Она тихо пришла, как мышонок пред смертью

поникает в мягкие лапы кота.

На лице ее белом

на белом

конверте

сергучом был красный кружок рта.

И в лицо мое гарью плеснуло и дымом!

Тленьем ее отгоревшей души.

– Ты забыл,

мой жестокий, забыл

о любимой,

о возлюбленной грезя в тиши.

Это сердце дрожит, словно пьяницы руки

принимая нежность в былом.

Дорогой!

я почти научилась любить мои муки. Мой родной!

Не могу я. Пусть вместе умрем.

В этот час я был полон другой,

открытою мной,

как флакон слишком резких духов.

Той,

что вдруг над моей золотой

тишиной

застучала монистом зрачков.

И я всхлипнул в ответ: Что-ж! Согласен! Окончим,

вместе, то что сумели мы вместе начать.

Кастаньет не услышу ярче и звонче

а стихания их не могу услыхать.

Только выстрел. Другой. Лепестками возлегших магнолий

встали ангелы вдруг, и им бросил до дна:

– Да, она

умерла от рыдательной боли,

я ж от страха изведать, то что знала она.

И на землю я крикнул этим толпам влюбленным,

исстрадавшимся, ждущим и не смеющим сметь:

– Да! Под марши победы тяжело побежденным,

но еще тяжелей победившим владеть.

Дайся,

дайся тело

мое спелое!

Вероятий сделай больше:

пламенных глаз не гасит

соседка из Польши.

Даром ли солнечный страж

ехидно ласкает ноги?!

Кто имеет солидный стаж

сердце брось на дороге!

Все равно

все равно погубят

и вас

и меня

и всех –

эти раны – раскрытые губы,

это сердце – разбитый орех.

Глаз не опустим ставень

знаю –

ни я,

ни ты –

лишь крепче любить заставим

асфальтовые цветы!

Глаз Ваш прорван –

слезу за слезой льет

и стенки сердца солью гложет.

О, кто ж

восторженно

сожмет

мешок, таящий слезы

и капле даст

бежать по скату груди?

Неровен час –

и глаз утонет мой.

Не зеленью горит

он серый –

верный.