бы во всю длину, если бы не липкая грязь на дне трубы. Ноги до колен испачкались в этой грязи, она была скользкая и противная на ощупь. Такими же скользкими оказались и стены.
Как только Мики скрылся вместе с фонарем, Серафину со всех сторон окружила темнота. Ей стало страшно. Казалось, этот темный мрачный туннель и есть дорога прямо в ад, по которой нескончаемой вереницей идут на заклание мертвецы, а сейчас наступил лишь временный перерыв в их шествии. Серафине чудилось движение со всех сторон. Вдруг по ее ногам промчалась стая мелких колючих лапок.
– Мики! – взвизгнула Серафина.
Мики появился с фонарем. Тотчас из бокового хода шарахнулась стая крыс.
– Их тут тьма тьмущая, – прошептал он. – Не кричи громко, иди сюда, тут сухо.
– Похоже на вентиляцию, – пробормотала Серафина.
– Она и есть. Давай сюда!
Этот ход был гораздо уже, чем тот, по которому шли вначале. От него ответвлялось множество узких ходов, в которые соваться не отваживались – в темноте там мерцали мелкие зеленые огоньки – глаза крыс, заселивших всю вентиляцию.
– Здоровые, как кони! Не сожрут они нас здесь? – встревоженно прошептала Серафина.
Ход становился все уже и уже. Скоро пришлось с большим трудом протискивать тело в узкое жерло, но впереди блеснул свет, и Мики упрямо продирался вперед. Серафина сопела, но лезла следом.
– Ну, что встал? Что увидел? – нетерпеливо толкала она его сзади.
– Молчи! Стой на месте! – Мики осторожно подполз к отверстию и выглянул наружу.
– 0-о-ого! – выдохнул он и потянул к себе фотоаппарат.
Он выглядывал из трубы высоко под потолком. Вверху, прямо перед собой, он видел мраморные стены и потолки с зияющими черными отверстиями вентиляции. Вентиляция работала – это было видно по мечущемуся туда-сюда обрывку веревки у одного из люков. Однако в той трубе, где они лежали, движение воздуха чувствовалось слабо – может быть, работали не все системы, а может потому, что рядом проходила отводная труба, этот отсек не работал вовсе. Подтверждением тому служило обилие крыс во всех ходах.
Серафина сзади изнемогала от нетерпения, пока Мики щелкал фотоаппаратом. Лишь когда снова оказались у развилки, Мики рассказал, что он видел.
– Завод! Настоящий завод по переработке мертвечины, – шепотом говорил он. – Гробы ползут по конвейеру – один за другим, один за другим! Дальше не видно. Нужно пробраться туда – ни одного рабочего за конвейером я не видел.
– Как же мы туда попадем? – с сомнением спросила Серафина.
– Надо спуститься вниз, – Мики немного подумал. – Попробуем через водосборный люк.
Снова пробирались по мокрой трубе, пока не оказались у решетки.
– Я так и знал, – пробормотал Мики и вытащил тонкие пилки.
Расправиться с решеткой не заняло много времени. Отогнув распиленные прутья, Мики выбрался наружу и огляделся.
Вокруг возвышались громадные, похожие на котлы, чаны. В них что-то гудело, как в котельной. Серафина и Мики вылезли из водосборного люка и ступили на белый кафельный пол. Глянув сначала на друга, а потом на себя, Серафина всплеснула руками – оба были грязны, как трубочисты, расцвечены ржавчиной и какими-то радужными мазутными пятнами, походя на выходцев из ада.
Обойдя на цыпочках огромные чаны, едва не столкнулись с человеком в синем комбинезоне, который шел вдоль конвейера и нажимал на кнопки. Тотчас конвейер зашумел, двинулся, а самозванцы еле успели спрятаться в нишу между котлами.
– Заметят! – одними губами прошептал Мики и покачал головой.
Серафина указала на пол, под конвейер. Этот конвейер видом своим напоминал длинный разделочный стол, и его края нависали с обеих сторон над сплошной металлической тумбой, изнутри которой доносились лязг и скрежет – там находился действующий механизм всего сооружения. Опустившись на колени, наши друзья поползли по правой стороне конвейера не четвереньках. Наверху что-то лязгало и грохотало так, что у них раскалывались барабанные перепонки. Пришлось пробежать на четвереньках не менее ста метров, когда, наконец, осмелились поднять головы и оглядеться. Зато когда выглянули, сразу увидели спускающийся из люка сверху длинный гроб, обитый синим плюшем. Первое, что заметили наши друзья, попав в этот чудовищный подземный цех – а то, что он подземный, не вызывало сомнений – это что конвейер обслуживает совсем мало рабочих.
Вся система была до предела механизирована. Зрелище, открывшееся здесь непосвященному зрителю, оказалось столь ужасно, что невольно закрадывалась мысль – не сон ли дурной снится? Стоит шевельнуться – и кошмар рассеется, как дым. Но напрасно до боли щипали себя Мики и Серафина и протирали глаза.
Гроб съехал вниз по конвейеру, и там его подцепили острые крючья, сорвали крышку, и в ту же минуту гроб опрокинулся, вывалив на длинную ленту конвейера тело старика в старомодном черном сюртуке. Пустая домовина поехала в одну сторону, в пышущее жаром жерло печи, а старик, неподвижно лежащий ничком, покатил в другую.
Как во сне Мики поднял фотоаппарат и запечатлел страшную сцену надругательства над трупом. Встряхнувшись, он бросился вдогонку за мертвецом.
Конвейер с этим страшным грузом обслуживали не люди – машины. Да и кому, какому смертному в здравом уме и твердом рассудке было бы под силу созерцать подобное?
Железные руки-крючья подхватили тело старика, сорвали с него одежду и бросили в ящик по другую сторону конвейера, а голое тело поехало дальше по черной ленте. Оно казалось жалким и маленьким в окружении грандиозных механизмов.
А дальше происходило самое ужасное. Над телом заскрежетали огромные, остро отточенные ножи, железная клешня перехватила старика поперек туловища и подняла в воздух. Ножи опустились, как топор палача – и голова трупа упала на одно из боковых ответвлений конвейера. Тело поехало дальше, где такие же ножи отсекли руки и ноги и рассекли обрубленное тело пополам. Слышались только лязг и грохот механизмов.
Мики и Серафина сделали еще несколько шагов и увидели кошмарное филе, приготовленное из мертвеца. Ножи поменьше рубили трупное мясо на мелкие куски. Вытянув шею, Серафина заглянула в огромный чан и в ужасе отпрянула, зажав нос. То, что она там увидела, вообще превосходило всякое воображение. Она увидела человека в нашинкованном состоянии. Мелко нарубленного, политого соусом, приправленного специями. Отвратительное филе шевелилось, перемешивалось, а Мики уже щелкал фотоаппаратом по другую сторону котла.
– Мясо человечье, а сало-то свиное! – страшным голосом сказал он и вдруг дико захохотал, выпучив глаза.
По одному из многочисленных ответвлений конвейера подъезжали пустые банки с надписью «Мясные консервы – свинина».
– Бежим… отсюда… – сдавленным голосом крикнула Серафина и потянула Мики за руку.
Словно подгоняемые дьяволом, они бросились прочь, стремясь скорее покинуть эту страшную преисподнюю. Оба не помнили, как добежали до водосборного люка. Мики первым спрыгнул в проделанную им самим дыру, но Серафина вдруг поскользнулась и упала.
Она тут же хотела вскочить, но чья-то нога в шипастом ботинке тяжело опустилась на ее руку и прижала к полу. Серафина отчаянно дернулась, но ботинок безжалостно придавил ее руку так, что хрустнули кости. Вскрикнув, Серафина вытянулась на полу и увидела высоко над собой ухмыляющееся, как ей показалось, в сардонической гримасе, лицо. Жилистая волосатая рука повернула рычаг, и тотчас же в люке, куда скрылся Мики, зашумел поток воды, там забурлило, заклокотало.
– Видела? – сказал мужчина в синем комбинезоне и снял ногу с руки Серафины.
Все это заняло считанные секунды – Серафина еще не успела опомниться. Сидя на полу, она в каком-то оцепенении смотрела на люк, где бушевала вода и где такой страшной смертью погиб Мики.
Подошли еще трое – тоже в синих комбинезонах, но еще и в резиновых перчатках. Жалкую грязную пленницу подняли с пола. Она все еще не отрывала взгляда от люка.
– Ну, так что скажешь? – нарушил молчание тот же мужчина. – Оттуда явились? Обратно хочешь?
Серафина все смотрела и смотрела на бушующую воду…
– Ладно, давайте ее к шефу…
Серафина взглянула на окруживших ее бичей – это были до отказа накачанные молодчики. От таких не убежишь и наверху, а уж здесь тем более. И она пошла между двумя бичами, подталкиваемая сзади третьим, и печально думала, как глупо они попались и ни за что ни про что проиграли, неумело поставив на карту свои жизни.
– Умойся, рожа, к шефу идешь! – и, свернув в коридор, молодчики затолкнули Серафину в какой-то люк.
Тотчас она решила, что тут ей и конец пришел – и сверху, и снизу, и сбоку на нее хлынули потоки воды, жесткие щетки терли ее, будто наждак. Чихая и отплевываясь, она снова оказалась в коридоре, и ее потащили дальше.
Пока ее тащили, она пришла в себя и приготовилась к самому худшему. Судя по тому, как быстро и без лишних слов расправились с Мики, ее тоже ждет похожая участь, если не хуже. Внутри у Серафины что-то тонко и противно задрожало, когда она поднималась по лестнице. Вот и кабинет – черная дверь, обитая толстой кожей. «Это еще под землей или уже наверху?» – размышляла Серафина.
Но, увидев помещение без окон, освещенное лампами дневного света, поняла, что находится еще под землей. За нею точно захлопнулась дверь темницы. «Не убежишь!» – подумалось еще тоскливее.
Теперь, разглядывая важно сидящего за столом человека с пухлыми белыми руками, Серафина мучительно пыталась припомнить, где она видела это характерное запоминающееся лицо с мясистым круглым подбородком, маленькими глазками и большой залысиной на темени. Но где – не могла вспомнить.
– Рассказывай! – нарушил молчание хозяин кабинета. – Ну!
В этом «ну» было столько явной угрозы, что Серафина поняла – хитрить и отпираться нет смысла. Участь ее все равно одна – живой ей отсюда не выбраться. От горой возвышавшегося из-за стола босса веяло холодной грозной силой, словно перед нею сидел мертвец. Поросшие густыми рыжими волосами руки вертели в коротких толстых пальцах карандаш. Серафина с ужасом смотрела на эти волосатые руки. Она узнала его.
Где-то два года назад газеты наперебой шумели о сбежавшем из-под стражи убийце и людоеде, который занимался тем, что убивал людей и ел их мясо – и не только ел, а и продавал туристам на шашлыки. Убийце грозила смертная казнь, и приговор был уже вынесен, но злодей совершил побег из тюрьмы и скрылся в неизвестном направлении.
Так вот где обосновался бывший злодей и убийца – перешел на более доходное ремесло, найдя способ накормить оголодавший народ в широком масштабе.
– Ну! – угрожающе повторил бандит и опустил на стол тяжелые руки.
Неожиданный гнев захлестнул Серафину, она подняла голову.
– Извращенные вкусы с годами несколько меняются – от человечины перешли к мертвечине! – с невыразимым презрением сказала она.
Людоед стал медленно подниматься из-за стола – лицо его налилось кровью.
– Не воображайте, что будете безнаказанно кормить народ мертвечиной. Не мы, так другие все равно разоблачат вас, прибавила Серафина.
– Разоблачат? Ха-ха-ха! – как безумный, закатился в хохоте людоед. – Наивная дура! Так вы шли, чтобы разоблачить нас? – он выхватил из стола толстую пачку банкнот и, прежде чем Серафина успела отшатнуться, хлопнул ее этой пачкой по носу. – Вот она, моя гарантия! Надежней нет! Все они там, наверху, у меня вот здесь! – он вытянул волосатые руки и сжал их в кулаки.
Серафина отвернулась.
– Но – к делу, – сказал злодей, снова усаживаясь к столу. – В конце концов если вы жрете и вам нравится, то крах нам не грозит. А я люблю храбрецов, мне нравятся рисковые люди. Я думаю, тебе тоже не хочется умирать такой молодой. У меня тут вот какое предложение. Сама понимаешь, механизировать все сразу мы не можем, и столько добра пропадает зря, к примеру, производство удобрений…
– Ну еще бы, у вас ничего не пропадет! – с отвращением поморщилась Серафина.
– Рабочие руки нам нужны, а брать кого попало с улицы мы не можем. Сколько слабонервных уже пришлось отправить на тушенку. Домой, конечно, ты не вернешься…
– Мерзавец! – вскочила Серафина.
– Не хочешь? – недобро усмехнулся людоед. – Ну так дважды я не предлагаю. Тогда ты умрешь!
В ответ Серафина с омерзением плюнула.
– Учти, ни один сыщик не найдет твой труп… в консервной банке…
Серафина похолодела от ужаса. Мозг ее лихорадочно работал. Согласиться, а потом что-нибудь придумать… Хотя бы маленькая отсрочка, а там… Но хитрый злодей разгадал ее мысли – о, он был далеко не дурак.
– Отсюда не убежишь, не надейся, – недобро усмехнулся он. – Слишком умных тоже на мясо, – и он нажал кнопку на столе.
Тотчас же в дверях выросли бичи-телохранители, по знаку своего начальника схватили Серафину под руки и потащили из кабинета.
Серафина отчаянно сопротивлялась, когда ее тащили вдоль конвейера, по которому один за другим ползли мертвецы. Видимо, наверху был большой наплыв усопших. Острые ножи то и дело взлетали вверх и со скрежетом опускались – падали головы, руки, ноги. Страшная мясорубка действовала полным ходом. Привлеченные шумом, у конвейера показались несколько фигур в синих комбинезонах – обслуживающий персонал машин. Но, увидев, в чем дело, некоторые снова поспешно скрывались, другие же, наоборот, подходили поближе и с интересом наблюдали за происходящим. Серафина давно уже поняла, что кричать здесь бесполезно, и поэтому сопротивлялась молча, но ожесточенно. Она царапалась и кусалась, но дюжие молодчики, для которых ее удары были что укус комара, бесцеремонно и безжалостно сорвали с нее одежду, связали руки и ноги веревкой и бросили на конвейер. Злодеи придумали ей самую ужасную пытку – миновав нож, обезглавливающий тела, жертва живьем попадала в потрошилку.
Страшная, чудовищная смерь, блестя стальным лезвием, висела над головой Серафины. Она извивалась всем телом, пытаясь сбросить веревки, но напрасно. Лязг ножей слышался уже над самой ее головой. Серафина корчилась и отворачивалась, чтобы не смотреть на страшный ятаган, готовый вот-вот опуститься, чтобы вспороть ей живот. Неумолимая, сверкающая смерть приближалась – медленно, но неотвратимо. Вот уже острый блестящий нож на уровне груди – в ужасе Серафина мечтала потерять сознание, чтобы не видеть этого кошмара и не чувствовать, как острая сталь вопьется в тело…
…Вдруг раздался невыносимый уху треск, скрежет – и сверкающий нож замер в миллиметре от ее живота. Конвейер остановился… Где-то скрипело и завывало, словно что-то заело в огромном механизме. Но конвейер стоял, и топор не поднимался – производство смерти застопорилось.
Рабочие в синих комбинезонах бросились исправлять повреждение. Слышался резкий голос их начальника – он бранился. К Серафине шли двое рабочих.
– А с этой что делать?
– Подвинь подальше, а то нож промахнется.
Серафину за волосы потащили вверх по конвейеру. От боли и ужаса из глаз у нее брызнули слезы.
– Может, прикончить ее, чтоб не мучилась? – сжалился один из рабочих.
– С ума сошел! Не мы здесь распоряжаемся! – испугался другой, отворачиваясь и стараясь не глядеть на жертву.
Вдруг из-под конвейера поднялась черная фигура, взмахнула чем-то блестящим – и один из рабочих упал. Серафина не поверила глазам: перед нею стоял живой и здоровый Мики, черный, как трубочист, и с увесистой болванкой в руке. Не успели оба насильника опомниться, как уже лежали на полу, оглушенные. Мики стащил подругу с конвейера и развязал веревки.
– Ой! – сказала она, закрываясь руками.
– Некогда! Бежим! – Мики бросил болванку и потащил Серафину за руку.
По другую сторону конвейера замелькали синие фигуры. Мелькнуло разъяренное лицо самого босса. Широкоплечий бич перескочил конвейер и ринулся к ним. Но тут конвейер словно сорвался с привязи и рванулся, как необъезженный конь. Ятаган с лязгом опустился, полоснув по резиновой ленте. Раздался хлопок, точно выстрелили из пушки – туго натянутая лента лопнула, как бичом хлестнув по находившимся возле конвейера людям. Те покатились в разные стороны, ударяясь о стены, машины и приборы. Чистый кафельный пол мгновенно окрасился кровью, кровь брызнула даже на Мики и Серафину, – а вторая часть конвейерной ленты просвистела над их головами и унеслась куда-то вверх.
В общем шуме и грохоте не было слышно выстрелов – сначала одного, потом другого. Мики выпустил руку Серафины, и она растянулась на полу. На черном от сажи рукаве его появилось алое пятно – оно быстро росло, расплывалось на глазах. Перезаряжая на ходу пистолет, бандит бежал к ним, безоружным. Целясь в парня, он не видел девушки.
Извернувшись, как угорь, Серафина схватила его снизу за ногу.
Она плохо помнила, как Мики поднял ее, оглушенную, с пола и как они мчались к водостоку. В водосточной яме у открытого люка стоял и прислушивался рабочий с отверткой и молотком в руках. Он только что снял испорченную решетку, чтобы заменить ее новой – черный лаз зиял, ничем не прикрытый. Прежде чем рабочий опомнился, Мики толкнул его плечом, и тот покатился по полу, роняя свои инструменты.
Боже, как бежали сегодня Мики и Серафина! Они мчались по трубе, в темноте спотыкаясь и стукаясь о стенки, рискуя во мраке угодить в одно из ответвлений трубы и безнадежно заплутаться. Бегущий впереди Мики споткнулся и упал, Серафина с разбегу свалилась сверху и почувствовала, что весь бок у него мокрый и липкий от крови.
В тот же миг они услышали шум и гул позади, там, откуда они только что бежали.
– Они пустили воду! – прохрипел Мики.
Серафина вскрикнула и вскочила.
– Спокойно! Набери в грудь воздуху, – приказал Мики.
В следующую секунду мощный поток воды настиг и подхватил их, понес, вертя и подкидывая, ударяя о стенки трубы. Это продолжалось минуту, другую, третью… Серафина чувствовала, что воздух в легких на исходе, грудь разрывалась – она готова была уже захлебнуться, но тут поток вынес ее в реку и она, задыхаясь, вынырнула на поверхность.
Тут же Серафина стала оглядываться, ища Мики. Его не было, он не вынырнул. Она снова нырнула, открыла в воде глаза и увидела медленно погружавшееся в омут тело.
Спустя несколько минут оба, обессиленные, лежали на берегу. Рука Мики у плеча была перетянута грязной тряпкой, бывшей некогда его рубашкой; но кровь все равно сочилась. Одной рукой он крепко держал висевший на шее фотоаппарат. Серафина дрожащими руками достала из кустов свое платье и стала натягивать на себя.
– Выскочили! – как-то даже изумленно проговорила она.
У нее было такое ощущение, будто им посчастливилось вырваться из могилы. Все вокруг – воздух, лес, птицы – все радовало и как-то по-новому удивляло. Так, наверно, чудом спасенный от смерти радуется миру, который едва не оставил. Только на реку смотреть не хотелось.
– На, возьми, – Мики протянул ей фотоаппарат. – Пленка, наверно, подмокла…
Оставив Мики лежать на берегу, Серафина бросилась через лес к шоссе. В будний день на реке и на кладбище никого не было, а случайные прохожие шарахались от нее, как от чумы, да и неудивительно – лицо ее, руки и ноги были черны, как у трубочиста. На улице смеркалось, и люди боялись. В такой час, да еще на кладбище подобную фигуру можно было счесть выходцем из ада. Серафина чуть не плакала от обиды и злости – может, в этот момент Мики умирал без помощи на пустынном берегу.
На автобусной остановке стояло несколько человек. На Серафину показывали пальцами, хохотали – напрасно она, рыдая, пыталась доказать, что у реки без помощи умирает человек.
– Да она пьяна и в грязи валялась! – захохотал какой-то мужчина и отпустил еще несколько нелестных и непечатных слов.
Женщины возмущенно кричали и грозились вызвать милицию. Правда, один гражданин выразил было желание пойти и узнать, в чем дело.
– Да вы с ума сошли, молодой человек! – закричала толстая тетка с хозяйственной сумкой. – У них там целая шайка – заманивают прохожих, ограбят и убьют!
– Выродки! Мерзавцы! Правильно вас мертвечиной кормят! Где вам другому помочь, сами друг друга жрете! – не удержавшись, Серафина плюнула сквозь слезы и побежала обратно к тому месту, где оставила друга.
Мики лежал на том же месте, и лишь едва заметное дыхание говорило о том, что он еще жив.
До самой темноты, задыхаясь, Серафина тащила друга через лес и через кладбище. Потом долго голосовала на шоссе, но напрасно. Никто не останавливался.
Иногда Серафине казалось, что Мики уже умер – она останавливалась и долго прислушивалась к его дыханию. Слезы, не переставая, катились у нее из глаз, она ненавидела и проклинала в эту минуту все человечество. Когда она уже совсем выбилась из сил и готова была упасть на землю рядом с Мики, неподалеку остановился рейсовый автобус.
Серафина не была совершенно уверена, что подмоченная пленка проявится. Ей не раз до этого приходилось печатать фотографии, она знала, как это делается, и имела нужную аппаратуру, но никогда не готовила так тщательно раствор и все мелочи, необходимые для такого дела. Если бы пленка не проявилась, значит, весь риск, все трудности – все было зря. На слово никто им не поверит, в лучшем случае, сочтут за сумасшедших. Добиться анализа консервов без веских к тому оснований не удастся, да и вовремя предупрежденные преступники примут меры, чтобы сокрыть следы. Вся надежда оставалась на фотографии.
Серафина вытащила пленку из воды и с волнением посмотрела на свет. Половина пленки проявилась. Половина! Этого с лишком хватит, чтобы обличить негодяев.
Всю ночь Серафина печатала фотографии. Готовые снимки она торопливо поворачивала тыльной стороной и приклеивала на стену – слишком страшно было смотреть на то, что там запечатлелось.
Серафине казалось, что все эти мертвецы собрались за ее спиной, и их ледяное дыхание шевелит волосы у нее на затылке. Ей чудился сверкающий ятаган, рассекающий трупное мясо, и она содрогалась от отвращения, думая о том, что эту омерзительную продукцию, ничего не ведая, едят люди. Чудовищно! Дикари-людоеды не пожирали мертвечины – в чьем же больном мозгу зародилась страшная идея кормить людей трупным мясом?!
– Получилось! Все получилось! – сидя в больнице у постели Мики, говорила Серафина. – Самое главное, вышла физиономия их главаря. Ну, теперь ему от нас не уйти. Откуда ты его так ловко прихватил?
– А из вентиляции. Все было как на ладони, – слабо улыбнулся Мики.
– Значит, ты успел туда до того, как они пустили воду? Эта вентиляция нас обоих спасла, – Серафина перевела дыхание и добавила: – Если бы не ты, страшно подумать, что со мной бы было!
Мики молча прижался губами к ее руке.
– И конвейер тоже ты остановил? – шепотом спросила Серафина.
– Я бросил пару трупов в коробку скоростей. Там, в голове конвейера, где опускаются гробы, есть такие зубчатые валы с цепями, – Мики передернул плечами, как будто ему стало холодно. – Как их кромсало на части! У меня до сих пор стоит в глазах это зрелище!
– А мне в жизни не забыть филе из мертвечины. Зато теперь у нас есть факты, – сказала Серафина.
– Ты поосторожнее там с этими фактами, – встревоженно проговорил Мики, – не отпуская ее руки. – Я теперь за тебя все время буду беспокоиться…
Серафина стояла перед начальником городского управления милиции и возмущенно говорила:
– Вы опять мне не верите? И теперь не верите? – она развернула веером страшные фотографии. – Или вам жутко признаться себе, что ели за обедом трупное мясо?
– Где… Где ты взяла эти фотографии? – выпучив глаза, прохрипел пузатый краснолицый милицейский майор.
– Только что, в этой самой комнате, я дважды об этом рассказала, – Серафина кивнула на присутствующих в кабинете двух молоденьких лейтенантов. – При этих свидетелях.
Свидетели посмотрели на фотографии с выражением такого ужаса и отвращения на лицах, что, казалось, их вот-вот вырвет.
Майор разевал рот, как выброшенная на берег зубастая щука.
– Надо… доложить… – прохрипел он и потянул к себе телефонный аппарат.
Серафина подошла к окну и оперлась руками о подоконник. Отсюда хорошо была видна центральная улица, заполненная в этот предвечерний час транспортом и народом – людской поток двигался лавиной в двух разных направлениях. Только что кончилась смена на близлежащих заводах.
– Не… неужели все это пра… правда? – сдавленным голосом спросил один из молоденьких лейтенантов. – У меня недавно… умерла бабушка…
– Уверяю вас, что консервы из вашей бабушки уже пущены в продажу, – уверенно заявила Серафина. – Вся эта история началась как раз с того, что я нашла в консервной банке палец своей тетушки.
Тут Серафина замолчала и стала пристально смотреть в окно – там, лавируя среди автомобилей и пешеходов, к парадному подъезду управления милиции пробиралась белая санитарная машина. Серафина в упор взглянула на майора – тот поспешно отвел глаза.
Некоторое время Серафина стояла молча и неподвижно, словно бы обдумывая что-то. В следующий момент она сделала то, чего от нее никто не ожидал. Шагнув к столу, схватила разложенные на нем фотографии и, прежде чем ее успели остановить, швырнула их за окно, на головы мирно идущих и ничего не подозревающих прохожих.
Возглас изумления и ужаса вырвался у всех троих милиционеров. Один из лейтенантов метнулся к ней, чтобы помешать ей выброситься в окно, но Серафина и не собиралась этого делать. Сложив на груди руки, она стояла и смотрела на дверь, в которую уже входили санитары в белых халатах, держа наготове смирительную рубашку.
Часть 2. Мутанты
Серафина проснулась не сразу. Некоторое время она лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тупой боли в голове. Потом медленно подняла тяжелые веки и огляделась. Все вокруг было белым – белые стены, белые потолки, окна… «Где это я?» – Серафина приподнялась на локте – и тут же противно закружилась голова, к горлу подкатил тошнотворный ком. Постепенно вспоминала все, что с ней произошло. Так значит, она в больнице. Психиатрической. Попросту – в сумасшедшем доме.
Серафина хотела спрыгнуть с кровати и тут только обнаружила, что руки и ноги ее прикованы к цепям, вделанным в стену. Но отчего так болит голова? Не иначе, от укола, который ей сделали в машине, когда везли сюда. «Все, пропала», – такова была ее первая мысль. Она хотела возмущенно закричать, потребовать к себе начальство, но вовремя остановилась, поняв, что подобные трюки здесь не пройдут. Пытаться сейчас что-то предпринять бесполезно. Кричать и спорить тоже не имеет смысла. Это заведение крепче, чем тюрьма. Если из тюрьмы можно послать кассацию с жалобой, то отсюда не пошлешь – от больных не принимают жалоб. Ее просто сгноят здесь, и никто не вспомнит, что жила на свете такая Серафина Хожиняк.
…Серафина откинулась на жесткую подушку и задумалась, глядя в потолок. Так значит, самые худшие ее предположения оправдались. Она старалась не думать о том, что ждет ее впереди, но сердце помимо воли сжималось от страха.
От печальных мыслей Серафину отвлекло какое-то движение справа. Повернув голову, она обнаружила худое лысое существо неопределенного пола с огромными, будто чайные блюдца, глазами, следящее за нею с соседней койки. Оно смотрело некоторое время молча, а потом широко раскрыло беззубый рот и захохотало так оглушительно, что Серафина инстинктивно потянулась зажать уши. Тотчас же со всех сторон эхом откликнулась еще дюжина пронзительных голосов, из-под каждого одеяла стали высовываться лица, похожие на привидения. С трудом можно было догадаться, что лица эти женского пола.
Некоторые больные, так же, как и Серафина, были прикованы к стене цепями, другие разгуливали на свободе, двигаясь медленно, как во сне. Временами они что-то невнятно бормотали и делали руками странные беспорядочные жесты. «Ну и компания!» – ужаснулась Серафина и невольно зажмурила глаза.
Впрочем, лежать ей долго не пришлось. Двери палаты распахнулись и с утренним обходом вошли доктора и санитары в белых халатах. Серафина продолжала лежать неподвижно, уставившись в одну точку, но мелкая противная дрожь охватила ее с ног до головы.
– Ну, эта спокойная, – услышала она голос над собой и повернула голову.
– На что жалуетесь? – наклонившись к ней, мягко спросил высокий худощавый доктор с орлиным профилем и холодными серыми глазами. Глаза эти впивались в собеседника, как буравчики, и видели, казалось, насквозь.
Серафина подняла руку с цепью и буркнула:
– Больно!
– Если будешь хорошо себя вести, этих предосторожностей не будет, – сказал доктор.
– Буду, – снова буркнула Серафина,
– Проверим, – доктор повернулся к санитару и тихо что-то проговорил.
Двое санитаров – дюжие молодцы в халатах – закатали Серафине рукав пижамы и вкололи какую-то дрянь. От нее тут же поплыла голова, а руки и ноги сделались ватными. Потом с нее сняли цепи и поставили на пол. Санитары взяли ее под локти и повели из палаты.
«Что они хотят со мной делать?» – думала Серафина, и ей становилось все страшнее и страшнее. Но тем не менее, пока ее вели по коридору, она с любопытством оглядывалась по сторонам. Кое-где бродили согбенные фигуры в серых халатах видимо, это были спокойные больные, которых выпускали даже в коридор.
В этот-то момент в голове Серафины и созрел план. Нет, она не будет кричать, буянить и требовать справедливости. Ясно, как божий день, что этим делу не поможешь. Она будет сидеть тихо, как мышь, а там обстоятельства покажут, как быть дальше. Тут Серафина подумала о Мики – бедняга, он даже не будет знать, куда ее упрятали. Вся их затея с разоблачением преступников пропала впустую. Хорошо еще, что она успела выбросить в окно фотографии – те, кто успел их увидеть, догадаются, в чем дело, по городу поползут слухи, и люди станут относиться к консервам с недоверием.
Размышления Серафины прервались. Ее привели в небольшую комнату, усадили перед широким зеркалом в стене и набросили на шею простыню.
– Вы что хотите со мной делать? – не удержавшись, со страхом спросила Серафина.
– Не бойся, никто тебя не съест, – сказал один из санитаров, беря в руки ножницы. – С длинными волосами здесь не полагается.
– А-а, – облегченно протянула Серафина.
– Как же это тебя угораздило сюда, горе? – начиная работать ножницами, спросил санитар. – С начальством не поладила? У нас это бывает. Будешь выступать – из тебя быстро доходягу сделают.
– А я и не буду, – сказала Серафина, с жалостью глядя на падающие на пол свои роскошные пепельные волосы.
– Вот молодец! Не ропщи, – посоветовал санитар, родственники влиятельные есть?
– Нету, – покачала головой Серафина.
– Хуже, – разглядывая ее, парень с жалостью прищелкнул языком. – Ну да не реви. Будешь вести себя тихо – на прогулку выпустят. И ни гу-гу, ясно? Ничего не слышала, никто тебе ничего не говорил.
Серафина всхлипнула, вытерла глаза рукавом и согласно кивнула головой. Санитар пощадил ее красоту, оставил на голове коротенький ежик волос. Она с тоской взглянула на себя в зеркало – еще номер на спину и совсем как в концлагере.
Так началось ее заточение в психиатрической больнице. Первое время Серафина вела себя тихо, больше присматривалась. Уколов, конечно, она избежать не могла, но таблетки, которые ей давали, прятала под язык, а потом выплевывала. Порошки незаметно высыпала за воротник, причем проделывала это так ловко, что медсестра, которая специально следила за приемом лекарств, ничего не замечала. Но и от одних уколов голова у нее была легкая-легкая, как будто она постоянно балдела, хотя это отнюдь не мешало думать.
Заветной мечтой Серафины было попасть на прогулку во двор. Она долго гадала, как этого добиться, и наконец нашла способ.
Она, конечно, догадывалась, что все эти многочисленные порошки и пилюли даются ей затем, чтобы подавить ее разум, сделать бесноватой, подобно соседкам по палате. Серафина не могла разобраться, кто из них был по-настоящему болен, а кого истязали в наказание за какие-то провинности. А то, что людей в этом преступном заведении не лечили, а калечили, она давно уже поняла. Все больные выглядели примерно одинаково, с той лишь разницей, что «буйные» бесновались на привязи, а «тихие» уныло бродили взад-вперед, как маятники. С не меньшим удивлением Серафина присматривалась к нескольким существам – явно женского пола – с непомерно большими животами. У нее встали дыбом волосы на голове, когда она обнаружила, что это беременные женщины. Им кололи какие-то особые уколы темно-красную жидкость, похожую на кровь, и давали круглые шарики-пилюли.
И тогда Серафине пришлось призвать на помощь все свое актерское искусство. Она начинала ходить, повесив голову и заложив руки за спину, иной раз пританцовывая и прихлопывая в ладошки словно от одной ей ведомой радости, а сама тем временем искоса наблюдала за реакцией врачей на свое поведение.
От постоянных уколов наркотика она все время пребывала в возбужденном состоянии. Временами ей нестерпимо хотелось закричать во все горло, затопать ногами, заколотить кулаками в стену, лишь бы дать выход раздирающему ее напряжению. Она усилием воли сдерживала себя, потому что знала – будут цепи, будут страшные уколы, от которых отключится разум…
И вдруг она придумала. В коридоре между старым и новым корпусами обнаружила длинную перекладину. Как-то, желая дать выход эмоциям, она разбежалась, подпрыгнула и несколько раз подтянулась на руках. И – о, чудо! – стало легче. Оказывается, уставшее от неподвижности тело просило разминки. С тех пор она избрала эту перекладину орудием борьбы. Часами висела там, в коридоре, раскачиваясь, как маятник, то на руках, то на ногах. Сумасшедшие собирались неподалеку, ликующе визжали, хохотали, показывая на нее пальцами. Санитары вначале снимали ее и водворяли в палату, но через минуту она снова оказывалась в коридоре, и опять все начиналось сначала. Наконец ее оставили в покое. Врачам это свидетельствовало о том, что разум пациентки окончательно помутился, а ей позволяло размяться от однообразного сидения и ходьбы. Доктора перестали интересоваться ею как новой пациенткой.
Между тем время шло. Так прошел месяц, другой, третий началась зима. С мечтой выйти во двор пришлось распроститься до следующего лета. Серафине обрыдли и палата, и соседи, и перекладина. Но чтобы на самом деле не рехнуться, она продолжала ежедневно, словно исполняя важную работу, раскачиваться на перекладине. Иногда по вечерам она собирала вокруг себя соседок по палате и начинала читать им лекцию о превращении женщины в Тарзана, и когда в эти минуты в дверь заглядывал доктор Косицкий, то уж она старалась вовсю. Она так вошла в свою роль, словно собиралась держать экзамен во ВГИК.
С санитарами Серафина не ссорилась, послушно позволяла делать с собой все, что угодно, и поэтому в последнее время за нею даже не наблюдали.
Постоянные занятия на перекладине сделали ее мускулы железными, она научилась притворяться так мастерски, что не догадывались и ученые доктора. Но с некоторых пор Серафина стала замечать на себе упорное внимание одного больного из пятой мужской палаты. Это был высокий стройный парень, очень красивый, с аристократическими чертами лица и яркими голубыми глазами. Даже мешковатая больничная пижама нисколько не портила его, а капризный излом красиво очерченных губ никак не вязался с помраченным рассудком.
Как он оказался здесь, этот голубоглазый красавец, Серафина не знала, но где-то примерно месяца два назад она заметила, что парень к ней присматривается. Каждый день, как только Серафина вывешивалась на перекладину, он начинал бесцельно бродить взад-вперед мимо нее, ухмыляясь про себя и толкая других больных. Время от времени она ловила на себе его пристальный и совсем не безумный взгляд. Несколько раз даже встречалась с ним глазами, но тут же поспешно отворачивалась, боясь, что он разгадает ее притворство.
Все это было невыносимой нагрузкой на психику, и временами Серафине казалось, что она в самом деле не выдержит и сойдет с ума. Поддерживала ее надежда. Весной больных выпускали во двор, а там она надеялась махнуть через забор, каким бы он ни был высоким. Сидеть тут всю жизнь, конечно, она не собиралась. Уже теперь у нее были совершенно расшатаны нервы, а постоянные уколы наркотика поставили ее в полную зависимость от иглы и шприца. Правда, в последнее время колоть стали меньше, полагая, наверно, что разум ее окончательно помутился.
Однажды Серафина, раскачиваясь на перекладине, краем глаза заметила своего преследователя – он стоял, сунув палец в рот и вертел головой в разные стороны. Но как только холл очистился от больных, он тотчас же прекратил свое идиотское занятие, шагнул к Серафине и шепнул ей на ухо:
– Загляни ночью под лестницу, поговорим, – и тут же ушел, меланхолически насвистывая.
Серафина нисколько не удивилась. Казалось, она только этого и ждала. Весь вечер она металась сама не своя. Что он хочет, этот парень? О чем желает поговорить? Но он не безумец, это ясно. А может, здесь какой-то подвох? Может, не ходить? Но мысль о том, что здесь, в этих страшных стенах, есть еще один нормальный человек, радовала Серафину. Наверно, сильный характер у этого парня, если он умудрился здесь сохранить здравый ум и твердую память.
Ближе к полуночи, когда все вокруг уснули, Серафина осторожно выскользнула из палаты, высунулась в коридор и огляделась. Коридор освещался скудно, и дальние концы его тонули во мраке. На одном конце его находился пост дежурной сестры, которая всегда в это время дремала. Одурманенные снотворным, больные тоже спали тяжелым сном. Оглядываясь, Серафина на цыпочках пробежала коридор из конца в конец и вышла на черную лестницу. Эта лестница не запиралась, потому что в том не было нужды – внизу она заканчивалась тупиком. Дверь, бывшую здесь когда-то, давно замуровали, лестничные пролеты на каждом этаже затянули сетками, и от этого внизу под лестницей образовался темный укромный уголок.
Когда Серафина спустилась до первого этажа, кто-то схватил ее за руку повыше локтя и втащил в узкую нишу под лестницей. Она едва не вскрикнула.
– Кто здесь?
Горячая рука прижалась к ее губам.
– Тише, тише, не кричи.
– Зачем звал? – шепотом спросила Серафина, все еще не в силах избавиться от нервной дрожи.
– Приятно пообщаться с умным человеком в сумасшедшем доме, – парень негромко усмехнулся. – Только не зарывайся, иначе мускулы тебя продадут.
– Сказал бы лучше, как тебя зовут, – Серафина пыталась в полумраке разглядеть лицо собеседника, но видела только ровный, как по линеечке прочерченный, профиль.
– Меня зовут Алик. А тебя знаю – Серафина. Так значит, ты бежать собралась?
– Сия мысль не лишена основания, – сказала Серафина.
– «Оставь надежду, всяк сюда входящий», – трагическим голосом процитировал Алик и добавил: – Не выйдет!
– Почему? – помрачнела Серафина.
– По забору пропущена сигнализация, – Алик вздохнул. Срабатывает за три секунды. Увы!
– Ты здесь давно сидишь? – хмуро спросила Серафина.
– Года полтора уже будет.
– За что?
Алик помолчал некоторое время.
– Да, собственно, по своей же глупости. Однажды мы устроили забастовку возле дома Советов, требовали, чтобы признали наши права.
– Чьи это – ваши? – улыбнулась Серафина.
Алик замялся на секунду. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая. Потом, словно бросившись в холодную воду, вызывающе добавил:
– Я гомосексуалист. Голубой.
– Ага, – сказала Серафина. – Не вижу ничего странного. Но зачем было афишировать?
– Это только теперь, сидя в психушке, спрашиваешь, зачем. Если бы знать… – Алик зябко передернул плечами. – Жуткие вещи здесь происходят, поверь моему слову.
И вдруг, словно сорвавшись, он торопливо начал говорить. Видно было, что все это накопилось в душе и давно уже ищет выхода.
– Знала бы ты, что они здесь делают! Волосы дыбом встанут, как увидишь! Людей такими уколами колют, что они по стенкам, как мухи, бегают. Сам видел. А женщин беременных видела? Все они довольно симпатичными были, как сюда попали, и все угодили к санитарам. Видела бы ты, что они с женщинами делают…
Даже в темноте было видно, как побелела от ужаса Серафина. Но Алик, не замечая этого, продолжал:
– Тебя знаешь почему не трогают? Сам доктор Косицкий лично запретил. Я разговор в коридоре слышал. Однажды не досмотрели, и одна в коридоре родила, прямо на полу. Мне до сих пор не забыть – младенец черный весь и какой-то перекрученный – ноги из-под мышек торчат, а руки из задницы, вместо лица – один рот, как жерло пушки. Всех нас по палатам сразу разогнали, убрали все. Тут их много родится, только все сразу куда-то исчезают.
Алик еще долго говорил, а у Серафины шевелились волосы на голове от того, что она слышала. Наконец он выговорился и замолчал, ожидая комментариев. Но Серафина молчала.
– Что же ты молчишь? Что не отвечаешь? – настойчиво спрашивал ее Алик.
– Не могу я сейчас… Ничего не могу… Завтра, – прошептала Серафина.
Никогда еще так долго не тянулось время для Серафины, как в этой ужасной больнице. Единственной радостью были встречи с Аликом. Днем они, не имея возможности подойти друг к другу, разговаривали взглядами. В коридоре ли, на обеде или просто на прогулке, они неизменно искали глазами друг друга. Раза два в неделю встречались в нише под лестницей, хотя это было очень опасно и в случае разоблачения грозило самыми непредсказуемыми последствиями. Но эти встречи необходимы были им обоим, чтобы сохранить здравый рассудок среди всеобщего безумия.
Каждый месяц тянулся, как год, и прошло немало времени, прежде чем на горизонте забрезжила надежда.
Наступила весна, и с нею «тихих» больных стали выпускать в больничный садик. Там Серафина своими глазами убедилась, что через забор бежать невозможно. Высотою в четыре метра, опутанный колючей проволокой, он казался неприступным. Но Серафина заметила во дворе сточный колодец. Не спеша проходя мимо Алика на прогулке, многозначительно топнула по нему ногой. Мысль сбежать через канализационные трубы сразу зародилась в ее голове. Она вовсе не была уверена, что все окончится благополучно, но если и был хоть один шанс, она решила его использовать. Алик разделял ее мнение, и они оба твердо знали, что никакие опасности не остановят их на пути к свободе. В один прекрасный день они попытались бы бежать через колодец и, скорее всего, никогда не выбрались бы из узких запутанных подземных коммуникаций, но один случай изменил все.
В больнице когда-то имелся черный ход. Это там, под лестницей, встречались по ночам Алик и Серафина, чтобы поговорить о своих делах.
Этой ночью они тоже сидели в нише и шептались, когда наверху вдруг послышались шаги и приглушенные голоса. Наши друзья замерли от ужаса – шаги приближались, кто-то спускался сюда по лестнице. Кто бы это ни был, а если их здесь обнаружат, то обоим несдобровать. Вжавшись в самый дальний угол ниши, они затаили дыхание, моля бога, чтобы их не заметили. Ужас обуял их еще сильнее, когда увидели из своего укрытия доктора Косицкого с двумя ассистентами. На мгновение у обоих мелькнула одна и та же мысль – что их отсутствие в палате обнаружено и доктора явились за ними. Но – нет. Врачи подошли к двери, казалось, замурованной намертво, доктор Косицкий достал из кармана связку ключей и отпер ее. Мельком Серафина и Алик увидели ступеньки, уходящие вниз, на них пахнуло прохладной сыростью, как из подвала, и они услышали, что Косицкий сказал своим ассистентам:
– Так вы еще сомневаетесь, что нам удастся разделить близнецов?
На это один из ассистентов с сомнением ответил:
– Маловероятно… Вряд ли нам удастся поделить на троих все их внутренние органы…
Доктора захлопнули за собой дверь и спустились в подвал. Серафина и Алик тряслись от страха, не в силах вскочить и убежать. Им казалось, что доктора вот-вот вернутся. Но они вернулись лишь через два часа. Все это время наши друзья прислушивались, и им казалось, что они слышат непонятные дикие крики, но не могли разобрать, откуда эти крики доносятся – сверху, из больницы, или из подвала.
Наконец доктора вышли, заперли дверь и стали подниматься вверх по лестнице, но тут Косицкий спросил ассистентов:
– А дверь на улицу вы заперли?
– Вы же сами запирали, ключ в вашей связке, – сказал ассистент.
– Ты слышал? – шепотом сказала Серафина. – Там есть выход.
– Только нам к нему не попасть, – буркнул Алик, выбираясь из укрытия. – Потом, не забывай о заборе.
– Подожди! – возбужденно заговорила Серафина. – Это, если я не ошибаюсь, торец здания, так? Тот самый, от которого начинается забор.
– Да, кажется, – неуверенно подтвердил Алик. – Это старый врачебный корпус, здесь больные не лежат.
– Правильно, больные в том крыле, а с этой стороны, – Серафина постучала по стене, – дверь выходит на улицу.
– Но нам от этого не легче, – вздохнул Алик. – Идем в Палаты, пока нас не хватились.
Как ни тяжело было Серафине в этом признаться, Алик оказался прав. Пользы от того, что из подвала есть выход на волю, им не было никакой. Подвал на замке, а ключи у доктора Косицкого. Отмычку сделать не из чего. Да и рискованное дело – отмычка, можно лишь испортить ею замок. Доктора не преминут это заметить, сделают свои выводы, и тогда – тогда начнется такая охота, что не спрячешься.
Серафина и Алик больше не рисковали сидеть в нише, и поговорить им теперь удавалось только на прогулках. Как-то раз Алик поделился с Серафиной очень интересным своим наблюдением.
– Ты никогда не замечала, как этот доктор Косицкий на тебя смотрит?
– Нет, а что? – удивилась Серафина.
– Ну конечно, ты так увлеклась игрой, что ничего вокруг не видишь, – сердито сказал Алик. – А ты обрати внимание, как он на тебя смотрит, когда проходит по коридору.
– Вот не замечала! – с искренним недоумением сказала Серафина. – Ты думаешь, он о чем-то догадывается?
– Догадывается он или нет, а ты очень симпатичная сумасшедшая, – заметил Алик. – Даже что там, настоящая красавица, несмотря на этот ежик у тебя на макушке.
Тут Серафина стала вспоминать, что всегда – на осмотрах в палате ли, в кабинетах – доктор Косицкий что-то слишком долго занимается с нею. Серафине почему-то всегда казалось, что доктор ее подозревает, и она старалась вовсю, валяла дурака. Так вот, значит, чем объясняется столь пристальное внимание Косицкого.
– Вот козел! – возмутилась Серафина.
– Но у него ключи, – заметил Алик.
– Господи меня помилуй! – забыв о том, что ее могут услышать, возопила Серафина.
– Если бы я мог, то занялся бы этим сам, да только он не педераст, – с сожалением сказал Алик.
– Ох! Мужчину! Но я не могу! – заскулила было Серафина.
– А тебе не все равно – гнить в психушке с невинностью или без? – грустно поинтересовался Алик. – А тут хоть малейший шанс.
«Верно, ведь это шанс и, кажется, единственный», – уныло подумала Серафина.
– Может, он брезгует сумасшедшими? – кисло заметила она.
– Вот не заметил, – усмехнулся Алик.
Теперь Серафина стала приглядываться к Косицкому. Раз в неделю доктор самолично осматривал пациентов и делал им новые назначения. Проводил прием он в кабинете терапии и в присутствии медсестры. Больных приводили по очереди. Некоторые «тихие» приходили сами.
Накануне Серафина выклянчила у медсестры карандаш и несколько листов чистой бумаги. Теперь она играла с упоением, как будто и в самом деле держала экзамен на актерский факультет. Она торжественно заявила всем, что начинает писать трактат о превращении женщины в Тарзана. При этом она на всеобщее обозрение похвалялась своими мускулами. Собрав вокруг себя сумасшедших, она говорила им:
– Мне страшно повезло, что я попала в этот прекрасный институт, – при этом она закатывала глаза и восхищенно обводила взглядом стены и потолок. – Здесь такие великолепные доктора – от их назначений мои мускулы увеличились вдвое!
Она несла несусветную чушь, а завидев кого-либо из врачей, повисала на перекладине и раскачивалась, как обезьяна. За неделю она проела всем печенки своим трактатом – настырно совала его докторам и требовала резолюции. Ученые доктора хватались за головы, грозя посадить неуемную пациентку под замок, если она не перестанет докучать занятым людям.
Но и в кабинет врача она вошла с папкой под мышкой и, выражая всем своим видом гордость и самолюбование, без приглашения уселась на стул. Она вперилась в доктора выпученными глазами фанатика и, не дожидаясь вопросов о самочувствии, разложила уже порядком потасканную диссертацию.
– Мне нужен совет компетентного человека по поводу моего трактата, – широко раскрывая шалые глаза, заявила она. Доктор, вы не могли бы мне дать такой совет?
Тут она пустилась в длинные и путаные разглагольствования. Медсестра морщилась и удивлялась про себя, отчего доктор не выгонит прочь эту сумасшедшую дуру.
– Олечка, принесите мне истории болезней, а мы с тобой, Сима, посмотрим твою диссертацию, – сказал Косицкий.
Медсестра фыркнула и вышла. Доктор велел Серафине раздеться, что та очень охотно проделала, и стала демонстративно вертеться перед зеркалом. Забыв о своих докторских обязанностях, Косицкий смотрел на нее смятенным взглядом.
– Да вы не меня осматривайте, а мою диссертацию, – важно сказала Серафина. – Я бы попросила вас, доктор, выписать мне побольше порошков – это прекрасные анаболики!..
– Разумеется… Ну, разумеется, – наконец выговорил Косицкий. – Мы сегодня обязательно посмотрим твою диссертацию, а пока одевайся, мне нужно вести прием.
– Помните, вы обещали, – капризно сказала Серафина и напоследок прихватила с докторского стола несколько чистых бланков. При этом она краем глаза заметила в кармане халата Косицкого тяжелую связку ключей.
Весь этот день и весь следующий Серафина ходила важная и сообщала всем и каждому, что сам доктор Косицкий будет смотреть ее диссертацию. На прогулке она договорилась с Аликом, что он каждую ночь будет ждать в нише под лестницей, потому что она еще не знала, когда Косицкий соблаговолит сдаться. Это было опасно, но капитуляции доктора оставалось ждать недолго. Так оно и вышло.
Так, начиная с этого вечера, события сдвинулись с мертвой точки и понеслись бешеным галопом.
Примерно раз в неделю у доктора Косицкого бывали ночные дежурства. Именно в эти свои ночные дежурства он зачем-то очень часто спускался со своими ассистентами в подвал. Но в эту ночь он вдруг отпустил обоих ассистентов по домам. С самого вечера он был задумчив и рассеян, машинально обходил больных и делал какие-то распоряжения, а потом разрешил медсестре поспать в дежурке. Та мигом исчезла.
Серафине же не спалось. Она исподтишка наблюдала за доктором, отмечая про себя, что всегда холодный и твердый его взгляд стал каким-то рассеянным. Какое-то неясное предчувствие говорило ей, что приближается решающий момент, но она еще не знала, как произойдет эта встреча и как она добудет у Косицкого ключи.
Незаметно она задремала и очнулась от того, что кто-то тронул ее за плечо.
– А? Что? – вскочила она и обнаружила у своей койки доктора в белом халате.
В течение нескольких мгновений Серафина не могла правильно оценить ситуацию и смотрела на доктора в замешательстве, но потом вдруг опомнилась и ринулась с кровати с радостным воплем:
– Диссертация!
Она схватила с тумбочки растрепанную кипу бумаг и в упоении затанцевала по коридору, не заметив, как странно смотрит не нее Косицкий. Будто бы только что доктора осенила удивительная догадка, и он закрыл рот ладонью, сдерживая изумленный возглас.
…В кабинете главного врача горела одна лампа с абажуром.
– Доктор, так вы решили посмотреть мою диссертацию? – радостно вскричала Серафина и обернулась к Косицкому.
Доктор стоял в дверях и молча смотрел на нее. И что-то было в его взгляде такое, от чего Серафину с ног до головы обдало холодом. На миг мелькнула безумная мысль стукнуть доктора по голове, схватить ключи и бежать прочь, но она усилием воли отогнала ее.
– Хватит! Сядьте, Серафина! – Косицкий подошел к столу и пододвинул ей кресло.
Ноги у Серафины подкосились, и она буквально упала в него. Ненужный уже дурацкий трактат выпал из ее рук и веером разлетелся по полу.
– Никакой вы не Тарзан и никакая вы не сумасшедшая – вот что я понял сейчас, – сказал Косицкий и опустился в противоположное кресло.
Дыхание занялось в груди Серафины – она молчала, поняв, что выдала себя невольно в тот момент, когда Косицкий разбудил ее. Вся дальнейшая игра стала бессмысленной.
– Пр-роклятие! – невольно вырвалось у нее.
– Вот так будет лучше, – Косицкий встал и достал из шкафа рюмки, коньяк и шоколад. – А ведь я до настоящего момента считал вас, Серафина, совершенно безумной, хотя… хотя, конечно, кое-какие сомнения закрадывались… Из вас бы получилась большая актриса…
– Если бы я не была здесь, – в тон докончила Серафина.
Нечеловеческое напряжение всех этих месяцев, выматывающая душу и нервы постоянная игра и удар вызванный разоблачением, сломили Серафину- она схватилась за голову, почувствовав сильную стреляющую боль в висках. Но через минуту она пришла в себя и увидела, что Косицкий подает ей рюмку коньяку.
– Выпейте, вам станет лучше. Такое напряжение сломит и слона.
Серафина послушно проглотила коньяк. Боль в голове постепенно утихла, и она снова обрела способность ясно мыслить. Косицкий снял халат и повесил его на крюк в стене, оказавшись, к удивлению Серафины, совсем не тощим, как она думала, а несколько сухопарым и стройным еще молодым мужчиной.
Она усилием воли отвела взгляд – нет, не от доктора, от кармана его халата, где звенели ключи, боясь, что он прочтет ее мысли. Теперь ее мучила лишь одна проблема любой ценой завладеть ключами – и ради этого она готова была на все. Одной рукой она нащупала в кармане порошки снотворного и, неловко повернувшись, уронила со стола свою рюмку. Звякнули осколки.
– Кажется, и в самом деле у вас сдали нервы, – сочувственно сказал и повернулся к шкафу, чтобы достать новую рюмку.
Тут Серафина вытащила из кармана склянку с порошком и опрокинула в бутылку.
– Да… вайте выпьем еще немного… что-то у меня дрожат руки… – хрипло проговорила она и стала наливать из бутылки.
При мысли о том, что сейчас должно произойти, ее бросало то в жар, то в холод.
– Совсем вы расклеились, бедняжка, – Косицкий взял у нее бутылку и сам налил коньяк.
Они выпили. Вернее, выпил один Косицкий, а Серафина выплеснула свою порцию под стол. Раза два она не смогла вылить зелье, и ей пришлось выпить – тот час же почувствовала, как закружилась голова и налились свинцом ноги… Наливая очередную рюмку, доктор Косицкий зацепил локтем и уронил графин с водой.
– Что это со мной сегодня? – удивленно проговорил он заплетающимся языком и положил руку Серафине на плечо.
Та внутренне сжалась, готовясь к самому худшему. Косицкий взял ее за руку и хотел что-то сказать, но язык ему уже не повиновался, и голова стала клониться на стол. Он делал над собой невероятные усилия, чтобы держаться прямо, но это ему не удавалось. Казалось, еще мгновение – и он догадается о том, что было в бутылке. Но не успел. Голова его упала на руки – в следующее мгновение он уже спал.
Серафина вскочила. Ее качнуло к противоположной стене, но она устояла на ногах и достала из кармана висящего на стене халата связку ключей. Ее снова зашатало, ноги позорно разъезжались, и она опрокинула на пол со стола вазу с цветами. Раздался грохот – оглушительный, как ей показалось. Страх обдал ее ледяной волной с ног до головы, и прояснил разум. Но Косицкий не проснулся. Серафина плохо помнила, как выбралась из кабинета в коридор и прошла его из конца в конец. Похоже было, что ее никто не заметил.
– Наконец-то! – метнулся из-под лестницы Алик. – Боже, да что с тобой? Ты пьяна в стельку!
– Куда там! – процедила сквозь зубы Серафина. – Хорошо еще, что вообще пришла. Думаешь, легко было выплескивать эту адскую смесь?
Алик взял у нее ключи и торопливо стал подбирать к замку. Руки у него тряслись и ключ не попадал в замочную скважину.
– Спокойно, спокойно, не гоношись, – держась за стену, шептала Серафина.
Наконец, ключ повернулся в замке. Дверь распахнулась.
Сырость и холод подвала смахнули с Серафины сонную одурь. Голова ее снова стала ясной, а походка упругой. Приближался ответственный момент.
Едва только распахнулись двери подвала, как откуда-то снизу до их слуха донесся нестройный хор разноголосых воплей, от которых у обоих друзей зашевелились волосы на затылках.
– Там кто-то есть! – шепнула Серафина.
– Все равно идем, – так же шепотом отозвался Алик, и они стали спускаться.
Чем ниже они спускались, тем громче становились крики. Воображение уже рисовало им страшные картины – представлялось, что доктор Косицкий держит здесь буйных сумасшедших. Страх невольно сжимал сердца на пороге жуткого подвала.
Наконец, ступеньки кончились, и Алик, а за ним Серафина ступили в просторное помещение с высокими сводчатыми потолками, тускло освещенное одной длинной лампой дневного света. Едва только они оказались в полосе освещения, как душераздирающие вопли раздались с удвоенной силой.
– Боже! Что это? Кто это? – пятясь назад, прошептала Серафина.
Прямо напротив них в большой железной клетке сидело нечто. Это нечто нельзя был назвать ни человеком ни животным. Вернее, оно должно было быть человеком. Но оно им не было. Широко расставив толстые кривые ноги, держась трехпалыми руками за прутья клетки, внутри стояло и смотрело на них существо о трех головах и четырех руках. Внизу до пояса у него было все как у человека, а выше тело разветвлялось на три части. Три совершенно разных человека росло из одного основания. Средний, самый большой человек, бодрствовал, два поменьше, по бокам, дремали, повесив головы. Зато среднее лицо с массивным квадратным подбородком и маленькими злыми глазками поражало своей свирепостью. Две боковые трехпалые руки висели по бокам, две же средние щелками о прутья клетки твердыми, будто железными, когтями, как кастаньетами.
Едва только незваные гости шевельнулись, как по бокам выросло еще два зверских лица – тела вспрянули мгновенно, будто змеи. Страшное существо издало грозный рык, не сравнимый ни с какими звуками, издаваемыми человеком или животным.
Словно загипнотизированные, наши друзья не имели сил отвести взглядов от ужасной клетки. Что-то большее, чем обычный страх, приковало их ноги к полу. Вокруг стояло множество клеток, и на каждой висела табличка с названием экземпляра. Наклонившись к надписи, Серафина разобрала одно слово, написанное латинскими буквами. Это было слово «тригронг» – от цифры три.
Сбоку раздался отвратительный визг – Серафина обернулась. Сквозь прутья другой клетки просовывало руку еще одно человекообразное существо с огромной головой, непомерно раздутой водянкой. Личико у этого ужасного урода было с кулачок на громадной, круглой, как шар и совершенно лысой голове, тельце хилое и тщедушное, но руки длинные и, по-видимому, необычайно сильные. Просунув лапу через прутья клетки, страшилище едва не схватило Серафину за пижаму. Когда это не удалось, оно завизжало и заверещало пронзительным тенором.
Не в силах оторваться от изумительного зрелища, Алик и Серафина, хоть и дрожа от страха, ходили от клетки к клетке, словно в диковинном зоопарке. Что открывалось их взорам!
Вот в углу одной из клеток, свернувшись в клубок, лежит человеко-зверь, прикрыв мохнатой лапой – нет, не лицо – некое подобие волчьей пасти. Тело его покрыто густой рыжевато-бурой шерстью, а длинный голый хвост свернут в кольцо. Разбуженный нежеланным вторжением, он ворчит и сонно помаргивает круглыми глазками без ресниц.
Вот лежит кусок мяса без рук, без ног, но с глазами и широко открытым ртом, изрыгающим трубные звуки.
А вот целое скопище детей-уродов, – со сросшимися ногами, раздвоенными головами, искаженными лицами. У одного из младенцев на руках и ногах меж пальцами перепонки, как у лягушки, а лицо резко заострено вперед наподобие свиного рыла. Серафина и Алик усомнились, не попали ли они случайно в ад? Но – нет! Сделав несколько шагов в соседнее помещение, отделенное лишь сводчатой аркой, они увидели первоклассно оборудованную операционную. Так вот для чего выводят здесь уродцев – специально для лаборатории доктора Косицкого. Что же за чудовище сам этот доктор! Серафина содрогнулась. И снова клетки, клетки, клетки. В одной из них спит, раскинувшись на жестком ложе, молодая девушка с длинными волосами. Она довольно миловидна, но лицо даже во сне поражает непроходимой тупостью. Это лицо идиотки. Вот она проснулась, подняла голову – господи спаси и помилуй – вместо одного у нее два лица, спереди и сзади. Волосы растут лишь на узком перешейке между этими двумя лицами. Одно лицо несчастной громко засмеялось, а другое еще не проснулось, глаза на нем были закрыты.
Тут Серафина почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и невольно обернулась. Из клетки на нее смотрел обнаженный по пояс человек. Когда она встретилась взглядом с его маленькими рысьими глазками, то едва не лишилась чувств. Увидев ее, это страшное человекоподобное существо навалилось мускулистой грудью на клетку, вцепившись в толстые железные прутья обеими когтистыми лапами. У него было лицо людоеда низкий лоб, раскосые глаза, сплюснутый нос и огромный, усаженный острыми треугольными зубами, рот. Подбородок его странно раздваивался наподобие ягодиц, а на голове совершенно не росли волосы – голый череп блестел, как зеркальный. Зато его большие остроконечные уши тонко вибрировали, словно прислушиваясь к чему-то. «Хомозоид саблезубый зверовидный», – гласила надпись на табличке.
Серафина готова была поклясться, что при виде ее в рысьих глазах хомозоида загорелся похотливый интерес.
И снова уроды – о трех ногах, о двух головах, с огромными животами и крысиными хвостами.
– Что же это за зверинец такой? – шепотом спросил Алик, разглядывая уродливых детишек в клетке. – Слушай, неужели эти твари от людей родятся?
– Надышавшись радиацией и съев за обедом филе из собственной мамы, можно и дьявола родить, – тоном, не допускавшим возражений, заявила Серафина.
– Ну, тут уж ты не права! – с ненавистью сказал Алик. Специально их здесь выводят, для опытов. Для того и беременных женщин чем-то пичкают, чтоб таких вот плодили. Нет, консервов из мамы здесь недостаточно!
– Тем более бежим скорей отсюда! Где выход?
– Я думаю, вот эта дверь, – Алик попытался протиснуться к узкой дверце мимо клетки с головастым уродцем, но тот высунул руку и схватил его за ногу. Холодное липкое прикосновение заставило Алика содрогнуться от омерзения и отскочить прочь.
– Клетку можно подвинуть, – сказала Серафина.
Они потащили клетку в сторону, но едва приподняли, как днище выпало, и выродок упал на пол. Алик пнул урода ногой под брюхо, и он с воем побежал в угол, помогая себе обеими руками. Очевидно, бедняга начисто был лишен природой человеческой речи, потому что остановился на середине подвала и принялся нечленораздельно вопить и дразниться по-обезьяньи.
Дверца запиралась на висячий замок. Алик лихорадочно подбирал ключи – один, другой… пятый… десятый… Ни один не подошел. Чудовищный грохот позади заставил их прервать свое занятие и оглянуться. Боже, что они увидели!
Мерзкий уродец открыл несколько клеток. Страшные существа, почуяв свободу, выбрались наружу и отрезали нашим беглецам дорогу назад, в больницу, а дверь на улицу не открывалась! Кое-кто из уродцев уже лезли по лестнице вверх, другие разбегались по углам.
Вылез из своей клетки, расправляя плечи, страшный трехголовый человек. Чудовище вышло на середину, потянулось и вдруг испустило громовой клич сразу из трех глоток, при этом бия себя всеми четырьмя руками сразу в три мохнатые груди и топая короткими кривыми ногами.
По-кошачьи пригибаясь, показался хомозоид с остроконечными ушами и хищно стал принюхиваться, нагнув голову.
У Алика оставался еще один, последний, ключ, когда на лестнице послышались крики и испуганные возгласы. Санитары обнаружили либо отсутствие больных, либо усыпленного доктора. Замок щелкнул вдруг и открылся, но было уже поздно. Даже если бы пленникам и удалось выскользнуть через дверь, погоня настигнет их в два счета, не успеют они отбежать и сотни шагов.
– Алик, беги один! – шепнула Серафина, приоткрывая дверь.
В лицо пахнуло весной – таким упоительным был аромат свободы, что сердце у нее сжалось.
– Один не пойду! – воспротивился вдруг Алик, но Серафина уже торопливо толкала его в щель.
– Запомни – Советская, двенадцать, квартира сорок, Никита Романов. Ну иди же, вдвоем вы мне скорее поможете, – чуть не силой выпихав замешкавшегося друга, она снова защелкнула замок. Как раз в этот самый момент ее настигли санитары.
– Не успела, мерзавка! – крикнул один из них, злобно пиная Серафину, потом схватил ее за воротник рубашки и потащил наверх.
Грубое насилие так возмутило Серафину, что она пыталась сопротивляться, но недаром санитарами здесь служили здоровенные качки – она тут же получила несколько ударов под ребра, таких, что в голове помутилось. Доктора и санитары, увидев полнейший разгром в лаборатории, не знали, кого вначале хватать – пациентку или разбежавшихся подопытных экспонатов. Двое санитаров схватили под руки хомозоида зверовидного, который, разломав одну из клеток, с чавканьем доедал отчаянно визжавших уродливых младенцев. Людоед выпрямился, повернулся – и санитары с криками покатились в разные стороны. Спустя секунду они уже мчались прочь – один из них со стонами поддерживал зияющее страшной рваной раной плечо – след острых зубов людоеда.
Доктора, которые пытались окружить трехголового тригронга, тоже бежали, уворачиваясь от его тяжелых кулаков.
Серафина сопротивлялась, когда ее тащил санитар, поэтому они замешкались на лестнице. Вдруг санитар странно дернулся и обмяк, выпустив ее. Обрадовавшись освобождению, она хотела пуститься наутек, но, подняв голову вверх, обомлела от ужаса. Над ней стоял мускулистый, почти совершенно голый – нет, не мужчина – выродок в образе человеческом, которому название было хомозоид зверовидный. Когтистые руки людоеда были окровавлены по локти, изо рта капала свежая человеческая кровь. Он стоял, широко расставив жилистые, без малейшего следа растительности, ноги, выставив вперед непропорционально большой, с утолщением на конце, половой член, тоже совершенно безволосый, и разглядывал Серафину маленькими рысьими глазками, в которых сквозило звериное вожделение.
Санитар неподвижно лежал на ступеньках головой вниз. Мимо, по лестнице вверх то и дело пробегали. Кто-то мелкий и низкорослый проскочил у Серафины между ног – она ничего вокруг не замечала, кроме склонившегося над собой страшного лица.
Медленно, очень медленно она стала отступать по лестнице вверх. Так же медленно человек – зверь двигался за ней. Это было много страшнее, чем если бы он бросился на жертву и тут же схватил ее. Серафина скорее угадала, чем увидела приоткрытую дверь у себя за спиной. Стараясь не сделать лишнего движения, чтобы не спугнуть страшилище, она мягко шагнула за порог и вдруг с быстротой молнии захлопнула перед носом чудовища дверь.
Слыша за спиной громовой рев и толчки – мутант пытался открыть дверь не в ту сторону. Серафина хотела сначала спрятаться в знакомой нише, но поняла, что людоед обнаружит ее по запаху, и во весь дух побежала прочь. Она сунулась было к парадному выходу, но там толпились доктора и санитары, да и бесполезно пытаться выскользнуть во двор, если дальнейшего хода все равно нет. Серафина помчалась наверх, в свою палату, словно там ее ждало спасение.
Вдруг на бегу она на чем-то поскользнулась и чуть не свернула себе шею. Едва удержавшись на ногах, глянула вниз и обомлела – по коридору было разбросано разорванное на части тело человека. Страшные останки еще сочились кровью, зияли свежими рваными краями. Лужи крови на полу, забрызганные стены – Серафину замутило и она снова бросилась бежать, плохо соображая, куда сейчас мчится. Ужаснувшись увиденному, вдруг поняла, что они с Аликом наделали. Сами того не желая, они выпустили из заточения на свободу страшных выродков рода человеческого, мутантов, до сих пор в виде живой коллекции содержавшихся при сумасшедшем доме. Вырвавшись на свободу, нелюди с помраченным сознанием и зверскими инстинктами натворили больших бед. Ужас обуял Серафину – отовсюду неслись рев, вой, нечеловеческие крики, и невозможно было понять, кричат ли это больные или воют мутанты. Больница превратилась в сущий ад.
Из палат, преследуемые чудовищами, вскакивали больные. Они дико кричали и разбегались – казалось, страшная опасность прояснила их дремлющий разум, и теперь они спасались со всех ног. Мимо, отчаянно крича и выгибаясь, промчался больной. На спине у него, вцепившись когтями в горло, висело мохнатое существо с оскаленным лицом и длинным хвостом. На пол падали капли дымящейся человеческой крови.
Серафина метнулась за угол и притаилась. Она совершенно потеряла всякую ориентировку в длинных больничных коридорах, не знала, в какую сторону бежать, и теперь пыталась собрать в кучу ускользающие мысли и сосредоточиться.
Вдруг громовой рев раздался над самой ее головой. Из палаты в коридор выступил тригронг – непонятно было, как он мог оказаться здесь так быстро, когда совсем недавно находился еще внизу, в подвале. Вид чудовища внушал ужас. Среднее туловище несло в зубах человека, две его руки тащили другого, мертвой хваткой вцепившись бедняге в горло. На ходу людоед пожирал одного несчастного, но в то же время не выпускал и другого, хотя тот еще дергался. Тяжело ступая, страшилище двигалось в сторону Серафины – еще немного, и он ее заметит. Пятясь задом, Серафина стала отступать, пытаясь найти какой-нибудь уголок, чтобы спрятаться. Ей попалась дверь. Не долго думая, она толкнула ее и шагнула внутрь.
– Ой! – невольно вырвался у нее изумленный возглас.
Откинувшись на спинку кресла, перед нею сидел и смотрел на нее доктор Косицкий. Она волею судьбы попала в тот же кабинет и к тому же самому человеку, от которого убежала не более часа назад. Доктор еще не совсем пришел в себя после огненного угощения, и все реакции у него были замедленные. Нашедшие доктора санитары не успели окончательно привести его в себя. Воспользовавшись минутным замешательством, Серафина рванулась прочь из кабинета, но, едва выскочив, чуть не попала в лапы тригронгу зверовидному. Широко расставив волосатые ноги и свирепо урча, он доедал растерзанное тело несчастного больного.
Чудовище показалось ей страшнее доктора, и Серафина вернулась обратно.
– Что там… такое? – заторможенным голосом спросил Косицкий. Серафина не ответила, но ужас, написанный на ее лице, говорил яснее слов.
– Ну! – приподнимаясь в кресле, крикнул доктор.
– Ваши уроды из лаборатории разбежались! – несмотря на ужас, в голосе ее прорвались злорадные нотки.
– Хомозоид вырвался на свободу? И тригронг тоже? Зверовидные существа в больнице! – Косицкий вскочил с кресла, как подброшенный пружиной.
– Тот… ну у которого три… доедает вашего больного в коридоре, – невольно отступая в угол, сообщила Серафина,
– И его выпустила ты, безумная! – вскричал Косицкий.
– Поделом вам за чудовищные опыты над людьми! – крикнула Серафина.
– Да ты соображаешь, что натворила, дура? – вне себя закричал Косицкий, бросился к столу и стал подряд нажимать какие-то кнопки.
– Откуда уж мне соображать, я же сумасшедшая! – несмотря на весь трагизм положения Серафина не могла не удержаться, чтобы не подпустить доктору очередную шпильку. – А звоните вы напрасно, персонал давно разбежался.
Она снова метнулась к двери, потому что Косицкий хотел схватить ее за рукав.
– Стой, несчастная! Куда? – доктор все же изловчился и поймал ее. – Они же разорвут тебя в клочки!
– А как же больные? – ехидно спросила Серафина.
– Черт с ними, с больными! – проревел доктор и в ярости бросил молчавший телефон на пол.
Серафина выглянула в окно, и из груди ее вырвался возглас досады и разочарования – оба окна выходили в больничный садик.
– Телефон не работает, потому что я оторвала вам провод, – со вздохом сообщила она.
– Молодец! – зло бросил Косицкий. – Теперь наша жизнь зависит от того, как скоро мы доберемся до исправного телефона и позовем помощь.
Он выдвинул ящик стола, достал револьвер и торопливо стал его заряжать. Но когда доктор двинулся к двери, вслед за ним двинулась и Серафина.
– А ты куда? – хмуро спросил Косицкий.
– Для вас помощь означает спасение, а для меня – смертный приговор, – буркнула Серафина.
– Поздно! – сказал Косицкий. – Эти выродки запрудили все здание.
Он первым вышел в коридор, за ним – Серафина. Санитары и обслуживающий персонал больницы почти в полном составе покинули корпус, бросив больных на произвол судьбы. Около кабинета уже никого не было, но остатки кровавого пиршества тригронга зверовидного были разбросаны по всему коридору. От страшного зрелища мутилось сознание, и тошнота подкатывала к горлу. Душераздирающие крики все еще неслись со всех сторон. Время от времени мимо проносились опьяненные свободой и безнаказанностью гнусные уродцы. Не обращая на них внимания, Косицкий направился к лифту, но и лифт не работал. Видимо, где-то повредили проводку. Чертыхнувшись и велев Серафине следовать за собой. Косицкий шагнул к лестнице. Там дорогу им преградил труп. Нелепо разбросав в разные стороны голые ноги и свесившись головой со ступенек, лежала девушка с двумя лицами. В ее горле зияла громадная рваная рана, свежая, еще не свернувшаяся кровь разлилась громадной лужей. На ее истерзанном теле имелись явные следы насилия. Не сомневаясь ни на йоту. Серафина сразу могла бы сказать, чья это работа.
Опасливо она перешагнула труп. Поднялись на последний, четвертый, этаж, Косицкий пошарил по карманам и спросил:
– Где ключи?
– Потеряла, – виновато сказала Серафина, не решаясь признаться, что в спешке бегства они остались у Алика.
Не долго думая, доктор поднял пистолет и выстрелил в замок. Дверь кабинета распахнулась. Серафина замешкалась на пороге, не зная, каковы намерения доктора, но он втолкнул ее в кабинет и закрыл дверь. Она ощетинилась было, но Косицкий, не обращая на нее внимания, подошел к окну и распахнул его.
– Поди-ка сюда, – позвал он Серафину, и та опасливо приблизилась.
За окном стояла темная душная летняя ночь. Где-то погромыхивал гром – собиралась гроза, но сколько Серафина ни вглядывалась, не могла ничего разглядеть, потому что все закрывала густая листва высокого тополя. Она вопросительно взглянула на Косицкого.
– Здесь забор подходит почти вплотную к зданию. По этому тополю можно перебраться на ту сторону… при известной ловкости, разумеется…
– Так вы… меня отпускаете? – задохнулась Серафина.
– Не думаю, чтоб это было для тебя большим благодеянием, – мрачно сказал Косицкий. – Ну, после сама увидишь. А пока беги, если сможешь.
Он полез в шкаф и достал моток бельевой веревки.
– Ты ловко вертелась на перекладине, сможешь, – сказал он, передавая моток. – Там, с той стороны кроны, есть длинный сук, он выдается далеко за забор. Это единственный путь отсюда. Шоссе ведет в город – пойдешь направо.
– Спасибо, доктор, – дрогнувшим голосом сказала Серафина.
С этого момента она как-то по-новому взглянула на казавшегося таким холодным и жестоким человека.
– А как же вы, доктор? – вдруг спросила она.
– Иди, кому сказал! – прикрикнул Косицкий. – Если сюда приедут, уже не убежишь. – Да, постой, на вот, возьми, – он протянул ей четвертную бумажку,
– Что вы, что вы! – попятилась Серафина.
– Бери, сказал! – Косицкий сунул ей в нагрудный карман пижамы бумажку и подтолкнул к окну.
Задержавшись на подоконнике, она бросила на доктора полный признательности взгляд, спрятала моток веревки за пазуху и ступила на ближайшую ветвь. Сук подался под ногами, но она уже шагнула на другой и стала спускаться вниз, намереваясь по более толстым нижним сучьям перебраться на другую сторону. Тополь с толстым шишковатым стволом и раскидистыми ветвями был словно нарочно создан для подобных ей беглецов.
Серафина стремилась поскорее оказаться по другую сторону забора, но густой черный дым из окна третьего этажа неожиданно привлек ее внимание. Не в силах преодолеть любопытства, она подтянулась на руках, чтобы взглянуть на пожар.
В тот же момент руки ее едва не разжались – она только успела ухватиться за толстый сук, ибо увидела такое зрелище, что сердце остановилось у нее в груди и к горлу подкатил твердый комок.
Окно лаборатории было разбито, и редкая решетка не скрывала того, что делается внутри. Там, на полу, валялось несколько убитых и растерзанных больных. Буйный сумасшедший в полосатой пижаме восседал посреди лаборатории и распевал во весь голос непотребные песни. Перед ним, сложенный из разломанных тумбочек и полочек, горел костер. Над пылающим костром на железном пруте, протянутом от одного стола до другого, проколотое насквозь от головы до задницы, висело мертвое тело бедняги – пациента. Оно жарилось, шипело, облизываемое со всех сторон языками пламени. Густой дым взвивался под потолок и валил из окон, как в крематории, черное сало капало с мертвеца в костер, оглушительно шкворчало, стреляло и текло по полу широким пенящимся ручьем. Около кострища, скрестив по-турецки ноги, восседал сумасшедший и поливал жаркое касторкой из флакона с этикеткой. В другой руке безумца сверкал острый медицинский скальпель – им он отсекал от тела большие куски мяса и поедал со звериной жадностью.
Смрад и вонь наполнили лабораторию до потолка, трупное сало шипело и брызгало в разные стороны, ядовитые миазмы клубами валили из окна, вызывая в горле рвотные спазмы.
Не выдержав, Серафина отломила сухую ветку и швырнула в окно, чтобы отвлечь безумца от кощунственного глумления над трупом. Что тут сделалось! Сумасшедший со страшным криком вскочил на ноги, сорвал мертвеца с вертела и с нечеловеческой силой швырнул об стену. Распухший от жары труп взорвался, будто бомба, обрызгав стены и потолок.
Серафина ринулась по веткам вниз, каждую секунду рискуя свернуть себе шею. Она едва не проскочила заветный сук, который простирался далеко за забор. Стремясь как можно скорее убежать подальше от кошмара, виденного только что, она кое-как привязала веревку и буквально съехала по ней, обжегши ладони.
Вырвавшись на свободу, Серафина помчалась по дороге даже не соображая, куда, и опомнилась лишь когда больничная стена оказалась позади. С одной стороны тянулась длинная лесополоса, дальше – мелькали огни большого города. До него было километров десять, не меньше. Серафина поддернула больничные рейтузы и, опьяненная свободой, устремилась вперед. Она начисто забыла наказы доктора Косицкого и не воспользовалась попутной машиной.
Она бежала по обочине, опасливо оглядываясь по сторонам ей казалось, что вот-вот из-за темной полосы деревьев выскочит неведомое кровожадное чудовище и прыгнет ей на плечи.
Серафине вдруг почудились позади чьи-то тяжелые шаги, и она непроизвольно все убыстряла и убыстряла свой бег. От страха ей показалось, что шаги за спиной переросли в мерный дробный топот. Она резко обернулась. О, ужас! – ей не показалось! Еле видная в темноте, ее догоняла высокая темная фигура. Что-то нечеловеческое было в ней – длинные руки, покатые плечи, неестественно короткие ноги – и от этого Серафине стало еще страшнее. Она побежала со всех ног. Обернувшись через плечо, с ужасом увидела, что неведомая фигура мчится по ее следам, и расстояние между нею и преследователем стремительно сокращается.
Ударил оглушительный раскат грома, сверкнула молния – и в ее мертвенно-белом свете Серафина узнала своего преследователя. Ее догонял один из экспонатов лаборатории – хомозоид саблезубый зверовидный. Серафина вскрикнула от ужаса и еще прибавила ходу. Но хомозоид не отставал. Серафина уже горько жалела, что с самого начала не поймала машину. Она ухитрялась еще что-то думать на бегу, слыша за спиной тяжелое сопение и топот выродка. Оглядываясь, совсем близко видела хищные глаза, в которых отражались отблески молний, словно пламя преисподней и оскаленную хищную пасть, полную острых сабельных клыков. У нее кололо в боку, она задыхалась – казалось, все кончено. Но видимо, ангел-хранитель ее не дремал и на этот раз – ее обогнал медленно идущий в гору грузовик. Мгновение – и Серафина, подпрыгнув, схватилась за борт.
Вот где пригодились казавшиеся ранее бессмысленными упражнения на турнике. Одним рывком перекинула легкое тело через борт и упала на дно кузова, больно ударившись о наваленные там грудой доски. Вскочила, не почувствовав боли в ободранном колене. Послышался жуткий звук – так лязгнули о железный борт грузовика острые когти, а следом показалась лысая голова – хомозоид взбирался в кузов. Не помня себя, Серафина схватила одну из досок и с размаху опустила на блестящий череп людоеда.
Сорвавшись с борта, выродок упал на дорогу, а грузовик прибавил скорости. Серафина опустилась на дно кузова и, прислонившись головой к борту, устало закрыла глаза. Слезы сами собой побежали из-под сомкнутых ресниц – такова была реакция на переживания этой ночи…
…Очнулась она от громового удара над головой. Ослепительно сверкнула молния, и упали первые капли дождя. Хлынул ливень, и пока грузовик доехал до города, пассажирка промокла до последней нитки. Как только грузовик выехал в город, Серафина спрыгнула у светофора и сразу же затерялась в проходном дворе.
Дрожа от озноба в мокрой одежде, потому что после дождя сразу похолодало, Серафина поднялась на третий этаж и, минуту помедлив, нажала кнопку звонка. Некоторое время было тихо, потом послышались легкие шаги, и щелкнул замок. Серафина невольно отступила назад, увидев молоденькую блондинку, которая взглянула на нее с нескрываемой неприязнью.
– Простите, Никита дома? – спросила она, невольно поежившись то ли от холода, то ли от злого взгляда, которым смерила ее девица.
– А ты кто? – неприязненно поинтересовалась она.
Внезапно безудержный гнев захлестнул Серафину, она еле сдержалась.
– Я, простите, по делу. По важному, – нахмурившись, проговорила она, и глаза ее вспыхнули мрачным огнем.
В глубине квартиры снова раздались шаги, и знакомый голос спросил:
– Лен, кто там?
Отстранив блондинку, вышел Мики. Вся краска, казалось, сбежала с его лица, когда он увиделг Серафину. Он беззвучно шевелил губами, не в силах вымолвить ни слова.
– Лена, иди к себе, у меня важное дело, – наконец хрипло выговорил он, отстраняя свою блондинку и выходя в коридор.
Девица не уходила, и тогда Мики довольно грубо захлопнул за собой дверь.
– Мики, Алик не приходил? – тихо спросила Серафина.
– Куда ты? – вдруг торопливо заговорил Мики. – Я тогда искал тебя, всю милицию на ноги поднял! Они сказали, что ты… ты… умерла… Мне было очень одиноко, понимаешь?
– Значит, не дошел, – думая о чем-то своем, горько произнесла Серафина.
Дверь квартиры снова распахнулась, высунулась блондинка и, вся искрясь от сдерживаемой ярости, прошипела:
– Никита, ты скоро?
– Уйди, я занят! – бросил Мики и снова хлопнул дверью.
– Но где ты была? Где? – с ужасом спрашивал Мики, окидывая смятенным взглядом странную одежду Серафины.
Она нетерпеливо мотнула головой и снова повторила:
– Значит, не дошел Алик. Кстати, моя квартира еще свободна?
– Ключ у меня. Я сейчас принесу, – Мики бросился домой и почти тут же вынес ключ.
У Серафины создалось такое впечатление, что от нее хотят поскорее отделаться.
– Ладно, я пошла. Не буду вам мешать, – и хотя ей очень нужно было еще многое узнать, поспешно добавила:
– Со мной ведь, знаешь, сейчас опасно связываться. Только одна просьба – если зайдет парень, Алик, пришли его ко мне.
Впрочем, Серафина уже не верила, что Алик придет. Ее охватило такое отчаяние, что, уже не обращая внимания на Мики, она повернулась и стала спускаться вниз по лестнице. Она осталась совершенно одна – без документов, без денег, и в одной больничной робе.
– Я зайду к тебе завтра, слышишь? – крикнул сверху Мики.
…Серафина не обернулась…
Часть 3. Не на жизнь, а на смерть
Серафина не сразу смогла открыть дверь своей квартиры. Замок кто-то искорежил, ключ не поворачивался, и она возилась минут десять, пока, наконец, сумела войти в собственный дом. Сначала она бросилась в ванную и, с наслаждением смыв с себя больничные воспоминания, швырнула робу в мусорное ведро, и переоделась в чистую одежду. Только теперь она обратила внимание на то, что в квартире кто-то побывал. В спальне все было перевернуто вверх дном, вещи скомканы и выброшены из шкафов на пол. Серафина сразу поняла, что здесь искали и поэтому ничуть не удивилась, обнаружив пропажу из нижнего ящика серванта пленки и фотографий. Вместе с пленкой исчезла половина более или менее ценных вещей, вынесли даже цветной телевизор и все книги из шкафа.
– Мерзавцы! – пробормотала Серафина, печально созерцая следы разграбления в квартире.
Она присела на диван и задумалась. Тогда, в больнице, ей казалось, что стоит только вырваться на волю, и все наладится само собой. Но вот вырвались – и что же? Куда идти без денег и документов? А где Алик? Что с ним?
Первой мыслью Серафины было отыскать Алика, чем она и решила заняться сегодня же. Но сейчас она просто не могла ничего делать – после бессонной ночи чувствовала себя совсем разбитой. Сварив себе кое-какой немудреный обед из прошлогодней гречки, она легла на диван и укрылась пледом с головой.
…Проснулась Серафина, когда солнце уже перевалило за полдень. Алик не пришел, и ею начала овладевать тревога. Приведя себя в порядок, чтобы выйти на улицу, включила радио. Ей хотелось узнать о последних событиях. Почти год она и краешком уха не слышала о том, что делается в мире.
Одеваясь, обнаружила в кармане юбки пачку банкнот – свою последнюю получку. Это было для нее приятным сюрпризом. Грабители не польстились на старую вещь, а у нее оказалось более четырехсот рублей. Правда, суда по последним сообщениям, это было сущими грошами при настоящей жизни.
Одевшись, Серафина вышла на улицу. Она даже остановилась на пороге, ослепленная ярким солнцем и долго моргала и щурилась, как узник, выпущенный из подземелья. Потом медленно пошла по проспекту, прикидывая, где можно днем найти Алика. Он не раз говорил ей о том, что будет делать, выбравшись на свободу, и она знала кое-какие адреса его друзей.
Мимоходом Серафина заглядывала в магазины, но, увидев километровые очереди, в ужасе отскакивала прочь. Несмотря на то, что стоял яркий солнечный день, и все вокруг казалось спокойным – так же спешили туда-сюда люди, шла обычная дневная жизнь. Серафина остро, всей кожей, чувствовала непонятную напряженность, словно бы сдавившую в тисках город. Серафина с интересом приглядывалась к людям, отмечая существенные изменения с прошлого года в их облике и поведении.
Большинство публики шло серой массой – серые одежки, серые унылые лица, какая-то сгорбленность и приниженность, что-ли. Но частенько среди одноцветной унылой публики яркими экзотическими бабочками мелькали модно одетые юноши и девушки в голубых фирменных джинсах и разноцветных майках.
Серафина шла, опустив голову, и серое платье ничем не выделяло ее из толпы. Она заглядывала в комиссионки, дивясь обилию дорогостоящих импортных вещей и полному отсутствию государственного товара. Она напрасно проходила до самого вечера, зашла к четверым друзьям Алика, но его самого нигде не нашла. Правда, обнадеживало то, что он заходил к одному из друзей не далее чем утром этого дня.
На обратном пути Серафине пришлось все же зайти в продуктовой магазин на сухой гречке далеко не уедешь. И вдруг, сунувшись в один из универсамов, она снова увидела незабываемые жестянки со знакомой надписью «Мясные консервы – свинина». Серафина так и бросилась к прилавку; намереваясь посмотреть поближе, но кто-то ткнул ей кулаком в бок и выбросил прочь.
– Не лезь без очереди! Ишь, нахалка какая! – басом рявкнула мордастая тетка.
Тотчас же в очереди зашумели, понося нынешнюю бессовестную молодежь, но разглагольствования зевак прервал отчаянный женский вопль:
– Кошелек украли!
Очередь сломалась. Поднялась давка.
– Вот он! Держите его! Ловите! – орала пострадавшая, крепко вцепившись в рукав мальчишки лет двенадцати в низко надвинутом на лоб фирменном американском кепи.
Очередь качнулась в ее сторону, но тут пострадавшая закричала еще громче и вдруг смолкла, выпустив воришку. Выпучив глаза, она все шарила и шарила по своему животу, платье на котором оказалось располосованным снизу доверху и залито кровью. Кровь ручьем хлынула на пол, растекаясь страшной лужей на желтом кафеле.
– Убили! Зарезали!
– У нее живот распорот!
Народ бросился кто куда. Серафину чуть не затоптали. Кто-то кричал:
– Милицию сюда! Милицию!
Раненая лежала на полу, а «Скорая» все не ехала. Серафина с трудом выбралась из толпы.
«…Наевшись за обедом консервов из собственной мамы…» – таковы были ее мысли по поводу происшедшего.
Дома ее ждала радость. Поднимаясь по лестнице с одной буханкой хлеба в сумке, она увидела на лестничной клетке Алика, который сидел на подоконнике и дремал, склонив голову на руки. Глядя на его бледный вид, Серафина встревоженно спросила:
– Ты не заболел? Вид у тебя какой-то странный.
– Да нет, так что-то, – неохотно ответил Алик.
– Где ты обосновался? – поинтересовалась Серафина.
– Э, у нас это не проблема, – отмахнулся Алик.
– Ну а все же? – настаивала она.
– В нашем одном подвальчике. Там недурно, и травку можно достать.
– Послушай, ты опять за свое? – огорчилась Серафина.
– Не занимался я никогда этой дрянью, – хмуро сказал Алик. – Только ведь нас в больнице одними наркотиками пичкали. У тебя еще не началось?
– Что началось?
– Наивная девочка! Ты себя хорошо чувствуешь?
– Погано. Все болит, все ломит, – Серафина вздохнула. После такой ночки не мудрено!
– Отходняк это, Симочка, от наркотиков. Хорошо, если легко отделаешься.
– В-о-от оно что! – протянула Серафина.
Сегодняшний день был для нее днем встреч. Не успел уйти Алик, явился Мики. Изумлению Серафины не было границ. Она не ждала Мики, решив, что все их отношения закончились.
– Вернулась? Ты все-таки вернулась! – не отрывая от нее смятенного взгляда, шептал Мики.
– А тебя это огорчает? – осторожно спросила Серафина.
– Как… как ты можешь?! – горько воскликнул Мики. – Я виноват… не могу себе простить!
– Чего? – шепотом спросила Серафина.
– Я! Я не дождался! Убить меня мало! О-о-о! – Мики горестно застонал, уткнувшись лицом в спинку дивана.
– Эх, Мики! Плохая я попутчица сейчас! – вздохнула Серафина. – Без работы, без документов…
Мики пристально взглянул на нее, и она невольно сделала движение, норовя прикрыть ладонью разорванный на колене чулок. Ей было почему-то неловко с Никитой, и она старалась не смотреть на него. Особенно смущала Серафину его новенькая, с иголочки, экипировка. Несмотря на теплую погоду, на нем была кожаная куртка, вся в заклепках и молниях, стоимостью не менее десяти тысяч, фирменные голубые джинсы и американские кроссовки. Мики был неузнаваем, и даже необычайно похорошел с новой модной прической, и благоухал французским одеколоном.
Серафина повернулась так, чтобы не было видно дырки на рукаве.
– Нет, ты не жалей. Время идет, жизнь продолжается, вслух сказала она.
– Нет, а почему я с тобой прощаюсь? – вдруг, встряхнувшись, со страхом проговорил Мики. – Ведь мы же снова встретились…
– Что ты говоришь, безумец! – нахмурилась Серафина. – А твоя жена? С ней как?
Мики опустил голову.
– Пойми меня… Я думал, что больше не увижу тебя… О, что же мне делать, что делать!..
– Мики, это пустой разговор! – хмуро сказала Серафина.
Она встала, подошла к окну и выглянула на улицу. Под окном стоял новенький «Мерседес». Взглянув на Мики, она с улыбкой покачала головой, как бы говоря: «Нет, сейчас мы с тобой не пара». Улыбнулась вполне добродушно, но Мики почему-то опустил глаза.
– Друг мой, ты ёжишься так, будто на ворованные деньги живешь, – рассмеялась Серафина.
Но с каждым ее словом Мики отчего-то все ниже и ниже опускал голову.
– Мики, – продолжала Серафина уже совсем серьезно, – я очень благодарна тебе за спасение моей жизни. Прими мою благодарность, но… но не…
– Но не любовь! – горько докончил Мики и обхватил голову руками.
Может быть, Серафина не решилась бы сказать это так прямо, но все время, пока она разговаривала с Мики, рядом с нею незримо присутствовал Алик.
– Я не буду навязываться, – продолжал Мики. – Я тоже гордый, и женщин мне, слава богу, хватает…
– Не таких оборванных, как я, – насмешливо вставила Серафина.
– Не ерничай! Я хотел тебе помочь, для этого и шел, а ты… – Мики болезненно поморщился. – Только позволь совет. Уезжай отсюда.
– Напоминаю о многом? – понимающе кивнула Серафина. Только вот беда, некуда мне ехать, да и, прости за откровенность, не на что.
– Что же ты молчала? Да я… – Мики вскочил.
– Э, нет, не возьму, – категорически сказала Серафина. Лучше не старайся.
– Да ведь убьют же тебя здесь! – вскричал Мики. – Им уже каждый шаг твой известен!..
– А ты-то откуда это знаешь? – удивленно спросила Серафина. Мики лихорадочно схватил ее за руки.
– Знаю, раз говорю! Поверь на слово! Спасайся, говорю тебе!
– Никуда я не поеду, – после долгого молчания проговорила Серафина. – И будь что будет.
Несколько часов длилась эта безрезультатная беседа. Наконец с огромным облегчением Серафина закрыла за бывшим другом дверь. Она чувствовала себя совсем больной и еле доковыляла до дивана. От этой встречи у нее осталось ощущение тайны. Какая-то тайна скрывалась за поведением Мики, за его странной осведомленностью. Но размышлять над этим сил у нее уже не хватило.
Целую неделю Серафина провалялась в постели. Алик был прав – отходняк от наркотиков оказался жестоким. Были моменты, когда она думала, что не выберется. Но позвать доктора так и не решилась. В конце концов молодой сильный организм справился сам.
За всю неделю Алик не зашел ни разу. Серафина не знала, что и подумать. Быть может, он тоже отвернулся от нее, ушел, оставил? Будто их отношения банальны, она никогда не пошла бы к нему. Но их связывало нешуточное дело. И Серафина отправилась узнать, что случилось.
Она не сразу отыскала своего непутевого друга. Пришлось облазить чуть не дюжину злачных мест и порасспросить кучу подозрительных личностей, пока ее не отправили куда-то за город. Удивляясь и пожимая плечами, Серафина шла какими-то переулками, где она никогда раньше не бывала, пересекала проходные дворы, и все это время ее не оставляло ощущение чьего-то постороннего взгляда за спиной.
Наконец ей удалось отыскать указанный дом. Собираясь толкнуть калитку, она подняла голову и увидела в конце переулка двух высоких парней в кожаных куртках. Это почему-то не понравилось Серафине, и она поспешила войти, забыв, как положено, постучать. Потом она, правда, спохватилась, но было поздно. Она уже вошла. За столом, склонившись на руки, замерла знакомая фигура. Мерзость запустения царила в этой большой, но пыльной и пустой комнате. Кроме продавленного дивана и стола с двумя колченогими стульями в ней ничего больше не было, и только в переднем углу висела покрытая паутиной икона.
Серафина осторожно приблизилась и вздрогнула от ужаса перед Аликом стояла наполовину початая бутылка водки и лежал… пистолет. В первую секунду Серафине показалось, что Алик уже мертв, но он вдруг поднял голову, будто вовсе и не спал. В синих, похожих на глубокие омуты глазах, плеснулась радость. Схватив руку Серафины, он прижался к ней пылающим лбом.
– Что с тобой? Ты весь горишь! – испугалась Серафина.
Никаких сомнений не оставалось – по возвращении из больницы Алик серьезно чем-то заболел.
– Послушай, дружочек, надо бы вызвать тебе врача, – озабоченно сказала Серафина. – Давай я сбегаю, а?
– Не нужно, – вяло отозвался Алик. – И так обойдется.
– Да у тебя же температура…
– Ты хочешь, чтобы меня снова туда отправили? – хмуро спросил он. – Или еще куда похуже.
– Господи, да скажи ты, что с тобой? – в отчаянии крикнула Серафина.
Алик встал и, пройдя взад-вперед по комнате, остановился у окна.
– Не поможет мне врач, – грустно проговорил он. – Я давно подозревал, а теперь уж точно… У меня, Симочка, СПИД…
– Что… что ты говоришь? – слова так и повисли у Серафины на языке.
– Рано или поздно мы все платим по своим счетам. Мой счет уже открылся. Вот, потрогай, – Алик взял ее руку и приложил к своей шее – она ощутила под пальцами набухший воспаленный лимфатический узел.
Серафина готова была заплакать при мысли о том, что может лишиться и этого, последнего, друга.
– Зачем мы только бежали из больницы? – с тоской проговорил Алик. – А теперь меня даже обратно в психушку не возьмут…
– Я вижу, ты, сидя тут в одиночестве да в грязи, совсем рехнулся! – жестко сказала Серафина. – Вот что, вставай, бросай свою пушку и пошли со мной. У меня комната большая, места хватит.
Алик взглянул на нее с нескрываемой досадой.
– Ты бы сидела там тихо, как мышка, а то не ровен час выкинут тебя оттуда без денег и документов, – воскликнул он. Боюсь, что придется нам обоим воспользоваться этой хатой. Ты права, здесь пыль и грязь, да и я сам немного расклеился, а то бы ничего подобного не позволил. Завтра же уберусь, и все будет в ажуре.
Серафина вышла от Алика совсем подавленная. Проводить себя не позволила – на улице похолодало, пошел дождь. Не слушая возражений, захлопнула за собой дверь и, накинув на голову куртку, побежала по переулку к трамвайной остановке.
Уже совсем стемнело – было где-то около десяти вечера. Вдруг Серафина замедлила шаги, не на шутку встревоженная. Впереди появились двое парней в кожанках – ей показалось, тех же самых, что и днем. Высокие, с мощными бицепсами, заметными даже под куртками, они стояли около новенького «Мерседеса». Как назло, в переулке совсем темно и ни одного прохожего.
Эта встреча совсем не понравилась Серафине. Она приостановилась и, сделав вид, что забыла кое-что, заспешила назад. Тот час же она услышала хруст гравия за спиной – эти двое ее догоняли. Внезапно обернувшись, она лицом к лицу столкнулась с бичами в кожанках. Серафину словно ледяной водой окатили, почувствовала она, как противно задрожали колени и похолодели руки. Чудовищ доктора Косицкого она не испугалась бы так, как этих красивых мускулистых парней в блестящих от доведя куртках. У них не было никакого оружия, но в лицах читалось намерение схватить жертву голыми руками.
Серафина стала отступать к забору, лихорадочно ища в нем щель, куда можно нырнуть. Руки ее беспорядочно шарили в карманах в поисках какого-нибудь орудия для защиты. Но там не было ничего, кроме ключей. В минуту смертельной опасности не выбирают средств – выхватив из кармана тяжелую связку ключей, она швырнула ее одному из нападавших в лицо. Тот хрипло рявкнул и закрылся руками, но другой схватил Серафину, будто в клещи зажал. Она била насильника ногами и кулаками, но другой, быстро оправившись от удара ключами, ловко накинул ей на голову мешок. Тут же веревки опутали ей тело, и она оказалась лежащей на земле, спеленатая, как младенец.
Потом Серафина почувствовала, как ее подняли и понесли. Хлопнула крышка багажника – она поняла, что ее грузят в машину. Все было проделано быстро и четко, без единого звука. Потом завелся мотор, и автомобиль стал разворачиваться.
…Алик сразу же пожалел, что быстро поддался уговорам Серафины и не проводил ее хотя бы до проспекта. Подумав несколько минут, он выскочил из дома в одной рубашке и стал беспокойно оглядываться. Вдруг ему послышался чей-то возглас из темноты. Охваченный непонятным беспокойством, он побежал по улице и увидел только что отъехавшую машину. В этот момент тьму прорезала вспышка молнии, тускло осветив задний номер автомобиля 02–00 ТУ. Ноли четко и почти машинально отпечатались в сознании Алика. Он бросился вслед за «Мерседесом», но тот развернулся на проспекте и помчался в сторону вокзала.
Алик стоял посреди улицы, охваченный отчаянием. Странное предчувствие сжало сердце. Он медленно пошел назад. Дождь полил еще сильнее, но он не чувствовал ни холода, ни сырости. Снова сверкнула молния, и на дороге, под ногами, что-то блеснуло. Алик наклонился и поднял связку ключей. Ключи принадлежали Серафине. Больше не оставалось сомнений, что случилась беда.
…Серафину вытащили из багажника и поставили на землю. На голове у нее был напялен мешок, руки скручены за спиной, и она ничего вокруг не видела. Ее повели, подталкивая в спину. Потом остановились, но мешок с головы не сняли. Послышались мужские голоса.
– Она?
– Она. Еле отыскали. Вот чертова девка!
– Веди к Бармалею, он разберется.
И Серафину снова поволокли, так что ее каблуки скребли по бетону. В воздухе чувствовались сырость и прохлада, словно в подвале. Серафине стало так жутко, что закоченели ноги, когда она услышала слово Бармалей. Вспомнилась детская сказочка, в которой кушают маленьких детей.
Инстинктивным желанием Серафины было увидеть, куда ее ведут. Она так рванулась, что лопнули веревки, которые стягивали ей руки, и сдернула с головы мешок.
– Ишь, какая шустрая! – сказал один из конвоиров, и тот час же двое крепко взяли ее под руки, но мешка снова не накинули.
Серафина огляделась – помещение было ей незнакомо, но мрачные стены и низкие потолки не оставляли надежды на лучшее. И Серафина совсем упала духом.
Вдруг мрачные коридоры кончились резко, будто оборвались, и ее вывели в роскошный высокий зал богато убранный, украшенный дорогостоящими гобеленами и старинными зеркалами.
– Не лезь на ковер с грязными ногами! – грубо сказал один из конвоиров и швырнул пленнице шлепанцы.
Серафина покорно сунула в них ноги и проследовала дальше. У высоких дубовых дверей дорогу им заступил настоящий камердинер в шитой золотом ливрее и сверкающих эполетах. Забыв о своем печальном положении, Серафина вовсю дивилась этому сверкающему великолепию и гадала, где же находится такой роскошный дворец.
– Господин обедает! – не допускающим возражений тоном заявил камердинер, и посетители без лишних слов уселись в ожидании на широкий кожаный диван. Уныние все больше и больше овладевало Серафиной. Прошло где-то около получаса – дубовые двери распахнулись, и два лакея вынесли поднос с остатками обеда. Двое дюжих парней, сопровождавших Серафину, старались не смотреть туда, но она взглянула. Она уже привыкла постоянно ужасаться, и чувство страха в ней как-то притупилось, но сейчас тошнота и омерзение пронзили ее до самых недр. На подносе она заметила обглоданную человеческую руку и две половинки расколотого черепа.
И тут единственный раз в жизни Серафина потеряла сознание. В глазах вдруг потемнело, замелькали радужные круги, и все куда-то провалилось…
…Очнулась от того, что ей плескали в лицо водой.
– Очухалась? Давай, шагай, ждут! – и Серафину подтолкнули к дубовым дверям.
…Она сразу его узнала. То же квадратное лицо, свинячьи глазки, и руки, руки… Серафина до сих пор помнит толстые волосатые пальцы, вертящие карандаш. Он и сейчас вертел что-то в руках… может, снова карандаш или шариковую ручку… а может, человеческую кость?.. Такие мысли в одно мгновение вихрем пронеслись в голове Серафины, «Бармалей… Кушает маленьких детей…» – дурацкая рифма так и вертелась на языке. Ноги у нее совсем обмякли.
Бармалей отдыхал после обеда, лежа в кресле и куря индийскую сигару. Ароматный дымок витал в воздухе. По бокам кресла стояли мощные атлеты, до отказа накачанные – личные его телохранители. Серафину буквально подволокли под руки и поставили перед ним.
– Она, – мельком взглянув на нее, сказал Бармалей. – А второго не нашли?
– Не нашли пока, но найдем, – ответил один из парней, поддерживающих Серафину. – В лицо его не знаем, вот что плохо. В тот раз он был черен, как негр. А впрочем, вот у нее и спросите.
– Ну, говори, – повернулся Бармалей к пленнице. – Где твой дружок?
– Не знаю. Я только что из больницы, – губы у Серафины пересохли и она едва выдавила из себя эти слова.
Людоед сразу подметил ее страх.
– Лучше говори, легче умрешь, – спокойно посоветовал он. – А нет-так разберем тебя на кусочки!
– Не знаю, – прошептала Серафина.
– Вытрясти из нее? – живо повернулся к боссу один из бичей. – Мы это разом…
– Э, нет, вы испортите мне жаркое, – категорически возразил Бармалей. – А я гурман, не люблю битое мясо. Целый год я пускал слюнки, представляя, как обсасываю косточки этой стервы.
«Что он такое говорит? Стерва – это я, по при чем тут какое-то жаркое?» – с тревогой подумала Серафина.
– А мы ее слегка, с самого краешка и самыми тоненькими иголочками, – злодеям не терпелось приняться за жертву.
«О, боже, ведь это же говорят про меня!» – и снова ледяная волна страха обдала ее с ног до головы.
Бармалей задумался. В нем, явно, боролись противоречивые чувства. И утроба победила. Он встал с кресла и подошел к пленнице. Серафина совсем близко увидела его гладкое ухоженное лицо, почувствовала запах французского одеколона и замерла от ужаса и отвращения. Она бы и отпрянула, но ее крепко держали. Людоед поворачивал ее, заглядывал за корсаж, ощупывал, как ощупывают приготовленную под нож жирную индейку. Серафину колотила такая дрожь, что щелкали друг о друга зубы. Всеми силами она старалась отодвинуться подальше, и запах французского одеколона был так ей противен, что, казалось, ее вот-вот вырвет.
Ей хотелось дико закричать, позвать на помощь, но что толку! Кто здесь поможет? Тех, кто ее окружал, нельзя назвать даже людьми, ибо это уже не люди. Преступив ради денег все непреложные человеческие законы, они утратили право называться людьми. Все рослые, мускулистые, в одинаковых черных куртках, они походили на роботов – неумолимых, не знающих пощады и не имеющих других инстинктов, кроме беспощадного звериного инстинкта убивать.
Близость жертвы возбудила людоеда, он тяжело дышал, лицо кривилось в свирепой гримасе.
– Ты знаешь, мерзавка, чего стоил нам ваш прошлогодний вояж? – грозно спросил он. – Вы ввели нас в убытки не меньше, чем на миллион. А чего стоило замять скандал с вашими фотографиями! – волосатая рука схватила Серафину за грудки и подняла над полом.
Серафина не могла шевельнуться, как загипнотизированная, видя перед собой широкое лицо Бармалея.
– Слушай меня внимательно! – дохнул он ей в лицо. – Если ты скажешь, где твой дружок, то я скушаю тебя сразу, а ежели нет, то буду жевать медленно и по частям, вот так! – людоед приблизился к ней, как будто намереваясь поцеловать, и вдруг вцепился зубами в плечо.
От неожиданности Серафина не почувствовала боли и не сделала ни малейшего движения, чтобы вырваться. Из глубокой раны чуть пониже плеча побежала алая струйка крови. Людоед смотрел на нее тяжелым взглядом и медленно жевал. Все вокруг стояли с непроницаемыми лицами…
Проглотив то, что жевал, он указал на дверь.
– Отведите ее в курятник. Пока…
И Серафину снова повели.
Ошеломленная всем тем, что только что увидела, услышала и испытала, она двигалась, как во сне, и наверно, упала бы, если б ее не держали. Вряд ли она замечала что-либо вокруг. Ее конвоиры остановились в коридоре – навстречу шли еще трое парней.
Вдруг Серафина вздрогнула и уставилась на одного из встречных. Что это? Кто это? Не обманывают ли ее собственные глаза? Ведь это же Мики. Не пленник, под конвоем сопровождаемый к боссу, а равный среди равных, свой среди этих бандитов в кожанках. Не может быть! Серафина удивлялась, протирала глаза – видение не исчезало. Это и в самом деле был Мики. Увидев Серафину, он вздрогнул, как под током, и лицо его стала заливать смертельная бледность.
Все это продолжалось одно мгновение, Серафину повели дальше, и Мики остался позади.
На этот раз ее вели недолго, но все время куда-то вниз по лестнице. И она увидела, что такое «курятник» Бармалея. Это был длинный ряд камер в три яруса, и в каждой камере сидело по человеку. Серафину подняли, запихнули в пустую ячейку во втором ярусе. Тут только она осознала весь ужас своего положения. Ноги, наконец, отказали ей, и она опустилась на пол клетки.
Долго ли, мало ли она сидела – из состояния оцепенения ее вывел шум по-соседству. Кто-то вопил так, словно его резали. Слышались матерная ругань и звуки ударов. Серафина бросилась к передней решетке и выглянула в коридор.
Двое мужчин вытащили из нижней камеры третьего и куда-то волокли его. Несчастный душераздирающе кричал и упирался ногами. Серафина видела его перекошенное ужасом лицо. Это был высокий полный мужчина лет тридцати, из тех, что зовутся респектабельными. Его лицо исказилось в немыслимой гримасе, вопли, многократно усиленные эхом, оглушили Серафину. К нему присоединились и другие узники камер. Серафина зажала уши и отвернулась. Мужчину потащили в дальний конец коридора, вопли его постепенно затихали. Но не скоро еще успокоился курятник. Пленники кричали, трясли решетки, но в подвале уже не было никого из тюремщиков, и поэтому никто не мешал несчастным без толку звать на помощь.
Пленниками заполнили лишь нижний ярус камер, на втором этаже занятыми оказались всего несколько ячей, а третий этаж вообще пустовал. Насколько могла разглядеть Серафина, число пленников составляли, в основном, молодые женщины и дети. Крики и плач не смолкали ни на минуту. Серафина на мгновение забыла о своей страшной участи. Мерзавцы! Подлецы! Ей хотелось бить, крушить все вокруг, разнести на мелкие кусочки стены и решетки. Она бросилась к задней стене и принялась колотить в нее ногами и кулаками, чтобы как-то дать выход своему отчаянию.
– Эй, ты, лбом стенку не прошибешь!
Серафина обернулась. В открытое решетчатое окошко пожилой дядька в синем комбинезоне просунул банку консервов и кружку с водой, положил большой ломоть хлеба.
– Вот, ведено тебе передать. Ешь.
Серафина взглянула – на полу стояла банка со знакомой надписью «Мясные консервы – свинина».
– Мерзавцы! Людоеды! – отчаянно закричала она, вскакивая на ноги и больно ударяясь головой в потолок.
Схватив банку, запустила ею в спину уходящему по коридору тюремщику и, упав на пол, горько зарыдала. На этот раз в голове мысль оформилась четкая и определенная: «Все конец!»
Два дня сидела Серафина в железной клетке на хлебе и воде. Консервы в банках, которые ей упорно приносили, она так же упорно без лишних слов выбрасывала прочь. За эти дни она насмотрелась таких ужасов, что куда там консервы из мертвечины и чудовища доктора Косицкого. Здесь был так называемый «курятник», в котором содержалась пойманная наверху дичь, предназначенная на стол людоеду. Каждый день, а то и два раза на дню, приходили двое-трое слуг Бармалея и вытаскивали очередную жертву. Это сопровождалось душераздирающими криками и стонами, да и в остальные часы в этом страшном коридоре было не тихо от горестных стенаний обреченных на смерть людей.
На третий день пришли за Серафиной. Она молча выбралась из клетки. Медленно поднималась по лестнице. Вот и знакомый холя – ей снова дали на ноги шлепанцы. Проходя мимо огромного зеркала, Серафина бросила на себя мимолетный взгляд – и поразилась. Она даже попыталась стряхнуть что-то со своей головы – ей показалось, что дорогой где-то испачкалась в побелке. Но – увы! – седина белой пудрой запорошила лоб и виски.
…Бармалей сидел в том же кресле, отдуваясь после сытного обеда, на столике перед ним стояла бутылка виски и лежала пачка сигарет «Мальборо». Телохранители опять стояли за его спиной. Но, кроме того, тут находился еще один пленник со скованными цепью ногами и руками. В следующий момент Серафине понадобилось все ее мужество – пленник обернулся, и она едва не упала.
– Вот он, ее дружок! – торжествующе сказал парень в кожаной куртке и таких же брюках. – Совсем дурак, бросился на выручку с одним только пустым револьвером.
– Алик! – прошептала Серафина, ужасаясь тому, как его избили. По всему было видно, что между ним и бандитами произошла жестокая схватка. Одежда на нем висела кровавыми лохмотьями, лицо изукрасили синяки и ссадины.
– Дураки! Я же вам сказал, что не люблю битое мясо! – зло бросил Бармалей своим прислужникам. – Этот годится теперь только на конвейер. А девчонку на кухню, пусть приготовят на ужин.
Алик мало что понял из этого диалога, и последняя фраза ни о чем ему не сказала. И только Серафине стало ясно, что вот сейчас наступают их последние минуты. Все кончено совершенно бесповоротно. На этот раз им обоим не уйти. Ах, мерзавцы, лишили их возможности хотя бы умереть вместе, – подумала Серафина. Ее охватила полнейшая апатия, чувство окончательной покорности судьбе.
…И вдруг…вдруг в голове словно яркая лампочка вспыхнула.
– Пленка! – зацепившись на пороге, крикнула она. – У нас есть еще одна пленка!
Все замерли в немой сцене.
– Какая еще пленка? – свистящим шепотом спросил Бармалей.
– Та самая пленка, с которой были напечатаны те самые фотографии! – медленно и раздельно проговорила Серафина, в волнении следя за тем, какое впечатление произвели эти ее слова на людоеда.
Словно бомба разорвалась над головами присутствующих.
– Да-да, есть еще пленка. Она у надежного человека, и если мы не вернемся, то завтра же эти фотографии будут расклеены по всему городу! – Серафина говорила быстро, боясь, что ее перебьют или не поверят.
Но удар попал в точку.
– Ты не врешь? – подойдя к ней вплотную, спросил Бармалей. – А то ведь ежели это очередной твой трюк… я с тобой лично сам такое сделаю… такое… – людоед не нашел сразу слов выразить то, что он намеревается сделать с пленницей.
– Ну так где же ваша пленка? – стиснув Серафину за ворот так, что она не могла дышать, прошипел бандит.
Мотнув головой, Серафина высвободила шею.
– Не здесь же! У надежного человека.
– Так у вас еще была одна пленка?
Серафина утвердительно кивнула. Она придумала это прямо сейчас и никакой, конечно, пленки у нее не было. Но получить отсрочку жуткой казни – это что-нибудь, да значит в настоящем положении.
– Адрес, – коротко приказал людоед.
– Чей… чей адрес? – ошарашенно переспросила Серафина.
– Этого твоего надежного человека.
– А-а-а! – она назвала адрес хаты присутствующего здесь же Алика – ему это уже не повредит, а в пустом доме немногое можно отыскать.
При этих ее словах Алик кинул на нее изумленный и восхищенный взгляд.
На этот раз Серафину и Алика стащили в курятник вместе и заперли по соседству. Как только тюремщики ушли, Алик, все еще находясь в крайнем возбуждении, бросился к решетке. С треском разлетелась цепь, что сковывала ему ноги. Толстые железные прутья начали уже подаваться под его натиском.
– Алик, – окликнула его Серафина и, просунув руку сквозь прутья решетки, попыталась схватить за рукав.
Опомнившись, он сел в углу, сморщившись от боли. Серафина тоже села, обхватив руками колени. Противно ныло укушенное людоедом плечо. И вдруг она вздрогнула, как ужаленная. Мики! Так значит, вот откуда эта его уверенность в себе, фирменные шмотки и роскошный «Мерседес». Он с ними! Но как такое могло случиться? Где, каким образом переступил Мики ту черту, которая разделяет людей и нелюдей? И все же, несмотря на очевидное, Серафина не хотела этому верить.
– Послушай, – окликнул ее Алик, – у тебя в самом деле была еще одна пленка?
– Нет, конечно, – со вздохом отозвалась она.
– А что же ты собираешься делать?
– Не знаю. Скорее всего ничего. Но не идти же безропотно на заклание!
– Пожалуй, наша песенка спета, – спокойно и без всяких сожалений проговорил Алик.
– Зачем, зачем ты сюда полез? Как дурак, с пустым револьвером! Вот посмеются теперь бармалеевы рэкетеры. Вместо меня одной погибнем двое!
– Невелика ценность моя теперешняя жизнь, – саркастически усмехнулся Алик. – Но кончить свои дни в консервной банке или в желудке людоеда…
В камере было довольно прохладно.
– Сядь, пожалуйста, поближе, что-то замерзла я совсем, попросила Серафина.
Наши друзья сели рядышком и прижались друг к другу спинами через решетку. Взяв в свои руки теплую ладонь Алика, Серафина незаметно для себя задремала.
– Серафина! Серафина! – показалось, что окликнули ее во сне. Она открыла глаза и огляделась.
– Это я, Серафина, слышишь? – повиснув на решетке, в камеру заглядывал Мики.
Серафина вскочила и бросилась вперед.
– Ах, это ты! Что, глумиться пришел? – гневно воскликнула она.
– Не время сейчас. На, возьми! – Мики протягивал сквозь решетку тонкие пилки.
Рассуждать было некогда. Серафина и Алик мигом принялись за свои решетки. Алик справился быстрее всех и выпилил себе толстый железный прут вместо оружия.
– А ты знаешь выход? – озабоченно спросила у Мики Серафина.
Через несколько минут с решеткой покончили. Но это еще не было свободой. Все трое побежали мимо клеток в тот конец коридора, куда тюремщики вытаскивали узников, приготовленных под нож.
– Стойте! А как же они? – Серафина вдруг остановилась.
Узники в клетках подняли отчаянный крик. Невозможно было без содрогания смотреть на слезы бедных детишек, запертых по двое – трое в одной камере.
– О чем ты говоришь? У нас каждая минута на счету! вскричал Мики.
– И ты можешь… спокойно смотреть? – зло спросил Алик, принимаясь за ближайшую клетку.
Видимо, такое решение не очень устраивало Мики, но Серафина так на него взглянула, что ему пришлось покориться. Ворча, он принялся за работу, поминутно оглядываясь на двери. Узники, почувствовав освобождение, закричали еще громче. Каждый тянул руки сквозь прутья решетки, словно моля о милости. Но камер было слишком много.
– Не успеем! – в страшной тревоге воскликнул Мики.
Алик работал в два раза быстрее. Он уже освободил пятерых, тогда как Мики распилил всего два замка. Освобожденные, выскакивая из клеток, беспорядочно, как безумные, метались взад-вперед по коридору.
Занятые работой, никто не заметил появления одного из служителей, того самого, который приносил еду Серафине. Гулко треснула автоматная очередь, во много раз усиленная коридорным эхом. Тюремщик в упор расстреливал мечущихся по коридору людей. Серафина инстинктивно пригнулась – пули просвистели над самой ее головой. Она не помнила, как оказалась позади убийцы и, ничуть не заботясь о собственной жизни, тигрицей прыгнула ему на спину. От неожиданности он выронил оружие, и Серафина, изловчившись, далеко отшвырнула его ногой, но в то же время сама оказалась схваченной за горло. Пальцы убийцы сомкнулись на ее шее, стиснули так, что глаза вылезли из орбит. Серафина захрипела, задыхаясь. Ока извивалась ужом, безуспешно пытаясь освободиться, но не могла вырваться из железных рук сильного мужчины. Воздух в легких кончался, в голове стало мутиться – она уже теряла сознание, когда пальцы убийцы почему-то разжались. Что-то теплое и липкое брызнуло в лицо, и Серафина открыла глаза.
Ее мучитель корчился на каменном полу с проломленным черепом, а над ним стоял Алик, держа в руках окровавленный железный прут. В этот удар он вложил весь свой безудержный гнев, будто шашкой развалив голову злодея надвое до самой шеи. Кровь и мозг забрызгали Серафине лицо, и она с отвращением вытиралась.
Алик стоял белее мела. Он пошатнулся, бросил прут и скорчился в рвотной судороге.
– Скорее же! Что вы медлите! – сдавленным голосом закричал Мики, стараясь не смотреть на обезображенную голову убитого.
Серафина подобрала автомат, сунула его Алику в руки и крикнула на ухо:
– Собаке собачья смерть! Это не человек!
Больше не было времени пилить остальные клетки. Выскочили из курятника и почти столкнулись с бежавшими навстречу людьми в синих комбинезонах. На этот раз всех спасла быстрая реакция Алика. Расправа над тюремщиком обострила все его чувства – он успел нажать гашетку прежде чем те подняли свое оружие. Дорогу преградила куча трупов. Алик и Мики в два счета вытрясли убитых из синих комбинезонов, поснимали автоматы. Алик схватил Мики за плечо и повернул к себе.
– Где ваш начальник?
– Что? – Мики попятился.
– Где людоед, спрашиваю, как к нему пройти?
– Что ты задумал? – крикнула Серафина.
– Мне нечего терять. Не уйду, пока не прикончу людоеда, Алик сказал это таким тоном, что ни у кого не осталось сомнений, как оно будет.
– Ты его не прикончишь. У него охрана, – безжизненным голосом сказал Мики.
– Мое дело. Показывай. И уходите все. Смотри, за нее мне головой отвечаешь! – Алик окинул Серафину таким взглядом, словно прощался с нею навсегда.
– Нет! Нет! Я не уйду! – вскрикнула Серафина и вцепилась в него мертвой хваткой.
– Дураки! Дураки! Двое безумцев – вы друг друга стоите! прошептал Мики.
Но времени на разговоры у них не оставалось. По коридору слышался топот – сюда бежали. Они бросились было вперед, но скоро стало ясно, что бегут как раз навстречу преследователям. И тогда Алик толкнул одну из боковых дверей. Все трое тот час же проскользнули за порог, прикрыв за собой дверь, и слышали, как преследователи с топотом и криками промчались мимо.
Первое, что они почувствовали, переступив порог, был запах жаркого. Оглядевшись, поняли, что попали на кухню. У стены стоял ряд плит – там что-то жарилось и шипело. В большом котле ключом кипела вода. Повернувшись спиной, за разделочным столом работали четверо поваров. Занятые своим делом, они не слышали скрипа двери и не видели незваных гостей.
Перед ними на крюке висела разделанная туша. Один из поваров, широко размахиваясь, рубил мясо, другой обваливал в муке готовые котлеты. Остальные что-то резали разной величины ножами.
Серафина замерла в ужасе – на крюке висело обрубленное и выпотрошенное тело женщины. Одну ее грудь уже отрезали. В теле торчало два ножа – один в оставшейся груди, другой – в ягодице. Серафина перевела смятенный взгляд дальше – неподалеку, на разделочном столе, грудой лежали внутренности несчастной, валялись отрезанные руки и ноги, а над газовой горелкой коптилась на вертеле человеческая голова – лакомое блюдо людоеда.
Из шока всех троих вывел звон упавшей на пол тарелки.
– Руки! – хриплым голосом скомандовал Алик и дал вверх очередь из автомата.
Обрубленное тело сорвалось с перебитого пулей крюка и тяжело упало на пол. Руки у Алика тряслись, и автомат прыгал вверх-вниз. Он, в жизни своей не задавивший и таракана, готов был без колебаний убить этих выродков в человеческом облике, с профессиональной невозмутимостью разделывающих на котлеты себе же подобного.
Повара медленно повернулись – головы их втянулись в плечи.
– Ну, скоро будет готов обед? – срывающимся голосом спросил Алик.
– Скоро, господа, скоро, – поспешно закивал один из них, по виду шеф-повар.
Его большой живот даже затрясся от страха, как блюдо со студнем – видимо, ему не в диковину были свирепые выходки телохранителей босса, и те пришли наказать его за медлительность.
– А ну, попробуй сам свое варево! – приказал Алик, угрожающе тряхнув перед носом шефа дулом автомата.
– Что вы, что вы, все очень вкусно! – тот отщипнул кусочек фарша, сунул в рот и почмокал губами.
– Так подавись же! – Алик вскинул автомат и дал в упор короткую очередь.
Остальные трое дико закричали и бросились кто куда. Серафина никогда не стреляла из автомата и не держала в руках никакого оружия. Она жала гашетку наугад, тогда как Алик бил без промаха. Один из поваров, толстый усатый мужчина, похожий на грузина, убегая, вскочил на стол, оттуда – на духовой шкаф, и тут пуля настигла его. Серафина промазала и не убила его наповал, а только прострелила бедро. Мужчина зашатался, взмахнул руками и со страшным криком рухнул вниз, в котел с кипящей водой. Дикий крик взвился в воздух, сменился хрипом, бульканьем, и все стихло. Мики, поддерживая рукой трясущуюся челюсть, заглянул в котел. Тело повара вертелось в бурлящей ключом воде – мелькали раскинутые руки и ноги, несколько раз всплыло лицо с выпученными, белыми, как у вареной рыбы, глазами и широко зияющей черной ямой рта. Мики в ужасе бросился прочь от котла, словно самого его обварили кипятком.
– Уходите отсюда, уходите! – страшным голосом закричал он, тряся Серафину за плечи. – Ты не видишь разве, он помешался!
Алик стоял в оцепенении посреди кухни, опустив автомат дулом вниз, и лицо его застыло, будто маска, Серафина не могла оторвать от него взгляда. С Аликом происходило что-то страшное. Его черные волосы прямо на глазах подергивались серой дымкой, как будто с потолка ему на голову сыпалась побелка. Серафима невольно закрыла лицо руками, а когда отняла ладони. Алик стоял на том же месте, в той же позе – он и вроде бы не он – и был сед, как лунь.
Серафина с плачем бросилась к нему. Алик встряхнул головой, отгоняя оцепенение и обратился к Мики:
– Укажи дорогу и иди. Не ходите со мной.
– Тогда лучше убей и меня тоже! – отчаянно крикнула Серафина.
Мики молча пошел к двери, держа наизготовку автомат.
Они пробыли в кухне не больше получаса, но в коридоре что-то неуловимо изменилось за это время.
– Смотрите, что это? – вдруг крикнул Мики, указывая вперед.
Здесь, на этом месте, полчаса назад Алик застрелил троих. Их трупы все еще лежали посреди коридора. Впрочем, это были уже не трупы. Мики и Серафина переглянулись в крайнем замешательстве, не в силах объяснить себе, что же произошло здесь за столь которое время. Вместо трупов на полу грудой лежали бесформенные скелеты, словно прошла целая вечность с тех пор, как они здесь упали.
– Смотри-ка, да их кто-то обгрыз! – с невольным ужасом прошептал Мики, почему-то оглядываясь вокруг.
Их сейчас не удивил бы топот преследователей, крики и автоматные очереди. Но все было тихо, и это казалось более чем странным. Серафина окликнула Алика и указала ему на груду костей на полу. Тот едва повернул голову. Застывший взгляд его голубых глаз, ставших совсем прозрачными под сенью седых волос был устремлен куда-то в пространство.
– Куда идти? Показывай, – ровным голосом повторил он.
Мики беспомощно оглядывался.
– Не знаю! Не знаю! Я заблудился!
Коридор тянулся совсем одинаковый и в одну и в другую сторону.
– Идем туда, – Алик ткнул дулом автомата вперед.
Двинулись было, поминутно оглядываясь.
– Да мы отсюда и пришли, вон дверь в курятник, – сказала Серафина.
– Не может быть, – пробормотал Мики.
Дверь в подвал почему-то была распахнута настежь, и оттуда доносился непонятный шум. Мики вдруг споткнулся и едва не упал.
– Еще один скелет, глядите! И еще один, и еще! Черт побери, да что же это?
– Н-не знаю… – Серафине отчего-то стало совсем жутко. Алик смотрел безучастным взглядом.
Из приоткрытой двери «курятника» выскочило вдруг несколько очень странных животных величиной с небольшую собаку. Они быстро двигались навстречу. В полутемном коридоре трудно было разглядеть, что это за звери.
– Крысы! – в ужасе крикнул Мики, когда до них оставалось всего несколько шагов.
Алик вздрогнул, как будто проснувшись, и пригляделся.
– Правда, крысы. Здоровые какие! Отъелись на человечьем мясе, – прошептал он и дал длинную очередь из автомата.
Впереди бежавшая крыса высоко подпрыгнула, пронзительно завизжала и вытянулась на полу. Твари попадали грудой, пища и извиваясь. Алик поднял одну за хвост, тяжелую, как бурдюк с водой. От головы до кончика хвоста в ней был не меньше полутора метров.
– Ну и чудовище! – воскликнул Мики,
Он не мог удержаться и не заглянуть в подвал. То, что он там увидел, заставило его обратиться в паническое бегство.
– Да там таких тварей миллион! – кричал он. – Сожрали всех, кто был в клетках!
Из «курятника» валом валила стая чудовищ. Откуда их сразу взялось столько? Огромные крысы лезли не только из подвала. Какой-то инстинкт выгонял их из отводных труб и вентиляции. Высоко над головой, в вентиляционном люке, что-то зашевелилось, затрещала и выпала наружу решетка, а из черной дыры высунулась длинная усатая морда, поводя круглыми бусинками-глазками. Казалось, в глазах страшного существа светится человеческий разум и звериная злоба одновременно.
В воздухе мелькнуло длинное тело – крыса сделала огромный прыжок сверху и опустилась Мики на загривок, норовя вцепиться зубами в шею. Тот дико закричал, пытаясь сбросить с себя страшного седока. Алик сорвал чудовище с его спины за толстый голый хвост и с размаху ударил о стену. Но из вентиляции выползло другое страшилище, за ним – третье. Целая стая огромных крыс лавиной вытекала из дверей курятника. Отстреливаясь, наши друзья обратились в бегство. Позади слышался шорох множества когтистых лапок, оборачиваясь, они видели за спиной мириады зеленых огней, сверкающих в полутемном коридоре. Поднимая головы, видели те же мерцающие глаза за решетками вентиляционных люков.
Они открывали какие-то двери, пробегали комнаты и коридоры и нигде не встретили ни единой живой души. Люди в панике разбежались перед натиском неведомых доселе животных, расплодившихся на отбросах кошмарного производства. Отчего огромным крысам стало тесно в вентиляционных ходах и подземных коммуникациях? Какие такие неведомые причины заставили их выйти из-под земли и устремиться наружу? Вряд ли наши друзья могли сейчас думать над этим. Они спасались. Они бежали со всех ног.
И настал тот страшный момент, когда все трое оказались в тупике. Не заметив как, они проскочили очередную дверь. Спереди была каменная стена, за спиной – стая голодных тварей с горящими зелеными глазами. Впереди стаи, принюхиваясь к полу, как борзая, идущая по следу, бежала огромная особь, чуть не в два раза больше остальных своих сородичей. Снова, в который уже раз, подступила вплотную костлявая с косой.
– Не успел я… людоеда… – простонал Алик.
И Серафина и Мики удивились, что в этот критический момент он думает не о считанных минутах жизни, оставшихся им, а о скрывшемся от возмездия злодее.
Патроны у Алика кончились, и он взял автомат, как дубину, приготовившись биться врукопашную. Мужественно он не сдавался до последней минуты. Мики трясущимися руками поднял оружие и направил его себе в грудь. Раздался сухой щелчок судьба, увы, не дала ему легкой смерти. Автомат его со стуком упал на пол. Серафина протянула Алику свой автомат, в котором еще оставались патроны.
– Ты самый меткий из нас. Стреляй в вожака.
Алик долго и тщательно прицеливался. Руки у него уже не дрожали, взгляд стал твердым и спокойным. До стаи оставалось не более тридцати шагов.
– Стреляй же, стреляй! – ахнула Серафина.
– Не мешай! – рыкнул Алик.
Грянула серия коротких очередей. Страшный визг, похожий на человеческий вопль, оглушил их. Огромная крыса взвилась в воздух, сделав длинный прыжок вперед, и свалилась всего в двух шагах. Стая замерла на мгновение, потом свернула в боковой коридор и исчезла.
…Как во сне оказались в знакомом великолепном холле. Здесь уже никого не было. Алик бросился к высоким дубовым дверям, круша на своем пути автоматом, как булавой. Резиденция Бармалея опустела. Людоед сбежал.
Вдруг заметили слабое шевеление за тяжелой бархатной портьерой. Алик прыгнул туда и за шкирку вытащил перепуганного насмерть камердинера. Его шитый золотом кафтан сбился набок, волосы стояли дыбом, а глаза вылезли из орбит.
– Где людоед? – Алик едва не вытряхнул из бедняги душу.
Тот издавал нечленораздельный писк и тыкал пальцем куда-то вверх. В ярости Алик взмахнул автоматом, как дубиной. Раздался предсмертный заячий крик – рука праведного судии дрогнула, замерла в воздухе, а потом медленно опустилась.
– Показывай! – хрипло велел он.
Камердинер людоеда мчался впереди быстро, как заяц. Алик, Мики и Серафина едва за ним поспевали. Не заметили, когда и как кончились подземные тоннели, и они оказались на вольном воздухе. На улице стояла глубокая ночь. Серафина огляделась – они только что вышли из дверей кладбищенского кооператива, торгующего венками, гробами и прочими похоронными принадлежностями. Неподалеку в темноте вырисовывалось низкое серое здание крематория. Серафина узнала знакомую местность – они вышли на кладбище. Алик снова схватил лакея за камзол.
– Не убивайте! Ради бога не убивайте! – у бедняги вдруг прорезался голос. – У него есть тайник где-то там, на кладбище!
– Эта сволочь и с говном не расстанется! – с ненавистью сказала Серафина. – В какую сторону идти?
Конечно, это была безумная надежда. Несомненно, людоед давно скрылся. Но какая-то злая сила гнала Алика вперед, и Серафина от него не отставала. Он швырнул прочь дрожавшего от страха лакея, и тот сейчас же скрылся в темноте, Серафина упорно пробиралась за другом по пятам, спотыкаясь и подламывая ноги. Дурное предчувствие больно сжимало ей сердце.
– Остановись, сумасшедший! Не найдешь ты никого! – кричал Мики, прыгая с могилы на могилу.
Вдруг Алик резко остановился, будто наткнувшись на невидимое препятствие. За ним остановились Мики и Серафина. Неподалеку, около одной из свежих могил, копались и что-то делали пять черных фигур. Тут же стоял длинный черный лимузин – личный «Мерседес» людоеда. Серафина узнала и самого Бармалея – отделившись от своих сообщников, он зачем-то полез в машину.
Тут Алик выдал длинную очередь, уложив наповал занятых работой людей. Бармалей не успел разогнуться – Мики и Серафина бросились к машине и защемили его дверцей. Они уже в четыре руки начали давить людоеда, но подоспел Алик и вырвал у них злодея.
– Подождите! Подождите! – задыхаясь, проговорил он. Легко хотите его избавить!
– Что с тобой случилось, Алик? – со страхом спросила Серафина.
– Что случилось? Ты спрашиваешь, что случилось! – сдавленным шепотом крикнул Алик. – Его будем судить!
– Где ты видел у нас такой суд, который его осудит? закричала Серафина.
– Судить его будем мы сами!
Алик легко, будто пушинку, поднял увесистого Бармалея и потащил его к одной из могил, на которой возвышался массивный чугунный крест. Людоед упирался, хрипя и изрыгая пену, но в Алика словно бес вселился.
– Что ты хочешь с ним делать? – в страхе спрашивала Серафина, бегая вокруг.
– Ну-ка, помоги, – Алик оторвал от рубашки людоеда несколько полос и прикрутил ими его к кресту.
– Что же с ним сделать? Какую казнь придумать? – стоя перед распятым подсудимым, шептал он.
– Пусти ему пулю в лоб, и дело с концом, – спросила Серафина.
– Молчи! Отстань! – огрызнулся Алик и вдруг вздрогнул, сморщился и потянул носом.
Тут и Серафина почувствовала сильный трупный запах из разрытой могилы, откуда торчал поставленный на-попа испачканный землею гроб.
– Ага! – повеселевшим голосом сказал Алик и тряхнул извивающегося Бармалея за ворот. – А ну, признавайся, гад, скольких людей съел?
Бармалей замотал головой, пытаясь сорваться с привязи.
– Ну! – Алик упер дуло автомата ему в брюхо.
– Не… знаю…
– Считай, я подожду!
Раздался громкий характерный звук, и вслед за этим от подсудимого запахло, как от обмаранного младенца.
– Подожди срать, еще не обедал, – усмехнулся Алик. – Так, значит, не знаешь, скольких съел? Ну, ладно, этот будет у тебя последним!
Он подошел к вывернутому из могилы гробу и прикладом сбил крышку. Лавина тошнотворного запаха вырвалась наружу и вмиг заполонила все вокруг. Мики и Серафина отшатнулись, зажав носы. Но Алик словно и не замечал удушающего смрада. С хладнокровием гладиатора он запустил руку в гроб и хотел вытащить тело за ногу. Разложившееся мясо оборвалось, кости рассыпались, и в его руке осталась изгнившая дамская ножка в туфле-лодочке. Туфля сидела плотно, намертво врезавшись в раздутое, висящее лохмотьями, мясо.
– А ну, гад, покажи нам, как ты жрал человечину! – Алик сунул кусок мертвечины в зубы людоеду.
Тот замотал головой, икая и отплевываясь. Жуткий крик прорезал кладбищенскую тишину и оборвался булькающим хрипом – горло людоеда оказалось плотно забитым куском трупного мяса. Нога в туфельке торчала у него изо рта, будто кегля, и чтобы не задохнуться, он вынужден был кусать и глотать. Глаза Бармалея совершенно выскочили из орбит, лицо налилось черной кровью, а тело застыло в мучительной судороге.
– Да он спятил, твой дружок! – не своим голосом закричал Мики. – Сейчас сюда прибудет куча милиции!
Людоед сорвался с привязи и покатился с могилы, царапая ногтями землю. Грузное тело дернулось еще несколько раз и затихло, лицо застыло в немыслимой гримасе с торчащей изо рта ужасной ногой, на которой все еще чудом держалась туфля – лодочка.
…Алик стоял, опустив голову и бессильно уронив руки, сам раздавленный этой своей последней вспышкой зверства. Серафина сделала было шаг в его сторону, но он быстро отступил назад, словно боясь, что она об несо испачкается.
– Вы долго еще будете здесь торчать? – Мики разразился матерными ругательствами.
Алик молча нагнулся и поднял с земли свой автомат. Мики невольно попятился.
– Что он надумал, проклятый маньяк?
– Отвернитесь, – тихо попросил Алик.
– Что? – крикнул Мики.
– Отвернитесь!
Что-то такое было в его голосе, что и Мики, и Серафина безропотно повиновались. И почти тот час же услышали резкую короткую очередь. Серафина рванулась, но Мики крепко держал ее за руку. Алик выстрелил точно в сердце, и кровь из широкой рваной раны ручьем заливала его рубашку. Вырвавшись от державшего ее Мики, Серафина одним прыжком оказалась около своего друга – лишь затем, чтобы услышать последнее «прости».
Трудно сказать, сколько длилась немая сцена над кучей окровавленных тел. Из-за туч вышла луна и осветила леденящую душу картину, при виде которой содрогнулся бы и мертвый. Молчание нарушил Мики.
– Это лучшее, что он мог сделать…
С титулом переводя дух, Серафина подняла голову и жестко бросила ему в лицо:
– На твоем месте я сделала бы то же самое!
Мики отшатнулся, словно его ударили. Серафина осторожно закрыла мертвому другу глаза и поцеловала в лоб. Потом куда-то потащила его за плечи.
– Что ты еще задумала? – чуть не плача, спросил Мики.
– Не оставлять же его здесь, вам на съедение. Не допущу, чтобы тело моего лучшего друга завтра оказалось в консервной банке!
– Да куда же мы с мертвецом? – закричал Мики.
– А вот туда. Похороним его здесь, в лесочке.
Все было кончено. Серафина молча и не спеша разравнивала землю под стройной молодой елочкой. Лицо ее было спокойно и непроницаемо. Мики возился у багажника «Мерседеса», торопливо засовывая туда какие-то вещи.
– Смотри, – показывая на увесистый узел, срывающимся голосом проговорил он, – нам хватит этого до конца жизни.
– А! – безразлично отозвалась Серафина.
Взгляд ее был устремлен на свежий холмик земли под елочкой. Она принялась зачем-то посыпать его прошлогодней хвоей и, казалось, вся отдалась этому занятию.
– Мики, расскажи мне все, – вдруг попросила она.
Мики выпрямился, помолчал некоторое время и, наконец, выдавил из себя:
– Там, среди тех, что были с Бармалеем, валяется мой тесть…
– Ага, – кивнула Серафина. – Можешь не продолжать.
Мики рад был замолчать. Он торопливо собрал с земли кирки и лопаты, которыми копали могилу для Алика.
– Я мигом. Брошу только все это в речку. Уедем с тобой далеко-далеко… – он наклонился, чтобы поцеловать Серафину, но та вдруг резко отшатнулась.
От Мики пахло французским одеколоном, тем же, что и от людоеда.
Она закрылась руками и сказала:
– Иди.
…Мики отсутствовал не более пяти минут. Возвратившись, он не нашел Серафины на прежнем месте. Забыв о том, что уже светает и пора уходить отсюда, он бегал по лесу, звал, кричал, но все без толку.
Серафина исчезла.
…Измученный и усталый, Мики присел на берегу реки. Невольно взгляд его упал на воду – и вдруг страшная догадка обожгла его. Долго – долго, пока совсем не рассвело, смотрел он на бушующие в этом месте крутые водовороты.
– Ах, Симка, Симка, что же ты наделала! – горестно шептал он.
Потом, внезапно очнувшись, заторопился. Сел в машину и выехал на трассу.
– Ах, что же ты наделала, Серафина! Что же ты наделала! бормотал он, низко наклоняясь к рулю, и по щекам его катились слезы.
Мики не поехал сразу домой. Зачем-то отправился на работу. Оставив «Мерседес» на стоянке, вошел в гараж. Он очень удивился – обычно в это время все машины со вчерашним грузом должны уже выйти на линию. Но фургоны почему-то стояли без дела, шоферы, сгрудившись в кучки, курили и переругивались.
Мики пошел в диспетчерскую. Диспетчера отчего-то тоже не было на месте.
Мики обвел взглядом помещение и злобно усмехнулся. Дьявольская идея закралась ему в голову. Протянув руку через стеклянное окошко, вытащил пачку путевых листов.
…Готово, поехали! – выходя из диспетчерской Мики помахал над головой пачкой путевок. Шоферы обрадованно загомонили и тут же разобрали листы.
– В Москву? – изумленно протянул один из них.
– И у меня в столицу!
– И у меня.
– А платить за прогон как будут?
– Сказали – оплатят. Ладно, поехали, время не ждет, – Мики усмехнулся. – Да поспешайте, особый заказ для правительства.
– Ого-го! – присвистнул кто-то.
Шоферы мигом уселись за баранки своих фургонов и разъехались по маршрутам. Дождавшись, пока гараж опустеет, Мики хлопнул себя по бокам и громко расхохотался.
– Хорошенький будет подарочек! – пробормотал он.
Усевшись снова за руль «Мерседеса», Мики хотел сразу же выехать на загородную трассу, но тут вспомнил, что все его документы остались дома, да и из одежды нужно кое-что захватить. Он развернулся и поехал к себе. Дорогой, не в силах удерживаться от искушения, то и дело приподнимал сиденье и взвешивал на ладони тяжелый пакет.
Дома жена встретила слезами.
– Дошло до того, что уже дома не ночуешь! Хоть о семье подумай!
Мики отмахнулся, как от назойливой мухи. Мысли его были уже далеко. Он прошел в спальню и торопливо стал выбрасывать из шкафов и ящиков вещи, отбирая самое ценное. Жена стояла за спиной и нудно твердила что-то о будущем ребенке, о том, что ей вредно волноваться. Мики резко обернулся и переспросил:
– Что-что?
– Ребенок у нас будет, вот что! Куда ты собрался? Куда? отчаянно закричала жена.
Крик этот как ножом резанул по сердцу, обуяло вдруг непонятное зло. Развернувшись, он с силой ткнул кулаком в искаженное яростью ненавистное лицо. Молодая женщина вскрикнула и упала.
Перешагивая через жену, как через мешавшую ему ненужную вещь, Мики лихорадочно метался по комнате, собирая все, что казалось ему более или менее ценным. Все нормальные человеческие чувства замерли в нем, остановились – все, кроме одного скорее, скорее!
Увязав вещи в объемистый узел, Мики бросился вон из квартиры. Позади послышался громкий плач, но он не обернулся.
…Через минуту с улицы послышался шум мотора отъезжающего автомобиля…
Часть 4. Под черной маской
Серафина шла и шла, а лес все не кончался. Она брела, потеряв счет времени, ее босые ноги, исколотые до крови, не чувствовали боли. Намеренно углубляясь все дальше в чащу, она мало что видела вокруг себя и, окончательно заблудившись, не пыталась сориентироваться. Нестерпимее всего ей казалось сейчас выйти на открытое место, к людям, и поэтому она бежала в самые дебри, поминутно спотыкаясь и падая.
Неожиданно лес кончился. Уже смеркалось, когда Серафина оказалась на берегу реки. Получалось, что она все время шла в них по течению. Внезапная мысль осенила ее. Ради этого, подумала она, не стоило идти так далеко. Какая здесь широкая, полноводная и спокойная река! Серафина сделала шаг к берегу и остановилась. Нестерпимая усталость навалилась вдруг на плечи, ноги налились свинцом. Она почти упала на землю и в изнеможении прислонилась спиной к дереву. «Вот отдохну… вот только отдохну немного…»
Широкая гладь реки, отсвечивающая багряными отблесками заходящего солнца, манила к себе с неистовой гипнотической силой, но так невыносимо трудно было подняться и сделать этот последний решающий шаг. И Серафина сидела. Она больше не чувствовала ни голода, ни усталости, тело стало словно бы невесомым – отрывается от земли и летит, летит… У нее не возникала мысли встать и вернуться назад домой. Больше для нее не существовало ни дома, ни вообще ничего. После того, что произошло, не было, не имело смысла жить. Вот только встать и сделать этот последний шаг… Ах, как трудно это самое встать…
Темнота обступала Серафину со всех сторон. Тишина вокруг стояла такая, что слышно было, как легко несет свои воды река – как завороженная смотрела Серафина на легкую рябь на поверхности воды.
Внезапно налетевший откуда-то ветерок заставил поежиться. Она очнулась от дремы и глубоко вздохнула –. но тут же поперхнулась, закашлялась, словно вдохнув нашатыря. Сильный аммиачный запах, перемешанный с чем-то невообразимо тошнотворным, достиг ее обоняния, как наждаком ободрал горло. «Что еще такое? Откуда?» Оцепенения разом как не бывало. «Все кончено. Надо решаться!»
Серафина оттолкнулась руками от земли и сделала рывок, желая подняться. Острая боль от израненных ступней отдалась по всему телу.
– Ох-х! – она не сдержала стона.
И вдруг почувствовала противный, липкий, поднимающийся откуда-то из глубин своего существа, страх. «Неужели я боюсь? После всего, что было?» – изумленно спросила себя Серафина.
И тут же пришел ответ на этот вопрос. Из непроницаемой черноты леса появились и стали обступать ее зеленоватые мерцающие огни. Они росли, увеличивались и по мере того, как приближались, распространяли вокруг себя сильный запах аммиака. Отчего-то невидимыми острыми иголочками покалывало все тело. Серафине казалось, что после всего пережитого она ничего больше не испугается. Но она ошиблась. Ее вдруг придавил непомерный ужас, такой, что невозможно было шевельнуться. Зеленые огни выходили из леса двумя полукружиями, обступая Серафину плотным кольцом, а она не имела сил сдвинуться с места. Вот-вот огни коснуться ее. Что тогда будет?
Вдруг огни замерли, остановились и исчезли, словно их никогда не было. Почему-то Серафина повернула голову вправо, как если бы ее окликнули. И увидела – из темноты выступила и приблизилась высокая темная фигура человека и остановилась в двух шагах от нее. Она хотела еще повернуться, чтобы разглядеть незваного гостя получше, но отчего-то болела и шея, и голова, и вообще все тело, как будто ее только что избили палками.
– Что ты здесь делаешь? – негромкий, хрипловатый, словно бы пропущенный через синтезатор голос прозвучал над самым ее ухом.
– Не видишь – сижу, – вяло ответила Серафина.
Страх куда-то исчез вместе с зелеными огнями. Кто это? Насильник, грабитель? Что ж, тем лучше, скорее все кончится.
– Здесь находиться опасно, – голос незнакомца на самом деле напоминал синтезатор.
Неожиданно Серафина разозлилась. Весь ужас последних событий выплеснулся наружу с криком:
– А тебе-то что? Кто ты такой? Шел бы своей дорогой!
Тяжелая шершавая рука легла ей на голову, и разом исчезло возбуждение. Вместо этого из глаз неудержимым потоком хлынули слезы. Отчаянные рыдания вырвали из груди Серафины, она уронила голову на колени и плакала, чувствуя на своей голове руку незнакомца. Он не мешал ей, давая выплакаться. Вдруг она перестала рыдать и, спохватившись, отодвинулась. Слышно было, как гость уселся с нею рядом, чуть позади.
– Расскажи мне, что с тобой случилось. Я вижу, тебе очень плохо…
Синтезированный голос незнакомца внушал Серафине непонятный страх, но несмотря на это, она почему-то почувствовала к нему совершенно необъяснимое доверие. И, сама не ожидая от себя такого, начала рассказывать. Наверно именно сейчас для нее настала такая минута, когда просто необходимо перед кем-то выговориться. Незнакомец слушал ее, не перебивая, лишь иногда у него вырывался непонятный, никак непереводимый возглас, выражающий крайнее изумление и ужас. Серафина рассказывала и удивлялась, что рассказывает это человеку, который неизвестно зачем бродит ночью в лесу и вообще, что здесь делает, непонятно.
Наконец она закончила рассказ и замолчала. Молчал и незнакомец, слышалось только его ровное дыхание.
– Я не удивился, – наконец проговорил он.
– От человека, который шляется в такое время в лесу за двадцать километров от города иного ждать не приходится, холодно парировала Серафина.
– Так ты тоже здесь, – невозмутимо произнес синтетический голос за спиной.
– Мне положено, – не оборачиваясь, бросила Серафина, лишь бы что-нибудь ответить.
Черная фигура поднялась и сделала шаг к воде. Наклонившись, зачерпнула из речки рукой.
– Здесь ты хочешь умереть? Приятно ли тебе будет? – этими словами незнакомец поднес мокрую ладонь прямо под нос Серафине. Та с омерзением отшатнулась.
– Что ты мне суешь, идиот!
– Я тут не при чем. Это ваша река, и вы ее испортили.
Серафину прямо-таки резанули саркастические нотки в его металлическом голосе.
– Да кто ты такой? Да какое тебе дело? Да… – говоря так, она поднялась во весь рост и взглянула в лицо своему гостю…
…И в тот же миг с криком замертво рухнула наземь…
…Серафина медленно приходила в себя. Она лежала с закрытыми глазами, все еще во власти приснившегося ей кошмара. Черная тьма, черный лес, черный человек… Серафина открыла глаза, чтобы поскорее рассеять кошмар. Темнота обступала ее со всех сторон. Это был не сон! Над нею склонился черный человек. Она рванулась, но ее удержала крепкая твердая рука.
– Что тебе надо? Что ты хочешь от меня? – Серафине казалось, что крикнула она на весь лес, но на самом деле только тихо это прошептала.
Черный человек молчал.
– Кто ты такой? Пусти меня!!
– Куда? – и снова Серафине показалось, что в металлическом голосе прозвучала насмешка.
– Домой. Мне домой нужно…
Стараясь не смотреть на смутно обрисовывающееся в темноте черное лицо, она поднялась и боком стала отходить в сторону, норовя скрыться за деревьями. Но ее преследователь, судя по всему, прекрасно видел в темноте. Он не отставал ни на шаг.
– Мне домой нужно. Понимаешь, домой, – у Серафины от страха пересохло горло, и голос стал хриплым и прерывающимся.
– Куда ты бежишь, безумная? Остановись и погляди! – она снова почувствовала на плече жесткую шершавую руку,
Он ее догнал.
Серафина встала, как вкопанная. Лес внезапно кончился, и впереди открылась неровная холмистая пустошь. В нос ударил едкий запах аммиака. «Так это же химическая свалка. Как я могла пройти сквозь ограждение?» – изумилась Серафина. Она невольно попятилась. Израненные босые ступни вдруг нестерпимо защипало. Не зная, куда ступить, как цапля поджимала то одну, то другую ногу. Незнакомец легко поднял ее за талию и поставил на вросший в землю большой валун.
– Не стоит ходить здесь босиком, – спокойно посоветовал он.
Несмотря на безлунную ночь, Серафине хорошо было видно, что делается шагах в пяти от нее. Там, впереди, тускло поблескивала большая маслянистая лужа. Ее ровная, как стекло, поверхность казалась совершенно неподвижной. Но вдруг по зеркальной поверхности лужи пробежала легкая рябь, и в тот же миг на ней вспучился большой радужный пузырь. Лопнул – и разом гулко вздохнуло все блестящее химическое болото.
Побежали в разные стороны круги, лавина удушающих миазмов хлынула в лицо Серафине, она потеряла равновесие, взмахнула руками и упала с валуна. Опомнилась уже в лесу – ее заботливый спутник совал ей в рот большую ароматную пилюлю. Волей-неволей пришлось проглотить угощение – жжение в горле и в желудке сразу утихло.
– Ну знаешь ли… ну знаешь ли… – еле выговорила Серафина.
– Я тут не при чем. Это ваше хозяйство, – так же невозмутимо отвечал незнакомец.
– Мне домой нужно, – уже в который раз повторила она.
– Идем, – сна уловила в голосе спутника явное недовольство.
Серафина уже не чувствовала боли в истерзанных ногах. Она спешила поскорее выбраться из леса на открытое место. Ем казалось, что ее странный провожатый вот-вот бросится на нее сзади и схватит за горло. Она то мечтала поскорей очутиться дома, то жалела, что не успела выполнить свое намерение и броситься в реку. Откуда он узнал, что она этого хотела?
…Уже светало, когда они вышли из леса. Тут Серафина осмелилась получше разглядеть своего попутчика. Боже, что это было за чудовище! Высокий рост я хорошо развитый торс позволяли предположить, что перед нею мужская разновидность какой-то неведомой твари, покрытой сморщенной крокодиловой кожей грязного красновато-бурого оттенка. Это только в темноте он казался совсем черным. Почему-то Серафина первым делом опустила взгляд ниже пояса, но не обнаружила никаких признаков пола. Впрочем, туго обтянутые толстой морщеной кожей мускулы говорили за то, что это мужчина.
Либо дьявол! Потому что всего ужаснее было его лицо. Оно напоминало маску с вытянутым вперед кабаньим рылом – вместо носа и рта зияли рядышком два круглых отверстия, затянутые чем-то похожим на коровью требушину. Глаза – круглые и выпуклые – смотрели пристально и немигающе, без всякого выражения. Макушку венчал круглый убор в виде каски или шлемофона, спереди клювом опускающийся на лоб. И никаких признаков бороды или волос! «Господи, ну и чудовище!» – подумала Серафина и невольно зажмурилась от омерзения.
– Ладно, я пошла, – она осторожно начала высвобождать руку, стиснутую длинными крепкими пальцами урода, и каждую минуту ожидая, что эти пальцы вцепятся ей в шею.
Ей стало совсем не по себе, когда вдруг заметила, что холодные немигающие его глаза пристально рассматривают ее сверху вниз.
Серафину снова начало трясти. Может быть, почувствовав что-то, человек выпустил ее руку. Она опрометью бросилась к шоссе и, оглядываясь, долго видела неподвижно стоящую у кромки леса черную фигуру.
Нагнувшись, Серафина шарила под половиком, куда, уходя, положила запасной ключ, когда соседняя с ее квартирой дверь вдруг распахнулась.
– А-ах! – услышала она за спиной голос соседки. – Как не стыдно только!
Не отвечая, Серафина вытащила ключ и стала отпирать дверь.
– Под утро, и в таком виде! Посмотрела бы Клавдия Семеновна, кого выкормила! А ведь как родную дочку лелеяла…
Серафина захлопнула дверь перед соседкиным носом и долго еще слышала, как та кричала в коридоре:
– А за квартиру-то уже, между прочим, полгода не плочено! Управдом приходил, грозился!..
…Не раздеваясь, Серафина ничком повалилась на диван. Два дня она боялась высунуть нос на улицу. Сидела дома, и ее трясло, как в лихорадке. Стоило зажмурить глаза, как перед мысленным взором, словно в нескончаемой ленте ужасов, проносились жуткие картины недавних событий.
Через день пришел управдом. После короткого, но бурного разговора Серафине приказали выметаться.
– Послушайте, да куда же я пойду? – взмолилась она.
– Не мое дело. Квартира давно уже числится, как пустующая, хозяйка с дочкой умерли. Меня тоже по головке не погладят за то, что здесь разные проходимки живут.
– Да я и есть хозяйка после тети, та самая Серафина Хожиняк, что записана в вашей книге! – вскричала Серафина.
Управдом с жалостью посмотрел на нее, как на больную.
– А где документы, твои, милочка? Почему я должен верить всяким на слово? Вот бумага из милиции – черным по белому. Умерла эта самая Серафина Хожиняк.
Все приготовленные фразы так и остались у нее на кончике языка.
– Документы, милая, документы, – управдом выразительно пощелкал пальцами. – А то быстро в милицию отведу, там разберутся.
Управдом забрал ключи и ушел. Уходя, предупредил:
– До утра. В семь часов приду запирать квартиру.
…Серафина сидела в полном оцепенении. Не было ни мыслей, ни чувств; Куда идти? Обхватив в беспредельном отчаянии голову руками, она упала лицом в подушку. Кажется, она даже задремала, когда сквозь сон что-то донеслось до ее слуха. Вскочила, как подброшенная пружиной. Прислушалась. Кто-то настойчиво пытался открыть входную дверь…
Инстинкт самосохранения оказался сильнее страха. Серафина бросила к окну, рванула на себя раму… Мгновение – и она на подоконнике.
…Чьи-то сильные руки схватили ее за ноги и стащили на пол.
Щелкнули наручники.
– Вот чертова девка! В огне не горит и в воде не тонет, изумленно проговорил один из окруживших ее милиционеров.
– Укоротить ее на одну десятую, чтоб не лезла, куда не след! – с непонятной злобой проговорил рябой милиционер с широким тупым лицом.
Другой, высокий и довольно красивый, с погонами лейтенанта, гневно взглянул на рябого, и тот сразу замолчал.
– А, так вы с теми заодно, – понимающе протянула Серафина и больно получила от лейтенанта по губам.
– Пошла, пошла, – рябой стал невежливо толкать ее в спину.
Для порядка арестованной сунули под нос казенную бумагу:
– Вот ордер на арест.
Еще двое милиционеров конвоировали ее спереди и сзади. В коридоре на шум снова высунулась соседка.
– Забираете? – понимающе кивнула она. – Пора, пора! Докатилась девка без присмотра, дома не ночует, а вчера рваная пришла, как под полком солдат побывала…
Не успела она договорить, как Серафина обернулась и плюнула ей в лицо. Задохнувшись, сплетница откинулась назад, а Серафину вывели на улицу и усадили в черную «Волгу». Двое сели у нее по бокам, двое – впереди. «Волга» рванулась с места и быстро промчалась по оживленным в этот предвечерний час улицам города. Глядя в окошко, Серафина ни о чем не думала, потому что думать не было больше сил. Она сидела, повесив голову, и молчала. Правда, она ожидала, что привезут ее в управление милиции, но почему-то этого не случилось. К ее вящему изумлению машина выехала за город и помчалась по шоссе.
– Куда вы меня везете? – Серафина вертела головой, тщетно пытаясь определить, куда они едут.
– Сиди, сиди, – недружелюбно пробурчал ее охранник.
– Что вы хотите со мной сделать? – в ней вдруг проснулся страх.
– Как говорится, он слишком много знал, – прокомментировал сидящий за рулем и отчего-то засмеялся.
Смех этот арестованной совсем не понравился.
– Может, вы меня убить хотите без суда и следствия?
– Много будешь знать, – скоро состаришься! – равнодушно сказал один из охранников, и зачем-то пребольно ткнул кулаком ей в бок.
У Серафины не осталось сомнений, что везут ее на заклание, а милиционеры, быть может, вовсе и не милиционеры, а переодетые бандиты.
Ехали довольно долго. По часам на руке одного из охранников Серафина видела, что время приближается к семи вечера. Вдруг «Волга» свернула на проселочную дорогу, проехала еще несколько минут и остановилась.
– Вылезай! – скомандовал шофер.
Серафине помогли выбраться. Она огляделась и обмерла от ужаса, увидев ту же самую свалку, жуткие воспоминания о которой все еще не изгладились из ее памяти. При Дневном свете свалка имела вид еще более неприглядный. О грандиозных масштабах ее приходилось только догадываться.
Впереди, насколько хватал глаз, простирались причудливые нагромождения какой-то замысловатой арматуры, высились горы разного химического мусора, окруженные озерками и лужицами разноцветных радужных жидкостей. Неподалеку возвышалась большая куча серовато-белого порошка, подобно вулкану, курившаяся наверху сизым дымком. Ветер дул в противоположную сторону, и поэтому не ощущалось зловония. Но стоило подойти поближе к краю обрыва, на котором остановилась машина, как снизу дохнуло в лицо удушающим смрадом от целого омута похожего на деготь густого вещества. С обрыва свалилось несколько камней и бултыхнулось в середину черного бучала, подняв волну нестерпимой тухлоты, напоминающей смрад разлагающейся мертвечины.
– Фу, ну и ароматец здесь! – зажимая нос, проговорил лейтенант. – Кончайте скорее, да поехали.
Серафина неподвижным взглядом смотрела на рябого, достающего из кобуры пистолет.
– Не могли хоть убить в приличном месте, – укоризненно посетовала она.
– Смотри-ка, ей еще и не все равно, где подыхать! – с еле сдерживаемой злостью сказал рябой и взвел курок.
Странно, но Серафина совсем не испугалась. Она вспомнила, что не так давно сама же этого и хотела. Смерть от пули что может быть легче? Она спокойно смотрела в дуло револьвера и ждала выстрела.
– Отставить! – вдруг прозвучала команда лейтенанта. – Хотите публику собрать? В глотку кляп и с обрыва.
– Живую? – не сдержал восклицания один из милиционеров.
– Шевелитесь, сама потонет.
Один из них подобрал кусок шлаковаты и хотел всунуть пленнице в рот. Серафина отчаянно рванулась, пытаясь уклониться. Вместо того, чтобы закричать или позвать на помощь, обеими руками, скованными наручниками, нанесла сокрушительный удар насильнику в челюсть. Руки ее окрепли от постоянных занятий на турнике. Милиционер издал невнятный хрюкающий звук и откинулся навзничь. Зато еще трое бросились на нее с яростью тигров. Серафину потащили было к обрыву, но тут кто-то самый похотливый остановился и, снова поставив пленницу на ноги, принялся расстегивать пуговицы на ее рубашке.
– Куда спешить? Смотрите, красавица какая. Может, позабавимся чуток?
Все, кроме побитого, который стонал на земле со свернутой челюстью, вопросительно воззрились на главного.
– Валяйте, только побыстрее, – нехотя согласился лейтенант.
– Мало, мало вам убить, еще и надругаться хотите! – задыхаясь от гнева, проговорила Серафина.
– Чего добру пропадать, – невозмутимо сказал рябой и упер дуло револьвера ей в подбородок, а остальные торопливо срывали с нее одежду. Кто-то уже начал расстегивать брюки, когда в прозрачном вечернем воздухе раздался вдруг легкий звук, будто хлестнули хворостиной. Рука с револьвером обломилась у самого локтя и упала на землю. Черный обугленный срез курился сизым дымком. Противно запахло паленым человеческим мясом.
– А-а-а-а-а! – долгий мучительный крик пронесся над болотами, вдребезги разбив хрупкую предвечернюю тишину.
Рябой корчился на земле в судорожных конвульсиях, хрипя и изрыгая пену. Взоры всех, кто стал свидетелем этого ужаса, устремились в одном направлении. Взглянула и Серафина – и зажмурилась. В нескольких шагах от них стоял черный человек, держа на локте замысловатый серебристый обрез – некое подобие короткого трехствольного автомата.
– Оставьте ее! – скрипучий окрик прозвучал, как выстрел.
На фоне багрового вечернего заката человек казался высеченным из черного дерева. Насильники замешкались, тогда человек поднял свой автомат. Из короткого дула в небо вырвался острый зеленоватый луч, начисто срезав верхушку высокой кирпичной трубы химкомбината. Труба переломилась пополам и бесшумно, как в немом кино, канула вниз.
Насильники бросили жертву. Они кинулись к машине. Один из них упал на четвереньки и побежал таким образом впереди всех. Раненый остался лежать в глубоком шоке, уткнувшись лицом в пучок шлакваты. Человек снова поднял оружие – на том месте, где стояла «Волга», взвился столб зеленовато-белого пламени. Машина исчезла.
– Вернитесь. Заберите товарища, – скомандовал человек.
Убегающие, как по команде, остановились. Потом, нелепо пригибаясь и угнув головы вниз, пошли назад, подобрали раненого и понесли к шоссе. Чудовище проводило их долгим взглядом и повернулось к Серафине. Та стояла истуканом и не могла даже прикрыться, потому что руки были скованы наручниками. Ступая мягко и неслышно, чудовище подошло к ней – сердце ее упало куда-то вниз от прикосновения шершавой руки к обнаженному телу. Она помертвела. Страшное лицо отвернулось в сторону – оно старалось не смотреть на обнаженную женщину. Рука его скользнула вниз по груди Серафины – щелкнули и упали наручники. Сорвавшись с места, Серафина бросилась собирать разбросанную одежду и торопливо натягивать на себя. Человек стоял, отвернувшись, не желая смущать ту, которую только что спас. В смятении Серафина путалась, надевала вещи наизнанку, а укрыться от посторонних глаз было негде.
– Зачем ты уходила от меня? Еще немного – и я бы не успел, – черный человек укоризненно покачал головой и повернулся к Серафине – и она поразилась пристальному взгляду его пустых безжизненных глаз.
– Почему… ты их не убил? – шепотом спросила она.
– А ты жаждешь крови? – вопросом на вопрос ответил человек.
– Но кто же ты? – крикнула Серафина. – Почему все время следишь за мной?
– Меня зовут А-о-ки, – свое имя человек выговорил внятно и по складам. – Я не хотел, чтобы ты умерла.
Серафина без сил опустилась на тюк шлакваты.
– О, черт! Хоть бы сдохнуть, что ли! – простонала она.
– Хочешь легко отделаться? – в скрипучем голосе чудовища прозвучало осуждение. – За жизнь нужно бороться.
– Бороться? – гневно вскричала Серафина. – Бороться! Чем? Вот этими двумя голыми руками?
– Только никто не давал тебе права лишать себя жизни, сказал Аоки.
– К черту мою жизнь! Она теперь и гроша ломаного не стоит. Хочешь – бери ее… – эти страшные слова вырвались у нее сгоряча, помимо воли, и дьявол тут же ухватился за них.
– Я беру ее. Иди же ко мне.
Серафина как вздохнула, а выдохнуть так и не смогла. Чудовище крепко схватило ее и потянуло за собой. Она невольно уперлась ногами в землю.
– Что еще? Ты не хозяйка собственному слову? – ей показалось, в голосе страшилища прозвучала насмешка.
Серафина молчала. Она думала. Куда ей идти? Что ее ждет?
Сдохнуть где-нибудь под забором, подобно голодной бездомной собаке? Что за жизнь у нее была в этот последний год врагу не пожелаешь. Так пусть дьявол и берет ее к чертовой матери. Путь, хуже не будет!
– Так ты идешь? Не можем же мы остаться в этой зловонной помойке, – с этими словами Аоки подбросил ногой отрубленную руку с все еще зажатым в ней намертво револьвером и спихнул с обрыва.
Рука с плеском упала на середину омута, и не успела еще погрузиться, как глянцевая поверхность жидкости вдруг всколыхнулась, будто из глубины поднялось громадное тело, и высунулась чудовищная пасть. Мелькнул широкий раздоенный язык, гулко сомкнулись челюсти, выплюнув в воздух черный фонтанчик. Деготь забурлил водоворотом, на мгновение обрисовав очертания длинного и гладкого, как у тюленя, тела. И снова тишина, лишь слышно, как жужжат в прозрачном вечернем воздухе назойливые комары.
– Что это было? Что это было, а? – дрожащим от возбуждения голосом спрашивала Серафина.
– Я хотел задать этот вопрос тебе, – сказал Аоки, не отрывая взгляда от безмятежно спокойного глянцево-черного зеркала.
– Какой-то тюлень или морж, но почему в мазуте? – ахала Серафина.
– Видишь ли, живая материя может приспособиться к любой среде, либо в процессе эволюции появляются новые формы жизни. Насколько я понял, для тебя это тоже новость?
– Новость! Еще какая! – на мгновение Серафина забыла обо всех своих проблемах.
В ней проснулся инстинкт первооткрывателя. Она металась взад-вперед по обрыву, пытаясь проникнуть взглядом сквозь непроницаемую гладь черного озера, а ее спутник невозмутимо продолжал читать лекцию:
– И почва, и атмосфера вашей планеты настолько отравлены, что нет ничего удивительного, в появлении новых форм жизни… как бы это выразиться по-вашему… ага, мутаций…
Поток красноречия Аоки прервал громкий плеск – Серафина швырнула что-то с берега. Снова распахнулась зеркальная гладь омута. Длинное скользкое тело, принадлежащее какому-то неведомому, исполинской величины животному, свиваясь кольцами, струилось из глубины. Раскрывалась пасть – черная, беззубая и такая же бездонная, как само озеро. Стоя на самом краю обрыва, Серафина пыталась разглядеть чудовище.
…Вдруг режущий ухо визг, похожий на усиленный в сотни раз скрежет тормозов, оглушил Серафину. С плеском взметнулась в воздух длинная блестящая струя. Все это молнией сверкнуло в глазах Серафины. Она не успела отшатнуться от края обрыва и не видела, как ее спутник точным движением выхватил оружие. Струя сломалась посередине, обмякла и осела, плеснулась черная жидкость в озере, поглотив длинное змеиное тело. Что-то огромное и тяжелое рухнуло совсем рядом, и Серафина близко-близко от себя увидела чудовищную голову, перерубленную у самого основания, изрыгающую фонтаны черной жидкости. Берег под нею вдруг стал оседать, проваливаться, и в тот же миг сильная рука рванула ее с места. Обширный кусок берега обломился и вместе с головой дракона рухнул вниз, подняв тучи зловонных брызг. Не успел еще стихнуть шум и плеск, как Аоки в гневе набросился на Серафину. Оказалось, он умеет и сердиться.
– Ты серьезно решила свести счеты с жизнью! – возмущенно заскрипел он. – Только не здесь и не на моих глазах! Оно ведь хотело проглотить тебя!
– Хотело, – согласилась Серафина, брезгливо вытирая забрызганное лицо.
Она внимательно взглянула на своего непрошеного спасителя. Погибнуть в пасти гнусного мутанта – фу! Он спас ее от жуткой гибели. Нет, это не дьявол. Это человек! Впрочем, мысль была мимолетной. Серафина поспешно отвернулась, чтобы не смотреть ему в лицо. Правда, она не испытывала страха. В душе все как будто закаменело. Мысленно она уже отрезала себя от цивилизованного мира. Кто этот человек рядом с ней? Мутант или исчадие ада? А быть может, одно из произведений доктора Косицкого? Но какое красивое у него имя, а сам он так безобразен, и как не вяжется одно с другим. Так раздумывала Серафина, шагая вслед за своим спутником по бетонному барьеру, окружающему свалку.
Судя по всему, расстилающееся перед ними огромное пространство прежде представляло собой единый бездонный бункер непомерной глубины, куда в течение многих лет сливали и сбрасывали отходы химического производства. Постепенно образовалось громадное болото, в некотором роде свой особый мир, в корне отличный от привычной живой природы. И почему бы, в самом деле, не предположить, что здесь могла завестись своя жизнь, не похожая на нормальную живую материю. Разве не подтверждение тому похожее на тюленя чудовище, обитающее в омуте зловонной черной жидкости?
В первый раз попала Серафина в это место. Конечно, она слышала о том, что где-то за чертой города есть грандиозная свалка, но что здесь такой величины зловонное болото, она и не подозревала.
– Наверно, оно нам весь город отравило, – вслух сказала Серафина.
– Несомненно, – скрипуче подтвердил ее спутник. – Вы неуклонно шагаете к гибели. Через небольшое совсем время вся ваша планета будет представлять собой такую вот чудовищную свалку, а сами вы превратитесь в продукт ее, синтетическую материю…
Сколько раз уже Серафину больно задевали такие вот нотки превосходства в его голосе. Сколько раз ей хотелось возразить, но подходящих слов не находилось, ибо все, что бы она не сказала, было бы уклонением от истины. Ибо все, что говорил ее странный спутник, являлось истинной правдой, тонко подмеченной свежим взглядом человека со стороны. И уж кто-кто, а она сама лучше других знала обо всем, и не раз проклинала от души общество и все его порядки. Разница была лишь в том, что сама-то она считала себя вправе так говорить, но вовсе не признавала такого права за чужаком.
…Солнце тем временем садилось. Серафина и ее спутник торопились поскорее миновать это жуткое место,
– До захода солнца нам желательно выйти к лесу, – пристально глядя на опускающийся за горизонт оранжево-красный диск, сказал Аоки.
– Не успеем, – покачала головой Серафина.
– С заходом солнца здесь начинают твориться странные вещи, – говорил между тем Аоки. – Вы никогда не считали, сколько людей исчезло бесследно из вашего города?
– Вряд ли милиция этим занимается, у нее есть дела поважнее, – саркастически усмехнулась Серафина.
– Так вот, каждую ночь отсюда выходят на охоту люди, которые на вас совсем не похожи. Они ходят так же, как и мы, на двух ногах, но вместо рук у них длинные щупальца с присосками на концах. Их сопровождают зеленые огни, что-то похожее на электрические разряды. Эти существа являются носителями неизвестной нам энергии, которую они высасывают из вас.
– И что же они делают с нами, то есть с людьми? – с ужасом спросила Серафина.
– Мы думаем, вы служите для них пищей и источником энергии. Взгляни-ка сюда, – Аоки показывал куда-то вниз, на обильные россыпи серовато-зеленого порошка.
– Ox! – у Серафины похолодело внутри.
Полузасыпанный химической отравой, из кучи мусора торчал человеческий скелет…
…Солнце село, а Серафина и ее спутник едва успели пройти половину пути. Серафина не предполагала даже, что свалка такая огромная и, чтобы обойти ее, не хватит почти полутора часов. Но факт остается фактом – лес едва показался, и по самым скромным подсчетам, до него оставалось не менее пяти километров. По хорошей дороге и энергичным шагом это расстояние можно покрыть за полчаса, но бетонный настил вдруг кончился, и дальше началась поросшая сорняками пустошь.
Идти стало невыносимо тяжело. То и дело дорогу пересекали рвы и колдобины, под ноги назойливо попадались обломки какой-то арматуры. Здесь валялось столько металлолома, что хватило бы на целый металлургический завод. Если бы не кошачий глаз Аоки, Серафина давно бы провалилась в яму и сломала себе шею или утонула в одной из многочисленных луж. Земля отчего-то стала липкая и вязкая, как деготь, а из луж, когда они проходили мимо, поднимались и лопались обильные пузыри, наполненные зловонием. Серафина чуть не задохнулась от запаха аммиака и почувствовала, как противно закружилась голова. «А ведь тут и угореть недолго,» – мелькнула тревожная мысль.
Занятая изучением почвы под ногами, и стараясь не попасть в тухлую лужу на пути, она не заметила внезапно появившихся зеленых огней.
– Смотри, вот они, – Аоки показывал вперед. – Не стоит с ними встречаться, лучше обойдем.
И они свернули вправо. И – о, ужас! – огни тоже передвинулись вправо. Взяли немного влево – и огни тоже поползли влево.
– Да они нас преследуют! – невольно вырвался у Серафины испуганный возглас.
Она не заметила, как прижалась спиной к шершавой коже Аоки. Мускулистая рука крепко обхватила ее за плечи и прижала к груди. Серафина невольно поежилась. Но ее спутник был тут, рядом, и у него было собственное имя, делавшее его человеком, а то, что приближалось к ним в виде зеленых перламутровых огней, было нечто, не имевшее названия, и от этого оно казалось еще страшнее… Она не обратила внимание, что огни снова растянулись полукругом и стараются обойти их со всех сторон. Отступление еще не отрезано, представлялась пока возможность спастись бегством по тому же пути, каким пришли сюда. Но это означало сделать круг по всему городу, чтобы снова выйти к лесу. Как Аоки пройти по городу, не привлекая ничьего внимания. А где гарантия того, что зеленые огни не бросятся за ними в погоню или не выйдет на охоту еще кто-нибудь из обитателей свалки?
– Я за себя не боюсь, мне они ничего не сделают… но ты… ты… – услышала над собой Серафина задыхающийся голос Аоки.
– Ничего, пробьемся, – бодро сказала она, хотя ей совсем не было ясно, каким образом они будут пробиваться.
Но страха не было. Страх остался далеко позади, в той ее прежней жизни. Постоянная опасность, вместо того, чтобы сломать, закалила ее. Она начисто лишилась этого иной раз и необходимого чувства, вот и шла так смело, как на прогулке.
– Держи, – Аоки вложил ей в руки свое оружие.
– А ты? – заикнулась было Серафина.
Но в его руках непонятно откуда появился тяжелый автомат с широким раструбом вместо ствола.
Зеленые огни сомкнули свое кольцо. Серафина почувствовала сильный аммиачный запах и боль и колотье во всем теле. Но это только разозлило ее. Найдя пальцем курок, она пустила длинный зеленый луч. В тех местах, где мерцали огни, вспыхивали теперь похожие на электрические яркие вспышки. Вспышка – огонек исчезает, вспышка – исчезает…
– Что же ты не стреляешь? – крикнула она своему спутнику.
Аоки положил руку на ствол автомата.
– Если можно обойтись без этого оружия – обойдемся.
И снова, в который уже раз, у Серафины мелькнула мысль: «Это человек. Не дьявол, не исчадие ада – человек», на чем основана эта ее мысль, она не знала, но в душе росла и крепла твердая уверенность: «Это человек!» И от этого исчезали все страхи и опасения, которые она к этому человеку раньше питала.
Вдруг Серафина почувствовала острую боль в боку и едва не задохнулась от ударившего в нос сильного аммиачного запаха. Резко обернувшись, увидела в двух шагах от себя вынырнувшую из темноты высокую согнутую фигуру, похожую на человека, с вытянутыми вперед щупальцами. Зеленый огонь горел на голове существа, освещая мертвенно-бледным светом нечеловечески-жуткое лицо с присоской вместо рта. Щупальца тянулись к ней, готовые вот-вот схватить.
Серафина направила луч в зеленый фонарь на голове существа. Страшилище изогнулось в дугу, широко раскрылся рот-присоска – и в тот же миг темноту прорезала ослепительная вспышка, как будто бы лопнула разом сотня шаровых молний. Это было подобно высоковольтному разряду. Если бы основной удар не пришелся в спину Аоки, это было бы последним приключением Серафины.
На этот раз их только швырнуло ничком на землю, и Серафина совершенно случайно оказалась внизу. Это и спасло ее от щупалец другого такого же существа. Оно обхватило Аоки, присосалось к нему широким мясистым ртом… Он с омерзением сорвал с себя чудовище и швырнул прочь. Оглушенная Серафина не почувствовала, как Аоки взял у нее оружие. Пока она стояла и мотала головой, зеленые огни отступили.
– Что с тобой? Ты не ранена? – близко от себя Серафина увидела черное, вытянутое вперед лицо.
– Н-нет… Все в порядке, – она повертела головой, словно проверяя, крепко ли она сидит на своем месте.
– Ну-ка, вперед, пока путь свободен. Осталось совсем немного, – ободряюще сказал Аоки.
– Почему ты не стрелял? – возмутилась Серафина. – Из-за тебя мы оба едва не погибли! Больно он тебя прокусил?
– Он меня не прокусил. Я боялся за тебя…
– Это все твоя глупая жалость! – забывшись, Серафина отчитывала своего спутника совсем как обычного земного человека.
Аоки помолчал некоторое время.
– Это очень страшное оружие. Воспользуемся им, когда не останется иного выхода. Пока не нужно, – тихо проскрипел он.
…Серафина даже не увидела, а скорее почувствовала, что вокруг них началось какое-то странное движение. Казалось, усилились запахи – волна их накатывала за волной. В небо поднимались огромные черные тени, земля под ногами опасно пружинила. Болото становилось все непроходимее. То и дело Серафина попадала обеими ногами в зловонные лужи, ноги до самых колен нестерпимо щипало и саднило. Кое-где Аоки приходилось переносить ее на руках, иначе бы она увязла по пояс.
Лес вырос впереди темной непроницаемой стеной. Оставалось еще немного – и они у цели…
Вдруг под ногами ухнуло и вздулось пузырем болото. Серафина едва успела вцепиться в своего спутника, иначе ее отбросило бы в сторону. Они упали вместе, и это снова спасло Серафину. Черная громадина поднялась перед ними из тени и мусора. Огромное, как сказочный огнедышащий дракон, оно надвигалось горой, испуская голубоватые мерцающие огни, подобные электрическим разрядам. Острый луч, не переставая, рассекал темноту, Земля колебалась под ногами, превратившись в дрыгву и грозила вот-вот разверзнуться пропастью. И справа, и слева, и впереди, и позади – поднимались чудовищные тени.
– Аоки, мы не отобьемся! – отчаянно крикнула Серафина. Они сожрут нас!
Тонкий луч перерезал пополам широкую пасть, усаженную. как борона, несколькими рядами острых зубов. Отлетела в сторону, и потрескивая, дымилась, когтистая лапа, величиною с ногу слона. Рев, свист, плеск, чавканье тины – все эти звуки смешались в невообразимую свирепую какофонию. И вдруг громкий мучительный крик пробился сквозь адский шум – где-то там, на краю болота, чудовища терзали человека.
Аоки в замешательстве то поднимал, то опускал автомат. Почему-то он не решался пустить оружие в ход.
– Стреляй же, Аоки, стреляй! – дико закричала Серафина поняв вдруг почему он медлит.
– Я разрешаю тебе стрелять! Как жительница этой планеты разрешаю и приказываю!
– Ты же, ты же погибнешь! – словно что-то оборвалось в синтезаторе, раздался долгий судорожный всхлип.
– Черт со мной! Уничтожь это дьявольское гнездо! Стреляй, или я плюну тебе в рожу!
Наконец решившись, Аоки поднял автомат. Из широкого раструба ствола вырвался мощный столб жидкого огня – и разом вспыхнуло болото. Высокие языки пламени рванулись в небо, осветив все вокруг. Низкий монотонный гул покрыл адскую какофонию. Корчились в огне обитатели болота. Нестерпимый жар обдал с ног до головы Серафину, тошнотворный запах гари перехватил горло. Голову сдавило, как в тисках. Хватая открытым ртом воздух, она пыталась защитить лицо от палящего дыхания огня,
Пламя поднималось высокие столбом, быстро захватывая все новые и новые участки. Спасаясь от огня, черные тени ползли по направлению к городу.
– Отрежь им выход в город!.. Скорее… – теряя сознание, прохрипела Серафина:
А потом поплыл вокруг горячий багровый туман, сознание помутилось, и все исчезло, провалилось в небытие.
Нет, и на этот раз смерть отступила. Серафина медленно приходила в себя. Не было больше огня и нестерпимого жара. Легкая ночная прохлада обвевала измученное разгоряченное тело. Так хорошо было лежать, чувствуя на лице прикосновение чего-то приятно-влажного. Серафина пошевелилась и нащупала знакомую шершавую руку.
– Серафина! Серафина! Очнись же! Очнись, моя любимая! эта шершавая рука гладила ей лоб, щеки, волосы…
– Открой глаза! Не умирай, пожалуйста, не оставляй меня!
Не в силах шевельнуться, сквозь полуопущенные ресницы, смотрела Серафина на склонившуюся над ней черную фигуру. Она не могла вздохнуть, не могла моргнуть… В ушах ее звучало.
– Любимая… Любимая моя…
И тут слуха ее достигло сдавленное рыдание – он плакал.
– Аоки… Аоки, – еле слышно позвала она.
Громче говорить она не могла. Горло мучительно саднило, словно ошпаренное крутым кипятком.
– Не умирай, слышишь, не умирай! Осталось совсем немного, – прерывающийся голос хрипел ей в самое ухо, жесткие пальцы крепко сжимали ее руки, причиняя боль.
– Я не… Умираю… А как там? – просипела Серафина.
– Там все горит. Нам нужно уходить отсюда…
– Нужно… – Серафина была с этим вполне согласна.
В противном случае приедет милиция и схватит их как поджигателей. Аоки посадят в клетку и будут показывать, как редкую диковину, а ее снова опознают, и уж какую придумают казнь, одному богу ведомо. Эта мысль заставила ее поспешно подняться и сесть, ощупывая беспорядочно висящие на себе жалкие лохмотья одежды. Так значит, он вынес ее из огня… И он любит ее… От этой мысли Серафина невольно содрогнулась. Но в то же время в душе ее, независимо от нее самой, росло безграничное уважение к этому безобразному, но, судя по его поступкам, доброму и благородному человеку.
Опустившись перед ней на колени, он протягивал еще одну прозрачную пилюлю. Отвернувшись и стараясь не смотреть ему в лицо, Серафина взяла предложенную таблетку.
– Все равно на допинге далеко не уедешь, – с сомнением проговорила она.
– Это не допинг. Это синтезированный витаминный препарат для поддержания жизнедеятельности организма в экстремальных условиях. Слабые вы, люди Земли, – добавил Аоки, но даже в его скрипучем голосе прозвучала невыразимая нежность.
– Ну, это еще посмотрим, – пробормотала Серафина и поспешила встать, лишь бы поскорее прекратить эти тяжелые для нее объяснения.
С каждой минутой она чувствовала себя все неуютнее, и вовсе не от присутствия рядом своего спутника. Наоборот, сейчас она была уверена, что теперь это единственный ее друг, на которого можно положиться. Пусть он безобразен так что ж! Исчезли страх и отвращение, которые она питала к нему раньше. От проглоченной таблетки утихли боль и жжение в горле, но ноту руки и даже лицо нестерпимо чесались и зудели. На ноги невозможно было наступить, так болели ступни. Она заковыляла, прихрамывая, но скоро остановилась.
– Ох, не могу! Вся в какой-то дряни. Мне помыться нужно.
– Помыться в грязной воде? Ты отравишься, – сказал Аоки.
– Я уже почти отравилась, – с трудом борясь с приступами тошноты, сквозь зубы простонала Серафина. – Где-то здесь должна быть вода… мне пить хочется…
– Экие вы странные существа, – в голосе Аоки явственно прозвучало недовольство.
Опять он начинает в том же тоне! В каждой фразе сквозит возмутительное пренебрежение существа высшего порядка к грешным жителям такой же грешной старушки-Земли. От усталости, от боли, или отчего-то другого, Серафина внезапно разозлилась.
– Не хватит ли? До каких пор выслушивать все это? Вы такие, вы сякие, вы плохие, и пить вам хочется, и есть вам хочется – и по нужде, представь себе, тоже хочется. Да, хочется, потому что мы люди, а не роботы в крокодиловой шкуре!
– Я хочу лишь сказать, что вы настолько отравили все вокруг, что скоро придется и вам самим надеть скафандры. А вода там. Только скорее…
Но Серафина уже не слушала его высказываний. Она почти пробежала еще несколько шагов и выскочила на берег. Лес снова кончился. Река здесь делала замысловатую петлю, образовывая довольно широкое озеро, перегороженное плотиной, на другом берегу которого раскинулся грандиозный химкомбинат. Весь он был виден, как на ладони в свете багрового зарева, поднимающегося из-за леса. От плотины отводилось несколько широких труб, через которые сбрасывались излишки воды из озера. Аоки прав, вода здесь оставляет желать лучшего, но выбирать не из чего, – подумала Серафина.
– Отвернись пожалуйста, – спохватившись, попросила она. Аоки начал было говорить что-то, но Серафина уже сбросила одежду. Вода почему-то отдавала хлоркой, но Серафине она сейчас показалась райским бальзамом. Как хорошо было стоять, закрыв глаза, под прохладными струями…
В себя ее привел пронзительный вой пожарной сирены. Она выскочила на сухое место и замерла. Аоки смотрел на нее не отрываясь, и во всей его позе чувствовалось страшное напряжение. Багровый свет заливал его с ног до головы, и от этого казалось, что сам дьявол поднялся из преисподней и любуется, как гибнет мир во мраке и хаосе. Серафину до самых глубин души ужаснул его взгляд – все такой же пустой и безжизненный, словно перед нею не человек, а мертвец или робот. Все ее существо отказывалось мириться с внезапно кольнувшей вдруг жуткой догадкой…
Аоки медленно, с усилием, отвел взгляд и отвернулся. Серафина поспешно натянула на мокрое тело одежду. Как она могла! Как могла так позорно забыться! Она готова была поклясться, что вот именно сейчас он увидел в ней женщину.
Длинный сверхскоростной снаряд мчался, рассекая стратосферу. Серафина, съежившись, сидела в глубоком кресле и героическими усилиями воли боролась с беспрерывно накатывающими приступами тошноты. Все тело мучительно ломило и вздрагивало в ознобе, ноги и руки покрылись красноватой сыпью, похожей на крапивницу. «Отравилась! Ах, как не вовремя…» – билась в голове одна – единственная мысль. Чтобы как-то отвлечься от неприятных ощущений, она попросила:
– Аоки, расскажи, кто ты? Я ведь даже не знаю, куда мы так быстро летим.
– Не бойся, с тобой больше ничего плохого не случится, сказал Аоки.
Серафина развернулась, будто еж. Значит, он не хочет с нею и разговаривать по-человечески. Больше всего невыносима была ей мысль, что это крокодилоподобное чудище считает ее в какой-то мере ниже себя. Она это почувствовала еще тогда, когда разговаривала с ним в лесу, и он заявил, что ничему не удивляется. Как будто он считал всех людей Земли стоящими на низшей ступени развития, каннибалами, которые без зазрения совести поедают себе подобных. А может быть, и она сама понадобилась ему в качестве подопытного экземпляра, чтобы, покопавшись в ней, разобраться, как они, каннибалы, устроены и почему не подавятся, поедая друг друга.
– Ты ошибаешься, – спокойно проговорил Аоки.
Серафина так и подпрыгнула в кресле.
– Это не честно забираться в чужие мысли, как в собственный карман! – нервно бросила она.
– Прости пожалуйста, я не хотел, – сказал Аоки. – Но ты так бурно сердишься за моей спиной, что у меня колики в затылке. Я хотел поговорить обо всем с тобой после, но раз ты так нетерпелива, то слушай.
И он начал рассказывать. Забыв о своих страданиях, Серафима слушала, как прекрасную сказку. Необыкновенные картины чужой жизни разворачивались перед ее мысленным взором, словно мелькали разноцветные слайды.
…Большая голубая планета, почти вся покрытая водой лишь кое-где выступают из хрустально-прозрачной воды небольшие клочки коричневой суши. В ослепительно голубом небе сияют несколько ярких радужных светил, дающих планете необходимое количество тепла и света. Вечная арка многоцветной радуги перекинулась от горизонта до горизонта. Здесь всегда равномерная прохлада, и люди не знают, что такое бури и циклоны.
Города поднимаются прямо из воды, из дверей жилища можно ступить на середину канала – вся планета подобна итальянской Венеции. Голубые воды рассекают быстроходные катера всех форм и размеров, магистралями для которых служат широкие каналы. В воздухе реют летательные аппараты, очень напоминающие стрекоз – то взмывают высоко вверх, то пикируют низко над водой. Это любимый спорт и развлечение молодежи. Плавание, гонки на воде, полеты в воздухе – не перечесть удовольствий, которыми богат отдых на воде. Жизнь земноводных людей проходит равномерно под водой и на суше.
Под водой расположены грандиозные заводы и фабрики, которые обслуживают плавучие роботы, там кипит такая же жизнь, как и на поверхности. Говорят, когда-то давно суши на планете было гораздо больше, чем воды. Постепенно происходило поглощение суши водой, и людям волей-неволей приходилось адаптироваться к новым условиям существования. Полагают, что скоро суша совсем исчезнет, и люди будут вынуждены окончательно переселиться на дно.
…Слушая рассказ Аоки, Серафина думала о том, насколько не соответствует облик этого человека, его неприятный, режущий ухо голос и те простые слова, которые он находит, чтобы рассказать обо всем с доступными для нее подробностями. Что-то странное, какая-то неувязка была между рассказом Аоки и его обликом. Однако, пылающая жаром голова плохо соображала, и Серафина как ни старалась, никак не могла ухватить какую-то очень важную мысль.
Между тем, Аоки рассказывал, как он в составе экспедиции из десяти человек долгое время бороздили космическое пространство. Есть у них такие люди – их называют «аянти» звездные скитальцы. У них нет семей, друзей и любимых на родной планете. Их призвание – космос. И они бесконечно бороздят звездные моря, лишь изредка возвращаясь на родную планету, где их давно уже никто не ждет.
– Значит, ты хочешь забрать меня с собой? – затаив дыхание, спросила Серафина.
Аоки повернулся к ней и сказал:
– Наша экспедиция погибла, попав в притяжение сверхтяжелой звезды.
– Так значит, ты уже не вернешься домой? – с ужасом перебила Серафина.
– Домой… Где теперь мой дом! – Аоки сделал неопределенный жест рукой.
– Но куда же мы летим? – удивилась Серафина.
– К друзьям.
Перед глазами Серафины все вертелось, в голове скакали обрывочные мысли. Голубая планета, кругом вода, красивые люди, резвящиеся на волнах… Потом перед нею встала собственная несчастная планета, отравленная химией и радиацией, засыпанная мусором. Как сказал Аоки, скоро всем нам придется одеть скафандры, либо выродиться и превратиться в мутантов…
Стоп! Скафандр! Серафина вздрогнула от пришедшей в голову неожиданно простой и ясной, все объясняющей мысли. Конечно же, скафандр! Можно было догадаться и раньше… если бы знать… если бы знать… Как может земноводный человек дышать отравленным воздухом Земли?!
– Верно догадалась! – Аоки усмехнулся негромким булькающим смешком и положил руку Серафине на плечо.
Она смотрела на него, не отрываясь, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь толстую сморщенную кожу. Что там, под ней? Кто он? Голова у Серафины снова закружилась, стала клониться на грудь.
– Потерпи, слышишь, немного осталось! – кричал ей в ухо Аоки и бешено жал на рычаг управления.
Чтобы отвлечь ее, он снова начал рассказывать, как звездолет повредил локатор у орбиты Земли, столкнувшись с метеоритом, и пока занимались починкой, решили краешком глаза заглянуть в чужую цивилизацию.
Но Серафина уже не слышала. Дальше для нее все происходило, как во сне.
Сначала впереди замаячил темный силуэт, постепенно принявший очертания грандиозного спиралодиска. Их вместе с летательным аппаратом втянуло в зияющее черное жерло. Потом Серафина чувствовала, как ее вытаскивают наружу. С трудом открывая воспаленные глаза, видела Аоки, который нес ее куда-то на руках. И вдруг ее с ног до головы залила серебристо-белая сверкающая струя – она чуть не захлебнулась. По всему телу побежал легкий щекочущий холодок, доставая, казалось, до самых внутренностей. Не успела Серафина отдышаться, как оказалась в гладкой полукруглой комнате, поддерживаемая под локти все тем же Аоки. Гнусные лохмотья, прикрывающие тело, исчезли без следа, ссадины и царапины перестали мучительно саднить. На плечи ее оказалось наброшенным широкое полупрозрачное сари, она запахнулась в него, как в халат.
На глазах у изумленной Серафины Аоки отвинтил уродливую голову и швырнул ее на пол. Рука его скользнула сверху вниз по невидимой молнии – и грубая крокодиловая кожа распахнулась…
Серафина ожидала увидеть все что угодно, любое земноводное, но появившийся перед нею человек поразил ее как раз тем, что он был именно человек. Перед нею стоял еще очень молодой мужчина, красивый той прозрачно-смуглой восточной красотой, которая особенно бросается в глаза в людях со светлой кожей. Его всклокоченные темные волосы в беспорядке падали на лоб, большие продолговатые глаза пушились густыми короткими ресницами. Слегка выступающие скулы, короткий нос, красиво очерченный рот с пухлыми чувственными губами – такой тип лица можно встретить лишь у людей восточной национальности. Он походил на туркмена или узбека, хотя и не принадлежал к этим нациям.
– Что так смотришь? Не узнаешь? – голос его, мягкий и слегка хрипловатый, больше не походил на скрип синтезатора.
Тут острая боль снова пронзила Серафину от ступней до головы, снова затошнило. Увы, болезнь прогрессировала. Прогулка босиком по химическому болоту не прошла бесследно.
И вдруг из невидимого динамика сверху раздался резкий голос, окликнувший их на непонятном языке. Словно подстегнутый, Аоки бросился к Серафине и успел подхватить ее на руки, когда она уже почти теряла сознание. Уже проваливаясь в небытие, слышала горячий шепот у своего лица:
– Любимая. Любимая моя…
Потом, как в калейдоскопе, замелькали другие лица, они склонялись над нею и встревоженно о чем-то переговаривались. Серафине стало вдруг легко и спокойно, все проблемы куда-то отступили, и будто бы легкая ладья понесла ее, покачивая на волнах…
Геннадий Климов
Дважды рожденный
Ш. О. Косугин, А. В. Омонов
Игра стоит свеч