Приключения, Фантастика № 1 (2001)

Непи и Венэля обошли кругом Земляной Холм, чтобы убедиться, что кроме них возле него и на нем никого больше нет, и лишь после этого легли в одну из многочисленных выемок, покрывавших склоны. Сегодня была их очередь, и это мягкое ложе любви принадлежало безраздельно им одним.

– Как мягко, – вздохнула Венэля, раскидывая руки.

– Ты каждый раз говоришь это.

– А что мне еще сказать, если всю жизнь приходится спать на камнях? Если в целом Мире только здесь можно ощутить это блаженство – мягкость?

Непи не ответил, снял через голову одежду и аккуратно расстелил ее на дне выемки. Потом взял Венэлю за руку и потянул к себе. Девушка села, тихо засмеялась, вскинула вверх руки. Мгновенье, шорох, и ее балахон, как две капли воды похожий на балахон Непи, лег на дно.

Погас свет – кончился день. Тьма укрыла влюбленных.

Как всегда мгновенно вспыхнул свет и разбудил Непи. Зажмурившись, он протянул руку влево, желая приласкать любимую, но ее место оказалось пусто. Юноша раскрыл глаза, стремительно сел и огляделся по сторонам. Венэли не было.

«По надобности отошла, – решил он. – Сейчас вернется». – И стал ждать.

Время шло, но Венэля не возвращалась. Минуло уже по крайней мере трижды столько, сколько требовалось на нехитрые дела, а ее все не было.

«Неужели пошла без меня к Реке? – Обиженно подумал Непи. – Без одежды?» – Вскочив, он натянул балахон и, захватив платье подруги, вприпрыжку спустился по склону и побежал вдоль основания Холма влево – в сторону Реки.

Здесь на тропе, не сделав и 30 шагов, он наткнулся на Венэлю. Она лежала поперек дороги – лицом на каменистой земле, ногами на склоне. Спину ее покрывали пересекающие друг друга красные полосы.

Ошеломленный Непи застыл, еще ничего не понимая, видя только эти набухшие кровью следы на теле той, кто была для него всем – невыразимым и тысячью слов счастьем. Потом тряхнул головой, прогоняя оцепенение, и бросился к возлюбленной. Упав на колени, бережно укрыл ее израненную спину одеждой, осторожно взял девушку на руки и понес к Реке. Туда, где работал и ночевал их приемный отец Стэприх.

Непи миновал Шахту, которую люди рыли по велению Дикты, и размашисто зашагал по каменистой плоской равнине. Руки вскоре стало сводить от мучительного напряжения. Закусив губу, Непи крепче прижал Венэлю к груди и пошел еще быстрее. Он, видимо, причинил ей боль, и девушка в беспамятстве застонала.

Хоть Мир был и невелик – весь его можно было обойти вдоль Стены за один день – донести Венэлю до деревьев без передышки было нелегко. Непи одолел уже более двух третей пути, когда руки начали предательски дрожать – тяжесть неумолимо тянула их к земле. «Уже недалеко, один рывок», – сказал себе Непи и мысленно зло прикрикнул на собственные руки:

«Держаться! Держаться!»

Лишь однажды остановился он, чтобы перевести дух, и тогда в голове родилась мысль, появиться которой мешали доселе ошеломление происшедшим и страх за жизнь Венэли.

«ЗА ЧТО?!»

Непи запрокинул голову вверх и долго смотрел туда, откуда лился свет, откуда падали пища, одежда, ломы и лопаты, туда, где жил Всемогущий и Всевидящий Дикта.

В голове юноши не укладывалось, что ОНА могла провиниться перед Диктой. Ведь вся она была красота, доброта и любовь.

За что же Дикта так жестоко наказал ее? За что?..

– ЗА ЧТО? – прошептал Непи пересохшими губами.

Встречавшиеся на дороге люди в испуге сворачивали с его пути, переговаривались возбужденно за спиной. Они боялись наказания, а потому и наказанных. Они боялись Дикту.

Деревьев было немного – всего 20 – и все они стояли цепочкой на равном расстоянии друг от друга по одну сторону Реки. Под третьим с ближнего краю сидел, прислонившись к стволу, Стэприх и вытирал ладонями лицо. Он был из тех немногих, кто постоянно ночевал в этом месте, а не кочевал по Миру, как большинство, считавшее безразличным, где спать. Какая разница, если везде одинаково ровная каменистая пустыня?

Здесь же Стэприх изготовлял образы Дикты. Всю жизнь он рисовал почти только его одного. Изредка выцарапывал на камне мордашку приглянувшегося малыша, лицо или силуэт девушки, мужчины. Но главной его страстью был Дикта. Его бесчисленные лица глядели из-под ног. Они были молодыми и красивыми, мужественными и обаятельными, но чаще всего старческими – с мудрыми, спокойными чертами, вьющимися кольцами длинными волосами и бородами.

Вот уже много времени, столько, что дети успели родиться, встать на ноги и заговорить, Стэприх создавал огромный образ Дикты на сшитых вместе десятках, а может быть и сотнях – кроме него их никто не считал – балахонах. От сухих веток откалывал художник щепочки, привязывал к ним вытянутые из материи нити и ими скреплял одежды в одно гигантское полотно. Стэприх недоедал, меняя одежду на пищу, ходил в рванье, клянчил у людей тряпки, с благодарностью принимал подношенья тех, кто дарил ему старые и новые балахоны, рассчитывая этим угодить Дикте.

Огромное полотно было готово. Дикта изображался на нем мудрым старцем с насупленными бровями. Тяжкие заботы прорезали морщинами его чело. Волосы струились по плечам, а длинная завивающаяся кольцами борода, уходила за край полотна.

Уже три дня Стэприх тайно молил Дикту о чуде. Молил вознаградить его труд и поднять гигантский образ в воздух, чтобы ВЕСЬ МИР, ВСЕ ЛЮДИ могли ежедневно лицезреть прекрасный лик Всемогущего.

– Стэприх! – еще издали закричал Непи. – Стэприх!

Голос его звучал так, что старик, не задумываясь, вскочил и бросился навстречу Непи. Уже на бегу увидел он повисшее на его руках тело, на бегу сообразил, кто это мог быть, и припустил еще быстрее.

– Непи! Вени! – закричал он, подбегая. – Что с ней?!..

– Подними одежду и увидишь, – с неожиданной для самого себя злостью ответил Непи.

Стэприх приподнял край одежды и охнул.

– Ох, бедняжка моя! Красавица! Ох, несчастье! Несчастье какое! Бедная девочка! На берег, скорей на берег!

Охая и мыча, старик забегал то слева, то справа, поддерживая то голову, то ноги девушки.

«ЗА ЧТО?!» – все громче и яростнее звучало в голове Непи.

Проходя мимо выцарапанных на камнях образов, Непи плюнул молодому и красивому Дикте в лицо. Стэприх испуганно ахнул.

– Не смей, ты что! Он покарает тебя!

– Не лезь! – рявкнул парень и зашагал быстрее.

На берегу он немного успокоился, взял себя в руки – нужно помочь Венэле, а не срывать зло на старике – он тут ни при чем.

Непи положил девушку у самой воды и спрыгнул в Реку – у берега было мелко, только в середине вода доходила до груди. Стэприх снял со спины Венэли одежду и подал юноше. Прополоскав балахон, Непи отжал его и протянул старику. Бережно тот накрыл серой холстиной зверски исполосованную спину девушки. Она вздрогнула от холодного прикосновенья и застонала, все еще не раскрывая глаз.

Стэприх провел дрожащей рукой по волосам Венэли и громко шмыгнул носом.

– Спи, милая. Сон – лучший лекарь. А мы будем все время рядом. Спи…

Стоя в воде, Непи смотрел на них, слушал и не слышал слова старика. Пальцы его все крепче сжимались в кулаки.

Продолжая приговаривать и поглаживать голову Венэли, Стэприх взглянул на Непи. Увидев его перекошенное лицо, художник предупреждающе затряс свободной рукой, задвигал бровями, указывая глазами то вверх, то на Венэлю. Умолял сдержаться сейчас.

Непи несколько раз сжал и разжал дрожащие от бессильного гнева пальцы, затем наклонился и принялся яростно плескать в лицо водой. Овладев собой, он, избегая взгляда Стэприха, вылез из Реки и сел подле Венэли.

– Чем сидеть тут и злиться, пойди лучше и добудь пищи, – сказал старик. – Чтобы скорее поправиться, ей нужно много есть. Я побуду с ней.

Непи поднялся и пошел вдоль Реки, прислушиваясь. Крики всегда указывали место, где упала пища, где идет жестокая драка за обладание ею.

Когда Непи вернулся, Венэля спала. А художник марким черным камнем рисовал что-то на земле. Этим же камнем он нарисовал образ Дикты на сшитых вместе одеждах. Стэприх растолок его в ямке и смешал с водой, получилась черная жижа, взял широкую плоскую щепку и ею стал наносить линии на материю.

Заслышав шаги Непи, Стэприх оглянулся. Увидев своего воспитанника, он поднялся с корточек и заспешил навстречу.

– Она спит. Я еще раз намочил одежду. И теперь она проспит долго. Давай сядем где-нибудь в сторонке, чтобы наши голоса не разбудили ее невзначай. Ты, я вижу, с добычей. – Стэприх указал на три круглых каравая, которые Непи прижимал к груди.

Юноша протянул их художнику. Потом молча достал из-за пазухи еще три каравая.

– Ого! Славная добыча! Этого хватит на 2, а то и на 3 дня. – Старик быстро оглянулся по сторонам: не видит ли кто, каким богатством они владеют. Но к счастью поблизости никого не было, все отправились на поиски пропитания.

– Пойди, умойся. У тебя разбита губа, – сказал Стэприх.

Непи осторожно потрогал нижнюю губу и поморщился. Ерунда! За пищу всегда приходится драться. Если не драться, умрешь с голоду.

У Реки он присел на корточки и стал промывать ранку. Затем промокнул аккуратно рукавом и оглянулся. Венэля спала, Стэприх сидел под деревом и жадно ел. Голодный и оборванный, он вызвал у Непи жалость. Ему стало стыдно за то, что он накричал на старика.

Подойдя к дереву, Непи сел. Стэприх протянул ему большой кусок хлеба.

– На, поешь. Остальные я припрятал, чтоб не мозолили людям глаза. – Он положил руку на завернутые в кусок старого холста хлебы.

Непи отломил кусок и стал медленно жевать. Так приучил его с детства Стэприх – чем лучше разжуешь пищу, тем дольше будешь сыт.

Снаружи пища была золотисто-желтой с коричневатым оттенком. «Как кожа у Венэли», – подумал Непи. Белой и пористой внутри. Сегодня ему досталась очень свежая пища, еще и завтра, и послезавтра она не засохнет.

Пища… Хлеб… Непи подумал, что старики чаще называют пищу «хлебом», а молодежь – наоборот. Зачем разные названия, если пища одна? И что такое «хлеб»? Вообще есть много непонятных слов. Они есть, люди произносят их, но непонятно, что они означают. Может быть они означали что-то раньше, что-то, чего сейчас уже нет?

Насытившись, старик и юноша напились из Реки, постояли подле спящей Венэли и вернулись под дерево. Они любили сидеть плечом к плечу, прислонившись спинами к неровной коре. Серовато-белые листья укрывали их от взгляда Всемогущего, создавали ощущение уединенности, которую мало ценили в Мире. Уединение хорошо лишь в четырех случаях: в любви, во время еды, сна и испражнения.

Непи и Стэприх уединение было необходимо для беседы.

– По-прежнему злишься? – тихо спросил художник.

– По-прежнему.

– На кого? На него? На Всемогущего?.. Это бессмысленно – он выше и сильнее всех нас. Это опасно – он покарает тебя. Это неверно: раз он свершил суд, как ни тяжко нам, придется признать, что Венэля повинна, и смириться.

– В чем она повинна?! В чем?

– Не знаю. Нам дано понять лишь малое в деяниях Дикты. Но мы знаем истину: его поступки ВСЕГДА справедливы. Нужно не роптать впустую, а искать свою вину, за которую наказаны.

– Венэля… – начал запальчиво Непи.

– Погоди! Дай договорить… В молодости я был жестоким. Гораздо хуже вас. Отнимал хлеб у детей, лишившихся родителей, потому что это легче, чем отнять его у взрослых. И Дикта, спасибо ему, жестоко наказал меня. Три дня я лежал больной и голодный. Никто не принес мне и глотка воды. Все обходили стороной. За эти дни я понял, каково живется сиротам. Всемогущий вразумил меня, заставил пережить их мучения, одиночество и беззащитность. И когда выздоровел, я нашел вас: вы оба были малы и ваши матери умерли, а отцы не желали вас знать.

– Дикта! Только он заставил меня обратить взгляд в сердце.

– Дикта тут ни при чем! Это пришло не снаружи, а изнутри – из твоего собственного сердца.

Художник покачал седой головой и вздохнул.

– Как ты можешь даже думать так?! Сейчас в тебе говорит только злоба. Кто создал Мир и людей?! Кто дал им свет и воду?! Кто одаривает нас пищей и одеждой? Дикта! Кто гасит свет, чтобы мы могли спокойно спать ночью? Создатель! – Стэприх воздел руки к небу.

– Кто наказывает невинных? Кто заставляет рыть никому не нужную Шахту в поисках воды, когда рядом течет полная до краев Река? – продолжил издевательским тоном Непи.

– Замолчи! – вконец рассердился старик. – Замолчи хоть ради Венэли. Если его гнев падет на тебя, ее и ваших будущих детей некому станет защитить и накормить! А если на них?!.. За твои грехи?.. Шахта не нравится! Когда иссякнет вода, рыть будет поздно! Раз Создатель сказал, что это случится, значит вода иссякнет!

Стэприх замолчал и отвернулся. Некоторое время стояла тишина. Стояла достаточно долго, чтобы художник начал думать, что ему удалось образумить парня. Но он ошибался.

– Создатель… Всемогущий… Да-а… – тихо произнес Непи и, прищурившись, посмотрел в бледно-золотистое небо, лившее свой свет на Мир. – Но не слишком заботливый и добрый. Даже… да каждый знает, что нужно людям. Чтобы мы не дрались из-за пищи, чтобы не голодали дети, чтобы не болели, чтобы Мир стал мягче, чтобы не был так тесен и жесток. – Юноша махнул рукой. – Сам знаешь.

– А если это не секрет для каждого, то для Дикты и подавно. Если он всемогущ, значит способен создать такой счастливый Мир, о котором мы не можем и мечтать. Или он не всемогущ?.. Или он жесток?.. Или то и другое вместе?..

Стэприх ответил не сразу. Некоторое время он сидел, закрыв глаза и нахмурив брови, прислонившись затылком к стволу. Потом глубоко вздохнул и раскрыл глаза.

– Хорошо… Давай поговорим серьезно и совершенно откровенно. Давно уже чувствую, что нам пора поговорить о самом главном. Но все боялся из-за девочки. Есть знание, тяжелее камня. Я не знаю, не подогнутся ли под этой ношей твои ноги, и вообще, что ты станешь делать. Но сегодня чувствую, это неизбежно. Но смотри! Если ты сделаешь девочку несчастной, возненавижу тебя!

– Тебя не устраивает наша жизнь. Ты ищешь иной. Счастливой. И спрашиваешь: есть ли она? Уверен: есть. И все наше бытие здесь – всего лишь ее тень. Ты спрашиваешь: где она, если есть? Там, на небесах, откуда исходит свет, где живет Дикта, там эта жизнь…

Непи поглядел на старика с изумлением, потом покачал головой.

– Ты не можешь знать этого. Ни ты, ни кто другой не жил там и не может сказать, что там есть, а чего нет. Или ты считаешь, эти истории наказанных о прекрасном мире, которые все почему-то зовут Светлым Будущим и о котором они ничего толком не могут рассказать, кроме того, что он прекрасен, это правда?

– Это не сказки. Наказанный Всемогущим сохраняет память о недостижимом и прекрасном, чтобы не грешил более и стремился к Светлому Будущему всю оставшуюся жизнь. Некоторым Дикта даже дарует счастье увидеть и не забыть. Старый Пдисбуд может поведать тебе о небесах.

– Что?

– Спросишь сам. Но даже наказанные сохраняют память о том, что на небесах чудо как хорошо. Что Дикта, говоривший с ними, добр и справедлив.

– Слова, слова, слова… Неизвестно где, неизвестно как, неизвестно что. Как можно верить в это? Как можно на это надеяться? Как можно ЛЮБИТЬ?

– Значит я дурак! Старый дурак! Потому что верю, надеюсь и люблю Светлое Будущее. Когда я был наказан и жестоко страдал, забытый всеми, сквозь боль, голод и жажду пробивалось воспоминание о чудесном мире. И после, много времени спустя, я все ждал, может быть я вновь удостоюсь наказания и вновь ощущу этот невыразимый словами восторг. Ведь слова сравнивают все с тем, что есть в нашем Мире. Но как этой скудостью, этой серостью можно описать ТО…

Стэприх уткнул седую бороду в грудь, руки его взволнованно перебирали драный край балахона.

– Люди просто не понимают всего смысла наказания. Они чувствуют боль и помнят только ее. Еще страх. И совсем чуть-чуть о главном. Зачем Дикта оставляет воспоминание о Мире Светлого Будущего? Чтобы мы знали, к чему стремиться, чтобы знали, зачем живем?

– Вся моя жизнь с тех пор – надежда. Надежда попасть в этот мир. Всеми своими делами я доказываю Дикте, что достоин этого. Но не знаю, окажусь ли там или в каком-то худшем месте. Некоторые, вон, верят, что когда люди умирают, они все оказываются в Светлом Будущем. А я не знаю, так ли это просто. Мне хотелось бы знать это наверняка, прежде, чем умру. Всю жизнь служу Дикте, но, видимо, этого мало, чтобы удостоиться… А что надо?! – Старик вскинул голову и устремил взор на Непи. – Что надо?!.. Он не хочет подсказать. Может быть он испытывает мою веру? Но зачем так жестоко? Прожить и умереть, не ведая, сделал ли ты что-нибудь кроме того, что вырастил двух сирот? Удостоишься ли чего-либо за все труды и страдания? Верный ли избрал путь? Или все впустую? И что будет, когда меня положат на Плиту Мертвых?..

– И совсем уже далекая мечта. Уже не о себе, о всех нас – людях. Узнать бы, что ждет впереди. Что надо делать, чтобы жизнь стала лучше, чтобы люди стали лучше?

За следующие три дня произошло много событий. Первый Непи просидел возле Венэли. Она быстро поправлялась. Когда любимая спала, он размышлял над тем, что услышал от Стэприха. Непи было жаль старика: он прожил нелегкую жизнь. Женщины не очень-то жаловали его, почти всю жизнь художник был одинок, не имел детей. Вырастил его и Венэлю, а все остальное время, оказывается, мечтал о Светлом Будущем. Потому что в этой жизни у него не было счастья. Сам Непи в этом будущем не нуждался – у него была Венэля. Жить лучше он хотел, но желания его были конкретны, он высказал их Стэприху. А Светлое Будущее… это что-то неуловимое – все, чего нет. И то, о чем люди вообще не знают. Горечь и страсть, с которыми говорил художник, взволновали юношу, усилили смутное Беспокойство, неудовлетворенность, которые он испытывал временами. Но как, думал Непи, я могу хотеть того, что не знаю? Что вообще такое Светлое Будущее? Почему светлое? Ведь свет есть и в их Мире.

Второй день Непи провел в Шахте. Пришла его очередь долбить твердую землю. Труд полезен для здоровья, облагораживает человека, делает его лучше. Так учил Дикта. Но люди по-прежнему дрались за пищу, бросали женщин с малыми детьми, обижали сирот и немощных стариков. Не перечислить всей мерзости, которую они творили, и Дикта прощал многим из них. Дикта вообще совершал много непонятных поступков, думал Непи. И самым таинственным было то, как всемогущий сообщал людям, что они должны делать, их новые имена, никогда не появляясь перед ними. Люди просто вставали утром, зная все, что должны были знать.

Оставив одежду наверху, мокрый от пота, голый Непи яростно вонзал лом в землю. Его приятель Нолли высыпал ее в мешки и выносил наверх. Желтый шар размером с человеческую голову освещал Шахту. Это тоже было чудо Дикты. Шар никогда не гас, его нельзя было расколоть.

Когда Нолли в очередной раз поднялся с мешком наверх, Непи с размаху ударил ломом по шару. Он подскочил в воздух, стукнулся о стену, покатился по полу. Застыв в углу, продолжал светить также невозмутимо, как прежде.

В конце дня Непи нашел старого Пдисбуда и выведал у него все, что тот знал о Мире Светлого Будущего.

Ослепительный свет, голубая стена, мягкая земля, деревья с листьями красивого цвета, которому он не знает названия, неописуемо вкусная РАЗНАЯ пища, место без конца и края.

Это все, чего Непи смог добиться от старика.

«Если ты увидишь, то сразу узнаешь его и почувствуешь, как он прекрасен», – прошамкал Пдисбуд напоследок.

На третий день произошло событие, которое было настоящим чудом.

Пробудившись утром, Венэля, Непи и Стэприх увидели: над деревьями висел огромный образ Дикты, нарисованный художником на сшитых вместе одеждах. Два блестящих шара держали полотнище за углы.

Вскоре все люди Мира сбежались к Реке. Многие, упав на колени, плакали, кричали, тянули руки вверх к Всемогущему и Мудрому, взиравшему на них с высоты.

Стэприх был впереди всех. Он первым опустился на колени, и Непи увидел, как вздрагивает от рыданий его худая спина под ветхой одеждой. Потом художник закрыл лицо руками и, согнувшись пополам, уткнулся им в колени. Маленький бугорок на земле перед парящим в небесах огромным Диктой.

Непи долго смотрел Дикте в лицо. Да, он был мудр, велик, всемогущ, он был, как отец родной. И не было в его лице ни тени зла, ни жестокости.

«Это Стэприх! – мысленно воскликнул Непи, подавляя в себе невольное чувство униженного обожания, детской боязни перед Диктой Великим. – Стэприх видит его таким! Каков ты на самом деле, Дикта?!.. Я не верю Стэприху! Он – старый, сломленный человек, у него кроме тебя нет ничего! Он добр и хочет видеть добрым тебя! Каков ты, Дикта?!»

Потом с Неба медленно, величаво опустился еще один шар и оставил подле художника дары Всемогущего: большой каравай и новый балахон. И никто не посмел подойти и взять их. Люди поняли: Дикта дал их Стэприху, только ему. Он вознаградил художника! Это было так необычно, что испугало всех. Доселе Дикта только наказывал. А что посылал людям, было предназначено для любого, кто завладеет вещью или пищей.

А ночью этого необыкновенного дня случилось еще одно чудо. ГЛАВНОЕ чудо.

Свет брызнул в закрытые глаза, и Непи привычно крепче зажмурил их. Настал день, подумал он, просыпаясь. Заслонив глаза ладонью, юноша приоткрыл их и тут же, отдернув руку, в недоумении огляделся по сторонам. Была ночь! Смутные силуэты Венэли и Стэприх угадывались рядом. А прямо перед ним – Непи – в воздухе висел маленький, с кулак, светящийся шар.

Юноша встал и потянулся к нему. Шар отпрянул и поплыл в сторону Реки. Непи, как зачарованный, двинулся за ним следом.

Шар освещал землю под ногами Непи, так что он мог не опасаться наступить на спящего, угодить ногой в дыру для испражнений или поранить ступню об острый камень.

Перелетев Реку, шар остановился, поджидая юношу. С опаской вступил он в прохладную черную воду. Она тихо плескалась, поглощая его тело, и в один миг Непи показалось, что она поглотит его всего, но он тут же прогнал трусливую мысль. Ему не раз приходилось переходить Реку вброд; вода нигде не поднимается выше груди.

Ступив на противоположный берег, Непи снял одежду и быстро выжал ее. Шар терпеливо ждал.

Когда Непи оделся, он вновь неторопливо поплыл вперед.

«Куда? – думал юноша. – Куда он меня ведет?»

Ответ родился сам собой: К ДИКТЕ!

Непи остановился, как вкопанный. Невольная дрожь пробежала по телу. Вот то, от чего предостерегал его Стэприх – кара за греховные слова. За то, что он поносил Всемогущего.

Никто ведь не знал, как призывает к себе Дикта тех, кто должен быть наказан. Их всегда находят в начале дня с исполосованными спинами.

«Бежать назад?.. – лихорадочно размышлял Непи. – Нет! Это бессмысленно. Не может быть, чтобы от Дикты так легко было ускользнуть. И потом… этим покажу свою трусость. Покажу, что меня хватает только на слова».

Набравшись мужества, Непи пошел дальше. Шар плыл чуть впереди, оставляя в стороне смутные светлые бугорки – тела спящих людей. Вот он свернул резко влево, и через мгновенья справа донесся неприятный запах и журчанье воды.

«Дырка для испражнений», – догадался Непи.

Затем шар остановился, сдвинулся вправо, и Непи сделал шаг вправо. Шар пролетел чуть вперед, и Непи ступил вперед.

Земля вдруг поплыла под ногами, он отчаянно закричал, пытаясь ухватиться за края ямы, в которую проваливался, но пальцы тщетно царапали ее гладкие отвесные стены.

Остолбенев от страха, Непи не шелохнулся до тех пор, пока движенье не прекратилось. Он сообразил, куда попал. Шар привел его к Плите Мертвых. И она отправила его вниз – в Шахту, куда отправлялись все мертвые и откуда никто не возвращался.

Шар опустился следом за Непи и вспыхнул ярко, гораздо ярче, чем наверху. Юноша огляделся: Шахта была большой. Здесь могли бы спать 10 человек.

Дав ему освоиться в необычном месте, шар двинулся вправо. Непи послушно зашагал следом. Шар подлетел к стене, в ней оказалась большая дыра, влетел в нее, и Непи увидел длинный ход, ведущий в неизвестность.

Он шел долго, наверное, столько, что можно было пересечь полмира. Шел бездумно, просто повинуясь шару, напряженный до предела. Ведь когда-нибудь путь окончится и случится то, ради чего Дикта заставил его спуститься в подземный мир мертвых.

Неожиданно впереди раздался громкий шум, и Непи остановился. Чуть погодя его лица, рук, босых ступней коснулась волна холодного воздуха. Он ощутил странные запахи, услышал тихие незнакомые звуки.

Ярким кружком горел впереди шар, звал за собой. И Непи вновь пошел за ним туда, куда вела эта дорога мертвых.

Затем одновременно произошли две вещи: сзади опять зашумело, словно упало что-то тяжелое. Непи оглянулся – позади была глухая стена. Он дотронулся до нее – это была холодная и гладкая Железная Стена, окружавшая его Мир. Обернувшись к шару, Непи не обнаружил его. Неизвестно когда и как стало необычно светло для ночи. Юноша поднял глаза вверх – там в вышине светил шар, который привел его в это место. Только теперь он стал больше и на поверхности его появились грязные пятна. Какие-то блестящие точки виднелись в разных местах Неба, и само оно было не таким темным, как в Мире Непи. Смутные светлые тени двигались по нему влево.

Мир был чужим, огромным и неровным. Непи невольно отступил к единственному, что осталось в нем привычным и неизменным – к Стене. Сев подле нее, он обхватил руками колени и, дрожа от холода и волнения, стал ждать, когда вспыхнет свет и наступит день.

Время шло. Светящийся шар медленно, незаметно для глаза сдвигался вправо, опускаясь одновременно ниже и ниже, пока не исчез за Стеной вдали. Затем Небо и Стена также медленно начали светлеть. Из тьмы выступили новые предметы. Вдали Непи увидел деревья. Они стояли не шеренгой, а группой, как разговаривающие люди. Их было много.

Земля в этом необычном мире тоже была другой. Неподалеку от Железной Стены камень кончался и начиналось нечто, для чего у Непи не было названия. Он встал, подошел к кромке привычной жесткой земли и присел на корточки. Что-то покрывало землю, как волосы тело. Юноша боязливо потрогал ЭТО. Оно было мягким и мокрым.

Непи засмеялся, как ребенок. И уже без боязни ласково провел рукой по волосам земли. Так он узнал траву.

Издали со стороны деревьев донесся свист. Непи вскинул голову, настороженно вгляделся. Но полутьма, окутывавшая мир, не открыла ему ничего.

За первым свистом послышался второй, третий, четвертый, пятый. Вскоре юноша не мог уже определить, сколько человек свищет там под деревьями.

Непи крикнул, надеясь привлечь к себе внимание, но никто не ответил ему.

Между тем свет становился все ярче и ярче. Небо и Стена сделались серыми, затем… начали голубеть! Затаив дыхание, Непи прижал руки к груди. Вот оно голубое небо, о котором говорил старый Пдисбуд. Так значит… это и есть Мир Светлого Будущего? Это – чудесный мир Дикты, в который мечтает попасть Стэприх?!..

Но новый мир не давал ни ответов, ни времени на раздумья, он удивлял, поражал, ошеломлял непрерывно. Вот у нижнего края дальней Стены появился и начал расти красный, как кровь, яркий свет.

Сердце Непи часто, судорожно забилось в предчувствии: сейчас произойдет самое главное чудо. Вот… вот… вот.

Кровь брызнула Непи в глаза и ослепила его. Вскрикнув, он отвернулся и спрятал лицо в ладонях.

Некоторое время спустя он осмелился вновь взглянуть на этот яростный свет. И был наказан за это. В глазах полыхнуло, как от удара кулаком. Вскрикнув, Непи отвернулся и упал наземь лицом вниз. Съежившись, он лежал и ждал: сейчас что-то случится, что-то страшное.

Но ничего страшного не произошло. Просто Непи узнал солнце.

По-прежнему свистели прятавшиеся под деревьями, неизвестные люди, становилось светлее и светлее. Ночная тьма впитывалась в землю, обнажая бледно-серые камни. На казавшейся недавно еще однотонной Стене проступили черные и рыжие пятна, местами она шелушилась и трескалась, как древесная кора. В Мире Непи Стена была гладкой и блестящей. Каков же будет этот свет, когда достигнет полной силы, думал юноша. Наверное, ослепительно-ужасен?

Сколько минуло времени, прежде чем он осмелился обернуться, Непи не знал. Да и сделал это лишь тогда, когда ощутил тепло. К нему никто не прикасался, но ощущение было таким, будто это Венэля положила ему на спину свою нежную ладонь. Ладонь становилась все больше, больше, пока не накрыла его всего, и тогда Непи обернулся.

Прикрывая глаза сверху рукой, он огляделся. Мир изменился разительно – стал еще больше, стал разноцветным. Непи оглядел Стену и Небо, избегая того места, откуда лился свет. Стена и Небо стали едины! Весь мир был теперь зеленым под ногами, голубым вокруг и над головой. И в голубизне этой, высоко, высоко пылал яркий желтый шар. Непи только на миг глянул на него и опять получил удар по глазам. Зажмурившись, он нагнул голову и уже долго не осмеливался поднимать ее высоко.

Становилось все теплее. Глаза Непи вбирали в себя удивительный мир. Он был огромен – место без конца и края – он был неровен, он был ни на что не похож. Осмелев, Непи пошел к деревьям, чтобы познакомиться с людьми этого мира. Волосы земли щекотали ему подошвы. Людей он не нашел. В зеленых (не серых, как в его Мире) кронах кто-то посвистывал, двигался. Потом этот кто-то блестящими крохотными глазками посмотрел на Непи и фр-р! исчез. Другой маленький, быстро вертя головой, оглядел юношу, свистнул и понесся по воздуху к другому дереву.

Непи расхохотался. Так вот кто тут свистит! Маленькие свистуны! Значит в мире живут не одни люди?.. Так он узнал птиц.

Красота и доброта нового мира придали Непи смелости, и он зашагал вперед, желая увидеть и узнать о нем, как можно больше.

Юноша шел по лугам и рощам, по склонам холмов. Пил из ручьев и отведал плодов. Ослепительный свет дня, как и ночной свет, двигался по голубой стене неба.

Непи узнал ветер и дождь и бесконечную даль земли. Устав, отдыхал в тени шумящих деревьев, грыз яблоко и любовался цветами и бабочками на лугу.

Но вот настал миг, когда он вспомнил о своем Мире и впервые за день оглянулся назад. Боже, как он мал! Серый прямоугольник размером с ладонь среди Бескрайней зелени и голубизны. Боже, как он убог!

Когда он говорил Стэприху, что может быть жизнь лучше той, которой живет его народ за Железной Стеной, Непи даже не подозревал, насколько прекраснее могут быть Мир и Жизнь.

Юноша задумался. Неужели Стэприх прав? Их Мир лишь начало… Пройдя через Шахту Мертвых, люди попадают сюда и живут здесь…

Но зачем им умирать, если тут могут жить и живые? И неожиданно Непи понял! Дикта указал ему путь!

Этим путем он должен провести свой народ в Мир Светлого Будущего, где он будет жить в красоте и счастье.

Скорее назад! Скорее к Венэле, Стэприху, Нолли, Пдисбуду и другим. Он обязан исполнить свой долг: вернуться, чтобы не возвращаться больше никогда. Никогда не возвращаться за Железную Стену.

Когда Непи подошел к Железной Стене, ход в Шахту Мертвых был открыт. Юноша остановился перед его темным зевом: ужасно не хотелось возвращаться в постылый Мир.

Это ненадолго, успокоил он себя, оглянулся, чтобы еще раз увидеть все, и ступил внутрь.

Сзади зашумело, и свет погас. Но тьма царила недолго, вновь вспыхнул шар и повел Непи.

Вот он уже в Шахте, куда опустилась Плита Мертвых. Оставалось лишь ступить на нее и подняться в Мир.

Непи так и сделал – и Плита поплыла вверх.

Но оказался Непи совсем не там, где рассчитывал оказаться.

Большая светлая шахта открылась его взору. Прямо напротив него на возвышении, в очень удобно устроенном для сидения месте расположился Дикта. Он смотрел на него, Непи. Всемогущий удивительно походил на образ, нарисованный Стэприхом на балахонах.

– Ступай в угол и вымой ноги, – сказал Дикта. – Они у тебя чернее ночи.

Непи повиновался его жесту и слева в углу обнаружил небольшую выемку.

– Садись на край и ставь ноги внутрь.

Непи вновь повиновался. В голове не было ни единой мысли, пустота, шум и звон. В стене зашипело и из нее неожиданно напористой струей потекла вода, быстро наполняя выемку. Непи наклонился и стал тереть ладонями подошвы. Руки, а следом за ними и вода сделались черными.

«Где я так перепачкался? – подумал Непи. – В новом мире не было ничего черного».

Вода из выемки с шумом ушла вниз, словно провалилась сквозь каменное дно. Выемка наполнилась чистой. Непи вновь принялся тереть подошвы.

– Хватит! – сказал Дикта, и вода перестала течь. – Иди сюда!

Непи быстро обтер ступни краем балахона, встал и робко приблизился к Дикте. Глаза Всемогущего смотрели сурово.

– Вернулся?.. Я знал, что ты вернешься. Все возвращаются. Не зря же я столько времени вожусь с вами. Даже самые сильные натуры не способны выдержать испытание полной свободой. Вначале вы жаждете ее, вам кажется, что вы обретете в ней ВСЕ. Как же! Свобода! Никаких обязанностей и ограничений. Все дозволено… Как дети. Хочу делать все, что хочу. Но случись что-нибудь, тут же бегут к матери.

– И ты, вкусив свободы, понял свою беззащитность перед миром, открытость всем стихиям и напастям и прибежал назад, под крыло к Дикте. Ведь так?!.. Ну, отвечай! – Дикта сердито прикрикнул на Непи, видя, что тот молчит.

– Я понимаю не все твои слова, Всемогущий, но все равно… это не так. Я вернулся не из страха. Я вдруг понял: ты послал меня первым разведать дорогу в новый мир. Я думал: раз ты послал меня, значит приспело время… И я вернулся за Венэлей, Стэприхом, Нолли и всеми людьми. Мне очень не хотелось возвращаться.

Лицо Дикты на миг стало таким страшным, что Непи невольно отшатнулся. Потом черты Всемогущего разгладились и он заговорил спокойно, с жалостью, назиданием.

– Эх, Непи, Непи… Ничего-то ты не понял. Я послал тебя не за тем, чтобы ты разведал путь в мир за стеной. Достаточно того, что его знаю я! Когда придет час, я укажу его своему народу. Ты был нужен для другого. Бесконечное число дней веду я вас по Пути. Но как медлительны, как неповоротливы вы! Непонятливы! Проходят поколенья, прежде чем усваиваете самые простые истины. Я в миг могу дать вам все! Для своего народа мне не жаль ничего. Но это УЖЕ БЫЛО! Люди создали мир безграничной свободы и достатка, и он погубил их. Все разрушилось: все ценности, все идеалы. Они утратили свою цель: Светлое Будущее.

Чтобы это не повторилось, вы должны быть закалены, неприхотливы. В вашей крови, как инстинкт продолжения рода, как потребность дышать, пить, есть должны закрепиться Великие Истины. Светлое Будущее – это не только мир вокруг вас, но и ВЫ САМИ.

– Какие истины, Всемогущий? – несмело спросил Непи. – Скажи их мне, я передам людям, они скорее поймут. Они не знают, чего ты хочешь от них. Скажи мне, они сделают, что прикажешь.

– Нет! Слова забываются, люди изменяют, даже самые преданные. Вы не должны знать. Это должно быть внутри вас! Знания забываются, их вытесняют другие. А это должно быть вечно!

– Я не понимаю, Всемогущий.

– Ты и не должен. Задавался ли ты когда-нибудь вопросом, что означают ваши имена?

– Нет, – покачал головой Непи.

– Ха! – усмехнулся Дикта. – Вот видишь. Они меняются в течение жизни. У некоторых по нескольку раз. А зачем?..

– Не знаю.

– Имена ваши – ваша суть. Ты – Неприкаянный Иван, твоя девушка – Вера-Надежда-Любовь, ваш приемный отец – Старый Придворный Художник, Пдисбуд – Приблизившийся к Дикте и Светлому Будущему, и так далее. Непи, Венэля, Стэприх, Пдисбуд.

– Прости, Всемогущий, но мне все равно непонятно. Я не знаю многих слов.

– Твое имя говорит, что ты беспокойный человек, не желающий жить, как другие. Ты простой и сильный, упрямый и честный.

– А Стэприх? Что такое придворный?

Дикта усмехнулся.

– Ты знаешь, что такое старый и что такое художник. Этого вполне достаточно.

– А Нолли? Табаки?

– О! Их имена просты. Нолли или Ноль значит ничто. Этого человека можно повести за собой, куда угодно. Кто первый сделает это, тому он будет принадлежать. Может быть вскоре я назову его Единицей. За последнее время он, похоже, возмужал. Что же касается Табаки, то вы сами когда-нибудь поймете его суть.

Непи молчал, осмысливая то, что узнал. Но молчал недолго – еще один вопрос не давал ему покоя.

– Скажи, Всемогущий, за что ты наказал Венэлю?

– За грехи.

– Какие?

– За грехи людей.

– Но у нее нет грехов!

– Безгрешен только Я! Запомни! Неважно, провинился ли тот или иной человек, важно, что грешно все ваше племя. И чтобы оно не забывало об этом, чтобы не погрязло в мерзости, я иногда секу кого-нибудь вот этой плетью, – Дикта показал Непи какую-то штуку, похожую на обломок толстой ветви дерева, очищенный от листьев. – Неважно кого. Люди видят наказанного и ищут в себе вину. И находят ее. И пытаются жить лучше. Кара очищает.

– Значит, ты избил ее просто так… ни за что?..

– Замолчи! Ты начинаешь раздражать меня своим упрямством и несообразительностью!

– Но, Всемогущий, ты ведь мог выбрать тех, кто действительно заслужил наказание своими делами. Их много. Это…

– Сказал тебе: замолчи! Довольствуйся тем, что сказано! У тебя есть другие вопросы?

– Да, Всемогущий. Последний…

– Задавай быстрее. Я устал от тебя. Ты мне стал неинтересен. – Дикта сжал плеть, из нее выскочил тонкий светящийся прут. Непи заворожено уставился на него. Дикта несколько раз хлестко щелкнул плетью по боковине своего сиденья. – Ну?

– Как я понимаю, пути обратно в Светлый Мир мне уже нет. Тогда я спрошу: что будет, если я вернусь и расскажу людям о новом мире, в котором побывал? А?.. Если я позову их всех в этот мир?

– Пигмей! Ты осмеливаешься угрожать мне, Дикте! X-ха! Ты вернешься в Мир, и я уделю тебе специальное внимание, чтобы ты постиг смысл Пути. Я займусь твоим воспитанием. Ты можешь говорить все, что захочешь. Я знаю свой народ лучше тебя. Ты можешь позвать их в мир за стеной. И если вы найдете в него СВОЙ ПУТЬ, ОБЕЩАЮ, Я НЕ БУДУ ЧИНИТЬ ВАМ ПРЕПЯТСТВИЙ. Идите! Идите!

– И ты отпустишь нас, если мы найдем дорогу?..

– Я сделаю это! Я же сказал! Ну… все?..

– Да, Всемогущий.

– Ну что ж… – лицо Дикты стало жестоким. – Тогда приготовься. Сейчас начнется твое воспитание. Ты был дерзок. Ты усомнился в Дикте. Ты не веришь, что путь, которым Дикта ведет вас – это путь в Мир Светлого Будущего. Сейчас ты будешь наказан. И наказание твое будет равно твоим грехам.

Дикта сделал всего одно движение и невидимые руки схватили Непи так крепко, что он уже не мог больше пошевельнуться. Затрещала на плечах одежда, раздался свист. Боль ожгла его от левого плеча до правой ягодицы, потом наоборот – от правого плеча до левой ягодицы.

При каждом новом ударе Непи зажмуривался, но не кричал. Открывая глаза, он всякий раз встречал взгляд Дикты. Чем дольше смотрел он в глаза Всемогущего, тем ужасней казались они ему. Бесконечную жестокость, упоение его страданием видел Непи в этих глазах. Безжалостность и жестокость их были бездонны.

Потом глаза Дикты стал заволакивать кровавый туман. Свист и боль существовали еще какое-то время, но и они потонули в беспамятстве.

Лишь на шестой день Непи смог подняться на ноги. Силы только-только начали возвращаться к нему, и юноше пришлось просить друзей о помощи. Надо было обойти Мир и созвать людей. Всех, кто захочет услышать рассказ о Мире Светлого Будущего.

На следующий день под висящим в Небе образом Дикты стали собираться люди. Их было много, но все же не столько, сколько пришло посмотреть на чудом вознесенный в воздух образ Всемогущего.

Глядя на толпу, Непи думал: как много людей останется с ним, когда он окончит рассказ? Даже на поддержку Стэприха он не мог рассчитывать. И о Нолли не мог сказать ничего определенного. Только на Венэлю полагался безоглядно. Но устоит ли он сам, если Дикта нанесет удар по ней – по самому верному союзнику, по самому беззащитному и больному месту?..

Упрямо тряхнув головой, Непи отбросил прочь все сомнения и начал рассказ…

Окончив его, он первым делом взглянул на друзей.

«Я всегда с тобой», – ответили глаза Венэли.

Нолли озадаченно чесал затылок. Он готов был поддержать друга, но будет ли в новом мире действительно так хорошо, как рассказывает Непи? И в этом живется неплохо. А главное – не навлекут ли они на себя гнев Дикты? Это надо все хорошенько обдумать.

Стэприх стоял, склонив седую кудлатую голову, и молчал. И поза его, и молчание выражали неодобрение. Он как бы говорил: я не пойду с тобой, ты на неверном пути, но вредить тебе я тоже не стану, ты мой сын, я люблю тебя.

Но что скажут люди? Непи с надеждой вглядывался в их лица.

– Вот ты сказал: свет там такой, что слепит, – начал один.

– Да, но только поначалу. Потом быстро привыкаешь.

– Слепит, будто тебе кулаком в глаз заехали, – словно не слыша ответа Непи, продолжал человек. – А вдруг это опасно и повредит нам? Не сразу, а потом? И мы все ослепнем…

– В новом мире слишком много места, чтобы люди могли в нем спокойно жить, – рассуждал вслух другой. – Растеряешь всех, останешься один. Одному без людей плохо.

– И дети могут убежать неизвестно куда! – поддержала его женщина с малышом на руках. – Где их потом искать? Да еще вода надает с неба. Будет мокро и холодно, дети могут заболеть…

– Не это главное! – вмешался третий. – Вы слышали: пищу надо искать самому. Где она есть, а где ее нет – неизвестно. В таком большом мире разве узнаешь. Да пока добежишь, другие все растащат или маленькие свистуны съедят все.

– А где брать одежду?! – закричал четвертый. – Ты не сказал нам, дает ли в том мире Дикта пищу, одежду, много ли там воды?

– Не знаю, – мрачно ответил Непи. – Я знаю только, что этот мир прекраснее нашего настолько, что вы забудете все свои сомненья, когда очутитесь в нем.

– Страшно другое, – раздался голос Стэприха. – Это НЕВЕРНЫЙ ПУТЬ. Жестокое наказанье, которому ты подвергся, доказывает это. Дикта сказал: мир для светлой жизни готов, но не готовы для нее мы. Мы не постигли еще Великие Истины. Когда придет время, Всемогущий сам переселит нас в Мир Светлого Будущего. Надо ждать.

Люди одобрительно зашумели, закивали. Непи стоял с опущенной головой. Он не знал, как их убедить. Он рассказал людям все, что видел, но это не возбудило в них желанья даже посмотреть на чудо, которое было рядом – за Железной Стеной. Не мог же он принести этот мир в ладонях и показать им. Нате, глядите, щупайте, лижите, кусайте, шевелите ленивыми мозгами, дайте желаньям взломать камень равнодушия и боязни.

Не мог.

Непи посмотрел на образ Дикты, висевший над головами людей и подумал:

«Ты был сто раз прав. Ты – хитрый, Дикта».

– Я все вам сказал. Решайте сами. Пусть останутся те, кто хочет увидеть Мир Светлого Будущего, и я объясню, что мы должны для этого сделать. Остальные – идите и думайте. Когда надумаете, возвращайтесь.

Понемногу толпа начала редеть. Некоторое время Непи наблюдал, как расходятся люди, потом повернулся и пошел вдоль шеренги деревьев. Подальше от глухих к собственному счастью людей, подальше от образа ненавистного Дикты над головой.

Он лег под деревом на живот, сидеть не позволяла исполосованная плетью спина и, подсунув под щеку руку, стал смотреть на Реку. Настроение было хуже некуда.

Непи слышал, как подошла и села рядом Венэля. Ее ладонь легла ему на затылок. И уже от ее нежного тепла ему стало легче. Она гладила его по голове, как обиженного ребенка. Непи закрыл глаза: именно это ему сейчас и было нужно – молчаливая поддержка и ласка.

Некоторое время спустя он облегченно вздохнул. Рука Венэли застыла.

– Тут люди. Они ждут тебя.

Непи быстро повернул голову: семеро сидели рядом. Среди них был Нолли, но не было Стэприха.

Один из мужчин по имени Табаки ободряюще подмигнул Непи.

– Не горюй, парень. Мы с тобой. По правде сказать, нам и здесь неплохо. Что надо человеку? Пища, вода, одежда, женщины, дети, друзья – все у нас есть. Но уж больно красиво рассказывал ты о том мире. Хотелось бы взглянуть хоть одним глазком. Но позволит ли Дикта? Что мы против него.

– Он обещал: если мы найдем СВОЙ путь в Мир Светлого Будущего, он не станет мешать нам.

– Так-то оно так, – сказал Табаки и замолчал.

Непи обвел взглядом людей. Они ждали его слов. Юноша поманил к себе Венэлю и когда она наклонилась, прошептал на ухо:

– Скажи Нолли, а он пусть скажет Табаки, Табаки следующему и так далее: пусть укладываются спать неподалеку от Водяной шахты. А как погаснет свет лезут в нее. Там встретимся. Там я расскажу все. Иначе Дикта услышит нас и ничего не выйдет.

Пока тайное известие переходило от одного человека к другому, Непи говорил. Говорил громко и много:

– Пока я не знаю, каким путем мы можем выйти отсюда. Все дороги, которые я знаю, это дороги Дикты. Река: она вытекает из Стены и уходит в Стену. Если бы мы могли дышать под водой, то поплыли бы по воде и узнали, не вытекает ли Река в мир за Стеной. Но мы не можем дышать под водой.

– Если бы у нас были волшебные шары, которые держат образ Дикты, мы бы перелетели через Железную Стену, но у нас нет шаров.

– Есть еще один путь: Плита Мертвых, Шахта Мертвых. Но из живых им прошел только я один, потому что так хотел Дикта. Для других этот путь заказан. Все знают, что Плита опускается только тогда, когда на ней оказывается одно мертвое тело… Других путей я не знаю. Но я буду искать их.

– Не проще ли сделать шахту у самой Стены? – спросил Табаки. – Самый короткий и быстрый путь.

– Я думаю, ты ошибаешься, – покачал головой Непи. – Если бы он был так легок, кто-нибудь уже давно додумался до этого и прорыл шахту под Стеной. Я думаю, это невозможно. Дикта раньше всех подумал об этом пути и закрыл его. А главное, он не даст нам ни ломов, ни лопат для работы. А те, что в Шахте, забирать нельзя. За это он накажет. Дикта сказал: если вы найдете ваш путь, я не буду мешать. Но он и не поможет нам.

Как погас свет, в Водяной Шахте начали собираться люди. Они были молчаливы и хмуры: впервые в жизни своей, а может быть и жизни всего народа, обитающего за Железной Стеной, они решались на неслыханное дело – заговор против Дикты.

Дольше всех пришлось ждать Нолли. Наконец, запыхавшийся, он буквально свалился в Шахту. Усевшись, смущенно откашлялся. Быстро глянул на Венэлю, потом сказал:

– Ну в общем… никак не мог от одной подружки открутиться. Сами понимаете… женщины…

Все дружно рассмеялись. Смех разрядил гнетущую атмосферу.

– Я собрал вас здесь, – начал Непи, – потому что в Шахте Дикта не сможет подслушать нас…

– Дикта всемогущ. Может быть он и сквозь землю видит и слышит, – прервал его один из мужчин. – Мы ничего не знаем о Дикте, а Дикта знает о нас все. Он жестоко накажет нас, если мы станем делать что-то недозволенное. Я пришел сюда только затем, чтобы сказать: если ты, Непи, знаешь НАШ путь, то я с тобой, если нет, если ты собираешься обмануть Дикту, я в этой затее не участвую. Это очень опасно. Стоит ли тот мир, чтобы ради него рисковать головой, не знаю. Если бы мы видели его, как ты, другое дело. А так… – мужчина махнул рукой. – Скажи сразу, что ты придумал – дозволенное или недозволенное?

Непи ответил не сразу. Уставившись мрачно в пол, сосредоточенно тер бедро.

– Кто еще боится Дикту? – спросил он наконец, обводя взглядом собравшихся. – Лучше уйти сразу, потому что я не могу точно сказать о пути, который выведет нас наружу, наш он или не наш. Дело может действительно быть опасным. Кто боится Дикты, пусть встанет. Поднялся только один.

– Ну что ж… – Непи подошел вплотную к нему и, гладя в глаза, сказал:

– Мы тебя не осуждаем, твое право выбирать. Хорошо, что ты был честен. Иди и запомни: никто не должен знать о том, что говорилось здесь. Если ты выдашь нас, попадешь на Плиту Мертвых.

– Не выдам, – буркнул мужчина и полез из Шахты.

– Ну вот, теперь остались только свои, – сказал Непи, когда стихло шуршание осыпающейся земли под ногами ушедшего. – Теперь я скажу вам все… Из Водяной Шахты, отсюда, мы будем пробивать боковую в сторону Подземной Шахты Мертвых, куда опускается Плита. Иного пути из нашего Мира нет. Уверен, стену мы не сможем подкопать. Хотя надо будет попробовать и это. А вдруг? И Дикта убедится, что мы не нашли путь, а только ищем его.

– Из Подземной Шахты Мертвых мы пойдем тем ходом, по которому вел меня шар…

– Как же мы пройдем сквозь стену? – прервал Непи Нолли. – Ты рассказывал, там что-то открывает и закрывает ход.

– Когда доберемся, тогда и узнаем. Что я могу тебе сказать сейчас?

Нолли охотно закивал.

– Сколько же на это потребуется времени? А если боковая шахта уйдет в сторону? Сможем ли мы вообще сделать это? Зачем нам прятаться, если мы роем свой путь? – зашумели люди.

– Не знаю, – дождавшись пока они успокоятся, ответил Непи. – Не знаю, сможем ли. Но у нас нет выбора. А прятаться придется потому, что этот путь НАШ только до Шахты Мертвых. Дальше начинается путь Дикты. И как он будет считать ВЕСЬ путь – как наш или свой, или пополам – мне неизвестно.

– Нас восемь человек. Здесь в Шахте один лом и одна лопата. Придется работать по ночам по два человека. Думаю, не поспать одну из четырех ночей не слишком великая жертва.

– А как быть с истинами? – тихо спросила молчавшая все время Венэля.

– Этого я тоже не знаю, – ответил Непи. – Я хочу жить в том мире сейчас, какой я есть. Хочу сам понять, – чем Мы негодны для Светлой жизни. Ни тот мир мне, ни я ему не причинили друг другу зла. Хочу жить там, хочу понять. Вот и все.

Люди молчали.

У Непи и Венэли родился сын. Он начал ходить, говорить. Восемь заговорщиков рыли тоннель. Стэприх дал малышу черный камень и начал учить рисовать. Они очень любили друг друга. Восемь заговорщиков рыли ход. Они рыли его так долго, что казалось, не пророют никогда. И все же в одну из ночей труд их был завершен. Лом проскочил в пустоту Подземной Шахты Мертвых. Оставалось только расширить ход, чтобы в него мог пролезть человек.

На следующую ночь восемь заговорщиков собрались в Водяной Шахте. Непи быстро сбил корку земли, прикрывавшую набитый камнями мешок, которым было заткнуто узкое горло Бокового хода и вытащил его. Из мешка со стуком посыпались мелкие камешки.

– Надо зашить, – сказал Непи, обращаясь к Венэле. – Пока не выйдем в тот мир, будем прятать ход, как прежде. Пошли.

Непи полез в боковую шахту, следом за ним Венэля и остальные. Дальше ход расширялся настолько, что по нему можно было идти, низко пригнувшись.

Последние удары завершили дело. Непи, вытянув вперед руку со светящимся шаром, заглянул в пролом.

– Здесь невысоко, – сказал он и легко спрыгнул вниз. Под его ногами зашуршали земля и камни.

– Спускайтесь, друзья!

– Нет, нет, подождите! – Табаки схватил за рукав Нолли, собравшегося прыгнуть следом за Непи. – Нельзя так просто прыгнуть и все. Непи и Венэле первым принадлежит право и честь ступить на Путь. Они были первыми в нашем деле, им и идти первыми. Дайте ей дорогу!

Шестеро прижались к стене узкого низкого тоннеля. Венэля проползла на коленях мимо них. Она не видела лиц друзей, ведь шар был у Непи, но во тьме ощущала их товарищескую поддержку, их радость.

– Ошибки нет! – донесся гулкий голос Непи. – Это Шахта Мертвых. В той стене позади меня боковая шахта. Она ведет в новый мир.

Венэля подошла к нему и уткнулась лицом в грудь.

– Как я счастлива! Наконец-то! Теперь мы будем свободны. Всегда, всегда, – прошептала она. – Как прекрасно станем жить мы и наши дети.

– Дети? – переспросил Непи, заглядывая ей в лицо.

– Да. У меня будет еще маленький.

Непи крепко прижал ее свободной рукой к груди.

– Эй! – донесся до них голос Табаки. – Хватит обниматься! Мы спускаемся к вам! Кто следующий? Ты – Нолли?!

В тот же миг, как он произнес это имя, огромные языки пламени опоясали кольцом Непи и Венэлю. Пламя взвилось до самого потолка. Невыносимый жар дохнул в лица шестерым в боковой шахте, и они, не в силах выдержать его, быстро побежали назад, вглубь хода.

Бегство их однако было недолгим. Жар прошел поверх голов, пламя погасло, воцарилась полная тьма.

Люди замерли.

– Что это? – дрожащим голосом спросил Нолли. Никто не ответил ему. Все ждали чего-то. Молчали.

– Надо выбираться наверх, – подал, наконец, голос Табаки. Непи и Венэли больше нет. Дикта покарал их светом… Эта дорога не для живых, только для мертвых.

– Откуда ты знаешь?! – воскликнул Нолли.

– Пойди проверь! – огрызнулся Табаки.

Нолли промолчал. Потом люди услышали шорох одежды и ощутили толчки. Друг Непи решился: он полз назад.

– Дурак! – бросил ему вдогонку Табаки. – Сам станешь мертвым. Вернись!

Нолли не ответил. Люди молча уселись вдоль стен туннеля и стали ждать.

– Непи! Непи! Венэля! Венэля! Ответа не было.

Нолли вернулся. Сел у стены.

– Так Дикта выполняет свои обещания, – сказал он. – Он обещал не мешать.

– Значит мы нарушили условие, – отозвался Табаки. – Он обещал не мешать на НАШЕМ пути. А здесь уже ЕГО путь!

– Он мог наказать их, но не делать мертвыми! Неизвестно, что еще будет с нами, – сказал Табаки.

На следующее утро возле Реки под образом Дикты были найдены пятеро помощников Непи. Их спины и бока покрывали кровавые полосы. Все они были исхлестаны с ужасающей жестокостью, также как Непи после путешествия в Мир Светлого Будущего.

Один Табаки остался невредим. Он и рассказал людям о происшедшем, о каре Дикты.

Стэприх, оцепенев, слушал его, сжимая в одной руке острый камень, которым выцарапывал образы, в другой – пальцы ребенка. Родителей малыша больше нет! Нет его любимой красивой девочки! Нет его гордого смелого мальчика!

Стэприх вспомнил, как кормил их впервые, как судорожно напрягались тонкие шейки, проглатывая куски хлеба. Вспомнил и, опустив голову, зарыдал.

Неожиданный шум заставил его поднять ее. Табаки стоял перед людьми и торжествующе потрясал над головой караваем и новой одеждой. Дикта наградил его.

Стэприх приблизился. Смотрел, не веря глазам.

– Что уставился, старик! – злобно крикнул Табаки, лицо его перекосила подлая ухмылка. – Награда не хуже твоей. Это я сообщал Дикте обо всем, о каждом их шаге. Всемогущий ценит верных людей и карает непослушных!

Стэприх смотрел на образ Дикты, созданный им, на пять бесчувственных тел у своих ног, на Табаки, на сына своих приемных детей.

«Неужели у Веры и Предательства одна цена?!» – подумал он. Стремительно шагнул к Табаки и ударил камнем по голове. Предатель без звука свалился ему под ноги.

Даже не взглянув, жив Табаки или мертв, запрокинув голову, с окровавленным камнем в устремленной к небу руке, Стэприх закричал:

– Я ненавижу тебя, Дикта! Будь ты проклят! Мы все ненавидим тебя! Ты не всемогущий, ты – НЕГОДЯЙ! УБИЙЦА! Будь ты проклят!

Небо молчало. Люди боязливо жались в стороне. Они ждали кары.

– Я пойду их путем! И за мной пойдут другие! Я не верю тебе! Ты… ты… – Стэприх схватился за грудь. – Я хочу, чтобы ты умер! Умер, как он!

Старик наклонился и вонзил острый конец камня в спину предателя.

– Умри, Дикта! Умри, Дикта! – кричал Стэприх, рыдая. И некоторые люди тоже закричали, повторяя его слова.

И не были подвергнуты каре ни в эту ночь, ни в следующую.

Как обещал, Стэприх первым прошел путем Непи, вернулся и вывел в Мир Светлого Будущего свой народ. Ноги людей были черны от пепла человеческих тел, по которому они ступали в Шахте Мертвых. А впереди расстилался новый голубой и зеленый – мир без железных стен, без Дикты. И вскоре люди забыли о нем. Только Стэприх до самой смерти гадал, почему Дикта выпустил их. Может быть тиран умер? Или задумывает новую НЕВИДАННУЮ подлость?

Красота в незавершенстве, повторял Эс Мерлин, с трудом вырываясь из цепких объятий чарующего мира Элефанской бсинкты. Гудел сигнал служебного вызова, и не реагировать нельзя – рабочее время еще не кончилось.

Трехмерное изображение заняло полкабинета. В их Службе свято блюли многовековые традиции. Одной из них предписывалось задавать при служебных переговорах величину изображения абонентов пропорционально занимаемому посту. Эс Мерлин на днях отпраздновал годовщину великого события, как его телевизионный двойник стал ровно в два раза больше оригинала. Но нет предела совершенству. Он пигмей рядом с настоящим начальством.

– Специальный агент майор Эс Мерлин?

– Так точно, шеф.

Внимательный взгляд больших чуть выпуклых глаз – зрачок размером с голову нормального человека – скользнул по кабинету, задержался на всегдашнем беспорядке, на втором столе.

– Чрезвычайное происшествие. На Гранисе убит Посланник. Задушен в собственном доме. Начато расследование. Убийца пока не определен. Вы назначаетесь наблюдателем. Вам надлежит сдать все дела и немедленно отбыть на место преступления.

– Есть, шеф.

– С этой минуты вы непосредственно подчиняетесь полковнику Веле Клаусвар. Прошу постоянно держать ее в курсе событий.

Фантом исчез, оставив ощутимый озоновый запах. Эс Мерлин облегченно вздохнул и, увидев застывшего Умника, машинально сделал разрешающий жест. Его личный секретарь-телохранитель уже готов к выполнению задания. Он всегда на высоте, мелочный контроль ему не нужен.

– Подготовь заодно и чемоданчик. Отправляемся через полчаса.

– За полчаса я не успею, босс, – возразил лэст. – Ваш малый полевой комплект не укомплектован. На какой срок убываем? Как обычно – три дня? Мы успеем за это время выполнить задание?

Богатая биография Эса Мерлина включала и прохождение курса литературоведения Ценийского университета. С тех пор словосочетания типа «комплект не укомплектован» умиляли его. Речь да и все манеры робота-помощника должны быть безукоризненны, как подобранный к костюму галстук, а не то опозорит как-нибудь в обществе. Придумывая колкость, дабы отвадить Умника произносить подряд два однокоренных слова, Эс Мерлин понял, что сам он только что пропустил не менее незаконное словосочетание. Связка «убийство – Гранис» не имела права на существование.

Галактическое Содружество – Галсод – самое большое политическое образование человечества из когда-либо существовавших, представляло собой причудливую мозаику государств-общин, раскинутых на многих сотнях планет, и трудно было найти две из них более или менее похожих. Были планеты-пустыни, как Марроу, чья община не насчитывала и миллиона, членов, и планеты-гиганты, как Квартар с населением более 70 миллиардов человек. Точное количество населенных людьми планет не знал никто – предполагалось, что их несколько тысяч, условно подразделяемых на Внешние, Срединные и Внутренние миры, – и Галсод, занимавший сердцевину освоенного Космоса, поневоле исполнял не только функции связующего звена всего человечества, но и его единственного полномочного представителя при налаживании отношений с иными расами разумных. Общины Внешних миров, планет первопоселенцев, где жизнь обычно была интересной и насыщенной, но трудной, сосредоточивались на улучшении условий существования и создании того образа жизни, который, собственно, и явился причиной их возникновения. На планетах, относящихся к Внутренним мирам, наоборот – высшей ценностью объявлялось комфортное существование каждого индивидуума и преобладал альтернативный путь развития: не вширь, осваивая неразумную природу, а внутрь себя. Гранис соседствовал с Внутренними мирами.

Эс Мерлин оттолкнул Умника от терминала рабочего компьютера и затребовал справки, проверяя свою память. Так и есть. За последние 300 лет на Гранисе произошло лишь одиннадцать несчастных случаев с человеческими жертвами. Не зафиксировано ни одной насильственной смерти.

– Умник, случай не из простых. Боюсь, что здесь не обойтись одним малым комплектом. Собирай инструментарий по полной схеме и отправляйся самостоятельно. Я отбываю сейчас же. Да, про три дня забудь. Преступник, конечно, найдется быстро, но с нас потребуют массу объяснений, почему такая дикость вообще могла случиться. Так что если управимся за неделю – счастье. Ну, до встречи.

Эс Мерлин потянулся, допил сок, нацепил услужливо поданный Умником оружейный пояс и вышел.

Большинство планет Галсода были соединены н-туннелями, и межзвездные путешествия занимали минуты. Эс Мерлин вынужденно потратил больше времени. Привычная процедура запутывания следов, вычисление ближайшей штаб-квартиры Ордена, объявление паролей – и он оказался один на один с Роном Шером, дежурным Адептом Третьей силы.

– Ты правильно сделал, сразу связавшись с нами. Это дело явно из ряда вон… – Рон Шер задумался. Видимо, он был сильно занят, и новая информация не желала потеснить прежнюю.

– Я полагаю, что хотя бы для того, чтобы не вызвать подозрений, надо сообщить мои новости K°митету. Но они, конечно, тут же придумают мне свое параллельное задание. А я боюсь… оказаться не на высоте. За все годы службы я ни разу не видел ни одного мертвого тела.

– Да? Я, признаться, удивился бы, если б было наоборот. В наши времена такой опыт действительно уникален. Ладно, я незамедлительно начну формировать группу поддержки. А ты пока действуй независимо от нас. С Комитетом, естественно, связаться надо. Если они будут что-нибудь требовать от тебя, постарайся заручиться их поддержкой, чтобы выйти на Синина. Кто это? Профессор института кибернетики Квартара, собравший нового компьютерного монстра. Ради его экспериментов я пожертвовал даже свою Отмычку… гм… отдал ему Универсальный Решатель Уренара, чудом оказавшийся у меня. Пришло время оценить, может ли его курочка нести золотые яйца.

– У меня мелькнула мысль насчет снуссов…

– Вряд ли они здесь замешаны. И, естественно, маги абсолютно ни при чем, хотя козачи, я уверен, будут подозревать в первую очередь их.

– Кого же им еще подозревать?!

Рон Шер сделал жест прощания.

– Я сейчас занимаюсь не менее необычным делом. Появились данные, что кто-то пытается шантажировать руководство некоторых служб Совета. Если это правда, то впереди нас ждут темные времена… Порядок связи прежний. Главное – не унывай.

Небольшое перемещение, и Эс Мерлин оказался у коммутатора Комитета Защиты Человечества.

– Кто на связи?

– Агент третьей категории Эс Мерлин. Лихорадочное перещелкивание экрана показало, что его донесения ждали.

– Почему не сразу вышли на связь? В чем причина промедления?

– Как? – Эс Мерлин пытался как мог выразить удивление. – Я сразу докладываю, как только осознал необычность события и продумал план первоначальных действий.

– И что же вы надумали?

– У меня предчувствие, что следует приготовиться к любым неожиданностям. Вплоть до того, что убийца – не человек.

Во имя конспирации собеседник Эса Мерлина заменил свое изображение фотороботом. Пользовался универсальным языком, но переводные машины обезличивали речь, вымарывая часто употребляемые им выражения и избавляясь от интонаций. Все же Эс Мерлин почувствовал оживление.

– Да? И кто, по-вашему, может быть замешан?

– Полагаю, что убийство может быть отвлекающим маневром. Чем сейчас нас озадачивают меритские маги?

– Вы, я надеюсь, слушаете новости.

– Конечно. Я имею в виду события, которые завуалированы либо выпадают из обычного потока новостей.

– Вообще говоря… – Пауза. Собеседник Эса Мерлина точно взвешивал выдаваемую информацию. – …нас беспокоят два явления. Первое – вечные Таблицы Месенна – Корева на Яшаре, спутнике Мериты, вошли в рабочий режим. Зачем? Что последует за этим – неизвестно. Второе – молодой Олмир V, правитель Ремиты, провел совещание, пригласив на него всех магов. Я подчеркиваю: всех. И никто не пренебрег приглашением. Разгадка причин этого немыслимого союза полуфеодального общества ремитов и меритских магов занимает сейчас все наши силы и средства.

– А снуссы беспокоят чем-либо?

– Да как обычно. В очередной раз подали заявление о намерении сопровождать своих подопечных на территории Галсода.

– Совет опять отказал?

– Конечно. На планетах Галсода постоянно находится почти 30 миллионов снуссоносителей. Каждые сутки таможенные посты регулируют полумиллионный поток. Стоит в одном только месте снять Барьер Марка, и мы лишимся объектов, гарантированно чистых от снуссов.

– Я не знал, что наши связи с Заокраиной столь тесны.

– Снуссовые миры живут фактически по нашим законам – это не флалы или, скажем, рюди. А ведь благодаря экспедиции Илвина Ли и с последними установлены прочные контакты. Человеческая терпимость ко всем разумным действительно не имеет пределов.

– Стало быть, ничего особенного не происходит?

– Кроме этого убийства на Гранисе – ничего. Ваша информация принята к сведению. Соответствующие меры будут приняты. Вы же занимайтесь этим делом обычным порядком. Дополнительные инструкции получите позже.

– Мне ожидать вашей помощи?

– Нет. Тем более что Комитет не выражает интереса в быстром раскрытии этого убийства.

– То есть… то есть…

– Поймите меня правильно. Позиция Комитета – минимум шума вокруг этого дела. Когда и как будет оно раскрыто – вопрос второстепенный. Делайте все, что сочтете нужным. Единственное наше требование, как и всегда, – полная отчетность. Мы должны располагать как можно большей информацией и об убитом, и о его окружении.

– Мне кажется, что для быстрого и скрытного сбора и переработки информации целесообразно воспользоваться аппаратурой Синина. Вы поможете мне с доступом к ней?

Собеседник Эса Мерлина надолго задумался.

– Синин – это один из разработчиков следственных программ?

– Да. У него наверняка есть новые, улучшенные версии.

– Хорошо. Все, чем обладает Синин, будет в вашем распоряжении. Кстати, вам делали предложение о переходе в агенты второй категории? Нет? Странно. По роду своей основной деятельности вы непосредственно затрагиваете проблемы, информация о которых, как правило, носит более высокий гриф секретности, чем допускает ваш статус в Комитете. Ладно, я займусь этим вопросом.

– Я впервые получил подобное задание. Это случайность.

– Да? Ну хорошо, оставим этот разговор. Итак, запомните главное: максимум информации и минимум шума.

Переход в агенты второй категории – это новые и новые проверки, скрытное наблюдение, коварные психологические тесты. Когда-нибудь они поймут, тоскливо подумал Эс Мерлин, вытирая пот, что не Комитет его завербовал, а он сам проник к ним. Ордену может быть нанесен серьезный ущерб. Пусть уж этот миг наступит как можно позже.

То немногое на Гранисе, что увидел Эс Мерлин, добираясь до дома Гуго Ван Теренса, соответствовало его представлениям о земном рае. И вечной жизни.

Встретил его гул типичной стройплощадки.

– Что здесь происходит? – крикнул Эс Мерлин бросившемуся к нему толстому человечку. Тот, промакивая щеки воздушным платком, представился:

– Лейтенант Брендан, начальник уголовно-розыскной службы Граниса.

– Майор Эс Мерлин, специальный агент Федеральной полиции. Что здесь происходит?

– На полдень планировали дождь. Я распорядился, чтобы дом Посланника накрыли стеклопластиком. Но не успеваем.

– Не успеваете – отмените осадки. Осмотр проведен?

– Да, конечно. По полной программе.

– Прошу вас вкратце основные детали.

– Гуго Ван Теренс был задушен тонкой веревкой в своей приемной около девяти вечера. Никакого сопротивления преступнику не было оказано. Вероятнее всего он хорошо знал и сам впустил убийцу.

– Личность преступника установлена?

– Нет.

– Почему?

– За несколько минут до прибытия посетителя – точнее, в двадцать пятьдесят пять – Гуго Ван Теренс включил хадрайвер.

– Это что за прибор?

– Генератор хаотичных резонансных электромагнитных полей. В результате все электронные устройства в радиусе трех километров потеряли буферную краткосрочную память. Обычные записи, производимые ими, пропали.

– Почему не была объявлена тревога?

– На немедленный запрос автоматизированной диспетчерской службы Гуго Ван Теренс ответил, что все в порядке. Он якобы проводит эксперименты.

– Где этот прибор? Брендан пожал плечами.

– Я подозреваю, что он просто испарился. Мы нашли обожженную проводку. Интересно еще другое: зафиксировано, что после совершения преступления несколько раз включалось другое хадрайверное устройство, направленного действия. Домашние компьютеры, которые сумели восстановить свои функции после первого воздействия, полностью вышли из строя. Второй прибор, несомненно, включал убийца.

– Когда обнаружили тело?

– В полночь. Местная медицинская служба запрещает в одиночку проводить непрерывные работы длительностью более трех часов. Когда истек положенный срок, диспетчер сделал очередной запрос и, не получив ответа, заподозрил неладное.

– Значит, никаких записей, никаких следов преступника?

– Убийца прибыл на лите. Приземлился на лужайке перед домом. Прошел в приемную. Сделал своё дело и убыл в неизвестном пока направлении.

– Следы, феромоны? Брендан виновато развел руками.

– Экспертиза средств, которыми пользовался преступник, проведена?

– Шнур подвергся полному исследованию. Изготовлен он из обычного натурального шелкового волокна, ранее нигде не использовался. Никаких следов.

– Место изготовления?

– Мы провели самый тщательный анализ изотопного состава волокна, но результаты мало что говорят. Его могли вырастить на добром десятке планет.

– А летательный аппарат? Если преступник использовал его, то должна остаться масса зацепок.

– Лит мы пока не нашли.

– Не понимаю.

– Вчера в десять вечера закончился карнавал. Было большое перемещение народа. Затем был дождь, чтобы прибить пыль, придать свежести. В результате образовался массивный информационный пласт, маскирующий следы преступления. Но мы не теряем надежд. Пойдемте в мою палатку. Я покажу вам материалы.

Походная палатка Брендана стояла у самого основания спешно воздвигаемого купола. Совершенная система защиты изолировала ее от внешнего шума, а мягкие кресла и полный набор приборов микроклимата создавали видимость уюта. Дегустируя популярные на Гранисе напитки, Эс Мерлин бегло просмотрел протоколы осмотра места преступления и результаты патолого-медицинской экспертизы.

– Родственники убитого оповещены?

– Гуго Ван Теренс был одинок. Он уроженец Кирры, и его родные погибли вместе со всей колонией. Детей у него нет, а восемь его бывших жен в один голос заявляют, что знать не знают такого человека.

– Ничего себе отношения!

Брендан, проявляя определенную нервозность, протянул предварительный план расследования.

– Покойный полностью отдавал себя служению всему человечеству. Он был нашим настоящим лидером и, поверьте, весьма заметной фигурой и здесь, на Гранисе, и за его пределами. Выбран Посланником во второй раз. Член 40 различных комиссий и советов, 6 клубов, более 70 общественных движений – от Союза социоинженеров до Общества содействия развитию трудовых навыков у трудных подростков. Понятно, что круг общения невероятно большой. Мотив преступления совершенно непонятен.

– Вас что-то беспокоит?

– Ах, право, мне неловко…

– И все же?

– Я здесь с раннего утра. Устал неимоверно. С ужасом предвкушаю неизбежную выволочку медицинского куратора. Мой рабочий день должен был закончиться много часов назад. Хозяйничайте, пожалуйста, без меня. Мои следственные программы запущены, дождь я перенес на поздний вечер, купол явно успеют закончить до него. Я здесь не нужен.

– Завтра я вас увижу?

– Боюсь, что нет. Завтра будет мой заместитель. Он рвется внести свою лепту, у меня же обязательный выходной.

– Как так?

– Увы. Я понимаю, что это непорядок, но не могу растолковать это своему медицинскому надсмотрщику. Словом, на Гранисе могут задушить, но позволить сгореть на работе – никогда!

– Что ж, до свидания, лейтенант.

– До свидания, майор.

Изучив структуру вопросника Брендана, Эс Мерлин понял: лейтенант кривил душой, говоря, что мотив убийства ему неясен. Направленность поиска была однозначной: убийство по политическим мотивам. Что ж, возможно, он и прав. На миг оторвавшись от проектора, Эс Мерлин вдруг почувствовал, что у входа в палатку кто-то стоит. Поднявшись рывком, он выскочил наружу.

Мужчина неопределенного возраста. Довольно упитан, но мягкотел. Бегающие глаза.

– Кто вы? Что вы здесь делаете?

– А вы кто? По какому праву вы хватаете меня? Уберите руки.

Эс Мерлин представился. В ответ незнакомец, мгновенно избавившись от испуга, буркнул коротко: – Я Метмон.

– Метмон? Это имя? Род занятий?

– Меня так зовут. – Незнакомец распрямил плечи и, казалось, чуть приподнялся на цыпочках. –

Разве это имя вам ничего не говорит? Вспомните-ка: Инверторы Метмона…

– Это какие то экзотические животные, внесенные в Красную книгу?

– Вопиющая безграмотность! Это космические объекты неясного происхождения. Туроутир Агенарга…

– Не надо продолжать. Вы, стало быть, сподвижник великого адмирала и первооткрыватель этих самых Инверторов?

– Ну не совсем первооткрыватель, но…

– Так что вы здесь собирались делать?

– Я первый ученый, который начал систематически изучать Инверторы в том знаменитом разведывательном полете…

– Что вам здесь нужно?

– Видите ли, я начальник канцелярии Посланника Гуго Ван Теренса. Его, если можно так выразиться, правая рука. Нам сообщили, что Посланника… не стало.

– Кто сообщил? Когда?

– В очередной сводке новостей. Передавали ужасные подробности. Это правда?

– Да, правда.

– Боже мой, Боже мой…

Появился Умник, сопровождаемый процессией разнообразных механизмов. Эс Мерлин позвал его жестом, указал на Метмона, застывшего в глубокой задумчивости.

– Он чист, – определил догадливый Умник. – Ни оружия, ни каких-либо специальных приспособлений. Где размещать оборудование, босс?

Эс Мерлин показал место рядом с палаткой Брендана и подошел к Метмону.

– Вы так и не ответили на мой вопрос. Что вы собирались делать?

– Любезный, что я собирался делать, касается только меня, и я не обязан отчитываться перед кем бы то ни было. Как преемник убитого, Гуго Ван Теренса, я принимаю верховную власть на Гранисе и беру расследование этого дела под личный контроль. Следует как можно быстрее обезвредить убийцу. Следует обеспечить как можно более широкое освещение хода следственной работы. Кого из подозреваемых вы уже допросили?

– Никого.

– Как так? Я удивлен.

– У нас иные методы работы. И я должен сказать, что вы, видимо, не вполне знакомы с действующим законодательством. Расследование ведет уголовно-розыскная служба Граниса, ее начальник – лейтенант Брендан. В своей деятельности она строго следует инструкциям и использует только аттестованную аппаратуру. Никто не имеет права вмешиваться в ход расследования. Я назначен наблюдающим, что на деле выливается в проведение мною параллельного расследования – не больше. Никакого контроля. Никакого давления на следователей. Вам ясно?

– Да-да… Я имел в виду… имел в виду, что готов оказать следствию любую посильную поддержку. Я уверен, что преступление совершено нашими политическими недругами. И момент они выбрали самый неподходящий. Наша партия – единственная сила, способная примирить непримиримое, найти компромисс там, где не умеет больше никто. Я лично разрабатывал политическую линию нашего движения, вопросы стратегии и тактики. Гуго Ван Теренс – только исполнитель…

– Подождите. Как я понял, вы хотите мне помочь, объяснить, как говорится, местную специфику?

– Да-да, но не только местную. Гранис – не рядовой член Содружества. Все, что происходит у нас, затрагивает основные политические силы…

– Хорошо. Я готов вас выслушать. Давайте отойдем в сторонку, чтобы не мешать моим роботам.

Разговор стоя, по наблюдениям Эса Мерлина, всегда почему-то значительно короче, чем на ту же тему, но в удобной обстановке. Метмона это правило явно не касалось – он говорил и говорил. Поначалу Эс Мерлин расстался с иллюзией, что Гранис – рай. Скорее это был питомник людоедов, как, впрочем, и все Содружество. Поймав ряд несуразностей, Эс Мерлин сделал поправку в восприятии и стал запоминать только факты, а не их оценки. Как он понял, за внешне благополучным фасадом на Гранисе бушевали настоящие страсти. Весьма влиятельные силы – он мысленно назвал их изоляционистами – ратовали за выход Граниса из Галактического Содружества, сближение с Внутренними мирами. В противовес им другая группа – условно называемая культуртрегерами – была недовольна скромной ролью Граниса в политической и экономической жизни Содружества. Третья сила, опирающаяся на местную Школу Гуро, предлагала свой, религиозный путь реформирования общественного сознания. Были еще и четвертые, пятые, шестые… В этих условиях Гуго Ван Теренс – роль Метмона следовало определить из других источников – выбрал абсолютно выигрышную нишу. Он объявил себя прогрессивным консерватором, проявил высокое мастерство политической эквилибристики и стал единственной фигурой, уравновешивающей крайности.

Когда Метмон наконец удалился, Эс Мерлин чувствовал себя очень усталым.

Умник знал свое дело. Наладка поисковых программ была завершена, информационные каналы загружены на полную мощность. Эс Мерлин прочитал предварительные характеристики, определил бесприоритетный режим анализа данных и с удовольствием отметил немедленно проявившееся отличие его причинно-следственных маршрутов от брендановских.

Поздним вечером, когда пошел дождь и свежий воздух потребовал движения, Эс Мерлин связался с туристической службой Граниса, определился с гостиницей и отправился отдыхать.

Ожидая окончания обработки результатов медицинского осмотра, обязательного для всех прибывающих хотя бы на сутки на Гранис, Эс Мерлин обошел свое новое временное пристанище. По местным меркам – заурядная конура, отвечающая лишь минимуму требований к жилищу «среднестатистического» человека. Зал, спальня, кабинет, медико-оздоровительный комплекс. Везде наисовременнейшая электроника, изменяемая геометрия, совершенная фантом-иллюзионная аппаратура. Вид из спальни – пустынный морской берег. Запах свежести и йода. Далекие крики чаек, шорох гальки под набегающей волной. Маленький балкончик кабинета, казалось, висел над горным обрывом, рядом с ревущим водопадом. Многотонный столб воды, разбиваясь о скалы, окутывался мельчайшей водной взвесью, пахнул озоном и играл радугой. Видимые размеры зала явно учитывали возможность принимать людей, страдающих клаустрофобией. Эс Мерлин поэкспериментировал с пультом фантильной системы, пытаясь соорудить рядом с лежанкой из пуховиков уютный грот с костром посредине. Растянувшись на лежанке, бросил в пустоту безличное «надо бы поесть».

Ответил ему бархатный голос домашнего дэса – служителя. Эс Мерлин безответственно относится к своему здоровью. Это плохо. Здесь, на Гранисе, так не поступают. Пусть Эс Мерлин расслабится, подчинится мудрому служителю. Пока не поздно, пока нет хронических болезней – надо заботиться о своем теле. Желает ли Эс Мерлин принять интересных гостей? Нужны ли ему собеседники? Что ж, пусть он отдохнет в одиночестве. Пока готовится соответствующий случаю ужин, Эсу Мерлину рекомендуется несколько физиотерапевтических процедур. Но сначала – лечебный коктейль.

Потом был ионный фейерверк, электромассаж, кремы для коррекции фигуры, гидромассаж, электрофорез, ультразвуковой массаж суставов… Много чего, но все в меру – не утомляя и не возбуждая, в сопровождении неторопливых разъяснений полезного эффекта. Затем ужин. Вереница тарелочек, горшочков, кастрюлек, сковородочек с жареным, пареным, вареным, охлажденным. Благородные напитки в высоких хрустальных бокалах. Всего ровно столько, чтобы по-настоящему насытиться, но не переесть. Дэс великолепно играл роль остроумного собеседника, тонкого знатока истории кулинарии.

Перед сном Эс Мерлин дважды просмотрел Элефанскую бсинкту. Он воспринял в ней новый образ – благоухающую Розу на смердящей куче нечистот – и пропустил момент засыпания.

Утром – Эс Мерлин так и не понял, сам ли он проснулся или его ненавязчиво разбудили, – священнодействие повторилось. В отличие от вечернего хоровода было больше физических упражнений и очистительных процедур, да и предлагаемое питье явно содержало лекарства.

Завтрак испортил Метмон. Материализовав свой фантом в нескольких сантиметрах от Эса Мерлина, он давал долгие и путаные разъяснения своих вечерних высказываний. Под конец заметил вскользь, что пересмотрел свое прежнее решение и дал рекомендации средствам массовой информации без надобности не трепать светлое имя Гуго Ван Теренса. Затем спросил:

– С какими материалами следствия я могу ознакомиться?

– Со всеми, естественно, которые найдете сами.

– Но я не знаю структуры ваших информационных полей. Искать в таких условиях – значит нерационально использовать время. Окажите мне помощь, хорошо? Так что вы мне покажете?

– Ничего. В ходе следствия, как правило, поднимается много информации конфиденциального, а то и интимного плана. Никогда никакой следователь, если он бережет честь мундира, не передаст ее кому бы то ни было из посторонних.

– Гуго Ван Теренс – мой политический сподвижник. У нас с ним не было тайн друг от друга.

– Я допускаю это. А как насчет личной жизни подозреваемых?

– Я умею хранить тайны.

– Настоящие тайны не хранят – их используют.

– Может, в свою очередь, и я смогу быть вам в чем-нибудь полезным?

– Простите, но за кого вы меня принимаете? С какой стати я буду уведомлять вас о подробностях личной жизни ни в чем не повинных людей? Ищите сами, если испытываете такую потребность.

– За кого я вас принимаю? За недалекого молодого человека, не умеющего грамотно распорядиться счастливым случаем. Всего хорошего.

После разговора остался неприятный осадок. Чтобы рассеять его, Эс Мерлин затребовал утреннюю подборку новостей и вконец испортил себе настроение, получив условный сигнал, означающий требование Комитета войти в контакт.

С непривычки Эсу Мерлину было тяжко игнорировать мольбы служителя остаться в номере – в кабинете ведь условия работы никак не хуже, а постоянный присмотр еще никому не мешал, – но долг есть долг. Он покинул гостиницу. По дороге к дому Гуго Ван Теренса он вспомнил, что забыл нечто важное, и поспешил к станции межзвездной нуль-транспортировки. Причина экстренного вызова оказалась стандартной: Комитет заготовил список вопросов, на которые Эс Мерлин должен был постараться найти ответы, проводя расследование. Вся отлучка с Граниса заняла у него не больше получаса.

Как обычно, Умник, словно вышколенный пес, показал огромную радость от возможности личного общения со своим «боссом». Сбитый с ног водопадом обрушившейся на него информации, Эс Мерлин удобно пристроился в кресле в углу своей палатки, обложенный услужливо приготовленными специально для него диаграммами. Расследование шло полным ходом, его присутствие не требовалось. Более того, лишь отвлекало Умника. Прав был служитель, лучше здесь вообще не появляться, чтоб не терять человеческий авторитет. Сидел бы он в гостинице, просматривал бы свою любимую бсинкту – и кто его погнал сюда?

Намеренно ли, случайно, Умник подсунул ему часть листа персоналий. Просматривая его, Эс Мерлин принял к сведению, что подавляющее большинство политических соратников Гуго Ван Теренса и наиболее активных противников имели гарантированно подтвержденное алиби. Среди них был и Метмон. Сопоставив его вчерашние и утренние высказывания и вспомнив, что в вопроснике Комитета было много имен, но не было имени правой руки Гуго Ван Теренса, Эс Мерлин понял, что одно маленькое расследование им уже завершено: Метмон определенно являлся агентом Комитета. Естественно, тайным, ибо официально объявлялись имена только высших руководителей, облеченных правом представлять Комитет в различных службах и ведомствах Галсода. Комитет Защиты Человечества являлся единственной официальной организацией, имеющей право на проведение тайных операций. Собственно, только ими он и занимался, и его сотрудники были глубоко законспирированы. Публичная «засветка» кого-либо из них влекла одно из двух: либо отстранение агента от активной работы, либо назначение на одну из высших руководящих должностей. Надо особо подумать еще над одним вопросом, охладил себя Эс Мерлин: чем объясняется такая легкость вскрытия Метмона? Лестно, конечно, считать себя очень проницательным человеком, суперпрофессионалом. С другой стороны, это может быть намеренной небрежностью Комитета, начинающего с ним свою игру.

Ладно, одно дело сделано, но как он может ускорить расследование?

Эс Мерлин погрузился в размышления.

Он много читал о методах работы великих сыщиков прошлого – о слежках и погонях, о виртуозно спланированных допросах, очных ставках и прочее и прочее. Это давно кануло в Лету, сейчас иная реальность.

Далекий пращур, вытачивающий топор не просто острый, но и удобный и красивый, не предполагал, что тем самым порождает удивительный процесс нескончаемого совершенствования орудий труда и предметов быта. Сейчас человека окружают тысячи умных рукотворных изделий. От обыкновенной вешалки, не допускающей промаха при принятии шляпы, от простейшего графина, не проливающего наполняющую его жидкость, если хозяин начнет вдруг лить ее мимо стакана, до таких сложнейших механизмов, как человекоподобный Умник. Всюду были сенсоры, логические цепочки, запоминающие ячейки, и каждый шаг, каждый вздох любого человека запечатлевался множеством бытовых устройств. По мере заполнения их памятных буферов эта информация переливалась в районные накопители, обрабатывалась, частично обезличивалась, затем поступала в областные, далее – в памятные архивы, обобщалась и сжималась. Наиболее важная часть ее оседала на архивных кристаллах, уже которое столетие выращиваемых в подземных бункерах наиболее населенных планет.

До воцарения электроники человека сопровождал ворох бумаг. Зачат – медицинские отчеты о ходе беременности, родился – свидетельство об этом выдающемся событии, покупка игрушки – чек, поход к врачу – справка, детский сад – туча документов, школа – еще больше… Человек представлялся неким динозавром с длиннющим шелестящим хвостом из различных бумажек, желтеющих в пухлых делах, западающих во всевозможные углы и щели, оседающих в несгораемых сейфах и развеваемых ветрами на мусорных свалках… Сейчас человек больше походил на червячка, случайно попавшего в кастрюлю с киселем. Любое его движение фиксировалось окружающей средой и навсегда застывало в виде отдельных информационных сгустков. Естественная потребность эффективного использования всей окружающей человека техники из года в год питала эту совершенно особую Сущность – информационный океан. У нее появилось собственное имя – Окин, свои исследователи, почитатели и враги. Некоторые поклонялись ей как новому Богу, перед величием которого человек – ничтожная песчинка.

Разрастаясь и набирая силу, Окин не только служил, но и изменял человека, его производственную деятельность. Типичный пример – работа следователя. Профессиональные навыки Эса Мерлина сводились к умению обращаться со специальными логическими программами, способными строить различные гипотезы и для их проверки выудить из Окина нужные данные, восстановить по ним события и вычислить участников. Считалось, что человек может ускорить расследование правильным назначением приоритетов различных направлений поиска. Всем предполагаемым версиям – «политическое убийство», «маньяк-одиночка», «очередной Герострат» и прочее – Эс Мерлин задал вчера одинаковый приоритет и наблюдал сейчас, как на них, словно на гигантские вертела, нанизываются факты, касающиеся тысяч и тысяч людей, устанавливаются их имена, проверяются алиби, уточняются возможные мотивы. Менее чем за сутки аппаратура, подгоняемая ретивым Умником, успела рассмотреть более 30 тысяч гипотез – объем работ, заведомо невыполнимый ни одним людским коллективом.

Да, он просто мешает здесь. А раз так, то надо уходить. Он распорядился, чтобы видеодайджесты результатов расследования доставлялись ему в гостиницу, и с достоинством покинул палатку.

Весь следующий день прошел в работе. Умник завалил его отчетами, и Эс Мерлин добросовестно разбирался в них, пытаясь найти свое место в расследовании. Лично подготовил пространный доклад Комитету. Инициировал программы специального Орденского расследования, обеспечив их скрытое функционирование на фоне официальных. Как и обычно, Орденские программы отработали быстро. Выяснилось, что истинная политическая значимость Гуго Ван Теренса оценивалась Орденом неопределенно малой. Из адептов единичные, чисто случайные контакты имели с ним лишь Рон Шер и Аранд Гот. Тем удивительнее предстали обстоятельства его смерти.

К вечеру Эс Мерлин понял, что следствие начало буксовать. Первое, что в таких случаях надлежит сделать, – поставить в известность начальство. Он запросил приема у Велы Клаусвар и был принят на удивление быстро.

Вела Клаусвар оказалась довольно миловидной хрупкой женщиной неопределенного возраста (хотя у кого сейчас, когда который уж век на полную мощь работают санатории Анги, а ренень научились выращивать на плантациях, возраст можно определить по внешнему виду?). Ей могло быть и 30 лет, и 300. Форменное платье безукоризненно. Вся – как точеная статуэтка. Брови вразлет, в профиль как хищная птица – Эс Мерлин вспомнил старомодное «женщина восточного типа». Он поймал себя на сожалении, что раньше им не доводилось работать вместе.

– Получив первое сообщение о случившемся, – призналась Вела Клаусвар, – я не могла поверить. Убийству нет места на таких планетах, как Гранис.

– Тем не менее это факт. И меня особенно тревожит, что до сих пор следственные программы не определили личность убийцы.

– Ничего страшного.

– Простите, я вас не понял.

– Вы не следователь, вы – наблюдатель. Прискорбно, что мне приходится напоминать вам ваши функциональные обязанности. Вы несете персональную ответственность не за быстроту достижения результатов расследования, а за то, чтобы оно было проведено законным порядком.

– Я прекрасно понимаю, что дублирование работы уголовно-розыскной службы Граниса не является моей главной задачей. Первым делом я самым внимательным образом просмотрел аттестаты на их оборудование, маркировку программных полей.

– Вот и прекрасно.

– Однако я полагаю, что все затраченные усилия, да и вообще существование нашей Службы оправдывается только при наличии определенного результата. На мой взгляд, необходимо предпринять что-нибудь неординарное.

– Категорически не согласна. – В голосе Велы Клаусвар зазвучал металл. – Я запрещаю вам делать что-либо большее, чем предписано на этот случай инструкциями.

– Почему?

– Неужели вам надо объяснять такие простые вещи? – Сильные эмоции, несомненно, были ей к лицу. – Как вы думаете, чем я была занята сегодня, вчера, прошлую неделю и так далее? Нет, я не занималась делами управления – я готовила справки, доклады, выступления, ответы на официальные запросы действительных членов Галактического Совета. Представляете, на какую тему? Да-да, почему нельзя сокращать информационное пространство наших следственных программ, каким образом можно сохранить эффективность следственной работы при введении того или иного обезличивания информации – высшее политическое руководство Содружества интересуют, кажется, только эти вопросы.

Вела Клаусвар сделала небольшую паузу, успокаиваясь.

– Почему именно так – я думаю, не нужно объяснять. С одной стороны, существует великий информационный закон, запрещающий искажать или засекречивать любую информацию. Каждый имеет право знать все, обо всем и из первых рук. Этот закон действительно велик, ибо в буквальном смысле выстрадан человечеством, как и остальные фундаментальные положения, определяющие свободу и право каждого гражданина на нее. С другой стороны, нормальный человек готов многое отдать, лишь бы сохранить в тайне некоторые свои поступки… да и вообще, разве можно жить, постоянно находясь под наблюдением, как муха в банке? Вот где главный источник наших трудностей. Ограждение людей от чрезмерного любопытства, создание условий жизни, обеспечивающих право на личную жизнь, – залог благополучного существования любого здорового общества. Я думаю, вам излишне перечислять все законные и подзаконные акты, регулирующие обращение и использование информации, считываемой с бытовых компьютеров. Я обращу ваше внимание лишь на тенденцию усиления в последнее время стихийных протестов в этой области – на повальное увлечение смены имен, изменение радужной оболочки глаз, отпечатков пальцев, широкое распространение пластических операций, периодические возвращения моды на ношение масок. Вы задумывались о причинах этих явлений?

– Было дело.

– Очень хорошо, что задумывались, Краткое резюме: плевать, будет достигнут результат или нет, главное – не нарушить ни один запрет, ни один закон. Этого нам не простят. Тем более что, судя по вашему докладу, этот Гуго Ван Теренс был чрезвычайно… любвеобильным человеком.

Эс Мерлин почувствовал, что краснеет. Вряд ли Вела Клаусвар знала, какой шлейф пересудов и слухов тянулся за ней в кулуарах их Службы. Сам он, прикрываясь Орденским высокомерием, любил носить личину большого любителя почесать языком.

– Да, вы правы, – быстро ответил он. – Я не чувствую доминанты политических мотивов убийства. Может, преступник – просто психически больной человек?

– Не смешите меня. Проступок больного человека, повлекший вредные для общества последствия, – преступление не его, а наблюдающего врача, так как современные средства позволяют абсолютно точно поставить диагноз любой болезни. Если вы серьезно

допускаете подобную ситуацию – что ж, составьте рабочую гипотезу и попробуйте доказать факт халатности медицинской службы Граниса. Не думаю, что вы добьетесь успеха, так что не говорите об этом больше никому.

– Может, направить в Галактический Совет прошение об оживлении Гуго Ван Теренса?

– По-моему мнению, Гуго Ван Теренс не тот человек, которого следует оживлять. А что? Каждый день из жизни уходят сотни тысяч людей, всех оживить невозможно. Это чуть ли не единственное благо, доступное лишь единицам. Устанавливать какие-либо правила выбора счастливчиков – значит создавать новую лестницу человеческого неравноправия. Совет отказался от этого. Конечно, есть исключительные случаи, исключительные люди, в отношении которых уместны специальные воззвания к меритским магам с просьбой об их оживлении. Случай Гуго Ван Теренса не относится к такой категории. А-а, понимаю – он сам назовет убийцу и сделает за вас вашу работу. Не надейтесь, такого не будет.

Эсу Мерлину показалось, что Вела Клаусвар очень неохотно, с усилием перебарывая желание «позабыть», достала какой-то документ.

– Предугадывая ваше неуемное рвение, наш генералитет решил провести один эксперимент. Вам разрешено обратиться к профессору Синину, начальнику кафедры искусственного разума Квартарского университета, с просьбой помочь следствию. Разрешается предоставление всей информации, которой вы располагаете, с напоминанием о ее строго конфиденциальном характере. Это разрешение я сегодня же перешлю вам специальной почтой. Вам все ясно? Вопросы есть? Нет? Хорошо. Впредь не отвлекайте меня личными докладами. Установленным порядком пересылайте суточные факт-дайджесты. Если потребуется, я сама вас найду. Все.

Эса Мерлина долго не покидало ощущение логического противоречия. Хрупкая женщина – высокий пост, огромная ответственность. Видимое пренебрежение к расследованию – и требование суточных отчетов. Он вспомнил, что Орденские программы выявили факт ее личного знакомства с Гуго Ван Теренсом. И с Роном Шером. Несомненно, Велу Клаусвар окружала Тайна – самая притягательная и опасная субстанция!

На пятые сутки расследование вышло на так называемую параллель Лоркаса, когда количество отвергаемых гипотез сравнялось с количеством вновь возникаемых. Любое новое предположение могло обернуться выявлением преступника, но почему-то заканчивалось очередным пшиком.

Каждые четыре часа специальные программы сводили результаты расследования в видеодайджесты – набор образцов, картинок, объединенных общей логической связкой. Каждые сутки рождались факт-дайджесты: только факты и сухие выводы. Общепринятая методика контроля рекомендовала следователю просматривать только их. На практике человек обычно снисходил до разбора итоговой записи – кто, как, зачем, прямые и косвенные доказательства, мотивы для частных определений. Специалисты знакомились иногда со статистическими ведомостями: общий объем вычислений, количество ложных гипотез и причины отдания им предпочтений, возникшие антиномии, распределение длительности выполнения операций того или иного вида и прочая, и прочая.

Эс Мерлин не был типичным следователем. Он просматривал все видеодайджесты. Это требовало много времени, и жизнь его была полна хлопот.

Служитель радовался, когда Эс Мерлин утром оставался в гостинице и занимал рабочий кабинет. По-своему подбадривал его. Все, казалось, замирало. Каждый, час – ненавязчивое предложение размяться немного, попробовать чего-нибудь экзотического. На пятом часу занятий возникала некоторая напряженность, обычно без остатка рассеиваемая за обедом. Чтобы продлить занятия, Эс Мерлин вынужденно играл роль сумасбродного трудоголика. Намного раньше, чем он планировал, его терпение истощалось, и он позволял служителю уговорить себя отдохнуть.

Каждый раз служитель выражал недовольство желанием Эса Мерлина провести вечер в одиночестве и растворялся в море услуг.

Такой порядок жизни установился сразу и неукоснительно соблюдался вплоть до отбытия на Квартар, к Синину. Идея личного контакта принадлежала Эсу Мерлину – непосредственное общение способно дать максимум информации, а Орден ведь проявляет особый интерес к профессору.

Прохождение барьеров Службы натурализации заняло больше времени, чем он рассчитывал, да и длительная пешая прогулка – личного транспорта на Квартаре не существовало – показала, что его выносливость гораздо ниже, чем он предполагал. В результате он опаздывал на встречу и вынужден был Чуть ли не бегом мчаться по удивительным улицам гигантского мегаполиса. Он не мог понять, находится ли он в каком-то одном огромном помещении или на свежем воздухе – границы между искусственным и естественным были стерты. Фонтаны – как натуральные водопады, клумбы – как осколки лугов и лесов, зачастую служившие условными разделителями жилых помещений. И везде – люди, спокойно идущие, сидящие в глубокой задумчивости, занимающиеся на тренажерах, отдыхающие прямо посреди улиц, совершающие пробежку, о чем-то переговаривающиеся. Почти на каждом было связь-кольцо прямого доступа в компьютерную сеть, и обыкновенное созерцание солнечных зайчиков могло сочетаться с самой интенсивной работой. Профессора, высокого, худого и какого-то нескладного, напоминающего богомола из-за чудной привычки складывать на груди длиннющие руки, он увидел издалека. Синин сидел в открытой беседке, служившей, по-видимому, чем-то вроде летнего кафе.

– А ведь вы уже успели совершить у нас преступление, – сказал Синин после краткого обмена приветствиями и извинений Эса Мерлина за опоздание.

– Какое же?

– А вот это. – Синин указал на цветок, зажатый в руке Эса Мерлина.

– Это я совершенно машинально. Очень сильный и необычный запах.

– На Квартаре возбраняется не только рвать цветы с клумб, но даже близко подходить к ним. Мы чрезвычайно бережно относимся к тому немногому, что осталось от натуры.

– Так это обычай или закон? – отшутился Эс Мерлин. – Какое наказание мне грозит?

– В нашем обществе не принято отделять обычаи от официально принятых и опубликованных законов. Только благодаря этому мы живем и процветаем. Как вы знаете, на планете четыре государственных образования. То, которое вы отождествляете со всем Квартаром и гостем которого являетесь, занимает меньше десяти процентов территории планеты, а насчитывает более 64 миллиардов граждан. Одно это причиняет головную боль всем политикам, оккупировавшим Галактический Совет, не говоря уже о совсем прискорбном факте – то, что наша иммиграция постоянно превышает эмиграцию.

– Если честно, я не представляю, как вы можете существовать в таких условиях. Видимо, у вас ужасно тесно, огромная перенаселенность.

– Мы не существуем, а прекрасно живем. Только здесь я чувствую себя по-настоящему свободным и могу постоянно общаться с тысячами симпатичных мне людей. – Синин указал на компьютерное связь-кольцо, привычно лежащее у него на плечах. – Только здесь я свободен от тех излишков материальных благ, что искушает человека в других мирах. Вот скажите-ка, понравилось вам жить на Гранисе?

Эс Мерлин почувствовал, что от него ждут ответа по существу, а не словесной эквилибристики.

– Если честно, то не очень. Я смог бы там жить, если б у меня было настоящее дело, затрагивающее все мои помыслы. Но поскольку по натуре своей я слаб, то уеду с Граниса, как только завершу расследование.

– Да, давайте поговорим о вашем деле. Вот мой отчет. – Синин вручил Эсу Мерлину футлярчик с мнемокристаллом. – Это я мог бы переслать обыкновенной почтой. Вы напрасно утрудили себя личным визитом.

– Я хочу просто поговорить с вами. Услышать то, что не нашло отражения в официальных документах.

– Что ж, давайте просто поговорим. Сразу скажу, что порадовать мне вас нечем.

– Подождите, мне кажется, это место не совсем подходит для служебных разговоров. – Эс Мерлин почти физически ощущал обилие случайных людей вокруг. – Мы можем где-нибудь уединиться? Например, у вас дома?

– Уединиться? Ну, наверное, сможем. Только это ни к чему.

– Нельзя обсуждать ход следствия, когда могут услышать незнакомые люди.

– Никто нас не услышит.

Эс Мерлин недоуменно огляделся.

– Напоминаю, что вы находитесь на Квартаре, – спокойно пояснил Синин. – Здесь свои законы и привычки. Вас увидят и услышат только тогда, когда вы сами захотите. Этому мы обучены с раннего детства. Умение правильно вести себя в обществе в нас прививается не менее твердо, чем прирожденное умение дышать. Вам понятно?

– Не совсем.

– Что ж, могу лишь посоветовать некоторое время пожить у нас. Новички довольно быстро привыкают к нашему образу жизни. Поверьте, вы можете говорить здесь так, как если бы мы сидели вдвоем, скажем, в подземном бункере, полностью изолированном от окружающего мира.

– Хорошо, давайте поговорим о деле.

– Я получил от вас материалы три дня назад. Сразу же запустил несколько пакетов следственных программ: один – контрольный – тот, которым располагаете вы, и модифицированные. Мы постоянно исследуем эффективность различных версий. Собственно говоря, все следственные программы представляют собой ту или иную разновидность наших программ управления коммунальным хозяйством: нам очень важно обеспечить отсутствие очередей при минимальном парке обслуживающих технических средств. Так вот, поскольку быстродействие наших машин несравнимо выше, все расчеты давно проведены. Итоговый вывод: располагаемая вами информация не позволяет выявить убийцу. Вы согласны со мной?

– Такого еще не было на практике.

– Значит, будет.

– Мои компьютеры еще продолжают поиск.

– На кривую Лоркаса вышли?

– Да.

– Значит, скоро признаете свое бессилие. Необходимо добыть больше первоначальной информации. Нельзя ли повторить экспертизы средств, которыми пользовался убийца? Я имею в виду, конечно, шнурок и лит.

– Это бессмысленно. Тонкий изотопный состав волокна шнура показал, что оно выращено примерно сто лет назад. До этого шнур нигде не использовался и хранился, видимо, в нуль-энтропийном контейнере. Список планет, на которых получают такое волокно, никак не помогает ограничить объем поиска – это Блезир, Лукоморье, Арайя, Эдем, Уранха, Кирра… Преступник прикасался к нему только в перчатках. А лит? Его просто сдали в утиль, и все внутренности аппарата успели уничтожить до того, как было начато следствие. Новая экспертиза ничего не даст.

– Жаль. Кстати, вы определили, что в период совершения убийства было несколько официально незарегистрированных случаев применения хадрайвера?

– Да. Стерта память компьютерных устройств на станции техобслуживания литов, у терминала транспространственного сообщения и у одного из выходов со стадиона. Вначале это было принято за обычные сбои. Потом решили, что это мелкое хулиганство школьников.

– Хулиганов определили?

– Нет.

Синин сидел по-прежнему сгорбившись и терпеливо ждал, пока Эс Мерлин переваривал неприятные новости.

– В самом начале моей профессиональной подготовки, когда я почувствовал мощь Окина и принципы работы следственных программ, меня мучили кошмары. Мне представлялось, что все мои движения и мысли расчленяются на типовые элементы, записываются на длинные ленты, которые прилипают и тянутся за мной, словно гибкие хищные змеи. Я расту, как снежный ком, все больше, больше и больше… Невозможно, чтобы какое-либо действие, совершенное человеком, осталось бы незамеченным.

– Преступник хорошо знает принципы работы ваших машин.

– Должен остаться след. Он пересекался в пространстве и времени со множеством людей, пользовался теми же вещами, дышал тем же воздухом.

– След наверняка остался. Только ваши машины не видят его.

– Объясните.

– Для этого потребуется небольшое философское отступление. Перед людьми задача измерения информации возникла давно. Первые попытки решения ее сводились к анализу структуры самого сообщения, и меру информативности связывали с отличием от хаотичности. Соответствующая единица информации – бит – используется и поныне. Однако для определения действительного объема информации необходимо учитывать состояние и передающего сообщение, и – тем более – принимающего. Дело в том, что любой текст мы воспринимаем сразу на нескольких уровнях. В глубокой древности, по-моему, Данте Алигьери выделил четыре уровня восприятия. Первый – буквальный, фактологический. Здесь все понятно. Второй уровень – образный, аллегорический. Человек, собственно говоря, мыслит образами. Третий уровень – моральный. Череда образов подсказывает алгоритмы поведения в различных жизненных ситуациях. Четвертый уровень – символический. Все исходит и завершается символом. Это высший уровень восприятия, и потому индивидуализм в нем доминирует. Один, например, видит просто единицу, другой воспринимает это число как символ Истины, Бога. Для одного шесть – первое совершенное число, у которого сумма сомножителей равна ему самому: 6 = 1 × 2 × 3 – 1 + 2 + 3, для другого – символ разделения. Одно и то же число дает разные символы. Скажем, 666 – число Зверя и одновременно символ тройной разделенности человека, тройной разделенности Совершенства, символ которого – число 18.

– Не понимаю, к чему вы все это говорите.

– Простите, немного увлекся. Символика чисел – мой конек. В общем, я хочу сказать следующее: Окин запечатлевает все, что происходит в нашем мире. Надо только уметь прочитать. Ваши компьютеры, как логические машины, считывают только первый уровень информации. Убийца весьма умело подчистил его. Помимо следственных, я использовал – естественно, не для официоза – кое-какие особые программы. Мои компьютеры, основы конструкции которых заложены великим Уренаром и адаптированы для пользования простыми смертными Лоркасом – я всего лишь их нерадивый ученик, – прочитали следующий, образный уровень информации. Они, видимо, определили убийцу.

– Видимо?

– Да, видимо, ибо выданную ими систему образов надо еще уметь понять. Это первое. Второе – используемые ими методы не позволяют построить цепочку доказательств в общеупотребительном смысле. Мы с вами можем даже знать, кто убийца, но доказать это кому-то третьему, кто имеет какие-либо личные причины сомневаться, мы не сможем.

– Хорошо. Кто же преступник? Синин улыбнулся.

– Вы действительно желаете знать это?

– Да.

– Даже если мое утверждение будет бездоказательным?

– Да.

– Что ж, – Синин опять улыбнулся, – больше всех под образ убийцы подходите вы, если…

– Вы шутите.

– Если б у вас не было алиби и если бы вы были… женщиной.

Эс Мерлин с трудом обуздал нахлынувшие чувства и нашел силы спокойно обдумать сказанное.

– Как я понимаю, имени преступника вы не установили.

– Совершенно верно. Мои машины создали образ убийцы. Это человек, занимающий достаточно высокий полицейский пост и потому умеющий сбивать со следа ваши следственные программы. Вполне вероятно, женщина, хотя половой признак вторичен. Наверняка состоит в одном или нескольких тайных обществах, благодаря влиянию которых преодолел порог, сдерживающий обычного человека от убийства себе подобного. Вот, можете посмотреть. – Поверхность маленького столика перед ними раздвинулась, появилась голографическая пластинка. – Это наиболее вероятное – так называемое медианное – изображение преступника.

Эс Мерлин вздрогнул, глянув на голограмму, надолго задумался.

– Вы можете что-нибудь посоветовать, как все же доказательно установить имя преступника?

– Как я уже говорил, информации, которой мы располагаем на сегодняшний день, недостаточно. Ищите. Нужны материальные улики. Снова переберите все возможные кандидатуры, начав с себя.

– Вы опять шутите?

– Нет, я говорю вполне серьезно.

– Можно хотя бы определить, в каком тайном обществе он состоит?

– Наверное, можно. Только это, по-моему, не нужно. Да и неэтично. Кстати, обратите внимание, как меняются нормы общественного поведения. Искоренение лжи требует признания неуместным любой вопрос, касающийся тайн личности. В некоторых общинах поинтересоваться, в каком тайном союзе состоит человек, считается оскорбительнее, чем, скажем, предложение раздеться на публике. У нас, на Квартаре, нетактично спрашивать, где живет человек.

– Почему?

– Я живу там, где нахожусь в данный конкретный момент. Правда, есть у меня, скажем, спальное место – нечто, похожее на пенал. Лежанка – но не дом!

– Извините, я, кажется, был бестактным.

– Видите, как легко я записал вас в бестактные преступники? Но ваши извинения, естественно, принимаются.

– И все же вы определили, к какой подпольной организации относится преступник?

– Нет. Я считаю это излишним. Как вы должны знать, один из основных законов системотехники – закон сближения крайностей – гласит, что взаимодополняющие элементы сложных эволюционирующих систем со временем начинают выполнять одинаковую функцию. Это отражает глубинную триадную структуру мира, исключающую дуализм. Нет белого без черного, и только благодаря серости можно их различать. Грань между «да» и «нет» придумана людьми. Любое тело, двигаясь, в каждое мгновение стоит на месте – на самом-то деле оно существует только в этом, третьем состоянии, одновременно и движения, и покоя.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– А к тому, что любой общественный институт, любая государственная служба со временем начинают подпитывать то, что они призваны искоренить. Правоохранительные органы порождают преступность, созданные для обороны вооруженные силы – войну, научная мысль – религию и так далее. Наконец-то мы доросли до понимания очевидного факта, что разумные могут существовать только будучи свободными. Приняли Великий информационный закон. И что? И тут же, благо материальное производство отдано на откуп автоматике, ринулись в тайные, полутайные, закрытые и не очень общества, союзы и братства. Враждуя, но сосуществуя рядом много лет, все эти союзы диффундировали друг в друга. Действительно, что для любой спецслужбы самый лакомый кусок? Конечно, свой человек не просто в стане врага, а в его тайной службе. В результате прошествия некоторого времени большинство значимых фигур каждой спецслужбы – по совместительству агенты другой, конкурирующей. Я как-то ради спортивного интереса занялся статистикой и выяснил, что более 90 процентов усилий Комитета Защиты Человечества уходит на проникновение в различные тайные организации. Лишь 10 процентов его мощи используется по прямому назначению. Так что не все ли равно, какая конкретно тайная организация выпестовала убийцу? Они все в ответе за это.

– Хорошо. – Эс Мерлин решил уйти от обсуждения скользкой темы. – А сейчас я хотел бы посмотреть ваш отчет.

Возвращаясь на Гранис, Эс Мерлин задержался у конспиративного коммутатора Ордена. Ему нужна была помощь.

– Весьма интересно, – подытожил Рон Шер, выслушав его. – Да, Синин может многое. Я полагаю, он является достойным кандидатом для вступления в Орден. Помнишь, неделю назад я предсказывал для Галсода начало темных времен? Жаль, что не ошибся. Итак, мы оказались очевидцами нового качественного скачка поистине исторического значения: опять появилась возможность совершать тяжкие преступления и оставаться безнаказанным. Впрочем, будет убийца наказан или нет – не важно. Для Ордена нетерпимо, что мы не можем восстановить подлинную картину происшествия. Недостижение истины – вот что действительно убивает.

– Вы добились каких-нибудь результатов?

– Весьма скромных, если принять во внимание число членов Ордена, привлеченных к раскрытию этого дела. Удалось выяснить, что убийца – женщина, как и предполагает Синин. Состоит она в ультралевом крыле Партии Прогресса – в так называемом Союзе Валькирий. Это закрытая, глубоко законспирированная организация, и Орден не имеет агентов в их среде. Зародилась она столь давно, что кроме туманных легенд, посвященных первым Валькириям, не сохранилось ничего. Вначале это была просто фракция прогрессистов – то ли общество жен ученых, недовольных отношением общества к их гениальным мужьям, то ли нечто вроде профсоюза женщин, занимающихся наукой и борющихся с засильем мужского авторитета в ней. Как и вся Партия Прогресса, Валькирии провозгласили целью своего существования всемерное споспешествование научно-техническому прогрессу. В их многовековой истории есть и светлые, и темные пятна. Но основную свою задачу – найти такую организацию общества, чтобы из тормоза научно-технического прогресса она превратилась в катализатор, – они не выполнили. Как и прежде, если обеспеченному человеку предоставить полную свободу, он будет тратить рабочее время в основном на удовлетворение собственного любопытства, если начать принуждать – он станет работать из рук вон плохо, не на результат, а на начальство. Мы слишком комфортно живем, чтобы работать на пределе возможного, вот Валькирии и надумали придать остроты. Нашего, Орденского пути они не увидели и докатились до тривиального терроризма.

– Ничего себе преображение!

– Ну, до этого они дошли не сразу. Понадобилось много сотен лет, прежде чем их основная ошибка – попытка добиться своей, в общем-то благородной цели путем создания эффективной социальной структуры – стала заметной. Ты же знаешь, что любые изменения общественной иерархии служат лишь самим себе. Это, как говорится, отблеск изначального греха человека, когда он, вкусив от плода познания, присвоил себе Божественное право различения Добра и Зла. Гнилая сердцевина еще не означает, конечно, что весь плод плох. Один из ярких успехов Валькирий – последствия убийства Лили Вао, величайшей спортсменки, председателя объединенного олимпийского комитета Содружества. Они…

– Это канонический пример, вошедший во все полицейские учебники. Я изучал этот случай на Высших полицейских курсах, однако там не связывали убийцу ни с каким тайным обществом.

– На то были свои причины. Как результат этого давнего преступления следует расценивать быстрое завершение работ по совершенствованию фантильных систем – фантомы стали осязаемыми. Была проведена реорганизация полицейской службы, Квартар получил множество заказов на разработку новых программных комплексов, что снизило межобщинные разногласия на нем… В общем, много чего получилось – всего не перечислишь. И вот новое убийство. Обычные способы раскрытия преступления зашли в тупик. Адепты считают, что пришла пора размышлений третьего уровня. Ты согласен?

– Я полагаю, что еще не завершена предварительная работа по сбору фактов. Например, я не знаю, почему Комитет не выказывает особого интереса в раскрытии этого преступления.

– Это, на мой взгляд, очевидно. Козачи просто не хотят лишнего шума. Дело в том, что незадолго до убийства Гуго Ван Теренса некоторые высокопоставленные чиновники федеральных служб и несколько членов Совета получили угрожающие послания. И то же самое – после совершения убийства. Налицо попытка давления на власть олицетворяющих, а это очень скользкая тема на политическом Олимпе. Если ты поступаешь так, как от тебя потребовали, – значит ты поддался шантажу. Если наоборот – значит ты боишься показать себя слабым и только поэтому принимаешь неоптимальные решения. Единственный беспроигрышный способ – сохранить сам факт попытки шантажа в глубокой тайне. Комитет подобные дела устраивает весьма успешно.

– Понятно. Кстати, Рон, Синин рекомендовал мне для раскрытия убийства пойти по собственному следу.

– Как это?

– Начать с себя. Я – один из наиболее вероятных кандидатов в убийцы. Но поскольку в себе я уверен, раздвоением личности не страдаю, то стану оценивать степень причастия к этому делу своих ближайших друзей, людей своего круга общения.

– Я полагаю, начнешь с меня?

– Да. Расскажи-ка о своем старом знакомом – Гуго Ван Теренсе.

– Я разве встречался с ним?

– Да.

– Где? Когда? Абсолютно не помню. Ну, скажем, фамилия Теренс довольно известна. Даже планету одну когда-то так называли. Гуго Ван Теренс? Нет, не помню.

– Хорошо, расскажи, что ты знаешь об этой женщине. – Эс Мерлин развернул голограмму Синина.

– Плохое качество изображения. Все индивидуальные черты смазаны. Я затрудняюсь что-либо сказать.

– Если не можешь назвать одно имя, назови несколько. Кого она тебе напоминает?

– Послушай, – взмолился наконец Рон Шер, – я, можно сказать, профессиональный игрок. Я намертво запоминаю любую логическую конструкцию, но на людей, их лица память у меня плохая. Я не знаю, что сказать. Чье это изображение?

– Как сказал мне Синин, это не портрет какой-то конкретной женщины. Это образ убийцы. Я увидел в нем своего теперешнего непосредственного начальника, Велу Клаусвар. Тебе говорит что-нибудь это имя?

– Напомни, пожалуйста.

– Ты встречал Гуго Ван Теренса и Велу Клаусвар на Колле, во время своего первого испытания для вступления в Орден.

– А-а… – Рон Шер почувствовал облегчение, – понятно. Это было так давно, что немудрено забыть. А ты проявил такую настойчивость, что я стал сомневаться в самом себе.

– Рон, постарайся вспомнить что-нибудь существенное.

– Право, не знаю. С тех пор прошло столько событий… – Длительная пауза. – Насколько я помню, Гуго Ван Теренс – довольно неприятный тип. Вела Клаусвар имела на него зуб. Да… только не помню, за что. Женщина она очень властная и – если я хоть немного разбираюсь в людях – мстительная. Кстати, я тоже должен фигурировать в ее черном списке.

Рон Шер надолго замолчал.

– Теперь мне понятно, почему убит именно Гуго Ван Теренс. Для справки, Эс: он исподволь готовил выход Граниса из Содружества. Все эти разговоры о компромиссах, нейтралитете – всего лишь ширма. Он просто накапливал силу, ловил момент. И в назидательном порядке наказан. Счастливое соединение идеалов борцов за прогресс и личной неприязни. Вот что, совещание Адептов уполномочило меня объявить о назначении тебя аватарой Ордена на Гранисе. Я делаю это. Действуй, брат.

Эс Мерлин покидал Гранис вечером, вернулся в полдень следующего дня. Усталости он не чувствовал. Быть аватарой Ордена – значит нести полную ответственность за все последствия своих поступков. Что бы он ни сделал, Орден безоговорочно согласится с его решением. Тяжко нести это бремя, он не имеет права расслабляться.

Служитель встретил его привычными охами и ахами. Эс Мерлин действовал предельно жестко, запретив тревожить себя по любому поводу.

Первым делом – просмотреть последние материалы, присланные Умником. Был еще тонкий лучик надежды на благополучное завершение расследования, но светил он, к сожалению, не в ту сторону. Умник, не получая иной команды, крутил и крутил следственные программы, но сейчас время оценки каждой новой гипотезы стало меньше длительности проверки, не была ли она рассмотрена раньше. Одна из ситуаций, при возникновении которой действующие инструкции разрешали прекращение расследования.

Что ж, настало время пустить в ход козыри. Эс Мерлин, как полноправный член Ордена Третьей силы, обладал великим даром – умозрением, умением мыслить особым образом. В Ордене это называлось мышлением третьего уровня. То ли отдавая дань традиции, то ли просто в шутку, члены Ордена обращались друг к другу по-разному – служитель, послушник, адепт, но на самом деле считали себя братьями. Дар умозрения уравнивал всех. Зародилось это искусство в глубокой древности, когда, как утверждают легенды, истинный мудрец, глядя на пылинку, мог увидеть формирование и распыление галактик, зарождение и гибель цивилизаций, образование и распад великих империй прошлого и будущего, жизнь и смерть всех людей и свой смертный путь от первой искорки сознания до последней… Орден лишь систематизировал древние приемы медитации, методом проб и ошибок усовершенствовал их. Члены Ордена страшились злоупотреблений этим великим искусством и рекомендовали прибегать к нему только в крайних случаях, когда обычная логика оказывалась бессильной.

Эс Мерлин просидел в глубокой задумчивости не больше двух часов. Этого времени ему хватило, чтобы Связать все известные факты и понять, как действовать дальше. После выхода из транса настроение было отличным.

– Я рад, – тут же встрял служитель, – что вы наконец-то решили отдохнуть.

«Разве я так решил?» – усомнился Эс Мерлин. Впрочем, и в самом деле можно немного отвлечься. Уже вечер, а то, что предстоит ему делать, лучше начинать с утра.

– Да, ты прав, я закончу на сегодня с делами.

– Вот и прекрасно. Я зачитаю сейчас список культурных мероприятий, которые вы можете посетить.

– Да? Мне не хотелось бы куда-либо выходить.

– Может, вы желаете принять интересных гостей?

– Не испытываю потребности. Я, пожалуй, еще раз посмотрю Элефанскую бсинкту.

– Должен сказать, что у вас странные привычки.

– Но это мои привычки. Они дороги мне.

Эс Мерлин не стал разъяснять глупой машине, что бсинкты – это продукт утонченного синкретического искусства, для понимания и наслаждения которым надо долго и упорно учиться. Вершина этого искусства – произведения, созданные Ларой Элефанской, подругой Вэра Корева. Они дарили и исключительную эмоциональную зарядку, и тренировали умение угадывать, досоздавать сложные образы.

– Извините, вы неправильно меня поняли. Я имел в виду вашу привычку к одиночеству. Неужели вы не испытываете потребности в собеседнике?

– Собеседников мне хватает и на работе… Отдыхать же я предпочитаю в одиночестве.

– Жаль, очень жаль. Хорошая беседа…

– Ладно, – Эс Мерлин решил поставить служителя в тупик, – я желаю принять гостя. Пусть это будет женщина. Тема разговора, – он вспомнил случайно оброненную Роном Шером фразу, – о грехах.

– О грехах?

– Да, о человеческих грехах.

– Боюсь, что вы поставили слишком жесткие условия.

– Ну что ж, если ты не можешь добиться их выполнения, то мне остается лишь смотреть свою любимую бсинкту.

К его удивлению, через короткое время служитель радостно доложил:

– Есть именно такая гостья.

– Я рад, – покривил душой Эс Мерлин.

– Она будет в маске.

– Ладно, пусть в маске. – Отступать было неудобно.

– Она прибудет примерно через полчаса. За это время я подготовлюсь к ее встрече. Она распорядилась, что и как сделать. Должен сказать, что ваша встреча будет походить на красивое романтическое свидание.

– Этого еще мне не хватало… – только и осталось пробормотать Эсу Мерлину.

Он напрасно переживал. Неудобство первых Минут было сглажено шутками служителя, а устроенная им быстрая смена декораций дала массу нейтральных тем для завязки разговора. Фантом-иллюзионная техника на Гранисе была доведена до совершенства. Начали они ужин во дворце, и чопорные прислужники, разнося кушанья, намотали вокруг их стола многие километры. Десерт с десяток сортов мороженого, шербета, цукатов – они съели, сидя друг против друга в маленькой лодочке, колыхающейся на легкой волне. Вокруг была ночь, море, звезды и где-то вдали, у самого горизонта – огни большого красивого города. Потом был медленный танец на палубе океанского лайнера. Маска угадывала любое его желание и невысказанное слово. Эс Мерлин сначала старался быть как можно более предупредительным, потом это стало получаться само собой. Он не сразу понял, что Маска медленно, но последовательно расспрашивает его о профессии, о теперешних заботах. Он рассказал, как был убит Гуго Ван Теренс, почему расследование зашло в тупик, как он отправился к Синину… тут он спохватился.

– И этот… Синин… он определил, кто преступник? – спросила Маска. Они сидели в это время в маленькой беседке посреди цветущего сада и лили настоящее ремитское вино. Раньше Эс Мерлин только понаслышке знал о нем – поистине, на Гранисе очень много усилий уделяют заботам о благе жителей.

– Нет, – ответил Эс Мерлин и запутал правду пустыми словами. – Он предложил множество различных версий. Одна из них, например, предполагает, что схема совершения убийства очень похожа на нашу встречу. Такое же свидание…

– У вас извращенный ум, – немедленно прореагировала Маска. – Да разве можно предположить такое!

– Я, наверное, и в самом деле не вполне нормальный человек. Что поделаешь, по роду своей деятельности мне постоянно приходится сталкиваться с человеческими пороками.

– Ах да, – оживилась Маска, – вы предлагали странную тему разговора – о человеческих грехах. Я была крайне заинтригована. Вы действительно хотите поговорить о них?

– Да, конечно. Зачем мне вас обманывать?

– Одно время меня заинтересовали эти вопросы. Для удовлетворения своего любопытства мне пришлось поднять специальную литературу. Раньше сушествовало очень много теорий по этому поводу. Было предложено несколько классификаций греха и порока, но все они, по моему мнению, оказались неполными, не совсем… научными. В конце концов я разочаровалась и забросила свои занятия. Помню немногое. Например, то, что было выделено восемь главных человеческих пороков. Это сребролюбие, тщеславие, гордость, чревоугодие, блуд, гнев, печаль и уныние.

– Какие-то неуклюжие слова.

– Я согласна с вами. Многие из древних слов уже не употребляются. Забыт или искажен их первоначальный смысл. Вот, например, сребролюбие на самом деле означает не патологическую любовь к серебру, а тягу к материальным благам. На Гранисе вряд ли найдется хоть один сребролюбец, все буквально перекормлены этими самыми благами. С другой стороны, тщеславие вроде бы должно остаться. А раз сохранилось тщеславие, то есть и вытекающие из него гордость, уныние и печаль.

– Самое удивительное, – продолжила Маска после хорошего глотка вина, – что в древности полагали, что наказание за совершенный грех неотвратимо. Не важно, кто ты, как ты это сделал – все равно получишь сполна. Даже боги несли наказание.

– Я не слышал ничего подобного.

– Ну как же. Вот, например, Брахма, создатель всего сущего, вначале был правителем остальных богов. И вдруг воспылал страстью к богине Сарасвати, считающейся его дочерью. Великие боги не допустили инцеста и низложили Брахму. Храмы, воздвигнутые в его честь, посвятили другим богам.

От выпитого вина слегка кружилась голова. Служитель идеально смоделировал глубокий летний вечер. Прохлада заставила Маску вплотную приблизиться к Эсу Мерлину.

– А потом Брахма совершил свой второй грех. Вечно юная прекрасная богиня Мохини воспылала к нему любовью. Но Брахма, один раз ожегшись, оттолкнул ее. Мохини прокляла его, и люди перестали подносить ему дары, что окончательно превратило Брахму во второстепенного божка…

Маска была так близка. Эс Мерлин не впал во второй грех Брахмы.

Брендан стоял, держа руки в карманах, набычившись, и смотрел на сборы своего имущества.

– Что, уже завершили следствие? – невинно спросил Эс Мерлин.

– Да, – сквозь зубы процедил Брендан. – Закончили ввиду полной бесперспективности. Есть более важные дела – такие, как поиск врага народа, злобно тасующего порядковые номера участников конкурса молодых талантов. Артисты, видите ли, желают появляться перед публикой в строгом соответствии со своим рейтингом, а кто-то им мешает.

– Какой беспредел!

– А вы продолжаете искать?

– Да, я продолжаю.

– Я просмотрел часть ваших материалов. Почему вы нарушаете установленный порядок следственных действий?

– На то, следовательно, есть определенные причины.

– Мне бы ваши причины! Меня спеленали по рукам и ногам и – такое сложилось у меня впечатление – сделали все, чтобы побыстрее отвязаться от этого дела. Элементарное чувство справедливости требует наказания любого проступка. Здесь же все гораздо страшнее. Убит человек, убийца на свободе, может быть, готовится к новым преступлениям – что может быть важнее, чем найти и обезвредить его, пресечь последующие преступления? Так нет: Мне, видите ли, следует незамедлительно заняться молодыми талантами. Что-то я перестал понимать окружающий мир. Слушайте, я вас прошу: сделайте все, что только возможно, – но найдите убийцу! Можете располагать мною как вам заблагорассудится.

Эс Мерлин подумал и сказал:

– А ведь вы единственный, кто высказал желание обезвредить преступника.

– Я, как и мои друзья, считаю, что Гуго Ван Теренс – какими бы ни были его чисто человеческие качества – единственный политик, отражающий глубинные социальные интересы Граниса. Наша единственная надежда. Его уничтожение повлекло непоправимый ущерб. Вы согласны со мной?

– Не знаю.

– Вам нужна моя помощь?

– Пока нет, спасибо. Но если понадобится, я, естественно, обращусь к вам.

– Спасибо. Я буду очень рад оказаться вам хоть в чем-нибудь полезным. До свидания, майор.

– До свидания, лейтенант.

Эс Мерлин прошел в свою палатку. Как он и ожидал, Умник успел справиться с его специальным заданием. Проку от этого, правда, оказалось немного: ни одного доказательного момента. Единственное, что радовало, – отсутствие подтвержденного алиби. И на этом спасибо, подбадривал себя Эс Мерлин, передавая Умнику голограмму Синина на предмет установления имени изображенного человека. Умник, жалуясь на плохое качество изображения, выдал с десяток имен людей, проходивших по делу Гуго Ван Теренса. Имени Велы Клаусвар среди них не было. Похожа, конечно, но есть тысячи женщин, более подходящих под визуальный портрет Синина. Ладно, сказал Эс Мерлин Умнику, пойдем посмотрим дом, следуй за мной.

Пломбы на дверях защитного купола оказались нарушенными.

– Позавчера здесь был начальник канцелярии умершего. Изъял атрибуты Посланника, – пояснил Умник. Как обычно, он сам себе уточнил задачу и семенил сейчас впереди, пускаясь в пространные объяснения.

– Это латрии, – сказал Умник, показывая на причудливые растения, похожие на огромную – в полтора-два человеческих роста – перевернутую морковь. – Очень модно конструировать из них живые скульптуры. У Гуго Ван Теренса редчайший сорт латрий – Черные Смолистые, однако внимания им он уделял недостаточно… Входные двери дома снабжены старомодным замком. Одна из причуд Гуго Ван Теренса. Он любил самолично открывать двери посетителям. Считал, что тем самым он подчеркивает свое уважение…

Сейчас каждый человек имеет массу причуд, подумал Эс Мерлин. За прогрессом не угонишься, и в обиходе невольно отдаешь предпочтение привычным вещам. Старые стоптанные тапочки уютнее новых.

– Это зал ожидания. Посетители, если их оказывалось много, в ожидании приема здесь отдыхали. Мебель живая – мутированные блезирские студни. Так что здесь вынужденно не выключали лампы дневного света и систему подкормки. В остальных помещениях вся бытовая аппаратура обесточена… – Умник говорил и говорил.

Эс Мерлин отвлекся. Он вновь переживал события прошедшей ночи.

Почти забытое чувство полноты жизни переполняло его. Он нес себя как хрупкую фарфоровую вазу, боясь расшибиться о крайности чужой жизни. Неприметный шкафчик в туалетной комнате, примыкающей к бассейну, он открыл совершенно машинально. На верхней полке лежал какой-то предмет, похожий на карандаш. Что-то подобное мелькало в его вчерашних видениях. Эс

Мерлин попытался вспомнить, но образ гостьи не желал потесниться.

Приборчик от прикосновения включился. На одном из его концов появилось нечто похожее на цветочные лепестки. Широко раскрылись глазки видеосенсоров.

– Это устройство для удаления волос из ушей, – пояснил Умник. Через некоторое время добавил: – А шкафчик-то заэкранирован. Дверцы металлизированы…

Эс Мерлин не сразу уловил связь высказываний лэста. А поняв, бросил прибор, словно ожегшись, на место, захлопнул дверцы.

– Синин когда-нибудь где-нибудь пересекался с Велой Клаусвар? – спросил он.

– Нет, – без запинки ответил Умник, – они не знакомы.

– Хорошо. Ну а что ты стоишь? Живо за сканирующим устройством!

Вот она, Случайность, усмешка жизни. Вопреки здравому смыслу, после тщательного осмотра дома дотошными полицейскими ищейками он нашел ключевую улику. И тут же потерял. Гуго Ван Теренс прихорашивался в тот момент, когда будущий убийца вызвал его по межзвездной связи договориться о свидании. Память устройства была ничтожной – чего иного можно ожидать от такого раритета? – на образ убийцы наложилось задумчивое лицо Эса Мерлина. Хитроумные программы восстановления изображения поймали женский профиль, а кто это – так и осталось загадкой. Эс Мерлин видел в нем Велу Клаусвар, Умник приводил имена других женщин. Все, расследование закончено. Не удалось найти преступника – значит не судьба.

Эс Мерлин сидел на лужайке перед домом Гуго Ван Теренса и думал.

Прав Брендан, если есть преступление – должно быть наказание. Но каким образом добиться его? Пусть Вела Клаусвар не имеет алиби, пусть будет вскрыта ее связь с организацией, практикующей индивидуальный террор, – ну и что? Это не доказательство ее вины. Эс Мерлин представил, как он бросает Веле Клаусвар обвинение в убийстве. А в ответ – ухмылки коллег и зубная боль у начальства. Самый вероятный исход – его с позором выгоняют со Службы, а ореол невинной страдалицы лишь развязывает руки Веле Клаусвар в совершении новых убийств.

Второй путь – закрыть расследование как безрезультатное и сообщить свои подозрения Комитету Защиты Человечества. Веле Клаусвар уготовано многолетнее скрытое наблюдение, мягкие проверки на лояльность, возможно – навязчивые попытки вербовки. У Комитета иной уровень этики – не индивидуальный, а видовой, общечеловеческий: жизнь и смерть одного человека для него не имеют значения. Лишь бы всем было лучше, спокойнее, уютнее. Почти наверняка Велу Клаусвар наказание минует, а для него, Эса Мерлина, она будет потеряна навсегда.

Есть и третий путь – рассказать все потенциальному мстителю, например, Брендану. Вполне вероятно, Вела Клаусвар получит причитающееся – только вот кому от этого станет лучше?

Четвертый путь – сохранить свои догадки в тайне и попытаться притянуть Велу Клаусвар в Орден. Им нужны агенты среди Валькирий. Адепты создадут Веле Клаусвар плотную опеку и проведут коррекцию мировоззрения. Прошлое просто останется в прошлом… Эс Мерлин поймал мимолетное чувство потери – впервые своих Орденских братьев он на миг отождествил с функционерами Комитета.

По какому пути пойти? Парадокс человеческой этики – в ее бескомпромиссности: благое решение не должно содержать видимого порока. Но голая справедливость торжествует только в сказках. В действительности такого не бывает. Если ты не видишь негативных последствий любого своего поступка – ты просто дурак. Что бы Эс Мерлин ни сделал, каким бы путем ни пошел, за ним потянется и хорошее, и плохое…

Эс Мерлин понял, что решение им принято. Он прикажет Умнику сворачивать оборудование. Вернется в гостиницу и будет ждать свою вчерашнюю гостью. Она придет, она обещала.

Всего лишь неделю он на Гранисе, но почему его не покидает ощущение свершения чего-то очень важного, способного перевернуть всю его дальнейшую жизнь? Он вспомнил Розу. Да, ему есть чем заняться до прихода Маски. Он будет смотреть Элефанскую бсинкту.